- Дядь, а дядь! – дёрнул его кто-то сзади за рукав футболки. - Раздосадованный Викентий Алексеевич обернулся и увидел трёх шкетов лет 12-15-ти, один из которых, белобрысый, пошире в плечах и с фиолетовым фингалом под глазом, и дёргал дядю бесцеремонно. – Сыграем с нами?
- С ке-ем? С ва-ми? – презрительно протянул дядя. – Продуете – ныть будете! – выплеснул скопившуюся злость на безвинного, как обычно бывает, и тут же сообразил: вот когда наступит сладостный миг реванша, торжество истины и реальной оценки кто есть кто и с чем его едят. Они меня ещё попросят! А то, вишь, умники: подавай им ни за что, ни про что повышенную зарплату! Чморики! И как это он, при своей экстрасенсорной способности разбираться в людях, не разглядел подлого окружения?
- Валентин! – энергично окликнул взбодрившийся экс-директор и экс-капитан играющего тренера. – Подойди, здесь спарринг-партнёры объявились.
Валёк подошёл, равнодушно оглядел троицу.
- Здесь гоняете?
- Ну! – кратко ответил фингалистый.
- Есть команда?
- Ага.
- А вы как думаете? – не постеснялся тренер поинтересоваться мнением бывшего.
А у того и спрашивать не надо. Если бы Валёк отказался, Викентий Алексеевич уволил бы его с треском, несмотря на внушительную протекцию. Узнал бы, как высоко сейчас котируется папа и… решил бы тогда, что делать с непутёвым ВИП-отпрыском.
- Конечно, сыграем, - решительно, как всегда, ответил он. – Отказывать мальчишкам – непедагогично. Сыграем вполсилы, уважим подрастающую смену.
Пока пацаны собирались, дяди нехотя перепинывались двумя мячами, изображая мастеров, пресыщенных народной игрой. Минут через пятнадцать появилась низкорослая орава, одетая чёрт-те во что, так, что по форме не отличишь от старших, и вся визуальная разница – рост.
И матч поколений, не понимающих и не терпящих друг друга, начался. Старшие, с пренебрежением и снисходительностью к малявкам, отдали право начать с центра младшим.
И зря! Неприятности для старших начались сразу, с первого удара по мячу. Не помогла даже предматчевая фирменная клятва, для которой они встали в тесный круг и на призыв Старче: «Только победа!» рявкнули во всю мочь: «И никаких ХУ!».
Оказалось, что шкеты ни бум-бум о новейших тактиках игры, никогда не слышали об УПК и, вместо того, чтобы с центра отдать мяч и тем самым замаскировать тренерские замыслы, как это делается в командах мастеров, а затем перепнуть шарик на край для длинного хода линейного, они кучей попёрли мелкими перепасовками через центр, где их, ясно, вовсе не ждали опытные защитники. Всё, что они смогли, это широко выставить ногу, чтобы остановить движение если не мяча, то сорванца, но те ловко пропихивали мяч между длинных ног, а сами ещё ловчее перескакивали через живой шлагбаум и, оставив с длинным синим носом Старче, Царевича и Кинг-Конга, закостеневших в нелепых позах греческих лямбд, неудержимо мчались к воротам, где Циркуль тщетно пытался закрыть их, расшеперившись в позе большого русского Х. Непробиваемый голкипер только и сумел, что с опозданием подпрыгнул и щёлкнул костями рефлексивно сомкнувшихся ног, между которыми проюркнул мяч, и руками, изобразив дурацкий столб.
Первая плюха ничему не научила мастеров, они тут же и в той же оболваненной манере пропустили и второй гол. Особенно обидно было Викентию Алексеевичу, точные и длинные пасы которого знаменитой щёчкой на край поля Фигаро и Гусару раз за разом перехватывались вездесущими обнаглевшими огольцами. «Ничего» - успокаивал он себя, - «это вам фора, слабаки. Утешьтесь перед неминуемым разгромом». Но шпингалеты не утешались и, когда викешские горе-защитники пролямбдили ещё два гола, стало и целлюлозному понятно, что назревает сенсация, причём не в пользу старперов. Даже свой судья – а судил с обоюдного согласия самый внушительный дядя Макс – ничем не мог своим помочь и только длинно и заупокойно свистел после каждого гола, заложив два сосисочных пальца в рот.
Надо было срочно менять тактику игры и переходить на тотальный атакующий футбол с одним нападающим. Для этого наши, сплошь заслуженные, тренеры разработали оптимальный вариант расстановки игроков: 1-5-4-1 или 1-6-3-1. Викешцам при счёте 0:4 ничего не оставалось, как усилить атакующий потенциал и использовать более продвинутый вариант: 1-9-1. Суть, однако, не меняется: хитро замаскированные под полузащитников потенциальные нападающие при атаке внезапно выскакивают из глубины поля к чужой штрафной и с хорошего паса со всей силой лупят по мячу, который убойным ядром летит… то рядом со штангой, то чуть выше перекладины. Разочарованные трибуны разом вздыхают, шевеля выдохом траву на газоне, но что делать – не повезло! Любой уважающий себя тренер, любой заматерелый футбольный мастер, любой одряхлевший на трибунах фанат, - любой из них компетентно скажет, что в футболе главное - не мастерство игроков, а везение, удача, и любая команда может непредсказуемо выиграть или проиграть, и тем-то и интересна народная игра, особенно для проигрывающих тренеров. Ну, что делать, если крупно не везёт! Играли-то при хорошем движении в настоящий атакующий футбол, потому и проиграли с достойным счётом 0:1. Зато – с целыми ногами и не помятыми боками.
У викешцев выдвинутым, свободным, форвардом стал Валёк, а все остальные – потенциальными полунападающими с хорошо поставленным ударом мимо ворот. И игра пошла! Не прошло и десятка минут, как выдвинутый форвард с дальнего расстояния вмазал гол-красавец под перекладину, вызвав бурю восторженных криков, всхлипов и объятий изрядно погрустневших мастеров. Правда, и Циркуль прохекал ещё два, и счёт стал 1:6, но, главное, непруха кончилась, осталось закрепить везение, но как? Издали у Валька больше не попадалось, а у затаённых полунападающих и замах, вроде, был отменный, и гримаса на лице страшенная, а мяч после удара с трудом докатывался до ворот. Одна стыдоба! Хорошо, что жёны ушли, убедившись, что благоверные не косят налево, а как идиоты гоняют с пацанами мяч. Остались Марья Ивановна, безнадёжно и тускло блестевшая очками, и Земфира, бегавшая вдоль кромки поля и подбадривающая своих: «Чухи! Гуманоиды! Шлёпы!».
Ясно стало, что издали бить – всё равно, что пулять в белый свет как в копеечку. Надо как-то приближаться к шкетским воротам хотя бы метров на 7-8 и оттуда разить наверняка. Но как? Борзята по всему полю, на каждой ноге старших по два-три висят, обсели Валька со всех сторон, бесстрашно кидаются прямо в ноги, валятся под мяч, страшно и ударить, того и гляди нанесёшь травму. Их на поле явно больше одиннадцати. Когда стало больше, чем на барахолке в базарный день, играющий тренер, не выдержав малолетнего нахальства, воззвал к судье, чтобы тот навёл паритет. Игру остановили и стали считать: пацанов на поле оказалось десять и трое в воротах, зато увеличилось количество болельщиков. Макс потребовал убрать лишних голкипериков, но вся орава – и на поле, и за его пределами – истошно заблажила, доказывая, что трое ихних – всё равно, что один старший. И впрямь, если посадить троицу друг другу на шею, то получится Циркуль в виде шестирукого и шестиногого индийского бога Шивы. Пришлось согласиться, к тому же старших оказалось двенадцать – Макс в горячке и себя посчитал.
Как только игра возобновилась, число юных болельщиков стало убывать, а число юных футболистов соответственно увеличиваться. И стоило старшим приблизиться к забрахмапутренным воротам, как из-за них на помощь бросались все, кто болел за воротами, и борьба за мяч напоминала свалку, из которой старшие выбирались без мяча и с помятыми боками и набитыми ногами.
- Не отпускайте далеко мяч, держитесь ближе к игрокам! – прокричал запалённый, запылённый и запотелый Валёк. – Играем в короткий пас!
- Ясно, - бодро откликнулся эрудированный Викентий Алексеевич. Он сразу сообразил: переходим к прессингу. Ну, держитесь, чилдрены, сейчас мы вам устроим тотальный Прессинг По всему Полю, и не какой-нибудь, а модерновый – Репейный: прицепимся репьём, и не будет вам свободного ходу, дегенератики. Это будет настоящий мастерский ТриПеэР!
И устроили! Прирепейнились! Один к одному! А остальные сорванята свободно расстреливали бедного Циркуля, и при счёте 1:9 пришлось прессинг снять и применить систему Станиславского в ужесточённом виде, поскольку нервы старших были на пределе. Особенно старался отец двоих малолеток – Старче. Он цепко и умело хватал молодняк за майки и рубашки, а то и за голые хрупкие плечи и отшвыривал шкетов от мяча как бездушных манекенов. Силовым приёмом завладев мячом, капитан, не медля, отбивал его куда попало и, как правило, попадал опять вездесущим пацанам. Не отставал в борьбе за мяч от старшего и Кинг-Конг, разъярённо рыча и вздыбливая намокшую от пота шерсть. Царевич больше работал мощным корпусом, ловко заваливая сразу по два огольца. А Циркуль, отключившись от реальности, автоматически складывался и раскладывался с громким щёлканьем конечностей при каждом приближении метких гаврошей. Игра пошла без всяких правил, шансы взрослых стали явно предпочтительнее, и они их умело использовали. Вот Валёк, воспользовавшись тем, что Фигаро оттащил от него персональных опекунов, опять дальним ударом под перекладину, в мёртвое пространство для вратарей-коротышей, сократил разрыв в неприличном счёте. Следом Макс неожиданно для юных, воспользовавшись своим привилегированным судейским статусом, забил третий гол и, как ни канючили младшие, что нечестно, засчитал его в пользу старших. 3:9. Можно и вздохнуть посвободнее, расслабиться слегка и… пропустить, несмотря на отчаянные приёмы регби, два мяча в свои ворота. 3:11. Не выдержав позорного разгрома любимой команды, на поле фурией выскочила на помощь, как сделал бы любой преданный фанат, Земфира, стремительно прорвалась к мячу, оставляя за собой попадавших соперников, ухватила его руками и, подняв высоко над головой, чтобы юные нахалы не вырвали, непреклонно проорала:
- Пенальти за грубую игру! – и, не слушая воплей без вины виноватых, вошла в их штрафную площадку, установила мяч в пяти метрах от ворот, надавав веских подзатыльников мешавшим пацанам, и, не разбегаясь, чтобы не умыкнули резиновый снаряд, вмазала по нему что было силы! Вратари еле успели отвернуться и заслонить руками лица от летящей впереди туфли с острым каблуком, а мяч спокойненько вкатился в ворота. Вот это гол! 4:11! Воодушевлённые успехом викешцы дружно ушли в глухую чрезвычайную массированную оборону – ЧМО, отпихиваясь от оборзевших гавриков, отпинывая мяч на все четыре стороны и умирая от изнеможения. Всем до чёртиков надоел изнуряющий кордефутбол, хотелось лечь и забыть про всё, особенно про неприличный счёт.
Викентий Алексеевич тоже внёс в него посильную лепту, правда, его гол не был решающим, как хотелось, но последним и не в чужие ворота, а в свои. Конечно, так получилось не намеренно, а случайно, от неудачной срезки, но всё равно обидно и стыдно. После этого автогола Валёк остановил игру. Удручённый антигерой, с трудом передвигая задубевшие ноги, поплёлся, опустив голову, к скамейкам, стараясь забыть о своей ложке дёгтя в общую бочку, и даже гаденько радовался, что он не капитан и не исполнительный директор, а рядовой спортсмен, и с него взятки гладки. И плёлся как-то несуразно: правая нога при каждом шаге рефлексивно выдвигалась чуть дальше левой и вывёртывалась внутренней щёчкой вперёд, как при ударе. Когда заметил, то даже испугался: доигрался, идиот, мало того, что мозги вывихнуты, так и ногу вдобавок – рупь пять, три с полтиной.
У скамеек, заваленных одеждой, прямо на затоптанной траве уже валялись живые трупы научных работников с закрытыми глазами и впалыми мертвецкими щеками. У Макса на месте живота обозначился небольшой кратер. Викентий Алексеевич и свой труп осторожно положил рядом, смежил веки и втянул щёки и почувствовал, как от ног приятно отливает скованность, всё тело расслабилось, и он, приподнявшись над землёй, плавно закачался в прохладном воздухе уходящего вечера. Утомлённое солнце нежно прощалось с крышами домов, падая в переулок, и ему на смену уже появились вспыхнувшие фонари. Над всем спортлежбищем густо поднимался потный смог, концентрируясь, оседал мутными каплями на траве, и та, отравленная, скручивалась и увядала. Во всём затемнённом мире царили нега и нирвана.
Если бы не смешки и не шумная возня кучки победителей, из любопытства оставшихся со взрослыми и не имеющих ещё понятия ни о физической, ни, тем более, о моральной усталости. И глухие бормотанья энергичной Земфиры, причитающей над мерно и редко вздымающимся и опадающим кратером.
- Молодцы, мальчики, - похвалила дядей Мамма-мия, нарушив болезненную дремоту. – Вы хотя и проиграли, но победили, - сделала парадоксальный вывод, заставивший зашевелиться проигравших победителей. – Вы победили себя, а это намного труднее и ценнее любого другого выигрыша. – И все стали бодро подниматься на мозолистые зады, кряхтя и отдуваясь. – Да и проигрыш для первого в жизни матча против опытной команды не так уж велик, всего-то 4:8.
- Не 4:8! – наперебой возмутились пацаны. – 15:2 не хотите?
Против такой несовершеннолетней наглости восстали все сидящие дяди, и завязалась ожесточённая перепалка с упоминанием невоспитанности, бессовестности и – сами такие! – закончившаяся, однако, консенсусом: дяди считали, что проиграли со своим счётом, а пацаны, что выиграли со своим. Достигнутое миролюбивое соглашение ещё больше укрепилось после того, как Макс, подёргав левой ноздрёй, проворно подполз к разномастной – белобрысо-брюнетисто-рыжей – троице, над которой украдкой поднимались экономные колечки благоухающего дымка, и шёпотом попросил, предостерегающе приложив вертикально палец к губам:
- Дай закурить!
Белобрысый, не жмотясь, уважил стрелка и выдал попрошайке из новенькой пачки целых две бондихи. Дядя тайком прикурил, блаженно затянулся, прикрыв глаза, медленно выпустил дым через нос и отполз от благодателей, прикрывая ладонью от постороннего женского взгляда драгоценную отраву. Но глазастая Земфира всё равно увидела, приятельски улыбнувшись, а Марья Ивановна не глядела, тактично отвернувшись, чтобы не смущать переодевающихся мужчин. Макс толкнул Циркуля в бок и передал ему зажжённую сигарету вместе с целой. Двух как раз хватило на приличную затяжку всей команды.
- Завтра придёте? – спросил белобрысый, высосав целую сигаретину.
- Обязательно, - обнадёжил новый капитан. – Придём и отыграемся! Трепещите, архаровцы! – Пацаны засмеялись, не веря, и ушли, растаяв в темноте. – Отваливаем! – скомандовал капитан, и все заторопились, чувствуя, как усталость сменяется лёгкостью во всём теле и радостью в душе. Когда собрались, Марья Ивановна, глядя на Викентия Алексеевича, подала дельное предложение:
- Пусть завтра все часов до одиннадцати поработают в библиотеках?
- Пусть, - легко и быстро согласился научный директор, с удовольствием представив, как понежится пару лишних часов в постельке.
- 3 –
Проснулся Викентий Алексеевич, как назло, рано – аж в 7, и, что более всего обидно, сна – ни в одном глазу. Вытянулся на спине и уставился в серый потолок, тяжело вздохнув. Ну, что за паскудная жизнь: когда нестерпимо хочется дрыхнуть – надо вставать, а когда на тебе, спи, пожалуйста – сна нет. Поворочался, уминаясь, посчитал до 99-ти и, решив, что до 100 считать нет смысла, встал. Ого! Ноги-то болят… и вообще словно неживые. Он даже пощупал их – не протезы ли… Мышцы как будто скрутили, да так и оставили. Подсел к столу, благо идти до него от кровати один шаг, налил в объёмистую чашку подзастывшего за ночь в термосе кипятка, всыпал две ложечки с бугром футбольного кофе «Пеле», выпил натощак, взял читанный-перечитанный прошлонедельный «АиФ» и снова улёгся, решив назло рефлексам вылежать до 10-ти, и… уснул. Во второй раз проснулся опять рано – около 9-ти. Вот до чего расхудились руководящие нервишки! Полежал в расстроенных чувствах и в обиде на себя, но делать нечего – надо вставать. Как никогда долго и всласть постоял в тёплом душе, сразу полегчало. Энергично растёр голени и бёдра, с аппетитом позавтракал куском чёрствого батона с залежалой колбасой и бодро, пешочком – знай наших! – потопал на работу.
С остатками бодрости вполз на полусогнутых в пустой институт, приветливо поздоровался с девчатами и Марьей Ивановной, как будто и не было вчера её революционного демарша, и заскользил, выбрасывая правую ногу, в директорский чулан, чтобы начать, наконец, разборку черновых набросков диссертации.
- Тебе звонили, - глухо и безразлично, не поворачивая головы от кульмана, сообщила вслед зам, пом и обе руки директора.
- Кто? – повернулся он в дверях личного кабинета.
- Она.
Коротко и ясно! Бог ты мой! Он совсем запамятовал, что обещал Анне Владимировне быть у неё в институте с утра. Опять придётся повременить с залежавшейся диссертацией, с повышением уровня знаний и стартом к вершинам с повышенной зарплатой. Обречённо вздохнув, он предупредил:
- Я – скоро, - не веря обещанию, и, деланно морщась, двинулся в чужой монастырь на собственную инквизицию. Викентий Алексеевич, обаятельнейший молодой учёный в зрелом возрасте, легко давал и любил давать любые обещания, но очень не любил их выполнять и злился, если его принуждали это делать. Давая, он чувствовал себя богом, выполняя – чёрной карлой.
- Вы стали неуловимым, - лёгким упрёком встретила его Анна Владимировна, - скрываетесь даже от друзей, - чуть улыбнулась, внимательно вглядываясь в утреннее помятое лицо найденного гостя, по-свойски ухватила за локоть и подвела к изящному полированному столику в углу просторного, в сравнении с чуланом Викентия Алексеевича, кабинета, меблированного только самой необходимой мебелью и портретами президентов – государства и академии. На приставной тумбе потусторонним светом завидно мерцал монитор компьютера, и ласкали взгляд два разноцветных телефона и букет красных роз в китайской вазе с синими драконами. На нежных бархатистых лепестках блестели алмазами чистейшей воды капли влаги, и не было ни одного брошенного рулона, ни одного развёрнутого чертежа, ни навала папок с мятыми бумагами, ни свалки книг на подоконниках, вообще – ни одного лишнего листочка ни на столах, ни в просторной корзине, как будто хозяйка бывала здесь редким гостем. Только разместились боком за полированной игрушкой, вошла, будто караулила в замочную скважину, симпатичная девица с псевдогжельским подносиком. Поздоровавшись с гостем, она, заученно улыбаясь со скромно опущенными глазами, выставила на столик две небольшие чашки, миниатюрный кофейник и вазочку с сиротской горсткой вяленых кальмаров, пожелала приятного аппетита и не спеша удалилась, дав возможность Викентию Алексеевичу убедиться, что сзади она очень даже ничего. «Да…» - позавидовал гость, - «умеют же люди обустраиваться, пустить пыль в глаза нужным людям». Ему всегда после таких представительских дохлых жмот-фуршетов нестерпимо хотелось жрать, и он нисколечко не сомневался, что в столе у цветущей, здоровой Анны запрятан приличный кусок колбасы.
Щедрая хозяйка нацедила по полчашечки какой-то чёрной элитной бурды типа «Чибо», «Жокея» или ещё какого «Гранда», что делаются в Мытищах, они осторожно прихлебнули, и Викентий Алексеевич, не соразмерив хлёба, выхлебнул почти всё, обжёгши нёбо. Крабов он брать не стал, терпеть их не мог и не понимал извращённого вкуса научного бомонда, пьющего с солью то, что надо пить с сахаром.
- Чем таким неотложным изволите заниматься? – поинтересовалась Анна Владимировна, заглотив недожёванную резиновую кальмарину.
- Да так, - промямлил гость, тщетно стараясь придумать себе достойное оправдательное занятие. – Всяким, по мелочам – текучка заела, скопилось. Сами знаете: сам не сделаешь, никто толком не сделает, - и вздохнул.
А она усмехнулась и заметила жёстко и назидательно: