Немедленно приступили к строжайшему обыску домов, но это ни к чему не привело.
Не нашлось ни в одной из хижин ни ружья, ни сабли, ни даже пистолета.
Впрочем, это можно было предвидеть: анабаптисты люди мирные и войны гнушаются, на что им оружие?
Полковник, озабоченный, подергивал ус; не оружие он искал, зная очень хорошо, что не найдет, обыски имели для него иную цель — захватить мнимых убийц Поблеско, в особенности женщину, которая в предыдущую ночь явилась переодетая мужчиной. Однако напрасно обыскали дома сверху донизу, даже хлевы и конюшни: неизвестные путешественники исчезли, не оставив и следа.
Полковник приказал прочесать ближайшие окрестности, и эта мера оказалась безрезультатной.
Тогда он приказал собрать на площадь всех жителей, мужчин, женщин и детей.
Приказание это исполнили немедленно, и все население Конопляника в сто восемьдесят человек, включая детей, собралось в указанном месте.
Полковник ничего не мог понять; видно было, что все эти люди действительно крестьяне и что нет ни одного, который старался бы обмануть его; только он заметил, что все мужчины были стары. Между тем полковник нашел повод для притеснений, которые замышлял, и жадно за него ухватился.
— Где пленник? — спросил он.
— Тут, господин полковник, — ответил капитан Шимельман, движением руки приказывая старику выйти вперед.
Тот подошел к полковнику на расстояние двух шагов.
— Где мэр этой деревни? — грубо спросил полковник.
— Перед вами, — тихо ответил старик.
— Так ты мэр?
— Я, сударь.
— А! Прекрасно, — сказал он с нехорошей улыбкой. — Поручик Штейнберг!
— Что прикажете, господин полковник? — спросил молодой человек, подходя.
— Книгу.
— Вот она, господин полковник.
— Раскройте на слове «Конопляник» и читайте, а вы, — обратился он к старику, — слушайте, это касается вас.
Старик молча наклонил голову. Молодой офицер стал читать:
— «Конопляник, округ Нижнего Рейна, деревня в тридцать пять семейств на площадке Конопляник, число жителей сто восемьдесят семь, молодых людей, способных идти на службу, семнадцать, исповедуют учение перекрещенцев».
— Постойте, — остановил полковник и обратился к старику, — почему нет налицо молодых людей?
— Они в отсутствии.
— Где же?
— На службе, они должны были явиться в армию, когда объявили войну.
— Это неправда, ваша вера запрещает вам сражаться.
— Не все, входящие в состав армии, воины, я могу доказать вам это, — прибавил он, принимая из рук стоявшего возле него старика книгу, которую тот подавал ему.
— Любопытно бы узнать, что это за доказательство, французы так нуждаются в солдатах, что едва ли станут делать исключения в вашу пользу, особенно теперь.
— Когда исключение это было сделано, Франция боролась против всей Европы, в солдатах она нуждалась еще более, чем ныне.
— Подавай доказательство.
— Вот оно.
Открыв большую книгу, старик громким и твердым голосом прочел следующее:
— «Выписка из протокола постановлений комитета Общественного Спасения 18 августа 1793-го, II год Французской Республики.
Комитет Общественного Спасения постановляет разослать всем управлениям Республики следующий циркуляр:
Граждане! Французские анабаптисты прислали к нам депутатов от своих общин, представить, что вероисповедание их и правила воспрещают им браться за оружие, и потому они просят, чтоб в армии им давали другого рода обязанности.
Мы усмотрели в них сердца простые и думаем, что хорошее правительство должно пользоваться всеми добродетелями для общего блага. Потому мы и приглашаем вас обращаться с анабаптистами с кротостью, которая составляет их отличительную черту, не давать их в обиду и назначать им при армии такие обязанности, какие они пожелают, как-то: пионеров, или при обозе, или даже допускать, чтоб они отбывали военную повинность деньгами.
Подписали:
Кутон, Барер, Геро, Сен-Жюст, Тюрио, Робеспьер.
С подлинным верно:
Г. Кутон, Л. Карно, Геро, Барер, Сен-Жюст».
Старик закрыл книгу и молчал.
Чтение было выслушано в глубоком безмолвии.
— Я не полагал этих террористов такими филантропами, — сказал полковник посмеиваясь.
— Это были люди с душой, преданные благу человечества, — твердо ответил старик.
— Положим, но декрет их недолго оставался в силе, он, вероятно, уже уничтожен.
— Нисколько, сударь, все правления соблюдали его до теперешнего времени, даже Наполеон I пощадил нас в дни страшных бедствий.
— Очень хорошо, мы сентиментальностью не занимаемся, гуманность не по нашей части, эти глупые теории мы предоставляем французам; когда вы будете пруссаками, то покоритесь общему закону.
— Наша судьба в руках Божьих, но мы и теперь еще французы.