— Первое место поделили ex aequo[1] Луи Клодьон и Роджер Хинсдейл, — торжественно объявил директор Джулиан Ардах.
Бурные возгласы «виват», нескончаемые «ура» и шумные аплодисменты встретили двух лауреатов конкурса.
Затем с эстрады, возвышавшейся посреди обширного двора Антильской школы, директор, сверяясь со списком, сообщил следующие имена:
— Второе место: Аксель Викборн.
— Третье место: Альбертус Лейвен.
Новый взрыв аплодисментов, менее бурных, но также исходящих от весьма благожелательной аудитории.
Мистер Ардах продолжил:
— Четвертое место: Джон Говард.
— Пятое место: Магнус Андерс.
— Шестое место: Нильс Гарбо.
— Седьмое место: Хьюберт Перкинс.
Теперь уже крики «браво» катились по залу как бы по инерции.
Оставалось объявить последнее имя, поскольку этот необычный конкурс должен был назвать девятерых лауреатов
Наконец директор выкрикнул и последнее имя:
— Восьмое место: Тони Рено.
Хотя названный Тони Рено и оказался последним, зал не поскупился на крики «браво» и «гип-гип». Хороший товарищ, столь же отзывчивый, сколь живой и порывистый, он пользовался среди воспитанников Антильской школы общей любовью.
Услышав свое имя, каждый из лауреатов поднимался на эстраду, чтобы получить от мистера Ардаха причитающийся ему shake-hands[2], после чего возвращался к менее удачливым товарищам, которые от души поздравляли его.
Читатель, конечно, уже заметил разнообразие имен девяти лауреатов, свидетельствующее об их различной национальной принадлежности. Однако это было как раз типично для прославленной Антильской школы (Лондон, Оксфорд-стрит, 314), учебного заведения, возглавляемого мистером Джулианом Ардахом.
Основанное около пятнадцати лет назад, оно предназначалось для сыновей колонистов с Больших и Малых Антильских островов (из Антилии, как принято теперь говорить), которые приезжали сюда, чтобы подготовиться к началу, продолжению или завершению образования в Англии, и оставались здесь до двадцати одного года, получая не только практические навыки, но и весьма разностороннее научное и коммерческое образование. В Антильской школе насчитывалось около шестидесяти воспитанников, вносивших за обучение довольно высокую плату. Благодаря отличному образованию они были готовы к любой карьере, будь то в Европе или у себя дома, на Антильских островах.
Почти ежегодно в списке учащихся значились, хотя и в разном количестве, испанцы, датчане, французы, голландцы, шведы, даже венесуэльцы, — словом, все уроженцы Наветренных[3] и Подветренных[4] островов, власть над которыми поделили между собой различные державы Европы и Америки.
Руководил этой интернациональной школой при содействии весьма достойных педагогов пятидесятилетний мистер Джулиан Ардах, серьезный и вдумчивый администратор, с полным правом пользовавшийся абсолютным доверием родителей своих воспитанников. Преподавательский состав школы отличался чрезвычайно высоким уровнем, будь то в области словесности, естественных наук или искусства. Не пренебрегали в Антильской школе также спортивными упражнениями и тренировками, столь распространенными в Соединенном Королевстве: крикетом, боксом, борьбой, крокетом, футболом, плаванием, танцами, верховой ездой, велосипедным спортом, греблей, — словом, всеми видами гимнастических упражнений.
Кроме того, мистер Ардах стремился сплотить, слить воедино пестрое собрание характеров и темпераментов своих воспитанников, молодых людей разных национальностей, и, насколько это возможно, сделать из них «антильцев», внушив им чувство глубокой взаимной симпатии. Удавалось это не всегда. Национальные инстинкты иногда брали верх над здравым смыслом и добрыми советами. Однако если бы даже самые слабые зародыши единения сохранялись в душах воспитанников при выходе из школы, то и тогда система совместного воспитания заслуживала бы всяческого одобрения и делала бы честь учебному заведению на Оксфорд-стрит.
Само собой разумеется, что здесь можно было услышать все языки, на которых говорят в Вест-Индии. Мистеру Ардаху пришла в голову счастливая мысль сделать обязательным их поочередное употребление в классах и на переменах. Например, одну неделю все говорили по-английски, другую — по-французски, затем по-голландски, по-испански, по-датски или по-шведски. Разумеется, представители англосаксонской расы составляли здесь большинство, и, возможно, они неосознанно стремились к некоторому моральному и физическому превосходству. Однако в школе было немало представителей других островов Антильского архипелага. И даже остров Сен-Бартельми[5], единственный принадлежащий Швеции, был представлен несколькими юношами, в том числе и Магнусом Андерсом, занявшим пятое место на конкурсе.
Естественно, обязанности мистера Ардаха и его сподвижников не были лишены известных трудностей — требовалось поддерживать истинный дух справедливости, обладать отработанными методиками обучения, твердо держать в руках бразды правления, дабы воспрепятствовать развитию между отпрысками богатых семей ненужного соперничества, упорно проявлявшегося, несмотря на все попытки его избежать.
Меж тем именно этот конкурс таил в себе немалые опасности: разве не следовало ожидать, что при объявлении победителей возьмут верх личные амбиции, возникнет разлад, появятся претензии, взыграет зависть? Однако все обошлось благополучно: первое и второе места поделили француз и англичанин, набравшие одинаковое количество баллов. Но и на предпоследнем месте оказался подданный королевы Виктории, а на последнем — гражданин Французской Республики — Тони Рено. Остальные места достались уроженцам английских, французских, датских, голландских и шведских территорий Антильских островов. Среди победителей не оказалось ни венесуэльцев, ни даже испанцев, хотя в школе их насчитывалось около пятнадцати человек. Следует, впрочем, заметить, что в этом году среди уроженцев Больших Антильских островов — Кубы, Санто-Доминго[6], Пуэрто-Рико, обучавшихся в школе, были только мальчики двенадцати — пятнадцати лет, и они по причине возраста просто не могли участвовать в конкурсе, рассчитанном на юношей, которым исполнилось по меньшей мере семнадцать лет.
Конкурс включал не только состязания по естественным наукам и словесности, — что совершенно очевидно, — но и вопросы, связанные с этнографией, географией и торговлей Антильского архипелага, с его прошлым, настоящим и будущим.
Так какова же цель данного конкурса и что за награды ожидали победителей? Им выделялись специальные стипендии, дававшие возможность попутешествовать в течение нескольких месяцев и в какой-то мере удовлетворить жажду исследований и новых впечатлений, столь естественную для юношей, еще не достигших совершеннолетия.
Итак, их было девять, девять счастливчиков, которые, став победителями, могли теперь если не объехать весь мир, как им бы хотелось, то, во всяком случае, посетить какие-нибудь необычные места в Старом или даже Новом Свете.
Но кому же пришла в голову счастливая мысль назначить эти стипендии для путешествия?… Состоятельной жительнице Антильского архипелага, англичанке, миссис Кетлин Сеймур, жившей на Барбадосе — одной из британских колоний.
Как и следовало ожидать, аудитория встретила это имя возгласами «ура», причем весьма бурными!
— Миссис Сеймур — гип-гип-ура-а-а!
Итак, директор Антильской школы уже назвал имя учредительницы стипендии, но, собственно, о каком путешествии будет идти речь? Ни он сам, ни кто-либо другой этого еще не знали. Вопрос мог проясниться самое меньшее через двадцать четыре часа. Директор должен был сообщить на Барбадос результата, конкурса по телеграфу, а миссис Кетлин Сеймур — ответить телеграммой с указанием, по крайней мере, района, куда следовало отправиться стипендиатам.
Легко представить себе, с какой живостью обсуждали сей животрепещущий вопрос воспитанники, уже уносясь в мечтах в самые удивительные страны подлунного мира, столь же отдаленные, сколь и неисследованные. Конечно, в зависимости от своего темперамента и характера, одни предавались необузданным мечтам, другие вели себя более сдержанно, но воодушевление было всеобщим.
— Хорошо бы, — говорил Роджер Хинсдейл, англичанин до кончиков ногтей, — отправиться в какую-нибудь английскую колонию, выбор здесь достаточно богатый…
— Это будет Центральная Африка, — утверждал Луи Клодьон. — знаменитая portentosa Africa[7], как говаривал наш славный эконом, и мы сможем пройти по следам великих путешественников-первооткрывателей!…
— Нет… я — за исследования полярных районов… — возражал Магнус Андерс, который охотно прошел бы по следам своего знаменитого соотечественника Нансена.
— А я хотел бы, чтобы это была Австралия, — сказал Джон Говард, — ведь даже после Тасмана[8], Дампира[9], Берка[10], Ванкувера[11], Бодена[12], Дюмон-Дюрвиля[13] там еще можно совершить множество открытий и даже найти золотые россыпи…
— Пожалуй, скорее это будет какая-нибудь красивая местность в Европе, — предположил Альбертус Лейвен, в силу сдержанности своего голландского характера не склонный к преувеличениям. — Как знать!… Например, обычная экскурсия по Шотландии или Ирландии…
— Ну вот еще! — возбужденно воскликнул Тони Рено. — Готов поспорить, это будет, по крайней мере, кругосветное путешествие…
— О чем вы говорите, — заявил благоразумный Аксель Викборн, — у нас на все про все не более шести — восьми недель, поэтому придется довольствоваться соседними странами.
Юный датчанин был, конечно, прав. К тому же родители никогда не согласились бы отпустить детей в многомесячное путешествие, сопряженное с неминуемыми опасностями. Да и мистер Ардах никогда не взял бы на себя такую ответственность.
После обсуждения намерений миссис Сеймур касательно района предполагаемого путешествия участники будущей экспедиции заспорили о способе ее осуществления.
— Может быть, мы отправимся пешком, как туристы, с вещевыми мешками за спиной и палками в руках?… — предположил Хьюберт Перкинс.
— Нет, в почтовой карете, — настаивал Нильс Гарбо.
— По железной дороге, — вставил Альбертус Лейвен, — с билетами на весь маршрут, выданными агентствами Кука.
— Я думаю, скорее всего мы отправимся на борту почтового судна, возможно, даже трансатлантического, — объявил Магнус Андерс, уже видевший себя в безбрежном океане.
— Нет, на воздушном шаре, — закричал Тони Рено, — и отправимся мы к Северному полюсу!
И дискуссия продолжалась столь же живо, — хотя, как можно понять, совершенно бесплодно, — с таким естественным для юношей пылом. Роджер Хинсдейл и Луи Клодьон спорили достаточно сдержанно, не переступая определенной грани, однако отказываться от своего мнения никто не собирался.
Директор был вынужден вмешаться — если не для того, чтобы привести юношей к согласию, то, по крайней мере, чтобы призвать их дождаться ответа на телеграмму, отправленную на Барбадос.
— Терпение! — сказал он. — Я отправил миссис Кетлин Сеймур сведения о победителях конкурса, занятых ими местах, национальной принадлежности, и эта щедрая, великодушная дама сообщит нам свои намерения относительно путешествия. Если же она ответит телеграммой, то уже через несколько часов мы узнаем, к чему нам следует готовиться. Если же будет отослано письмо, то придется подождать шесть-семь дней. А теперь — за дело! Займитесь уроками…
— Шесть дней! — воскликнул Тони Рено. — Да ведь я просто не доживу!
Возможно, этим восклицанием он передал душевное состояние и некоторых своих друзей: Хьюберта Перкинса, Нильса Гарбо, Акселя Викборна, отличавшихся столь же живым темпераментом. Луи Клодьон и Роджер Хинсдейл, поделившие первые два места, проявили больше сдержанности. Что же до шведа и голландца, то они не утратили обычной флегматичности. Но если бы в Антильской школе были воспитанники-американцы, то, вполне вероятно, приз за долготерпение не достался бы этим двоим.
Однако возбуждение юных умов было вполне объяснимо. Еще бы! Не знать, в какую часть света миссис Сеймур собирается их послать! Следует, кстати заметить, что дело происходило в середине июня, и если путешествие намечалось на каникулы, то ждать оставалось еще целых шесть недель.
Мнение мистера Ардаха по данному вопросу разделяло и большинство учащихся Антильской школы. Предполагалось, что юные стипендиаты будут отсутствовать не более двух месяцев и вернутся в родные стены в октябре, к самому началу занятий, что вполне устраивало и их родных, и педагогов.
Следовательно, учитывая продолжительность каникул, об экспедиции в отдаленные страны не могло быть и речи. Поэтому наиболее благоразумные не решались даже в самых дерзких мечтах уноситься воображением в сибирские степи, пустыни Центральной Азии, леса Африки или пампасы Америки. Но ведь, даже не покидая Старого Света и Европы, сколько интересного можно увидеть за пределами Соединенного Королевства: Германию, Швейцарию, Австрию, Францию, Италию, Голландию, Грецию! А сколько путевых заметок можно занести в записную книжку, сколько новых впечатлений смогут получить юные уроженцы Антильских островов, большинство которых были еще детьми, когда пересекали Атлантику по пути из Америки в Европу. Даже если бы ожидаемое путешествие ограничилось соседними с Англией странами, то и тогда оно в большой степени возбуждало бы их нетерпение и любопытство.
Поскольку телеграмма не пришла ни в этот день, ни в последующие за ним, то это могло означать, что директор должен получить ответ в письме, адресованном мистеру Джулиану Ардаху, Антильская школа, 314, Оксфорд-стрит, Лондон, Соединенное Королевство Великобритании и Ирландии.
Небольшое разъяснение по поводу названия «Антильская», красовавшегося над входом в учебное заведение. Появилось оно там, естественно, не случайно. Дело в том, что согласно британской географический терминологии Антильские острова называются Карибскими. На картах Соединенного Королевства и Америки их иначе и не называют. Однако «Карибские острова» означают «острова карибов», а это название рождает в памяти отнюдь не доброжелательные лица диких туземцев, но сцены массовых убийств и людоедства, некогда опустошавших Вест-Индию. Как смотрелось бы на проспектах учебного заведения столь «милое» название: «Школа карибов»? Разве не наводило бы оно на мысль о том, что в нем обучают искусству междоусобных войн и преподают рецепты приготовления блюд из человечьего мяса?… Поэтому название «Антильская школа» казалось более приемлемым для юношей — выходцев с Антильских островов, которым следовало просто дать чисто европейское образование.
Итак, из-за отсутствия телеграммы приходилось ждать письма, если, конечно, весь конкурс на стипендии для путешествия не был просто мистификацией самого дурного вкуса. Но нет! Ведь мистер Ардах и раньше переписывался с миссис Сеймур. Так что эта щедрая дама вовсе не была плодом воображения, она действительно жила на Барбадосе, была широко известна и принадлежала к числу наиболее крупных землевладельцев острова.
Следовательно, нужно было только запастись терпением и дожидаться каждое утро и каждый вечер прихода заграничной почты. Само собой разумеется, что девять победителей раньше всех бросались к окнам, выходившим на Оксфорд-стрит, дабы первыми заметить появление знакомого почтальона. Едва завидев его красную униформу, — а красное, как известно, заметно издалека, — юноши стремглав летели вниз, перепрыгивая через ступеньки, мчались во двор, подбегали к воротам, окликали почтальона, забрасывали его вопросами и чуть не отбирали у него сумку силой.
Но — увы! — писем с Антильских островов все не было. А не пора ли послать вторую телеграмму, дабы удостовериться, что первая доставлена по адресу, и поторопить миссис Кетлин Сеймур с ответом?
Живое воображение воспитанников уже рисовало множество причин столь необъяснимого промедления. А вдруг почтовое судно, курсировавшее между Англией и Антильскими островами, застигла буря?… А может быть, оно затонуло при столкновении с другим судном? Или село на не отмеченную на картах мель?… А что, если Барбадос был стерт с лица земли одним из ужасных вест-индских землетрясений, и щедрая дама погибла в этой катастрофе?… А может быть, Голландия, Франция, Дания, Швеция, Соединенное Королевство уже лишились прекраснейших цветов из венца своей колониальной империи в Новом Свете?
— Нет и нет, — повторял мистер Ардах, — о такой катастрофе давно стало бы известно! Все подробности уже появились бы в газетах!…
— Эх! — вздыхал Тони Рено. — Вот если бы трансатлантические пароходы брали на борт почтовых голубей, то всегда было бы известно, не случилось ли чего в пути!
Совершенно справедливое замечание, но в то время голубиная почта еще не работала[14], к величайшему сожалению воспитанников Антильской школы.
Долго так продолжаться не могло. Педагогам никак не удавалось остановить брожение умов. Учебный процесс прекратился не только в классах, но и в комнатах для самостоятельных вечерних занятий. Не только победители конкурса, но и их товарищи, не получившие призов, думали о чем угодно, но только не об уроках.
Следует признать, это было уже слишком. Самого же мистера Ардаха задержка ничуть не беспокоила. Разве не естественно, что миссис Кетлин Сеймур не стала отвечать телеграммой, в которой всего не объяснишь! Только письмо, и притом весьма подробное, могло содержать необходимые инструкции, касающиеся цели, условий, продолжительности путешествия, времени отъезда, расходов и суммы, предоставляемой в распоряжение будущих путешественников. Все эти детали должны были занять, по крайней мере, две-три страницы и не могли быть изложены на том языке с негритянской грамматикой[15], на котором еще говорят чернокожие в вест-индских колониях.
Однако все эти справедливые соображения не возымели действия, и волнение продолжалось. К тому же воспитанники, не выигравшие конкурса, в глубине души завидовали более удачливым товарищам и уже начинали над ними подшучивать, «подкалывать» их, если употребить слово, которое вскоре неминуемо займет свое место в словаре Французской академии[16]. Конечно же это была сплошная мистификация!… Да на пресловутые стипендии никто не даст ни фартинга, ни сантима…[17] А мецената в юбке, Кетлин Сеймур, вообще и в природе-то никогда не существовало!… А сам конкурс был лишь обычной «уткой», привезенной из Америки, где этой живности хоть пруд пруди!
Наконец мистер Ардах принял следующее решение: он дождется прихода в Ливерпуль очередного корабля с Антильских островов, который должен прибыть 23 июня. Если и тогда от миссис Сеймур не будет известий, он пошлет ей вторую депешу.
Однако все обошлось. Двадцать третьего вечерняя почта доставила письмо с барбадосской маркой. Письмо было написано собственноручно миссис Кетлин Сеймур, и в нем сообщалось, что согласно ее намерениям — а именно это всех и волновало — стипендии предназначались для путешествия на Антильские острова.
Итак, путешествие по островам Вест-Индии — вот что уготовила победителям конкурса щедрость миссис Кетлин Сеймур! Ну что же, похоже, они были довольны.
Правда, пришлось расстаться с мечтой о дальних путешествиях: в Африку, Азию, Океанию, в малоизученные области Нового Света, равно как и на Южный или Северный полюс.
Однако если при этом и возникло ощущение легкой досады, связанное с тем, что приходилось возвращаться из страны грез, не успев даже в нее попасть, ибо речь шла всего лишь о путешествии на Антильские острова, то тем не менее для предстоящих каникул такое приключение явилось просто находкой, и мистер Ардах не замедлил объяснить участникам все его преимущества.
И в самом деле, разве Антильские острова не их родина?… Разве они не покинули ее еще детьми ради получения блестящего образования в Европе?… А разве они смогли побродить по земле этих островов, где успели только родиться, так что едва ли их память сохранила о ней хоть какие-то воспоминания!…
Хотя родители юношей, за исключением семьи одного школьника, покинули архипелаг и не собирались туда возвращаться, там оставались их родственники, друзья, и если принять все это во внимание, то юных антильцев ожидало великолепное путешествие.
Это станет очевидно, если рассмотреть жизненные обстоятельства каждого из девяти лауреатов, получивших стипендии на путешествие.
Начнем с воспитанников английского происхождения, которых в Антильской школе было большинство:
Роджер Хинсдейл, двадцати лет, с острова Сент-Люсия;[18] его семья, составив себе приличное состояние, удалилась от дел и проживала в Лондоне;
Джон Говард, восемнадцати лет, с острова Доминика:[19] его родители, будучи промышленниками, поселились в Манчестере;
Хьюберт Перкинс, семнадцати лет; все члены его семьи: отец, мать и две младшие сестры — никогда не покидали родного острова Антигуа;[20] по окончании школы он должен был вернуться домой и начать работать в торговой фирме.
Теперь перейдем к французам, которых в Антильской школе было человек двенадцать:
Луи Клодьон, двадцати лет, с Гваделупы[21], из семьи судовладельцев, обосновавшейся в Нанте несколько лет тому назад;
Тони Рено, семнадцати лет, выходец с острова Мартиника;[22] его семья, в которой он был старшим из четверых детей, жила в Париже.
Теперь датчане:
Нильс Гарбо, девятнадцати лет, с Сент-Томаса[23], остался без отца и матери, а его единственный брат, старше его на шесть лет, проживал на Антильских островах;
Аксель Викборн, девятнадцати лет, с острова Санта-Крус;[24] семья занималась торговлей лесом в Копенгагене.
Голландцы были представлены Альбертусом Лейвеном, двадцати лет, с Сен-Мартена;[25] он был единственным сыном в семье, поселившейся в окрестностях Роттердама.
Что же касается девятнадцатилетнего Магнуса Андерса, шведа по происхождению, родившегося на Сен-Бартельми, то его семья проживала в это время в Гетеборге, но не отказалась от мысли вернуться на Антильские острова, сколотив состояние в Швеции.
Очевидно, что путешествие, позволявшее юным антильцам попасть на несколько недель в страну, где они появились на свет, должно было их порадовать: как знать, представится ли им еще случай увидеть ее. Лишь у Луи Клодьона был дядя, брат его матери, на Гваделупе, у Нильса Гарбо — брат на Сент-Томасе и у Хьюберта Перкинса — вся семья на Антигуа. Но все остальные не сохранили родственных связей ни на одном из Антильских островов, увидеть которые они даже не мечтали.
Самыми старшими из стипендиатов были Роджер Хинсдейл, несколько высокомерный юноша, Луи Клодьон, серьезный, трудолюбивый молодой человек, всеобщий любимец, и Альбертус Лейвен, чья голландская кровь так и не согрелась под солнцем Антильских островов. За ними следовали Нильс Гарбо, чье призвание еще не определилось; Магнус Андерс, обожавший все имевшее хоть какое-то отношение к морю и мечтавший о торговом флоте; Аксель Викборн, чувствовавший влечение к военной службе в датской армии; далее по возрасту шли: Джон Говард, не столь типичный англичанин, как его соотечественник Роджер Хинсдейл, и наконец двое самых младших: Хьюберт Перкинс которому, как уже было сказано, было уготовано коммерческое поприще, и Тони Рено, чья любовь к гребному спорту должна была, несомненно, послужить подспорьем в будущих плаваниях. Тут, однако, вставал один немаловажный вопрос: будет ли путешествие проходить по всем Антильским островам, Большим и Малым, Наветренным и Подветренным?… Но детальное изучение всего архипелага потребовало бы гораздо больше времени, чем было отпущено нашим путешественникам. Ведь этот архипелаг Вест-Индии насчитывает не менее трехсот пятидесяти островов и островков, и если затратить на осмотр каждого хотя бы один день, то, чтобы посетить их все, понадобится целый год.
Нет! Идея миссис Кетлин Сеймур была совсем иного рода. Воспитанники Антильской школы должны были провести по нескольку дней каждый на своем родном острове, повидать родственников или друзей, что там еще оставались, словом, еще раз ступить на родную землю.
Поэтому стало очевидно, что из маршрута были исключены Большие Антильские острова: Куба, Гаити, Пуэрто-Рико (поскольку воспитанники-испанцы не участвовали в конкурсе), Ямайка (так как среди победителей не оказалось выходцев из этой британской колонии), Кюрасао[26], голландское владение, — по той же причине. Точно так же исключались из маршрута Малые Антильские острова, находившиеся под управлением Венесуэлы, — Лос-Тестигос[27], Маргарита[28], Тортуга[29], Бланкилья[30], Орчила[31], Авес;[32] единственными из Малых Антильских островов, которые должны были посетить стипендиаты, были: Сент-Люсия, Доминика, Антигуа — английские колонии; Гваделупа, Мартиника — французские; Сент-Томас, Санта-Крус — датские; Сен-Бартельми — шведское владение и Сен-Мартен, принадлежавший наполовину Голландии, наполовину Франции.
Девять островов, куда последовательно должны были высадиться девять стипендиатов Антильской школы, входили в группу Наветренных островов.
Однако никого не удивило, что к этим девяти островам был добавлен десятый, где предполагалось сделать самую продолжительную остановку, — Барбадос, из той же группы Наветренных островов, наиболее значительная британская колония в этих краях[33].
Именно там проживала миссис Кетлин Сеймур, и, по крайней мере, из чувства элементарной благодарности те, кто были ей стольким обязаны, сочли священным долгом засвидетельствовать ей свое почтение.
Очевидно, что если эта добрая душа жаждала принять у себя лауреатов Антильской школы, то и они со своей стороны испытывали жгучее желание лично познакомиться с богатой уроженкой Барбадоса и выразить ей свою признательность.
Во всяком случае, сожалеть им об этом не придется, и постскриптум[34] письма, зачитанного мистером Джулианом Ардахом, подтвердил необычайную щедрость миссис Кетлин Сеймур.
Действительно, кроме расходов на путешествие, которые она полностью брала на себя, каждому из стипендиатов при отъезде с Барбадоса будет выдано семьсот фунтов.
Но успеют ли юные путешественники совершить поездку за время каникул? Да, но при условии, что каникулы начнутся на этот раз на месяц раньше обычного, что позволит им пересечь Атлантику в обоих направлениях в благоприятное время года. Естественно, то были вполне приемлемые условия, встреченные всеми с большим энтузиазмом, ибо нечего было опасаться, что родители будут возражать против подобного предложения, совершенно замечательного со всех точек зрения. Семь-восемь недель с учетом возможных задержек — вполне подходящий срок для путешествия, и молодые стипендиаты возвратятся в Европу, полные незабываемых впечатлений о дорогих им островах Нового Света.
Наконец, оставался еще один вопрос, который вполне мог заинтересовать родителей.
Будут ли юноши, старшие из которых не достигли двадцати одного года, предоставлены самим себе?… Неужели рядом не будет твердой руки взрослого, способной, в случае необходимости, и наказать и утихомирить разбушевавшиеся страсти?… Не возникнут ли при посещении Антильского архипелага, принадлежащего множеству европейских стран, зависть и даже стычки, если вдруг встанет вопрос, затрагивающий национальные проблемы?… Не забудут ли юноши, что все они являются учениками Антильской школы, выходцами с Антильских островов, когда рядом не будет бдительного и благожелательного мистера Ардаха, всегда готового вмешаться?…
Именно эти проблемы несколько беспокоили директора Антильской школы, и он задавался вопросом, кто из педагогов мог бы заменить его в столь нелегком деле, раз уж он сам не сможет сопровождать своих учеников.
Но и этот нюанс не ускользнул от миссис Кетлин Сеймур, обладавшей ко всему прочему и чисто практической сметкой. В дальнейшем мы увидим, как она решила эту проблему, поскольку рассудительная дама даже не допускала мысли, что молодые люди будут путешествовать без присмотра.
Оставалось узнать, каким образом молодым людям предстояло пересечь Атлантический океан. Быть может, на борту одного из кораблей, совершавших регулярные рейсы между Англией и Антильскими островами?… Но успеют ли они купить билеты и заказать каюты для каждого из девяти стипендиатов, да и за чей счет?…
Заметим еще раз, что путешествие не предусматривало никаких расходов со стороны стипендиатов, и те семьсот фунтов, что им предстояло получить на Барбадосе перед отплытием в Европу, должны были остаться в неприкосновенности.
Однако в письме миссис Сеймур имелся пункт, касавшийся и этого предмета:
«Переезд через океан будет оплачен мною. Судно, зафрахтованное до Антильских островов, будет ждать пассажиров в порту Куинстаун, Ирландия. Судно называется «Стремительный», капитан — Пакстон. Отплытие намечено на тридцатое июня. Капитан Пакстон ожидает пассажиров именно в этот день и готов поднять паруса, как только путешественники поднимутся на борт».
Решительно, юные стипендиаты будут путешествовать если не как принцы, то, по крайней мере, как яхтсмены. Еще бы! В их распоряжение поступало судно, которое перевезет их через Атлантический океан и доставит обратно в Европу! Как прекрасно все устроила миссис Кетлин Сеймур! Как великолепно она все предусмотрела, эта меценатка[35] с берегов Альбиона![36] Нет, что ни говори, если бы миллионеры всегда тратили свои миллионы на такие чудесные дела, то стоило бы им пожелать увеличения их состояний!
Но случилось так, что если в маленьком мирке Антильской школы лауреатам начали завидовать еще до того, как все узнали об обширных планах щедрой благодетельницы, то теперь, когда стало известно о совершенно роскошных условиях предстоящего путешествия, зависть достигла чудовищных размеров.
Сами же виновники торжества были в совершенном восторге. Реальность превзошла все ожидания! Подумать только, пересечь Атлантику и посетить острова Антильского архипелага на борту своего судна!
— Ну, когда же мы отправляемся?… — спрашивали они.
— Завтра…
— Да нет, уже сегодня…
— Ну что вы, у нас же еще впереди шесть дней… — возражали наиболее рассудительные.
— Ах, ну почему мы все еще не на борту «Стремительного»!… — повторял Магнус Андерс.
— Скорее бы уже оказаться на судне! — восклицал Тони Рено.
Мысль о необходимости кое-каких приготовлений и сборов для столь дальнего путешествия просто не приходила юношам в их горячие головы.
Прежде всего следовало получить согласие родителей, поскольку как-никак речь шла о том, чтобы послать молодых людей если не на край света, то тем не менее в Новый Свет! Взять на себя эту миссию должен был мистер Джулиан Ардах. К тому же, поскольку все путешествие было рассчитано на два с половиной месяца, следовало позаботиться о специальной экипировке: сапогах, зюйдвестках[37], клетчатых плащах, — словом, о полном облачении моряка.
Затем директору предстояло назвать доверенное лицо, на которое можно было бы возложить ответственность за юношей. Конечно, они были уже достаточно взрослыми и вполне рассудительными, чтобы обойтись без няньки. Тем не менее следовало бы дать им в спутники наставника, который пользовался бы у них авторитетом. Таковым было и намерение предусмотрительной миссис Кетлин Сеймур, выраженное в ее письме, а с ее желаниями следовало считаться.
Излишне говорить, что семьи легко согласились на предложение, сделанное им мистером Ардахом. У некоторых юношей на Антильских островах были родственники, которых они не видели уже несколько лет: у Хьюберта Перкинса — на Антигуа, у Луи Клодьона — на Гваделупе, у Нильса Гарбо — на Сент-Томасе. Следовательно, представлялся совершенно исключительный случай повидаться, и притом при самых благоприятных условиях.
Кроме того, родственники учащихся еще раньше знали о предстоящем конкурсе, так как директор Антильской школы держал их в курсе событий, и им было известно и о том, что на нем должны определиться обладатели стипендий для совершения данного путешествия. Поэтому мистер Ардах не сомневался, что, когда родители выяснят, что лауреатам предстоит посетить Вест-Индию, это будет отвечать их самым горячим желаниям.
Между тем мистер Ардах продолжал размышлять о кандидатуре наставника для юных путешественников, чьи советы помогли бы поддержать добрый мир и согласие среди подающих большие надежды юных Телемахов[38]. Мысль о достойном менторе[39] не переставала его беспокоить. Быть может, обратиться к одному из учителей Антильской школы, который отвечал бы всем необходимым требованиям?… Да, но ведь учебный год не закончился. А прерывать учебный процесс перед каникулами, когда весь преподавательский состав должен быть налицо, просто невозможно.
По той же причине мистер Ардах полагал, что и сам не может сопровождать своих воспитанников — ему было совершенно необходимо присутствовать при распределении наград в день 7 августа.
Но разве кроме него самого и других штатных преподавателей под рукой не было нужного человека, серьезного и рассудительного, с полной ответственностью относящегося к своим обязанностям, заслуживающего доверия, пользующегося всеобщей любовью? Человека, которого юные путешественники охотно признали бы в качестве наставника? Да, такой человек был, и оставалось лишь узнать, согласится ли упомянутый кандидат принять на себя данные обязанности и совершить столь дальнее морское путешествие?…
Двадцать четвертого июня, за пять дней до отплытия «Стремительного», утром, мистер Ардах передал мистеру Паттерсону просьбу явиться к нему для весьма важного разговора.
Когда его позвали в кабинет мистера Ардаха, мистер Паттерсон, эконом Антильской школы, был, по своему обыкновению, занят тем, что разбирал вчерашние счета.
Тотчас же мистер Паттерсон передвинул очки на лоб и объявил слуге, появившемуся в дверях:
— Сейчас же, не теряя ни минуты, я отправлюсь к господину директору.
И, опустив очки, мистер Паттерсон взялся за перо, дабы закончить хвостик девятки, которую он как раз выписывал внизу колонки расходов своего гроссбуха. Затем с помощью своей линейки из черного дерева он подвел черту под колонкой цифр, ибо закончил их складывать. После чего, слегка стряхнув перо над чернильницей, он осторожно погрузил его в стаканчик с мелкой дробью, дабы почистить, с величайшей заботой вытер его, положил рядом с линейкой на конторку, подкачал чернил в чернильницу до известного ему одному уровня, положил промокательную бумагу на страницу расходов, позаботившись при этом, чтобы, не дай Бог, не размазать хвостик девятки, закрыл гроссбух, положил его в специальный ящик в конторке, стряхнул в пенал ножичек для подчистки ошибок, карандаш и резинку, подул на свой бювар[40], дабы сдуть с него невидимые пылинки, встал, отодвинув обитое кожей кресло, снял люстриновые[41] нарукавники и повесил их на крючок возле камина, обмахнул щеткой редингот[42], жилет и панталоны, взял шляпу, пригладил на ней ворс рукавом и надел на голову, затем натянул черные кожаные перчатки, как если бы собирался нанести визит высокому университетскому начальству, бросил последний взгляд в зеркало, убедился, что все в его туалете безупречно, взял ножницы и подрезал какой-то волосок в бакенбардах, переросший строго установленную длину, проверил наличие в кармане носового платка и бумажника, открыл дверь кабинета, переступил порог и тщательно запер дверь за собой одним из семнадцати ключей, что позванивали у него на поясе, спустился по лестнице, выходившей на большой двор, пересек его наискосок медленным, размеренным шагом, направляясь к жилому корпусу, где находился кабинет мистера Ардаха, остановился перед дверью, нажал кнопку электрического звонка, чья пронзительная трель тут же раздалась за стеной, и стал ждать.
И только сейчас мистер Паттерсон, почесывая лоб кончиком указательного пальца, спросил себя: «О чем, собственно, господин директор собирается со мною беседовать?»
Действительно, приглашение в кабинет мистера Ардаха в столь ранний час должно было бы показаться мистеру Паттерсону необычным, и в его голове возникли различные предположения.
Посудите сами, часы мистера Паттерсона показывали еще только девять сорок семь, а на показания этого инструмента можно было положиться, поскольку он был столь точен, что показывал время секунда в секунду, а размеренность его хода была под стать образу жизни его владельца. К тому же еще никогда, да-да, никогда мистер Паттерсон не переступал порог кабинета мистера Ардаха раньше одиннадцати сорока трех, когда являлся к нему с ежедневным отчетом о состоянии хозяйственных дел школы, и не было случая, чтобы он пришел между сорок второй и сорок третьей минутой.
В связи с этим мистер Паттерсон должен был предположить (и он действительно допускал), что произошло нечто из ряда вон выходящее, поскольку директор потребовал его к себе еще до того, как он подвел итоги вчерашним доходам и расходам. Он, вне всякого сомнения, подведет баланс по возвращении, и можно было быть уверенным, что никакая ошибка не вкрадется в его подсчеты из-за столь странного нарушения обычного распорядка.
Шнур, ведущий в каморку привратника, натянулся и открыл дверь. Мистер Паттерсон сделал еще несколько шагов — ровно пять, как обычно, — в коридор и осторожно постучал во вторую дверь с табличкой «Кабинет директора».
— Войдите, — услышал он тотчас же.
Мистер Паттерсон снял шляпу, смахнул невидимые пылинки с башмаков, поправил перчатки и вошел в кабинет. Шторы на обоих окнах кабинета, выходивших на просторный школьный двор, были приспущены. Мистер Ардах, вперив взгляд в лежавшие перед ним бумаги, сидел за письменным столом, усеянным множеством электрических кнопок. Подняв голову, он дружески кивнул мистеру Паттерсону.
— Вы меня звали, господин директор?… — спросил мистер Паттерсон.
— Да, господин эконом, — сказал мистер Ардах, — чтобы переговорить с вами о деле, имеющем к вам непосредственное отношение. — Затем, указывая на стул около письменного стола, продолжал: — Присядьте, пожалуйста.
Мистер Паттерсон сел, заботливо приподняв полы своего длинного редингота, одна его рука покоилась на колене, а другой он прижимал к груди шляпу.
Мистер Ардах продолжил.
— Вам известны, господин эконом, — сказал он, — результаты конкурса, проведенного между нашими воспитанниками на предмет получения стипендий на путешествие…
— Да, я о них знаю, — ответил мистер Паттерсон, — и считаю, что эта благородная инициатива одной из наших соотечественниц в колониях послужит к чести Антильской школы.
Мистер Паттерсон говорил не спеша, с чувством модулируя каждый слог в тщательно подобранных словах, что придавало его речи некоторую претенциозность.
— Вы знаете также, — продолжил мистер Ардах, — как предполагается употребить эти стипендии.
— Это не укрылось от моего внимания, господин директор, — отвечал мистер Паттерсон, склонив голову и, казалось, приветствуя шляпой какое-то неведомое лицо там, за океанами. — Миссис Кетлин Сеймур — достойнейшая дама, чьи деяния оставят неизгладимый след в памяти потомков. Мне представляется, что трудно лучше распорядиться богатствами, доставшимися ей по наследству или в результате упорного труда, чем отдав их на пользу юношества, столь жадного до путешествий…
— Таково и мое мнение, господин эконом. Однако продолжим. Вы знаете также, при каких условиях должно проходить путешествие на Антильские острова?…
— Я информирован об этом, господин директор. Наших юных путешественников будет ожидать судно, и я надеюсь, что им не придется молить Нептуна произнести свое знаменитое «Quos!»[43]разгневанным волнам Атлантики.
— Я также надеюсь на это, господин Паттерсон, поскольку путешествие туда и обратно будет проходить в самое спокойное время года.
— Действительно, — не преминул заметить эконом, — июль и август — любимые месяцы отдыха капризницы Тефиды, супруги Океана…[44]
— Кроме того, — добавил мистер Ардах, — плавание может оказаться привлекательным не только для моих лауреатов, но и для лица, которое будет сопровождать их во время путешествия…
— Лица, — мгновенно подхватил мистер Паттерсон, — у которого, кроме всего прочего, будет приятная обязанность передать миссис Кетлин Сеймур выражение глубочайшего почтения и признательности от имени воспитанников Антильской школы.
— К сожалению, — продолжал директор, — этим лицом не могу быть я. В конце учебного года накануне экзаменов, которыми я должен руководить, мое присутствие просто обязательно…
— Несомненно, господин директор, — подтвердил эконом, — но тому, кто займет ваше место, жаловаться не придется.
— Разумеется, но я несколько затрудняюсь в выборе кандидата. Ведь нам нужен человек, пользующийся абсолютным доверием, на которого я мог бы вполне положиться и чья кандидатура будет безоговорочно одобрена семьями наших юных лауреатов… Так вот, среди персонала нашего учебного заведения я нашел такого человека…
— С чем вас и поздравляю, господин директор. Это, несомненно, один из преподавателей естественных наук или словесности…
— Нет, поскольку не может быть и речи, чтобы прерывать занятия перед каникулами. Но я подумал, что подобный перерыв в финансовой деятельности нашей школы не принесет большого ущерба. Поэтому, господин эконом, в качестве сопровождающего наших мальчиков на Антильские острова я выбрал вас…
Мистер Паттерсон не смог скрыть изумления. Привстав с места, он снял с носа очки.
— Меня, господин директор? — спросил он ошарашенно.
— Именно вас, господин Паттерсон. И я уверен, что финансовая отчетность этого путешествия будет вестись так же аккуратно, как и бухгалтерские книги нашей школы.
Мистер Паттерсон кончиком носового платка протер стекла очков, слегка запотевшие от влаги, выступившей у него на глазах.
— Должен добавить, — сказал мистер Ардах, — что благодаря щедрости миссис Кетлин Сеймур премия в семьсот фунтов будет выплачена и тому наставнику, на которого будут возложены столь важные обязанности… Поэтому прошу вас, мистер Паттерсон, быть готовым к отъезду через пять дней.
Если мистер Паттерсон и занимал место эконома в Антильской школе, то только потому, что оставил педагогическую карьеру ради административной. Убежденный латинист, он неизменно сожалел, что в Англии язык Вергилия[45] и Цицерона[46] не получил того признания, коим он пользовался во Франции, где в университетских кругах ему по-прежнему оказывали должное почтение. Французская нация действительно может защитить свое право на романское происхождение, на что совершенно не претендуют сыны Альбиона, и, вероятно, в этой стране латынь сможет оказать сопротивление вторжению современного обучения.
Но хотя мистер Паттерсон больше и не преподавал, тем не менее в глубине души он хранил верность культу древних римлян. Буквально нашпигованный цитатами из Овидия[47], Вергилия и Горация[48], он посвятил всего себя финансовому хозяйству Антильской школы. Точность и даже скрупулезность, присущие характеру Паттерсона, делали его идеальным экономом, для которого нет тайн в головоломках дебета и кредита и от которого не укроется ни одна мелочь бухгалтерского отчета. Некогда первый на экзаменах по древним языкам, он мог бы сегодня стать таковым и на конкурсе по ведению счетных книг или составлению школьного бюджета.
Весьма вероятно было и то, что мистер Гораций Паттерсон займет место мистера Ардаха, когда тот удалится от дел, составив себе состояние, ибо заведение процветало и, находясь в руках достойных преемников, способных приумножить успех, никак не могло прийти в упадок.
Мистеру Горацию Паттерсону совсем недавно исполнилось сорок. Будучи человеком скорее ученого, нежели спортивного склада, он отличался отменным здоровьем, которое никогда не подвергал испытаниям никакими излишествами: у него был превосходный желудок, здоровое сердце и великолепные легкие. Неизменно скромный, сдержанный, уравновешенный, ни в чем не скомпрометировавший себя ни словом, ни делом, отличавшийся как практической сметкой, так и склонностью к теоретическим рассуждениям, чрезвычайно ровный, никого и никогда не обидевший, снисходительный к человеческим слабостям, короче говоря, мистер Паттерсон вполне заслуживал характеристики, которая не могла ему не понравиться — «sui generis» — «весьма своеобразный».
Чуть выше среднего роста, узкоплечий, мистер Паттерсон не отличался изяществом движений, и походка у него была какая-то угловатая. Говорил он несколько напыщенно, сопровождая свою речь жеманными жестами. Серьезный по натуре, он не чуждался улыбки, когда находил, что это прилично случаю. У него были бледно-синие, почти выцветшие, близорукие глаза, поэтому на его довольно большом носу всегда красовались очки с сильными стеклами. Он несколько стеснялся своих непомерно длинных ног и поэтому при ходьбе как-то странно сдвигал каблуки, а усаживался на стул столь неловко, что всегда становилось страшно, как бы он не свалился на пол. Когда же эконом с превеликим трудом укладывался в постель, то только он один и знал, как ему это удавалось.
Кроме мистера Паттерсона была еще и миссис Паттерсон, тридцатисемилетняя особа, весьма неглупая и без всяких претензий на кокетство. Муж отнюдь не казался ей смешным, а он в свою очередь умел ценить ее помощь в ведении бухгалтерских книг. Однако тот факт, что эконом Антильской школы был человеком цифр, еще не говорило о том, что он не обращал внимания на свой внешний вид и пренебрегал туалетом. И тот, кто бы так решил, впал бы в глубочайшую ошибку. Нет и нет! Узел белого галстука достойного ментора был всегда безукоризненным, ботинки с лакированными носками блестели так, что в них можно было смотреться, рубашка — сильно накрахмалена (да и он сам был точно накрахмаленный!), брюки — безупречного черного цвета, жилет, как у пастора, — застегнут на все пуговицы, так же как и длинный, до колен, редингот.
Паттерсоны занимали в школьном здании квартиру из шести комнат. С одной стороны окна выходили во двор, с другой — в сад с тенистыми вековыми деревьями и красивыми лужайками.
Итак, после визита к директору мистер Паттерсон возвращался домой. Шел он не спеша, желая как следует обдумать неожиданное предложение. Имея обыкновение трезво смотреть на вещи, видеть их под надлежащим углом зрения и взвешивать в любом деле все «за» и «против», как он делал, подводя ежедневный баланс, мистер Паттерсон быстро все взвесил и принял решение. Было ясно одно: пускаться в плавание вот так, сломя голову, просто безрассудно.
Поэтому, прежде чем вернуться домой, мистер Паттерсон совершил прогулку по пустынному в этот час двору; он шел прямой как столб или громоотвод, то заложив руки за спину, то скрестив их на груди, и при этом казалось, что его мысль витает где-то далеко за пределами стен, окружавших Антильскую школу.
Но, прежде чем отправиться переговорить с миссис Паттерсон, эконом не смог воспротивиться желанию вернуться к себе в кабинет и закончить прерванный отчет. Вот тогда, когда будет закончена последняя проверка и он сможет отрешиться от повседневных забот, ему будет легче обсудить все возможные преимущества и недостатки, связанные с предложением директора.
На все это Паттерсону понадобилось немного времени, и он поднялся из своей конторы, находившейся на первом этаже, на следующий этаж как раз в тот момент, когда ученики выходили из классов.
Как обычно, тут и там юноши собирались в группы; в одной из них были и девять лауреатов, которым уже казалось, что они находятся на борту «Стремительного», в нескольких милях от берегов Ирландии, в открытом море! Нетрудно было догадаться, о чем они так оживленно разговаривали.
И если о том, что стипендиаты едут на Антильские острова, уже было известно, то вопрос о сопровождающем во время путешествия оставался открытым. Разумеется, они и не надеялись, что их пустят одних… Но назначила ли кого-нибудь для этой цели сама миссис Кетлин Сеймур или предоставила право выбора мистеру Ардаху?… Вряд ли сам директор сможет отлучиться из школы до начала каникул… Но, в таком случае, на кого же пал выбор? Кому поручат их опекать?…
Некоторым, правда, приходила в голову мысль и о мистере Паттерсоне. Неизвестно, конечно, согласится ли эконом, прирожденный домосед, никогда не покидавший домашнего очага, изменить своей привычке и расстаться на несколько недель с миссис Паттерсон?… И вообще, согласится ли он взвалить на себя столь большую ответственность?… Весьма маловероятно…
Конечно, если уж мистер Паттерсон был весьма удивлен предложением директора, легко было понять, как должна поразиться миссис Паттерсон, когда муж ей обо всем расскажет. Никому и в голову не могло прийти, что можно разлучить два этих неразделимых существа, — можно даже сказать, два элемента, вступивших в химическую реакцию, — даже на несколько недель. Однако не могло быть и речи об участии в поездке миссис Паттерсон.
Вот над этими проблемами и ломал себе голову мистер Паттерсон по дороге домой. Следует, однако, заметить, что, когда он переступил порог гостиной, где его ждала миссис Паттерсон, решение, причем бесповоротное, уже было принято.
Зная, что директор вызывал ее мужа к себе, миссис Паттерсон тут же поинтересовалась:
— Так в чем дело, мистер Паттерсон?
— Есть новости, много новостей, госпожа Паттерсон.
— Вероятно, сам мистер Ардах решил сопровождать наших мальчиков на Антильские острова?
— Ни в коем случае, он не может оставить школу до начала каникул.
— Значит, он уже сделал выбор?…
— Да.
— И на кого же он пал?…
— На меня.
— На вас… Гораций?…
— Именно так.
Миссис Паттерсон довольно быстро справилась с охватившим ее волнением. Эта умная женщина, умевшая подавлять свои эмоции и не тратившая лишних слов на бесполезные сетования, была под стать мистеру Паттерсону.
Обменявшись с супругой этими фразами, мистер Паттерсон подошел к окну и четырьмя пальцами левой руки забарабанил по стеклу.
Вскоре к нему присоединилась и миссис Паттерсон.
— Вы согласились?… — спросила она.
— Согласился.
— По-моему, вы поступили правильно.
— Я тоже так думаю, миссис Паттерсон. Не мог же я отказаться, когда директор оказал мне такое доверие!
— Ни в коем случае, мистер Паттерсон. Мне только жаль…
— Чего?
— Что вам предстоит совершить не сухопутное, а морское путешествие, ведь вам придется пересечь океан…
— Придется, миссис Паттерсон. Перспектива провести в море две-три недели меня не путает… Нам предоставлено прекрасное судно… В это время года, с июля по сентябрь, море спокойно и плавание должно пройти без осложнений. Кроме того, руководителю или наставнику юных путешественников назначена премия…
— Премия?… — повторила миссис Паттерсон, не страдавшая безразличием к проблемам меркантильного свойства.
— Да, — ответил мистер Паттерсон, — такая же, как и каждому победителю конкурса.
— Семьсот фунтов?
— Именно семьсот.
— Сумма значительная. И она стоит того, чтобы потрудиться…
Мистер Паттерсон был того же мнения.
— А на какой день назначен отъезд?… — поинтересовалась миссис Паттерсон, уже совершенно убежденная в правильности принятого ее супругом решения.
— На тридцатое июня, и уже через пять дней мы должны быть в Корке, где нас ожидает «Стремительный»… Времени у нас в обрез, сборы следует начать сегодня же…
— Я обо всем позабочусь, Гораций, — ответила миссис Паттерсон.
— Вы ничего не забудете?…
— Не беспокойтесь!
— Мне понадобятся костюмы полегче, ведь нам предстоит путешествовать в жарких странах, буквально сгорающих под лучами тропического солнца…
— Все будет готово…
— Но обязательно черного цвета, поскольку легкомысленный наряд туристов не отвечает ни моему положению, ни характеру…
— Положитесь на меня, мистер Паттерсон, а уж я не забуду даже рецепт микстуры Вергала от морской болезни, равно как и ингредиенты, в нее входящие…
— Вот еще, морская болезнь! Подумаешь! — презрительно фыркнул мистер Паттерсон.
— Осторожность не помешает, — заметила миссис Паттерсон. — Да и путешествие продлится всего два с половиной месяца…
— Два с половиной месяца — это как-никак десять — одиннадцать недель, миссис Паттерсон… А за это время мало ли что может произойти!… Недаром ведь изрек один мудрец; уехать-то легко, а вот вернуться…
— Главнее все-таки вернуться, — сделала справедливое замечание миссис Паттерсон. — Не пугайте меня, Гораций… Я примирюсь, без ненужных упреков, с двухмесячной с лишним разлукой с вами, с мыслью о морском путешествии. Я знаю, какие опасности сопряжены с этим, но надеюсь, вам удастся избежать их благодаря вашей обычной осторожности… Но не следует огорчать меня мыслью, что путешествие может затянуться…
— Замечания, которые я почел своим долгом сделать, — отвечал мистер Паттерсон, жестом защищаясь от упреков в том, что он вышел за рамки дозволенного, — вовсе не были рассчитаны на то, чтобы посеять тревогу в вашей душе… Я лишь хотел предупредить вас, чтобы вы не беспокоились в случае небольшой задержки и не подумали, что случилось какое-то несчастье…
— Пусть так, мистер Паттерсон, однако, поскольку речь идет о двух с половиной месяцах, я хотела бы надеяться, что ваше отсутствие не продлится дольше…
— Я и сам на это надеюсь, — ответил мистер Паттерсон. — В сущности, о чем идет речь? О небольшой экскурсии по очаровательным местам, о прогулке по островам Вест-Индии… И что за беда, если мы вернемся в Европу на пару недель позже…
— Нет-нет, Гораций! — упрямо твердила, не сдаваясь, его благоверная.
На этот раз почему-то заупрямился и мистер Паттерсон, что было ему совсем несвойственно. Уж не хотел ли он раздуть страхи миссис Паттерсон?…
Как бы то ни было, но он упрямо продолжал твердить об опасностях, связанных с любым путешествием и особенно с плаванием по морям. Когда же миссис Паттерсон отказалась в них поверить, несмотря на вычурность фраз, сопровождаемых красноречивыми жестами, он заявил:
— Я не требую, чтобы вы в них поверили, а лишь только предусмотрели; и, следовательно, предвидя их, я должен принять необходимые меры…
— Какие же, Гораций?…
— Прежде всего, миссис Паттерсон, следует подумать о моем завещании…
— Вашем завещании?…
— Да… и с соблюдением всех формальностей…
— Но вы просто убиваете меня!… — вскричала миссис Паттерсон, которой путешествие начало представляться во все более ужасном свете.
— Нет, миссис Паттерсон, и еще раз нет. Просто осторожность и благоразумие требуют этого. Я принадлежу к числу людей, которые считают необходимым, даже садясь в поезд, не говоря уже о путешествии по безбрежным океанским просторам, сделать необходимые на случай смерти распоряжения.
Уж таков был этот человек, да и ограничится ли он одним лишь завещанием? А впрочем, что тут еще придумаешь?… Как бы то ни было, но на сей раз миссис Паттерсон не на шутку разволновалась. В ее воображении уже рисовались картины составления мужем духовного завещания, страшных опасностей, подстерегающих его во время плавания, столкновений, кораблекрушений и, наконец, ужасной смерти на каком-нибудь острове, кишащем людоедами…
Тут только мистер Паттерсон заметил, что, пожалуй, хватил через край, и стал подыскивать успокоительные фразы, дабы приободрить дражайшую половину. Наконец эконому удалось убедить супругу, что излишняя осторожность не может иметь отрицательных последствий и что принять меры предосторожности еще не означает распроститься со всеми радостями жизни, что это наконец не «aeternum vale»[49], как сказал Овидий устами Орфея[50], вторично потерявшего свою дорогую Эвридику.
Нет и нет! Миссис Паттерсон не потеряет мистера Паттерсона даже в первый раз! Тем не менее этот человек, делавший все с особым тщанием, считал своим долгом привести дела в идеальный порядок. Завещание он всенепременно напишет. Сейчас же, не медля, он отправится к нотариусу, дабы документ был составлен согласно букве закона и в момент вскрытия не дал бы повода к малейшему сомнению.
После всего вышесказанного легко представить, что мистер Паттерсон принял все меры на тот случай, если по воле злого рока «Стремительный» вдруг навсегда безвестно канет в морской пучине вместе со всем экипажем и пассажирами.
Все же сам мистер Паттерсон так не думал, поскольку тут же добавил:
— Кстати, следовало бы сделать еще кое-что…
— Что же еще, Гораций?… — спросила миссис Паттерсон.
На сей раз, однако, ее супруг не пожелал выразиться яснее.
— Да так, ничего… ничего… там увидим!… — пробормотал эконом.
И уж если он ограничился этим, то, по-видимому, поступил так, дабы не напутать еще больше миссис Паттерсон, а также потому, что не надеялся убедить ее, даже подыскав приличествующее случаю латинское изречение, недостатка в коих он никогда не испытывал.
Наконец, желая завершить не слишком приятный разговор, он заявил:
— А теперь займемся моим чемоданом и шляпной картонкой!
Правда, отъезд намечен через пять дней, но что сделано, то сделано, и к этому можно уже не возвращаться.
Короче говоря, начиная с этого момента, у мистера Паттерсона, как и у остальных девяти юношей, с которыми он пускался в путь, только и разговоров было, что о сборах в дорогу.
Из пяти дней, оставшихся до отплытия «Стремительного» 30 июня, сутки должны уйти на то, чтобы добраться до Корка.
Действительно, сначала по железной дороге надо было доехать до Бристоля, а затем уже сесть на пароход, совершавший регулярные рейсы между Англией и Ирландией. На нем путешественники собирались спуститься до устья Северна, пройти Бристольским заливом и проливом Святого Георга и высадиться в Куинстауне, при входе в залив Корк, на юго-западном побережье Изумрудного Эрина[51]. Переезд из Англии в Ирландию займет один день, и мистер Паттерсон надеялся, что за это время он прекрасно освоится с морем.
Между тем родители учащихся уже успели, кто телеграммой, кто по почте, известить директора о своем согласии. Родители Роджера Хинсдейла жили в Лондоне, так что юноша лично сообщил им о предложении миссис Кетлин Сеймур и в тот же день известил мистера Ардаха об их согласии.
Остальные ответы прибыли один за другим из Манчестера, Парижа, Нанта, Копенгагена, Роттердама, Гетеборга, а родители Хьюберта Перкинса прислали телеграмму с острова Антигуа. Родители всех учеников охотно принимали предложение и благодарили миссис Кетлин Сеймур с острова Барбадос.
Пока миссис Паттерсон собирала мужа в дорогу, сам он приводил в порядок свою отчетность по Антильской школе. Можно не сомневаться, что он не оставил ни одного неоплаченного счета, ни одного неоформленного документа и готовился передать все дела лицу, которое должно было его заменить на время отсутствия, начиная с 28 июня сего года.
Не пренебрегал достойный эконом и личными делами, в частности тем важным делом, о котором он лишь намекнул миссис Паттерсон в прошлом разговоре и о котором, по-видимому, уже успел переговорить более подробно.
Однако заинтересованные в этом деле лица хранили по данному поводу полное молчание. Узнаем ли мы когда-нибудь, о чем же, собственно, шла речь?… Да, но, к сожалению, только в том случае, если мистер Паттерсон не вернется из Нового Света.
Достоверно же было известно только то, что супруги нанесли несколько визитов стряпчему, а затем побывали и у некоторых официальных лиц. Служащие Антильской школы заметили также, что всякий раз, когда супруги вместе возвращались после очередного визита, мистер Паттерсон имел вид более серьезный и сосредоточенный, чем обычно, а у его достойной половины то были такие красные глаза, как будто она пролила потоки слез, то такой решительный вид, какой бывает у человека, доведшего до счастливого конца чрезвычайно важное дело.
Впрочем, несмотря на различные формы выражения этих переживаний, все приписывали и то и другое скорой разлуке, что было вполне объяснимо.
Но вот наступило 28 июня. Отъезд был назначен на вечер. В девять часов ментор и его юные спутники должны были сесть в поезд и отправиться в Бристоль.
Утром того же дня мистер Джулиан Ардах в последний раз беседовал с мистером Паттерсоном. Еще раз попросив эконома тщательно вести денежную отчетность (напоминание, впрочем, совершенно бесполезное), он вновь дал ему понять и прочувствовать важность возложенной на него миссии и выразил полную уверенность в том, что мистер Паттерсон сумеет поддержать мир и спокойствие среди воспитанников Антильской школы.
В восемь тридцать вечера все собрались на школьном дворе. Роджер Хинсдейл, Джон Говард, Хьюберт Перкинс, Луи Клодьон, Тони Рено, Нильс Гарбо, Аксель Викборн, Альбертус Лейвен и Магнус Андерс пожали руки директору, преподавателям и товарищам, которые не без зависти, впрочем вполне естественной, наблюдали за их отъездом. Мистер Паттерсон простился с миссис Паттерсон, чья фотография лежала у него в кармане. При этом он выразил свои чувства подобающими фразами, с сознанием человека практичного, принявшего все меры против возможных случайностей.
Затем, обратившись к школьникам, садившимся в экипаж, который должен был их доставить на вокзал, он продекламировал, чеканя каждый слог, следующий стих Горация:
— Cras ingens iterabimus aequor[52].
Итак, стипендиаты отправились в путь. Через несколько часов поезд доставит их в Бристоль. А на следующее утро они пересекут пролив Святого Георга, который мистер Гораций Паттерсон высокопарно назвал «необъятной гладью». Ну что ж, счастливого пути, лауреаты Антильской школы.
Корк, когда-то Ков, а по-гэльски Коррок, что означает «болотистая местность». Сначала была деревня, затем — поселок, и постепенно Корк превратился в столицу провинции Манстер и третий по величине город Ирландии.
Промышленный город средней руки, Корк обязан своим развитием порту Куинстауну (бывшему Кову)[53], где повсюду видны строительные площадки, склады, заводы. Порт служит для заправки и ремонта судов, в основном парусных, для которых река Ли слишком мелководна.
Прибыв в Корк довольно поздно, наставник и его подопечные совершенно не имели времени ни для осмотра города, ни для экскурсии по этому прелестному острову, соединенному двумя мостиками с берегами Ли и славившемуся замечательными садиками, разбросанными по соседним островам, ни для знакомства с его пригородами. Весь муниципальный округ насчитывал не менее восьмидесяти девяти тысяч жителей, из них семьдесят девять тысяч жили в Корке и десять тысяч — в Куинстауне.
Но подобные экскурсии, способные стать приятным времяпрепровождением, совершенно не интересовали троицу, сидевшую за столом вечером 29 июня в темном углу таверны «Голубая лисица». Наполовину скрытые мрачной тенью сводов, они о чем-то беседовали, не забывая при этом опорожнять и наполнять стоявшие перед ними стаканы. По одному лишь отчаянному виду и беспокойному поведению внимательный наблюдатель сразу бы признал в этой компании отъявленных мерзавцев, головорезов, которых, вполне вероятно, разыскивала полиция. А какие у них были носы! Какие подозрительные взгляды они бросали на каждого входившего в довольно подозрительное заведение, в эту Богом и людьми забытую трущобу под названием «Голубая лисица»!
Впрочем, чего-чего, а таверн в портовом квартале хватало, так что, если бы эта троица захотела найти надежное убежище, выбор у нее был богатый.
Если Корк выглядит достаточно респектабельно, то ничего подобного не скажешь про Куинстаун, где всегда шатается масса проезжего люда, но на то он и один из самых крупных ирландских портов. А если вспомнить, что в этот порт ежегодно заходит четыре с половиной тысячи судов общим водоизмещением в один миллион двести тысяч тонн, то легко представить себе, сколько народу выплескивается на его улицы каждый день. Отсюда и бесчисленные таверны, и постоялые дворы, кишмя кишащие самым непотребным людом, равнодушным к покою, чистоте и комфорту. Здесь бродят матросы всех национальностей, часто затевая буйные драки, требующие вмешательства полиции.
Если бы в тот день полицейские заглянули в самое дальнее помещение «Голубой лисицы», то без труда обнаружили бы там шайку бандитов, сбежавших из куинстаунской тюрьмы, которых они разыскивали уже несколько часов.
Вот при каких обстоятельствах это произошло.
Восемь дней назад военный корабль британского флота доставил в Куинстаун экипаж английского трехмачтового судна «Галифакс», недавно взятый в плен в Тихом океане. В течение полугода это судно пиратствовало в западной части океана между Соломоновыми островами, архипелагом Новые Гебриды и островом Новая Британия. Захват «Галифакса» должен был положить конец разбою и грабежам, жертвами которых становились английские суда.
За преступления, в коих разбойников обвиняло правосудие, — преступления, доказанные фактами и свидетельскими показаниями, — им должен был быть вынесен смертный приговор, и виселица ждала, по крайней мере, главарей: капитана и боцмана «Галифакса».
Шайка насчитывала десять человек, взятых на борту судна. Еще семь матросов из состава экипажа успели сбежать на шлюпках на острова, где их поимка была весьма затруднительна. Тем не менее наиболее опасные разбойники оказались в руках правосудия и в ожидании приговора были помещены в морскую тюрьму Куинстауна.
Вообразить себе невероятную дерзость и наглость капитана Гарри Маркела и его правой руки, боцмана Джона Карпентера, представители закона просто не могли. Благодаря этому, а также и благоприятному стечению ряда обстоятельств, пиратам удалось бежать из тюрьмы как раз накануне того дня, когда их можно было увидеть в таверне «Голубая лисица», одном из самых злачных портовых заведений. Сразу же после побега все полицейские силы были приведены в боевую готовность, ибо преступники, способные на все, не могли еще улизнуть из Корка или Куинстауна, поэтому поиски велись во всех кварталах обоих городов.
Из предосторожности полицейские агенты патрулировали и несколько миль побережья залива Корк. Одновременно во всех злачных местах портовых кварталов начались повальные обыски.
Однако там встречались такие укромные уголки, что отыскать в них бандитов было довольно трудно. Стоило содержателям притонов почуять денежки, как они могли спрятать кого угодно, совершенно не заботясь о том, что это за люди и откуда они явились.
Следует, однако, заметить, что моряки с «Галифакса» были уроженцами разных английских и шотландских портов, и никто из них в Ирландии никогда не жил. Никто ни в Корке, ни в Куинстауне не знал их в лицо, что делало их поимку маловероятной. Правда, поскольку у полиции имелись приметы пиратов, они весьма опасались преследования и, естественно, пытались максимально сократить столь опасное пребывание в городе, а посему мечтали воспользоваться первым же удобным случаем, чтобы бежать, морем или сушей, безразлично.
Возможно, подобный случай скоро и представится, причем при весьма благоприятных обстоятельствах. Но давайте-ка послушаем разговор нашей троицы, сидевшей в самом темном углу «Голубой лисицы», где она могла беседовать, не боясь чужого уха.
Гарри Маркел был, безусловно, достойным главарем шайки, что не колеблясь признала его верховенство, когда он превратил трехмачтовый бриг «Галифакс», командовать которым ему доверила одна ливерпульская компания, в пиратское судно, бороздившее под черным флагом отдаленные моря Тихого океана.
Лет сорока пяти, среднего роста, крепкого телосложения, отличного здоровья, с физиономией висельника, Гарри Маркел не останавливался ни перед какой жестокостью. Значительно более образованный, хотя и вышел из простых матросов, этот весьма неглупый человек постепенно дослужился до капитана торгового судна. В совершенстве владея своим ремеслом, он мог бы сделать блестящую карьеру, если бы ужасные страсти, неуемная жажда денег и стремление главенствовать над всеми не толкнули его на путь преступлений. К тому же, умело скрывая свои пороки под личиной старого морского волка и пользуясь благоволившей к нему судьбой, он никогда не вызывал и тени сомнения у судовладельцев, доверявших ему свои суда.
Боцману Джону Карпентеру исполнилось сорок, он был пониже Маркела ростом, обладал незаурядной физической силой и отличался от Гарри льстивым выражением лица, неискренними манерами, врожденным стремлением к плутовству и, наконец, великолепным умением скрывать свои истинные чувства, что делало его вдвойне опасным. Не уступая капитану в жадности и жестокости, он имел на него огромное влияние, так что Гарри Маркел зачастую ему охотно подчинялся.
Третьим за столом был кок «Галифакса» Ранья Чог, в чьих венах текла смесь английской и индийской крови. Безраздельно преданный капитану, как, впрочем, и все его собратья по разбою, он давно уже заслужил раз сто быть вздернутым на виселицу за преступления, что совершила шайка за последние три года и в коих он принимал участие.
Троица беседовала вполголоса, потягивая из стаканов, и вот что говорил Джон Карпентер:
— Мы не можем здесь оставаться!… Сегодня же ночью следует убраться из таверны, да и вообще из города… Полиция гонится за нами по пятам, и уже утром нас схватят!
Гарри Маркел молчал, но он тоже считал, что им нужно покинуть Куинстаун до восхода солнца.
— Уилл Корти опаздывает! — заметил Ранья Чог.
— Э! Дайте ему время добраться!… — ответил боцман. — Он знает, что мы ждем его в «Голубой лисице», и непременно отыщет.
— Да, если мы все еще будем здесь, — заметил кок, бросая беспокойный взгляд в сторону двери, — и если констебли[54] не заставят нас отсюда смыться!…
— Не важно, — заявил Гарри Маркел, — это даже неплохо, что мы здесь… Ведь если полиция начнет рыскать по всем злачным местам и доберется до «Голубой лисицы», то ей не удастся застать нас врасплох… Ведь здесь есть задняя дверь, и при малейшей опасности мы быстро смоемся!…
Несколько минут капитан и его собутыльники молча опорожняли стаканы с грогом и виски. Они были едва различимы в этом темном углу, освещенном лишь тремя газовыми рожками. Со всех сторон слышался рев пьяных голосов, грохот передвигаемых скамеек, перекрывавший даже голоса тех, кто обращался к хозяину и его помощнику, едва успевавшим обслуживать нетерпеливых грубых клиентов. То тут, то там вспыхивали дикие перебранки, нередко заканчивавшиеся обменом ударами. Этого-то Гарри Маркел и боялся больше всего, ведь драка могла привлечь внимание квартальных стражей порядка, и тогда преступников вполне могли обнаружить.
Разговор возобновился, и Джон Карпентер заметил:
— Только бы Корти смог достать лодку!
— Это, наверное, уже сделано, — ответил капитан. — В порту всегда полно разных суденышек, болтающихся на якоре. Прыгнуть в одно из них нетрудно… и Корти должен привести ее в надежное место.
— А остальные семеро?… — спросил Ранья Чог. — Они смогут к нам присоединиться?!
— Конечно, — ответил Гарри Маркел, — ведь мы обо всем условились, они должны присматривать за лодкой, пока мы в нее не сядем.
— Меня беспокоит то, — заметил кок, — что мы уже прохлаждаемся здесь целый час, а Корти все еще нет… Уж не схватили ли его?…
— Меня гораздо больше волнует, — заявил Джон Карпентер, — по-прежнему ли находится судно на якорной стоянке…
— Оно должно быть там, — ответил Гарри Маркел, — и готово сняться с якоря в любую минуту!
Не было никакого сомнения, что план капитана и его шайки состоял в том, чтобы покинуть пределы Соединенного Королевства и даже Европы, где их подстерегало столько опасностей, и поискать убежища по ту сторону океана. Но каким образом они надеялись осуществить его и попасть на судно, готовое к отплытию?
Судя по тому, что секунду назад сказал Гарри Маркел, они собирались добраться до судна на лодке, заранее доставленной в условленное место их собратом по разбою Корти. Но надеялись ли они потом спрятаться на судне?…
В этом-то и состояла основная трудность. То, что вполне могли сделать один-два человека, весьма затруднительно осуществить десятерым. Даже если допустить, что им удастся проскользнуть незамеченными в трюм, их рано или поздно там обнаружат и немедленно сообщат об этом в Куинстаун.
Поэтому у Гарри Маркела должен был быть в запасе и другой способ проникновения на судно, более практичный и надежный. Но какой же? Быть может, он рассчитывал на пособничество некоторых матросов на каком-либо судне, готовом сняться с якоря?… А может быть, он и его сподвижники заранее уверены в том, что на судне их ждет надежное убежище?…
Впрочем, в разговоре, который вела эта троица, никто не обмолвился ни единым словом о дальнейших планах. Всякий раз, когда кто-либо посторонний приближался к столу пиратов, они мгновенно умолкали, так что застать их врасплох было просто невозможно.
Однако, ответив боцману, Гарри Маркел вновь задумался. Он размышлял о том опасном положении, в котором они оказались, ибо чувствовал, что развязка близка. Будучи уверенным в достоверности добытых сведений, он задумчиво произнес:
— Нет… Судно не могло уйти. Оно снимется с якоря только завтра. И вот доказательство…
Гарри достал из кармана обрывок газеты и прочел сообщение в рубрике «Морские новости»:
«"Стремительный" по-прежнему находится на якорной стоянке в заливе Корк, в Фармарской бухте, готовый к отплытию. Капитан Пакстон ждет лишь прибытия пассажиров, направляющихся на Антильские острова. Отплытие намечено на 30 июня. Стипендиаты Антильской школы должны прибыть на судно именно в этот день. Как только это произойдет, "Стремительный" тотчас поднимет паруса, если погода будет благоприятствовать!»
Ба! Да ведь это как раз и есть судно, зафрахтованное и оплаченное миссис Кетлин Сеймур! Так, значит, именно на борту «Стремительного» Гарри Маркел и его шайка решили улизнуть от правосудия! Да, но на чем же строился их расчет?… Едва ли они могли рассчитывать найти сообщников среди команды капитана Пакстона… Но тогда, возможно, они вознамерились захватить судно, застав команду врасплох?…
Одно было ясно: от подобных негодяев можно было ожидать чего угодно, тем более когда речь шла о спасении собственных шкур. Их было десять, и вряд ли команда «Стремительного» была многочисленнее. При данных обстоятельствах преимущество явно оказалось на стороне бандитов.
Закончив чтение, Гарри Маркел положил в карман обрывок, каким-то образом попавший к нему в куинстаунской тюрьме, и добавил:
— Сегодня у нас двадцать девятое… «Стремительный» снимется с якоря только завтра, так что этой ночью он еще будет на стоянке, даже если пассажиры уже поднимутся на борт. Но весьма вероятно, что они еще не прибыли и нам предстоит иметь дело только с командой…
Следует, однако, заметить, что даже если бы ученики Антильской школы оказались уже на борту судна, бандиты все равно не отказались бы от мысли захватить его. Пролилось бы больше крови, вот и все… А что значат несколько капель для людей, уже совершивших столько злодеяний?…
Время шло, а Корти, которого троица ждала с таким нетерпением, все не появлялся. Напрасно разбойники встречали пристальными взглядами каждого нового посетителя «Голубой лисицы».
— Только бы он не попал в лапы полиции… — сказал Ранья Чог.
— Если бы его схватили, полиция была бы уже здесь, — ответил на это Джон Карпентер.
— Возможно, — заметил Гарри Маркел, — но совсем не потому, что Корти проболтался. Даже с петлей на шее он не выдаст нас.
— Да я не о том! — возразил Джон Карпентер. — Просто могло случиться, что констебли выследили его, и он привел их в таверну!… Тогда они перекроют все выходы, и мы не сможем смотаться отсюда!
Гарри Маркел ничего на это не ответил, и на несколько минут за столом воцарилось молчание.
— Быть может, одному из нас следует пойти поискать его? — спросил кок.
— Я могу рискнуть, если хотите, — ответил боцман.
— Ступай, — сказал Гарри Маркел, — только не очень далеко… Корти вот-вот должен объявиться… Если ты вовремя заметишь ищеек, немедленно возвращайся… и мы смоемся через заднюю дверь, прежде чем они сунут сюда свой нос…
— Но ведь тогда Корти нас здесь уже не найдет, — заметил Ранья Чог.
— У нас нет другого выхода, — отрезал капитан.
Положение действительно становилось крайне сложным. Главное было в том, чтобы не попасть в лапы полиции. Если дело с захватом «Стремительного» сорвется и Гарри Маркелу, Джону Карпентеру и Ранье Чогу не удастся присоединиться к остальной шайке этой же ночью, им придется искать какой-то другой выход. Может быть, представится какая-либо иная возможность?… В любом случае они будут чувствовать себя в безопасности только после того, как уберутся из Куинстауна.
Боцман опрокинул последний стаканчик, быстро оглядел зал и, протиснувшись сквозь толпу посетителей, выскользнул за дверь.
Было уже половина девятого вечера, но ночь еще не наступила. Только что прошло солнцестояние, а это, как известно, период самых длинных дней в году.
Небо, однако, заволокло облаками. У горизонта скапливались темные, тяжелые тучи, висевшие почти неподвижно, парило, и все указывало на приближение настоящей бури. Ночь обещала быть темной, серп нарождавшейся луны уже скрылся на западе.
Не прошло и пяти минут с момента ухода Джона Карпентера, как дверь «Голубой лисицы» распахнулась и он вновь возник на пороге.
Вместе с ним вошел тот, кого так долго ждали: матрос небольшого роста, коренастый, вероятно, очень сильный, в надвинутом на самые глаза берете. Боцман встретил его в пятидесяти шагах от таверны, и они тотчас направились к Гарри Маркелу.
У Корти был такой вид, будто за ним гнался призрак. Пот ручьями стекал у него по щекам. Может быть, его преследовала полиция, но ему удалось улизнуть?
Боцман знаком показал ему на угол, где сидели Гарри Маркел и кок. Корти уселся за стол и залпом осушил стакан виски.
Было видно, что Корти трудно говорить, нужно было дать ему время перевести дух. Да и вид у него был какой-то затравленный: он не отрывал глаз от дверей, как будто ждал, что там вот-вот появится целый отряд полицейских.
Наконец он кое-как отдышался, и Гарри Маркел спросил:
— Ты напоролся на полицейских и за тобой гнались?…
— Не думаю, — ответил тот.
— Констебли на улице есть?…
— О да… добрая дюжина! Они рыщут по всем забегаловкам и скоро доберутся и до «Голубой лисицы».
— Значит, пора! — решил кок, вскакивая из-за стола.
Но Гарри Маркел силой усадил его на место и спросил у Корти:
— Все ли готово?…
— Все.
— Судно еще на месте?…
— Да, Гарри, пока да, а проходя по набережной, я слышал, будто пассажиры «Стремительного» уже в Куинстауне…
— Ну что же, — сказал Гарри Маркел, — нам нужно попасть на борт раньше них…
— Но как? — удивился Ранья Чог.
— Нам удалось раздобыть лодку, — доложил Корти.
— Где она?… — бросил Гарри Маркел.
— Шагах в пятистах отсюда, внизу, у причала.
— А где остальные?…
— Они нас ждут… Нельзя терять ни минуты.
— Идем, — объявил Гарри Маркел.
Счет был уже оплачен, и ждать хозяина не было необходимости. Четверо бандитов могли свободно смыться из таверны среди невообразимого гама.
В этот момент с улицы донесся страшный шум, словно там кричали и бесновались люди, сшибая друг друга с ног и награждая полновесными тумаками.
Будучи человеком осторожным и не желая доставлять клиентам лишние неприятности, хозяин таверны прикрыл дверь и крикнул:
— Парни! Сматывайтесь! Полиция!
Большинство завсегдатаев «Голубой лисицы» меньше всего хотели иметь дело с полицией, поэтому в зале поднялась страшная суматоха, а трое или четверо из присутствующих ринулись к задней двери.
Через несколько мгновений целая дюжина полицейских ворвалась в таверну, закрыв за собой дверь.
Но Гарри Маркелу и трем его сообщникам удалось незаметно ускользнуть.
Сногсшибательный по наглости и дерзости трюк собирались выкинуть Гарри Маркел и его сообщники, дабы ускользнуть от преследований полиции. Этой же ночью в заливе Корк, в нескольких милях от Куинстауна, они вознамерились завладеть судном, на борту которого находился капитан и вся команда. Даже если допустить, что двое-трое матросов были еще на берегу, то все равно они вот-вот должны были вернуться на судно, так как близился вечер. Так, может быть, команда могла иметь численное превосходство над злоумышленниками?
Правда, был еще ряд обстоятельств, игравших на руку бандитам. Если даже команда «Стремительного» вместе с капитаном насчитывала двенадцать человек, а шайка Гарри — только десять, то на стороне бандитов была внезапность. Вряд ли на судне, стоящем в центре Фармарской бухты, будет выставлен караул, так что криков никто не услышит. Экипаж можно перерезать и сбросить трупы за борт, так что никто и пикнуть не успеет. И тогда Гарри Маркелу останется лишь сняться с якоря, поставить все паруса, выйти из залива, пройти проливом Святого Георга[55] — и вот он, Атлантический океан!
В Корке, конечно, никто не станет ломать себе голову над тем, почему это капитан Пакстон вдруг снялся с якоря, не дождавшись стипендиатов Антильской школы, для которых, собственно и было зафрахтовано судно… Но что подумают мистер Паттерсон и его юные спутники, уже прибывшие в Куинстаун, как поведал об этом Корти, когда не обнаружат своего судна на якорной стоянке в Фармарской бухте?… Да, но догнать и захватить в открытом море судно с шайкой бандитов, вырезавших всю команду, — дело далеко не простое. К тому же Гарри Маркел не без основания рассчитывал, что пассажиры не прибудут на судно раньше, чем через день, когда «Стремительный» окажется уже в открытом море. И ищи тогда ветра в поле!
Выйдя из таверны и пройдя по двору, ворота которого выходили на узкую улочку, Гарри Маркел и Корти пошли по одной стороне, а Джон Карпентер и Ранья Чог по другой, справедливо полагая, что лучше разделиться, дабы сбить со следа полицейских, ибо те наверняка будут спускаться по дороге в гавань. Встретиться они договорились там, где у причала их ждала лодка с шестью гребцами, а место это боцман знал превосходно, поскольку не раз бывал в Куинстауне.
Гарри Маркел и Корти повернули назад, и хорошо сделали, поскольку констебли перекрыли дорогу в нижнем конце улицы, как раз там, где был выход к гавани. Среди бурлившей на улице толпы было полно полицейских. Все население густонаселенного квартала хотело бы присутствовать при аресте пиратов с «Галифакса», совершивших дерзкий побег из морской тюрьмы.
За несколько минут Гарри Маркел и Корти добежали до другого конца улицы, темной и пока еще свободной. Затем по параллельной улице они пошли дальше, все время двигаясь по направлению к причалам.
Смешавшись с толпой, пираты крались вдоль стен, и частенько до их ушей долетали весьма нелестные замечания в их собственный адрес. И хотя толпа была на редкость разношерстной, как, впрочем, и в любом портовом городе, все сходились на том, что команду «Галифакса» следовало бы вздернуть на виселице. Но Маркела и Корти это ничуть не трогало, их ничем уже нельзя было пронять. Они думали лишь о том, чтобы не походить на людей, спасающихся от преследований, и избежать встречи с полицией, а уж потом добраться до места встречи с сообщниками.
Выйдя из таверны, Гарри Маркел и Корти пошли через квартал раздельно, каждый сам по себе, пребывая в твердой уверенности, что, продолжая следовать этой улицей, они неминуемо попадут в гавань. Дойдя до конца проулка, они встретились и вместе направились к набережной.
В этот час пристань была почти пустынна и едва освещалась несколькими газовыми рожками. Ни одна рыбачья лодка не должна была вернуться к причалу раньше двух-трех часов. Прилив еще не начался. Таким образом, они не рисковали встретить в заливе Корк еще какую-нибудь лодку.
— Сюда, — сказал Корти, указывая налево, туда, где виднелись огни порта и маяк, указывавший вход в Куинстаун.
— Далеко еще?… — спросил Гарри Маркел.
— Пятьсот — шестьсот шагов.
— Но я что-то не вижу ни Карпентера, ни Чога.
— Возможно, им не удалось пройти по улице, ведущей в гавань?…
— Тогда им пришлось сделать крюк, и они нас задержат…
— А вдруг они уже на месте?…
— Пошли, — решил Гарри Маркел.
И они продолжали путь, сторонясь редких прохожих, направлявшихся в квартал, где у входа в «Голубую лисицу» по-прежнему раздавался гул возбужденной толпы.
Минуту спустя Гарри Маркел и его спутник оказались уже на причале.
Остальные шестеро были на месте и прятались в шлюпке, которую держали на плаву, несмотря на низкий уровень прилива, так что вскочить в нее было делом секунды.
— Вы не видели Джона Карпентера или Чога? — осведомился Корти.
— Нет, — ответил один из матросов, привстав и подтягивая лодку к причалу.
— Они где-то поблизости, — проворчал Гарри Маркел. — Подождем их здесь.
Место было достаточно темное, и бандиты могли не опасаться, что их заметят.
Прошло шесть минут. Ни боцман, ни кок не появлялись, а это уже настораживало. Неужели их схватили?… Но нельзя же бросать приятелей на произвол судьбы… К тому же у Гарри Маркела было не так уж много людей для осуществления дерзкого замысла, особенно если не удастся захватить «Стремительный» врасплох и придется сражаться с командой.
Было уже почти девять. Становилось все темнее, и небо все больше затягивали низкие тяжелые тучи. Едва дождь перестал, как на поверхность залива начал опускаться туман, что весьма благоприятствовало беглецам, хотя и затрудняло поиски якорной стоянки «Стремительного».
— Где стоит судно?… — спросил Гарри Маркел.
— Там, — ответил Корти, указывая на юго-восток.
Правда, когда лодка приблизится к судну, то можно будет сориентироваться по сигнальному фонарю на фок-мачте.
Охваченный нетерпением и беспокойством, Корти сделал полсотни шагов по направлению к стоявшим на набережной домам. Почти везде горел свет. Тогда он направился к одной из улиц, по которой могли выйти на набережную Джон Карпентер и Чог. Когда кто-нибудь появлялся на этой улице, Корти начинал гадать, не один ли это из тех, кого они ждут. Ведь они могли явиться и порознь. В этом случае боцман обязан дождаться своего спутника, поскольку тот не знает, в каком месте находится лодка.
Корти двигался вперед очень осторожно; он крался вдоль стен, прислушиваясь к малейшему шороху. В любую минуту могли появиться полицейские. После безрезультатного прочесывания таверн и кабачков полиция должна непременно отправиться в порт и проверять все стоявшие у причала лодки.
Наступил момент, когда Гарри Маркел и другие члены шайки были на грани срыва. Они уже считали, что хитроумный план рухнул и удача окончательно отвернулась от них.
Действительно, совершенно неожиданно в том конце улицы, где находилась «Голубая лисица», вспыхнула перепалка. Толпа вдруг забурлила, послышались крики и глухие удары. В этот час газовый фонарь уже горел, освещая угловые дома и бросая неясные отблески на место событий.
Стоя на краю пристани, Гарри Маркел мог видеть все происходящее, да и Корти вот-вот должен был вернуться, поскольку совсем не хотел ввязываться в драку и быть узнанным.
Из самой гущи свалки констебли вытащили двух человек и повели по направлению к другому концу причала.
Парочка яростно отбивалась и пыталась вырваться из рук полицейских. Их вопли сливались с криками двух десятков человек, которые высказывались кто за полицейских, кто за задержанных. Похоже, этой парочкой и были боцман и кок.
Именно так и решили члены шайки Гарри Маркела, и один из них все время твердил:
— Попались… попались…
— Как же нам их выручить?… — спросил другой.
— Ложись! — скомандовал вдруг Гарри Маркел.
Нелишняя предосторожность, поскольку, если Джон Карпентер и кок уже оказались в руках полиции, то те, несомненно решат, что и остальные пираты где-то рядом. Полицейские конечно же уверены, что никто из бандитов не покинул город. Поэтому матросов с «Галифакса» будут искать по всем закоулкам порта, проверять все суда, стоящие на рейде, запретив допроверки сниматься с якоря. Полицейские не пропустят ни одной лодки или рыбачьего баркаса, так что беглецов рано или поздно поймают.
Но Гарри Маркел мгновенно оценил обстановку и не утратил присутствия духа.
Несколько минут, истекших после того, как пираты улеглись на дно лодки так, что из-за наступившей темноты их нельзя было заметить, показались бесконечными. Свара на набережной тем временем не затихала. Задержанные продолжали отбиваться. Толпа была явно настроена против них и кричала так, как можно было орать только на бандитов из шайки Гарри Маркела. Иногда капитану казалось, что он различает голоса Джона Карпентера и Раньи Чога. А может быть, их уже привели на пристань?… А что, если схватившие неудачников полицейские уже догадались, что их сообщники прячутся где-то здесь, на дне одной из лодок?… А вдруг их сейчас всех схватят и посадят в тюрьму, откуда сбежать во второй раз уже не удастся?…
Наконец шум и крики стихли. Толпа вместе с арестованными постепенно удалялась, направляясь к противоположной стороне набережной.
В эту минуту Гарри Маркелу и его сообщникам ничто не угрожало.
Да, но что же все-таки делать?… Ведь независимо от того, были ли боцман и кок арестованы или нет, на причале-то их не было… Теперь, имея на двух человек меньше, сможет ли Гарри Маркел такими силами осуществить свой невероятно дерзкий план — подплыть к «Стремительному», попытаться захватить судно врасплох на якорной стоянке, словом, проделать все с меньшим количеством людей?… В любом случае следовало бы воспользоваться лодкой, чтобы отчалить от пристани, выйти в залив и бежать, бежать…
Но прежде чем принять окончательное решение, Гарри Маркел поднялся на пристань.
Не заметив там никого, он уже совсем было собрался спрыгнуть в лодку, как вдруг увидел, что на углу той улицы, откуда он только что пришел с Корти, показались двое мужчин.
Это были Джон Карпентер и Ранья Чог, быстрым шагом направлявшиеся к причалу. За ними никто не гнался. Арестованными, по их словам, оказались двое матросов, подравшихся с собутыльником в таверне «Голубая лисица».
В нескольких словах сообщники поведали Гарри Маркелу, что произошло. Когда боцман и кок уже дошли до конца улицы, путь им перегородила толпа с арестованными и полицейскими, поэтому пробиться здесь не было никакой возможности. Пришлось повернуть обратно, и они очутились в каком-то переулке, где было полно полицейских, поэтому им ничего не оставалось, как бежать в конец квартала. Такова была причина их опоздания, едва не погубившего все дело.
— Быстро в лодку! — только и сказал Гарри Маркел.
И в один миг все трое очутились рядом с сообщниками. Четверо сидели на носу, весла уже были разобраны. Боцман сел за руль, Гарри Маркел и кок примостились сбоку.
Уровень воды между тем не переставал понижаться. Пользуясь отливом, который должен был продолжаться еще примерно полчаса, лодка вполне могла достичь Фармарской бухты, ибо до нее было всего две мили. Тогда беглецы смогут найти стоящий на якоре «Стремительный» и постараться напасть на него внезапно, пока команда не сообразит, что к чему.
Джон Карпентер хорошо знал залив. Даже в кромешной тьме, держа курс зюйд-зюйд-ост, он был уверен, что достигнет цели. Кроме того, они непременно увидят сигнальный фонарь, который каждое судно, стоящее на якоре в заливе или гавани, должно иметь на носу.
По мере того как лодка двигалась вперед, огни города постепенно таяли в тумане. Ни малейшего дуновения ветерка, совершенно гладкая поверхность воды. В открытом море царил мертвый штиль.
Минут через двадцать после того, как лодка отошла от причала, гребцы опустили весла.
Джон Карпентер привстал со скамьи.
— Корабельный огонь… вон там… — сказал он.
Метрах в двухстах от них, футах в пятнадцати над поверхностью воды мерцал белый огонек.
Пройдя половину дистанции, лодка вновь остановилась.
Несомненно, это и был «Стремительный», поскольку по полученным сведениям никакого другого судна в Фармарской бухте быть не могло. Теперь нужно было причалить к судну так, чтобы никто не поднял тревогу. Скорее всего в такую собачью погоду вся команда собралась в кубрике, но вахтенный непременно будет стоять на мостике, вот он-то и не должен ничего обнаружить. Поэтому было столь важно, чтобы само течение, без усилий гребцов, подогнало лодку к судну. Тогда Маркелу и его сообщникам понадобится меньше минуты, чтобы подойти к правой кормовой скуле[56]. Если при этом пиратов никто не заметит, то им останется только перелезть через борт и убрать вахтенного, прежде чем он успеет поднять тревогу.
Судно только что развернулось, удерживаемое на месте якорной цепью. Прилив уже начался, однако ветра еще не ощущалось. Теперь «Стремительный» стоял носом к выходу из бухты, а кормой — к берегу, заканчивавшемуся на юго-востоке остроконечным мысом. Чтобы выйти в открытое море, нужно было обогнуть этот мыс.
Как раз в этот момент в кромешной тьме бандиты собирались пристать к судну с правого борта. Не было видно ни зги, только на баке мерцал сигнальный фонарь, прикрепленный к штагу фока, но и он иногда исчезал за сплошной завесой моросившего дождя.
Стояла мертвая тишина, и приближение Гарри Маркела и его сообщников осталось незамеченным вахтенным матросом.
И все же беглецы могли подумать, что их обнаружили. Быть может, легкий всплеск донесся до слуха вахтенного, вышагивавшего вдоль релингов[57]. Его силуэт вдруг мелькнул на полуюте; потом матрос перегнулся через борт, вертя головой то вправо, то влево, как будто пытался что-то разглядеть в темноте…
Гарри Маркел и остальные пираты буквально вжались в дно лодки. Ведь даже если матрос их и не заметил, он вполне мог обнаружить саму лодку и позвать на мостик остальных членов команды хотя бы для того, чтобы пришвартовать к судну дрейфующую лодку. Да, суденышко попытаются поймать, и тогда вся внезапность провалится ко всем чертям.
Но даже и теперь Гарри Маркел не желал отказаться от своего плана. Захват «Стремительного» стал для членов шайки вопросом жизни или смерти. Поэтому пираты и не собирались уходить от судна. Нет, они выскочат на палубу, угрожая матросам тесаками, а поскольку они нападут первыми, то преимущество будет на их стороне.
К тому же обстоятельства явно благоприятствовали беглецам. Простояв несколько минут на полуюте и ничего не заметив, матрос вернулся на нос, так и не подняв тревогу. Он даже не разглядел лодку, проскользнувшую в тени корпуса судна. Минуту спустя лодка коснулась борта и остановилась против грот-мачты;[58] отсюда легко было забраться на палубу, воспользовавшись шторм-трапом[59].
Корпус «Стремительного» возвышался всего на шесть футов над водой. Теперь Маркелу и его шайке оставалось сделать два прыжка, чтобы очутиться на мостике.
Поставив лодку на якорь, чтобы ее не унесло течением обратно в залив, пираты сразу же заткнули за пояса тесаки, которые раздобыли после бегства из тюрьмы. Первым перелез через планшир Корти. За ним последовали остальные, причем настолько ловко и осторожно, что вахтенный их не увидел и не услышал. Ползком пробравшись по коридору, пираты оказались у полубака, где и увидели, что, привалившись к кабестану, вахтенный дремал. Добравшийся до бедняги первым Джон Карпентер свалил свою жертву ударом ножа в грудь.
Бедняга не издал ни звука, замертво свалился на палубу, несколько раз дернулся и испустил дух.
В тот же момент Гарри Маркел, Корти и Ранья Чог оказались уже на полуюте, и Корти прошептал:
— А теперь дело за капитаном.
Каюта капитана Пакстона находилась под полуютом, по левому борту, и попасть в нее можно было через дверь из кают-компании.
Иллюминатор каюты выходил на палубу, он был задернут занавеской, сквозь которую просачивался свет висячей лампы.
Капитан Пакстон еще не спал, он приводил в порядок судовые документы, поскольку, после принятия на борт пассажиров, с утренним отливом судно должно было сняться с якоря.
Внезапно дверь каюты распахнулась, и прежде чем капитан смог осознать происходящее, он захрипел под ударами ножа Гарри Маркела, крича:
— Ко мне!… Ко мне!…
Услышав предсмертные вопли, пять-шесть матросов устремились на палубу.
Но Корти и остальные бандиты уже поджидали их у люка, и как только очередной матрос пытался выскочить, его тут же убивали ножами, не давая опомниться и оказать сопротивление.
Через несколько мгновений на палубе распростерлись тела шестерых матросов. Некоторые их них, смертельно раненные, испускали ужасные крики. Но кто мог их услышать и прийти на помощь, если «Стремительный» стоял на якоре в глубине бухты, совершенно один в непроглядном ночном мраке?…
Но капитан и шестеро матросов — это еще не весь экипаж. Трое или четверо находились в кубрике, откуда не смели высунуть и носа…
И все же, несмотря на отчаянное сопротивление, несчастных вытащили оттуда, и вот уже кровь одиннадцати жертв обагрила палубу.
— Трупы за борт! — закричал Корти и уже приготовился осуществить задуманное.
— Уймись, — приказал ему капитан. — Волны прибьют их к берегу… Дождемся отлива, он сам вынесет трупы в открытое море.
Итак, захват судна удался. Первая часть драмы разворачивалась при странных обстоятельствах и отличалась редкой жестокостью.
После «Галифакса» Гарри Маркел стал хозяином «Стремительного». И никто не смог бы даже заподозрить, что на борту разыгралась ужасная трагедия, никто не мог бы раскрыть преступление, совершенное в одном из самых оживленных портов Соединенного Королевства, прямо у входа в залив Корк, на месте стоянки множества судов, совершавших рейсы между Европой и Америкой.
Теперь пираты могли уже не опасаться английской полиции, ибо никто никогда не догадался бы искать их на борту «Стремительного». Ничто не могло помешать им возобновить пиратские набеги в отдаленных районах Тихого океана. Оставалось лишь поднять якорь, выйти в открытое море, и через несколько часов они будут далеко от пролива Святого Георга.
Так что, когда на следующее утро сюда явятся лауреаты Антильской школы, чтобы подняться на борт «Стремительного», они не найдут здесь судна и тщетно станут его разыскивать в заливе Корк и Куинстаунской бухте.
И как же тогда объяснить столь неожиданное исчезновение?… Что можно будет обо всем этом подумать?… Что по каким-то причинам капитан Пакстон и его команда были вынуждены поднять паруса и выйти в море, не дождавшись пассажиров?… Но с какой стати?… Предположить, что судно покинуло Фармарскую бухту из-за плохой погоды, было невозможно… Ветер морских просторов едва ощущался в бухте… Паруса судов висели как мокрые тряпки… За последние двое суток лишь несколько паровых катеров курсировало по заливу… Еще вчера «Стремительный» был на своем месте, и даже если предположить, что судно оказалось захвачено ночью неведомым врагом или погибло при столкновении, не оставив после себя никаких обломков… Нет, это показалось бы уж слишком неправдоподобным.
Поэтому вполне можно было полагать, что истина обнаружится нескоро, если откроется вообще когда-нибудь, разве что какой-нибудь труп, найденный на одной из песчаных отмелей, прольет свет на страшную тайну.
Сейчас же Гарри Маркел должен бы был незамедлительно сняться с якоря в Фармарской бухте, чтобы уже утром «Стремительного» там и духу не было. При благоприятном стечении обстоятельств, выйдя из пролива Святого Георга, судно, вместо того чтобы взять курс зюйд-вест по направлению к Антильским островам, пошло бы на юг. Гарри Маркел постарался бы, конечно, держаться подальше от берегов и от проторенных морских путей, где можно встретить суда, направлявшиеся к экватору. Это помогло бы ему избежать преследований и возможного ареста в том случае, если бы для поимки пиратов был снаряжен сторожевой корабль. Впрочем, никому и в голову не придет, что капитана Пакстона и его команды может не быть на судне, специально зафрахтованном для учеников Антильской школы миссис Кетлин Сеймур. С какой целью судно вышло в море, ведь никому не известно, поэтому лучше всего подождать несколько дней.
Таким образом судьба еще раз улыбнулась Гарри Маркелу. Девять его сообщников вполне могли управиться с судном. Все они, как мы уже говорили, были прекрасными моряками, а капитан пользовался у них абсолютным и, надо сказать, заслуженным доверием.
Казалось, все благоприятствовало задуманной операции. Через несколько дней, когда «Стремительный» не вернется в залив Корк, власти решат, что судно, по неизвестной причине вышедшее в море раньше намеченного срока, просто-напросто сгинуло в океанской пучине. Никому и в голову не придет, что им завладели пираты, бежавшие из куинстаунской тюрьмы. Полиция усилит поиски и распространит их на городские окрестности. Вся территория графства окажется под неусыпным надзором. В том, что преступников схватят со дня на день, у властей не будет никаких сомнений.
Правда, возникли некоторые осложнения, мешавшие судну немедленно сняться с якоря.
Действительно, погода за это время не изменилась и, похоже, не собиралась меняться. Над морем висел густой туман, как бы сочившийся с низко нависавших облаков, казалось, сливавшихся с гладью вод. Иногда сквозь него нельзя было разглядеть даже свет маяка, стоявшего у входа в залив. В такой кромешной мгле ни один пароход не стал бы пытаться войти в залив или покинуть его. Это была верная гибель, поскольку не было видно даже сигнальных огней ни с берега, ни со стороны пролива Святого Георга. Что касается парусников, то они неподвижно застыли в нескольких милях от берега с опавшими парусами.
Стоял мертвый штиль. И только легкая зыбь на поверхности залива свидетельствовала о том, что начался прилив. Вода мерно плескалась о борт «Стремительного». За кормой едва-едва покачивалась стоявшая на якоре лодка.
— Да ветра не хватит и для того, чтобы наполнить мою шляпу! — вскричал Джон Карпентер, сопровождая сие мудрое замечание страшными проклятиями.
О том, чтобы сняться с якоря, нечего было и думать, ибо паруса тут же бессильно повиснут вдоль мачт и судно начнет дрейфовать через весь залив вплоть до порта Куинстаун.
Обычно прилив сопровождается легким ветерком с моря, и, хотя этот бриз не был бы попутным, Гарри Маркел мог бы попытаться, искусно лавируя, выйти из бухты. Боцман знал залив как свои пять пальцев, а уж выйдя в открытое море, «Стремительный» смог бы воспользоваться первым попутным ветерком. В несколько секунд Джон Карпентер взобрался на мачту. А вдруг в бухте, закрытой со всех сторон высокими скалами, задержалось немного ветра?… Увы, ничего, флюгер на грот-мачте был неподвижен.
Однако не все еще потеряно, если даже ветер не поднимется до восхода. Пробило всего лишь десять часов. После полуночи начнется отлив. А почему бы Гарри Маркелу не попытаться воспользоваться им, чтобы выйти в море?… А если спустить все шлюпки, чтобы взять «Стремительный» на буксир, тогда, быть может, он и сумеет выйти из бухты?… Разумеется, Гарри Маркел и Джон Карпентер уже подумывали об этом. А что может случиться, если штиль так и не позволит судну сдвинуться с места?… Не найдя судна на стоянке, пассажиры тут же вернутся в порт. Там станет известно, что «Стремительный» снялся с якоря… Начнутся поиски в заливе… А что, если морское агентство пошлет сторожевой катер, чтобы перехватить судно за пределами бухты?… Чем бы это грозило Гарри Маркелу и его шайке?… Стоящее неподвижно судно тут же обнаружат, пригонят к берегу и начнут проверять всех и вся… А это означало немедленный арест… Полиция сейчас же узнает о кровавой драме, стоившей жизни капитану Пакстону и его команде!…
Так что сниматься с якоря «Стремительному», пока он не имел хода, было достаточно опасно, но и оставаться в Фармарской бухте было ничуть не лучше… А ведь в это время года штиль может продолжаться несколько дней…
Однако решение принимать следовало в любом случае.
А если ночью ветер так и не поднимется и бегство станет невозможным, не стоит ли Гарри Маркелу и его сообщникам покинуть судно, сесть в шлюпку, добраться до берега и бежать без оглядки в надежде ускользнуть от полиции? А если и это не удастся, то не попытаться ли придумать еще что-нибудь?… А что, если спрятаться днем где-нибудь в дюнах, отсидеться там, дождаться ветра, а с наступлением ночи вернуться на судно?… Да, но тогда уже утром пассажиры обнаружат, что корабль брошен, вернутся в Куинстаун, дадут знать полиции, и судно немедленно вернут в порт.
И пока Гарри Маркел, боцман и Корти обсуждали эти вопросы, остальные столпились на баке.
— Вот чертов ветер! — повторял Джон Карпентер. — Дует как сумасшедший, когда не надо, а когда нужен позарез, попробуй-ка найди его!…
— Если волны не принесут ветер, — добавил Корти, — то и отлив не поможет.
— Да еще эти пассажиры, что должны явиться завтра утром!… — воскликнул боцман. — Стоит ли их ждать?…
— Черт его знает, Джон!…
— В любом случае, — заявил Карпентер, — их всего-то десять, как сказано в газете… мальчишки со своим учителем!… Уж если мы смогли справиться с командой «Стремительного», то неужели не сумеем…
Корти покачал головой, но не потому, что не одобрял замысла боцмана, а просто решил уточнить:
— То, что было так легко сделать ночью, днем будет непросто… Да и привезут этих пассажиров на судно, наверное, портовые служащие, которые вполне могли знать капитана Пакстона!… И что им сказать, когда они спросят, почему его нет на борту?…
— Можно будет объяснить, что он сошел на берег… Тогда они сядут в лодку… отправятся в Куинстаун… а вот тут-то мы и…
Было очевидно, что посреди пустынной Фармарской бухты, где вокруг не было видно ни одного судна, эти бандиты легко справятся с пассажирами. Одним преступлением меньше, одним больше — для них ничего не значило. Мистер Паттерсон и его юные спутники, лишенные далее возможности защищаться, будут зарезаны так же легко, как это случилось с командой «Стремительного».
Однако, по своему обыкновению, Гарри Маркел давал высказаться всем. А сам между тем мучительно размышлял, как найти выход из столь опасной ситуации, в которой они оказались из-за невозможности выйти в открытое море. Он не станет колебаться, но, быть может, стоит дождаться следующей ночи… а это еще почти двадцать часов… К тому же все осложняло одно обстоятельство: а вдруг кто-нибудь из пассажиров знал капитана Пакстона, тогда чем объяснить его отсутствие на борту в тот день, даже в тот самый час, когда «Стремительный» должен сняться с якоря?…
Нет, пожалуй, лучше всего все-таки дождаться ветра, поднять паруса и под покровом темноты отойти миль на двадцать к югу от Ирландии. Жаль, что нельзя уже сейчас поднять якорь и ускользнуть от полиции.
Итак, самое разумное — запастись терпением. Еще нет и одиннадцати. Может быть, погода переменится перед восходом солнца?… Дай Бог, хотя Гарри Маркел и его сообщники, настоящие морские волки, привыкшие подмечать любые погодные изменения, не видели никаких благоприятных симптомов. Плотный неподвижный туман вселял в них вполне объяснимое беспокойство. Все указывало на то, что в воздухе нет электричества и что наступил один из тех «гнилых», как выражаются моряки, периодов, что могут длиться неизвестно сколько и от которых не приходится ждать ничего хорошего.
Как бы то ни было, оставалось только ждать, о чем и объявил Гарри своим сообщникам. Придет время, и уж тогда все примут решение, стоит ли бросить «Стремительный», спрятаться в каком-нибудь укромном уголке Фармарской бухты, а затем уже пуститься в бега. Между тем, завладев деньгами, найденными в капитанской каюте и в сумках матросов, бандиты стали запасаться провиантом. Все переоделись в платье членов экипажа, найденное в кубрике, — эта одежда внушала меньше подозрений, чем та, в которой они бежали из куинстаунской тюрьмы. Теперь, заполучив деньги и провизию, разве не могли пираты попробовать перехитрить полицию, добраться до какого-нибудь ирландского порта, а затем уже перебраться на континент?…
Итак, до принятия окончательного решения у них оставалось пять-шесть часов. Преследуемые по пятам полицией, Гарри Маркел и члены его шайки просто падали от усталости в тот момент, когда наконец очутились на борту «Стремительного». Кроме того, пираты буквально умирали от голода. Поэтому, став хозяевами судна, они прежде всего озаботились поисками пищи.
Первейшим специалистом по этой части был, конечно, Ранья Чог. Он зажег фонарь, заглянул на склад, потом в расположенный под кают-компанией камбуз[60], куда вел люк. На складе, забитом провизией на случай путешествия в оба конца, было достаточно провианта, чтобы «Стремительный» мог дойти до Тихого океана.
Ранья Чог нашел все необходимое, чтобы утолить голод и жажду своих сообщников: бренди, виски и джин были в изобилии.
Насытившись, Гарри Маркел, сидевший за общим столом, приказал Карпентеру и остальным переодеться в платье матросов, чьи тела валялись на палубе. Затем все отправились поспать где-нибудь в укромном уголке — в ожидании приказа ставить паруса и сниматься с якоря.
Что до Гарри Маркела, то он и не думал об отдыхе. Прежде всего следовало ознакомиться с судовыми документами, из коих он мог бы почерпнуть кое-какие полезные сведения. Он вошел в каюту капитана, зажег фонарь и с помощью ключей, взятых в карманах несчастного Пакстона, открыл ящики, вытащил оттуда все бумаги и уселся за стол, сохраняя при этом завидное хладнокровие, выработанное годами полной приключений жизни.
Все документы, как и следовало ожидать, были в порядке, поскольку уже на следующий день «Стремительный» должен был сняться с якоря. Просматривая списки членов команды, Гарри заметил, что в момент захвата судна все матросы были на борту. Поэтому он мог не опасаться, что кто-нибудь посланный на берег с поручением или просто в увольнение, неожиданно вернется на судно. Вся команда до единого человека была перебита.
Изучая документы на груз, Гарри Маркел смог убедиться, что запасы консервированного мяса, сушеных овощей, сухарей, солонины, муки и других продуктов были рассчитаны на трехмесячное плавание. Что касается денег, найденных в кассе у капитана, то их оказалось ровно шестьсот фунтов (15 тысяч франков).
Затем Гарри решил, что не мешало бы узнать о предыдущих плаваниях «Стремительного». Ведь при планировании дальнейшего маршрута следовало избегать тех портов, где уже побывал «Стремительный» и где членов экипажа могли бы опознать. Будучи чрезвычайно осторожным человеком, Гарри Маркел хотел все предусмотреть заранее.
После просмотра судовых документов Маркелу все стало ясно.
«Стремительный» был построен три года назад в Биркенхеде на верфях «Симпсон энд К°». Судно совершило всего два плавания — в Индию, в Калькутту и на Цейлон, после чего вернулось в Ливерпуль, порт приписки. Поскольку в порты Тихого океана судно не ходило ни разу, Гарри Маркел мог не беспокоиться, там он вполне мог сойти и за капитана Пакстона.
В то же время, судя по судовым книгам, где были отмечены все предыдущие рейсы, «Стремительный» никогда не бывал в районе Антильских островов — ни французских, ни английских, ни голландских, ни датских, ни испанских. То, что миссис Кетлин Сеймур выбрала именно капитана Пакстона, чтобы доставить лауреатов Антильской школы на эти острова, и зафрахтовала для этой цели именно «Стремительный», объяснялось рекомендацией доверенного лица миссис Сеймур в Ливерпуле, который поручился за надежность и капитана и судна.
В половине первого ночи Гарри вышел из каюты и поднялся на полуют, где увидел Джона Карпентера.
— Все еще штиль?… — спросил он боцмана.
— Да, — ответил тот, — и ни малейшей надежды, что погода изменится!…
Действительно, все тот же моросящий дождь, падавший с низко нависавших облаков, закрывавших небо от одного края горизонта до другого, все та же непроглядная мгла над поверхностью залива и мертвая, звенящая тишина, не нарушаемая даже плеском волн. Приливы были чрезвычайно слабыми в первую лунную четверть, поэтому вода очень медленно прибывала через узкий вход в гавань и достигала Корка, после чего поднималась от силы мили на две в устье реки Ли.
Однако этой ночью море должно было оставаться спокойным до трех часов утра, и только потом начал бы ощущаться отлив.
Конечно, Джон Карпентер имел все основания на все лады клясть плохую погоду. Если бы только при отливе задул ветер, не важно с какой стороны, «Стремительный» смог бы поставить паруса, обогнуть мыс Фармарской бухты, выйти из гавани и. сделав несколько галсов, еще до восхода солнца выйти из залива в открытое море… Но что толку мечтать?! Вот оно, несчастное судно, застывшее как буй или швартовая бочка, и сняться с якоря в такую погоду нечего и мечтать!…
Значит, оставалось только ждать, собрав нервы в кулак, впрочем, без всякой надежды, что положение изменится даже после того, как солнечный диск выкатится из-за Фармарских скал.
Прошло два часа. Ни Гарри Маркел, ни Карпентер, ни Корти и не помышляли об отдыхе, тогда как большая часть их сообщников уже спала, расположившись на носу вдоль бортов. Вид неба не сулил никаких изменений, облака висели неподвижно. Если изредка со стороны моря и долетал легкий бриз, то он мгновенно прекращался, и ничто не указывало на то, что с моря или с суши наконец-то задует сильный и постоянный ветер.
В три часа двадцать семь минут, едва горизонт на востоке начал бледнеть, лодка, сносимая отливом, ударилась о корпус «Стремительного», который, в свою очередь, развернулся на якорной цепи и стал кормой к морю.
Быть может, отлив принесет с собой хоть какой-нибудь ветер с северо-запада, что позволило бы судну покинуть наконец стоянку и выйти в пролив Святого Георга?… Увы, надежды не оправдались. Ночь уже кончалась, а сняться с якоря было по-прежнему невозможно.
Теперь следовало избавиться от трупов. Но сначала Джон Карпентер хотел убедиться, что течением их не вынесет на самую середину Фармарской бухты. Для этого он вместе с Корти спустился в лодку и обнаружил, что течение идет к косе, отделявшей вход в бухту от якорной стоянки.
Лодку подогнали к борту судна напротив грот-мачты, и бандиты загрузили ее трупами. Затем для большей надежности окровавленные останки перевезли на другую сторону косы, чтобы течение не выбросило их на песчаную отмель, после чего Джон Карпентер и Корти сбросили тела в стоячую воду, под едва слышный плеск волн. Трупы сначала затонули, потом всплыли и, влекомые течением, скрылись в волнах безбрежных морских просторов.
Трехмачтовый барк[61] «Стремительный» водоизмещением в четыреста пятьдесят тонн, построенный, как уже говорилось, на верфях Биркенхеда, с медной клепаной обшивкой, был зарегистрирован в Бюро Веритас, плавал под британским флагом и готовился совершить свое третье плавание.
Во время двух первых плаваний судно пересекло Атлантику, обогнуло мыс Доброй Надежды и пересекло Индийский океан, теперь оно готовилось взять курс на зюйд-вест, к Антильским островам, для чего и было зафрахтовано миссис Кетлин Сеймур.
«Стремительному», обладавшему прекрасным ходом и отличавшемуся всеми качествами первоклассного клипера, понадобится не более трех недель, чтобы преодолеть расстояние от Ирландии до Антильских островов, если, конечно, корабль не попадет в штилевую полосу[62].
Капитаном «Стремительного» был Пакстон, его помощником — лейтенант Дэвис, команда состояла из девяти человек, что было вполне достаточно для парусника такого водоизмещения. Как в первом, так и во втором плавании, из Ливерпуля в Калькутту, команда не менялась, те же офицеры и те же матросы. Третье плавание, из Европы в Америку, должна была совершить та же команда. Капитан Пакстон, отличный моряк, чрезвычайно добросовестный и в меру осторожный, пользовался абсолютным доверием своих хозяев и имел отличные рекомендации, которые и были представлены миссис Кетлин Сеймур. Юным стипендиатам и их наставнику будут гарантированы на борту «Стремительного» прекрасные условия и абсолютная безопасность, словом, все, что только могут пожелать их семьи. Плавание в оба конца намечалось на самое спокойное время года и должно было занять не более двух с половиной месяцев.
К несчастью, барком командовал уже не капитан Пакстон. Команда была зверски перебита на стоянке в Фармарской бухте, а сам корабль попал в руки пиратов с «Галифакса».
При первых проблесках зари Гарри Маркел и Джон Карпентер внимательно осмотрели захваченное судно и с первого взгляда поняли, что «Стремительный» обладает превосходными мореходными качествами: изяществом форм, четкими обводами корпуса, вытянутым заостренным носом, приподнятой широкой кормой, значительной высотой мачт и толщиной реев, глубокой осадкой, обеспечивающей большую остойчивость[63]. Не было никакого сомнения, что если бы подул самый слабый бриз и судно снялось бы с якоря до девяти утра, то сейчас оно уже пересекло бы пролив Святого Георга и на рассвете оказалось бы милях в тридцати от берегов Ирландии.
На заре небо все еще было затянуто низкими облаками, вернее, пеленой тумана, которую первый же слабый ветерок разогнал бы за несколько минут. Уже в трех кабельтовых от «Стремительного» туман стоял сплошной стеной, и было весьма сомнительно, что при отсутствии ветра солнце сумеет разогнать эту непроницаемую завесу. К тому же, раз сняться с якоря не представлялось возможным, Гарри Маркел предпочел бы, чтобы туман продолжал скрывать судно от посторонних глаз.
Однако случилось нечто прямо противоположное. К семи часам утра, без малейшего намека на ветер ни с моря, ни с суши, туман начал рассеиваться под действием солнечных лучей, что предвещало жаркий день. Вскоре залив полностью очистился от тумана.
В двух милях от Фармарской бухты открылась вся панорама Куинстауна, а еще дальше в гавани можно было увидеть стоявшие на якоре парусники, большинство из которых не смогло выйти в море из-за штиля.
Пока «Стремительный» был скрыт туманом, Гарри Маркел и его сообщники находились в полной безопасности, оставаясь на борту. Но теперь, когда туман рассеялся, не лучше ли высадиться на берег и попытать счастья на суше?… Ведь через час-другой им предстоит встретить пассажиров «Стремительного», ибо те, по имеющимся сведениям, только что прибыли в Куинстаун. Но успеют ли пираты, высадившись в глубине Фармарской бухты, найти надежное убежище на суше?
Джон Карпентер, Корти и остальные сгрудились в этот момент вокруг Гарри Маркела и ждали только приказа переносить провизию в лодку. Всего несколько ударов веслами — и они очутятся на песчаной отмели в глубине бухты…
Но на вопрос боцмана, не пора ли загрузить шлюпку, Гарри коротко ответил:
— Раз уж мы на борту, то здесь и останемся!
Безгранично доверяя капитану, пираты молча подчинились. Раз Гарри Маркел так решил, значит, на то были особые причины.
Тем временем залив понемногу оживал. Парусники, правда, все так же стояли на месте, но пароходы уже готовились сняться с якоря. Пять-шесть паровых баркасов сновали по заливу, то покидая порт, то возвращаясь обратно, оставляя за кормой пенные буруны. Но ни одно суденышко не направлялось в Фармарскую бухту, так что опасаться пока было нечего.
Правда, часам к восьми утра пиратам пришлось пережить несколько тревожных минут.
В залив вошел пароход и, совершив маневр в Фармарской бухте, повернулся к «Стремительному» правым бортом, словно собираясь бросить якорь неподалеку. Но если он и в самом деле собирался это сделать, вместо того чтобы идти к причалам Куинстауна, то сколько же он намеревался здесь простоять — час, день, неделю?… К нему, несомненно, очень скоро направились бы шлюпки и начали бы сновать туда-сюда, что могло бы иметь чрезвычайно неприятные последствия для Гарри Маркела и его банды.
Пароход плавал под британским флагом и был одним из тех грузовых судов, что доставляют в колонии уголь, а оттуда возвращаются с грузом пшеницы или никеля.
«Конкордия» — так значилось на борту парохода — не собиралась, очевидно, идти прямо в Куинстаун. Напротив, пароход приблизился к «Стремительному» и остановился в полукабельтове от него. Однако ничто не предвещало, что он собирается стать на якорь.
Так что же задумал капитан «Конкордии»?… Что за странный маневр?… Быть может, он узнал «Стремительный», прочтя название на корме?… Был ли он знаком с капитаном Пакстоном и не захочет ли встретиться с ним?… А может быть, он собирается спустить одну из шлюпок и подойти к паруснику?…
Можно представить, какое волнение испытывали Гарри Маркел, Джон Карпентер, Корти и остальные пираты! Решительно, лучше было бы им покинуть судно еще ночью, добраться до города, смешаться с толпой, а затем уже перебраться в те места, где, в отличие от окрестностей Куинстаун а, кишевших полицейскими, они могли бы чувствовать себя в безопасности.
Но теперь было уже поздно горевать и сетовать на судьбу.
Тем не менее Гарри Маркел из предосторожности не появлялся на полуюте, а стоял в дверях кают-компании, скрытый релингами.
В этот момент с «Конкордии» прозвучал крик:
— Эй, на «Стремительном»!… Капитан на борту?…
Гарри Маркел не спешил отвечать на вопрос. Несомненно, на пароходе имели в виду капитана Пакстона.
Но почти сейчас же через рупор прозвучал второй вопрос:
— Кто командует «Стремительным»?…
Стало ясно, что на «Конкордии» знали только название барка, но не того, кто им командует.
Поэтому, несколько успокоившись и решив, что слишком долгое молчание могло показаться подозрительным, он поднялся на полуют и спросил:
— А кто командует «Конкордией»?…
— Капитан Джеймс Браун! — прозвучал ответ самого капитана, стоявшего на мостике и выделявшегося своей формой.
— Что угодно капитану Джеймсу Брауну?… — спросил Гарри Маркел.
— Не знаете ли вы, каковы сейчас в Корке цены на никель? Растут или падают?…
— Скажи, что падают, и он уберется… — подсказал Корти.
— Падают, — гаркнул Гарри Маркел.
— На сколько?…
— Три шиллинга шесть пенсов, — прошептал Корти.
— Три шиллинга шесть пенсов, — эхом откликнулся Гарри Маркел.
— В таком случае нам здесь делать нечего, — протянул Джеймс Браун. — Спасибо, капитан!
— К вашим услугам.
— Нет ли у вас поручений в Ливерпуль?…
— Никаких!
— Счастливого плавания «Стремительному»!
— Счастливого плавания «Конкордии»!
Получив желанные сведения и не имея оснований им не доверять, капитан отдал команду, и пароход стал маневрировать, чтобы выйти из Фармарской бухты. Обогнув мыс, он прибавил ходу и, взяв курс на норд-ост, направился в Ливерпуль.
В этот момент Джон Карпентер сделал весьма резонное замечание:
— Капитан «Конкордии» мог бы и отблагодарить нас за полученные сведения и взять на буксир, чтобы вытащить наконец из этого проклятого залива!
Но даже если бы ветер и поднялся, то воспользоваться им пиратам было уже не суждено. Теперь между Куинстауном и входом в гавань началось оживленное движение. Всюду сновали рыбачьи лодки, и многие из них курсировали по ту сторону косы, всего в нескольких кабельтовых от судна. Поэтому Гарри Маркел и его сообщники из осторожности не показывались на палубе. Ведь если бы «Стремительный» снялся с якоря до прибытия пассажиров, которых следовало ожидать с минуты на минуту, это могло бы показаться подозрительным, а посему лучше всего было бы дождаться ночи, если вообще это окажется возможным.
Положение становилось все более напряженным: приближался момент, когда руководитель со своими подопечными ступят на палубу «Стремительного».
Не следует забывать, что по согласованию с директором Антильской школы миссис Кетлин Сеймур назначила отплытие на 30 июня. А сегодня и было 30-е. Прибыв в Корк накануне вечером, мистер Паттерсон не собирался задерживаться в городе ни на час. Будучи человеком столь же скрупулезным, сколь и педантичным, он не дал себе ни минуты досуга, чтобы осмотреть Куинстаун или Корк, хотя раньше не бывал ни в одном из них. Хорошо отдохнув ночью после переезда, он встанет, тут же разбудит своих подопечных и отправится с ними в порт, где ему покажут стоянку «Стремительного» и дадут шлюпку, чтобы доставить всех на судно.
Хотя Гарри Маркел и не знал, что за человек был мистер Паттерсон, но подобные соображения, вполне естественно, приходили ему в голову. Стараясь не показываться на полуюте из страха быть замеченным рыбаками, главарь банды тем не менее внимательно наблюдал за всем, что происходило в заливе. Из одного иллюминатора находившейся на корме кают-компании Корти через подзорную трубу также внимательно наблюдал за всем, что творилось в порту. Набережные и городские дома на расстоянии около двух миль были как на ладони. Небо прояснилось окончательно. Солнце уже довольно высоко поднялось над безоблачным горизонтом, но по-прежнему не было ни малейшей надежды на ветер, а береговые сигналы указывали на то, что и в открытом море царил мертвый штиль.
— Черт возьми! — вскричал Джон Карпентер. — Вот и променяли одну тюрьму на другую! И эта будет почище куинстаунской… Оттуда мы хоть сбежали, а из этой…
— Не торопись, — буркнул Гарри Маркел.
Около половины одиннадцатого на полуюте появился Корти и доложил:
— Это, должно быть, и есть наши пассажиры!
Гарри Маркел и боцман тут же вернулись в кают-компанию и навели подзорные трубы на указанную Корти шлюпку.
Вскоре стало совершенно ясно, что шлюпка направлялась к «Стремительному», подгоняемая течением отлива. На веслах сидели двое матросов, а третий был на руле. В середине и на корме лодки сидели десять человек, а между ними громоздились тюки и чемоданы.
Да, это были пассажиры «Стремительного», направлявшиеся на судно.
Момент был решительный! В одну минуту хитрый план Маркела мог рухнуть!
Все зависело от одного обстоятельства: знал ли кто-нибудь из пассажиров капитана Пакстона. Вероятность, конечно, была невелика, и в расчете на это Гарри Маркел и строил свои планы. Но капитана Пакстона могли знать матросы, сидевшие в шлюпке. Как будут реагировать они, когда в облике капитана Пакстона перед ними предстанет Гарри Маркел?…
Следует, однако, заметить, что «Стремительный» впервые зашел в Куинстаунский порт, вернее, в залив Корк. Конечно, капитан должен был сойти на берег, чтобы выполнить все формальности, связанные с приходом в порт. Но, впрочем, можно было и предположить с достаточной уверенностью, что сидевшие в лодке матросы могли и не встретить его в Куинстауне.
— В любом случае, — заметил Джон Карпентер, заканчивая обсуждать с остальными весьма важную тему, — матросов нельзя пускать на судно…
— Так будет безопаснее, — подтвердил Корти. — Мы сами поможем пассажирам поднять багаж…
— По местам! — скомандовал Гарри Маркел.
Но прежде всего он позаботился о том, чтобы избавиться от лодки, на которой пираты добрались до «Стремительного». На случай бегства им вполне бы хватило и шлюпок «Стремительного». Несколькими ударами топора они пробили дно, и лодка мгновенно затонула.
Корти тут же перебрался на нос и приготовился бросить конец, как только шлюпка с пассажирами коснется борта судна.
— Да, опасное дело мы затеяли… — шепнул Джон Карпентер Маркелу.
— Мы преодолели множество опасностей, а сколько еще нас ждет впереди, Джон!
— И мы ведь всегда выкручивались, Гарри! А дважды нас все равно не повесят… С нас и одного раза хватит!
Тем временем лодка приближалась, держась поближе к песчаной отмели, чтобы можно было обогнуть мыс, закрывавший Фармарскую бухту. До судна оставалось каких-то двести метров, так что уже ясно можно было различить пассажиров.
Все должно было решиться в несколько мгновений. Если все пойдет как рассчитывал Гарри Маркел и исчезновение капитана Пакстона не будет замечено, то в дальнейшем следует действовать, сообразуясь с обстоятельствами. После того как стипендиаты миссис Сеймур окажутся на борту, их следует принять так, как это сделал бы капитан Пакстон, заняться их устройством на судне, чтобы у них и мысли не возникло покинуть «Стремительный».
Действительно, сообразив, что из-за отсутствия ветра парусник пока не может сняться с якоря, мистер Паттерсон и его подопечные вполне могли попросить отвезти их в Куинстаун. Ведь они не успели осмотреть ни город, ни порт, а поскольку у них появилось свободное время, то вполне возможно, что они так и поступят.
Пока что здесь и таилась главная опасность, ведь, доставив пассажиров на борт, лодка вернется в Куинстаун, так что, если юноши захотят попасть в город, им придется воспользоваться одной из шлюпок «Стремительного», а в ней кроме пассажиров непременно окажутся два-три матроса из банды Гарри Маркела!
А что, если констебли, что тщетно прочесывали таверны квартала, перенесут поиски беглецов на улицы и набережные города?… Ведь если опознают хотя бы одного, все будет кончено… Тут же к «Стремительному» пошлют паровой катер с целым отрядом полиции, стражи порядка завладеют судном, и вся шайка окажется у них в руках.
Поэтому, как только пассажиры окажутся на борту, их ни в коем случае нельзя будет отпустить обратно в порт, даже если отплытие и задержится на несколько дней… И кто знает, не захочет ли вдруг Гарри Маркел освободиться от нежеланных гостей так же, как он убрал капитана Пакстона и его матросов?…
Тем временем Гарри Маркел давал последние указания. Его сообщники должны запомнить: они уже не команда «Галифакса» и не беглецы из куинстаунской тюрьмы… С этой минуты они — члены экипажа «Стремительного», по крайней мере на этот день. Они должны следить за собой, чтобы, не дай Бог, не обронить неосторожного слова, им надлежит выглядеть честными моряками, «держать марку», как выразился Джон Карпентер, и всячески восхвалять великодушие миссис Кетлин Сеймур!… Все вроде бы усвоили роли, что им предстояло сыграть.
Пока же, вплоть до отплытия лодки, доставившей пассажиров, бандитам был дан приказ показываться на палубе как можно реже… Всем сидеть в кубрике… С выгрузкой багажа и размещением пассажиров управятся боцман и Корти…
Что касается завтрака, то он будет подан в кают-компании — прекрасный завтрак из всего, что найдется на камбузе «Стремительного». Это уж забота Раньи Чога, который собирался поразить всех своими кулинарными талантами.
И вот настал момент, когда следовало действовать и вести себя так, как это сделал бы капитан Пакстон и его команда. Лодка была уже метрах в десяти от судна, а так как не встретить пассажиров было просто недопустимо, то Гарри Маркел подошел к трапу правого борта.
Конечно, он был в форме несчастного капитана, а его сообщники — в куртках и беретах убитых матросов.
С лодки окликнули «Стремительный», и Корти бросил швартов[64], матросы поймали его на крюк, после чего Корти вернулся на нос.
Тони Рено и Магнус Андерс, первыми взобравшиеся по шторм-трапу, спрыгнули на палубу. За ними последовали и их товарищи. Наконец наступила очередь Горация Паттерсона, которому Джон Карпентер предупредительно помог перешагнуть через борт.
Затем все занялись выгрузкой и переноской багажа, небольших и достаточно легких чемоданов, что заняло несколько минут.
Гребцы на борт так и не поднялись; получив от мистера Паттерсона щедрые чаевые, они отчалили от судна и взяли курс на порт.
В этот момент наставник, неизменно корректный, поклонился и спросил:
— Капитан Пакстон?…
— Это я, сударь, — ответил Гарри Маркел.
Мистер Паттерсон отвесил второй поклон, отличавшийся изысканной вежливостью, и продолжал:
— Капитан Пакстон, имею честь представить вам стипендиатов Антильской школы и прошу принять уверения в моем глубочайшем почтении и неизменном уважении…
— Подписано: Гораций Паттерсон, — прошептал на ухо Луи Клодьону известный балагур и насмешник Тони Рено, приветствовавший вместе со всеми капитана «Стремительного».
Путешествие мистера Паттерсона и стипендиатов Антильской школы проходило прекрасно. Они живо интересовались всем окружающим и напоминали выпущенных из клетки птиц, правда, хорошо прирученных и неизменно возвращающихся в клетку. И это было только начало!
Конечно, юноши не впервые путешествовали по железной дороге или по морю. Ведь для того, чтобы добраться до Европы с Антильского архипелага, они пересекли Атлантический океан. Но это отнюдь не означало, что они познали все морские тайны! Вряд ли у них осталось в памяти хоть что-нибудь от первого путешествия, ведь самому старшему в ту пору было не больше двенадцати лет, поэтому плавание на «Стремительном» оказалось чем-то совершенно новым, неизведанным. Что касается наставника, то он вообще впервые в жизни решился на столь рискованное предприятие, которое, впрочем, доставляло ему немалое удовольствие.
«Нос erat in cotis!»[65] — повторял он слова Горация, сказанные восемнадцать веков назад.
Сойдя с поезда в Бристоле, небольшая компания в пять часов села на пакетбот, чтобы преодолеть примерно двести миль, отделявшие Англию от Ирландии.
Эти рейсовые пакетботы — просто замечательные суда, прекрасно оборудованные и развивающие скорость до семнадцати миль в час. На море было спокойно, дул легкий бриз. За Милфорд-Хейвеном и оконечностью Уэльса[66] открывается пролив Святого Георга, вход в который обычно весьма затруднен. Правда, это уже половина пути, но еще полдня пассажиров могли поджидать испытания качкой. Однако на сей раз путешественники вполне могли подумать, что плывут на яхте по спокойным водам озера Ломонд[67] или Кэтрин в стране Роб Роя[68], прекрасной Шотландии.
В проливе Святого Георга Гораций Паттерсон совершенно не страдал от морской болезни, а потому надеялся, что и в дальнейшем все пойдет как по маслу. Послушать его, так здоровый, осторожный и энергичный человек может и вовсе не бояться этого бича божьего всех путешественников.
«Все зависит от воли, — повторял он, — и в этом все дело!»
Поэтому в Куинстаун стипендиаты и их наставник прибыли в прекрасном состоянии души и тела. Осматривать Куинстаун и Корк было уже некогда, да они к этому особенно и не стремились.
Естественно, что все страстно желали поскорее оказаться на борту «Стремительного», ступить на палубу судна, специально зафрахтованного для них, — ни дать ни взять настоящей прогулочной яхты, — получить в свое распоряжение каюту, прогуляться от полубака до длинного полуюта, познакомиться с капитаном Пакстоном и командой, сесть за стол в подлинной кают-компании, понаблюдать за процедурой снятия с якоря, а может быть, и поучаствовать в ней, коль скоро в том возникнет необходимость.
Поэтому ни о каком праздном фланировании по улицам Куинстауна не могло быть и речи, и если бы только «Стремительный» стоял на якоре прямо в порту, то мистер Паттерсон и его подопечные немедленно отправились бы прямо на судно. Но было уже поздно, почти девять вечера, так что в Фармарскую бухту решили прибыть на следующий день.
Юные стипендиаты были слегка огорчены, поскольку надеялись провести первую ночь на борту, свернувшись калачиком в своих многоярусных койках с твердой рамой, наподобие «ящиков комода», по выражению Тони Рено. И что за прелесть спать в таких «ящиках»!
Но отплытие пришлось отложить на завтра.
Правда, в тот же вечер Луи Клодьон и Джон Говард свели знакомство с одним матросом, который пообещал доставить их на лодке к месту стоянки «Стремительного». В ответ на их расспросы он рассказал, что Фармарская бухта находится примерно в двух милях от входа в залив. Он даже предложил переправить юношей туда немедленно, и самые нетерпеливые высказались в пользу сей невинной забавы. Прогулка ночью по глади залива, в теплую и тихую погоду, ну что может быть приятнее!
Однако мистер Паттерсон не счел нужным принять предложение матроса. Предстать перед капитаном Пакстоном можно было и завтра, тем более что отплытие назначено на 30 июня. Так что раньше пассажиров на судне и не ждали.
Между тем приближалась ночь. На башенных часах Куинстауна пробило десять. Конечно же капитан Пакстон и его команда уже спят… Зачем же их будить?…
— Но, — воскликнул Тони Рено, — если бы мы были уже на борту, то «Стремительный» мог бы сняться с якоря этой же ночью?…
— И не мечтайте об этом, юный господин, — заявил моряк. — Сняться с якоря сейчас просто невозможно, и кто знает, сколько еще продлится штиль…
— Вы так полагаете, господин моряк?… — осведомился мистер Паттерсон.
— Похоже на то…
— Ну что же, в таком случае, — объявил мистер Паттерсон, — не лучше ли нам устроиться пока в какой-нибудь гостинице Корка или Куинстауна и дождаться, пока попутный ветер наполнит наши паруса…
— О! Мистер Паттерсон… мистер Паттерсон!… — в один голос закричали Магнус Андерс и другие нетерпеливые лауреаты, не желавшие допустить и минуты промедления.
— И тем не менее… дорогие ученики…
После бурного обсуждения порешили, что на эту ночь путешественники отправятся в гостиницу, а на заре, когда начнется отлив, нанятая лодка немедленно доставит их в Фармарскую бухту.
То, что мистер Паттерсон согласился с этим вариантом, было вполне естественно для казначея: устроиться на борту судна означало, что расходов на гостиницу можно будет избежать, а это было немаловажно. К тому же ничто не мешало им вернуться в Куинстаун или Корк, если из-за отсутствия ветра отплытие придется отложить.
Мистер Паттерсон и его подопечные отправились в одну из гостиниц на набережной. Они быстро улеглись, прекрасно выспались, а наутро, после первого завтрака, состоявшего из чая и сэндвичей, сели в лодку, которая должна была их доставить на борт «Стремительного».
К тому времени туман совершенно рассеялся, поэтому, едва лодка прошла примерно милю, из-за мыса на севере открылась Фармарская бухта.
— «Стремительный», вот он! — воскликнул Тони Рено, указывая на единственное судно, стоявшее в тот момент на якоре.
— Да, юный господин, это он… — ответил хозяин лодки. — Неплохое суденышко, смею вас заверить!
— А вы знаете капитана Пакстона?… — спросил Луи Клодьон.
— Я его совсем не знаю, он очень редко появляется на берегу. Но его считают прекрасным моряком, и у него замечательная команда.
— Какой превосходный барк! — воскликнул Тони Рено, которому вторил и Магнус Андерс.
— Да это настоящая яхта! — подтвердил Роджер Хинсдейл, весьма польщенный тем, что миссис Кетлин Сеймур предоставила в их распоряжение такое замечательное судно.
Через четверть часа лодка причалила к трапу с правого борта.
Как и было условлено, хозяин и оба матроса не вылезали из лодки, чтобы тут же вернуться в порт.
Читателю уже известно, как происходило представление путешественников и как Гарри Маркел принял их под видом капитана Пакстона. После этого Джон Карпентер предложил пассажирам свои услуги в качестве боцмана и посоветовал пройти в кают-компанию, пока им готовили жилые помещения.
Между тем мистер Паттерсон рассыпался в комплиментах по адресу капитана. Он был восхищен тем, что миссис Сеймур вручила судьбу группы юных стипендиатов прославленному мореходу, пользующемуся столь высокой и вполне заслуженной репутацией в среде моряков, и т. д. и т. п. Конечно, отправляясь в лоно Тефиды, они, несомненно, рискуют… Но под началом столь опытного капитана, на таком прекрасном судне, как «Стремительный», с безусловно опытной командой, никакой гнев Нептуна им не страшен…
Гарри Маркел оставался холоден и неприступен и очень сдержанно реагировал на бесконечный поток славословий и откровенной лести. Он ограничился коротким замечанием, что он сам и его люди сделают все от них зависящее, чтобы пассажиры «Стремительного» остались довольны предстоящим плаванием.
Теперь наступил момент, чтобы облазить судно «от трюма до клотика»[69], как выразился Тони Рено.
То, что юноши хотели все увидеть и потрогать на корабле, было вполне естественно. Разве плавучий городок, отданный в их распоряжение на три месяца, не стал их жилищем?… Разве он не превратился как бы в частицу Антильской школы, оторванной от Англии и ставшей их домом на время плавания?…
Прежде всего юные мореходы побывали в кают-компании, находившейся на полуюте, где все собирались за общим столом, закрепленным на случай бортовой качки; по бокам стола стояли скамьи с подвижными спинками, висели лампы, укрепленные на подвесках, располагались столовые приборы, закрепленные в той части бизань-мачты[70], что проходила через стол, свет сюда проникал через широкий зарешеченный иллюминатор; заглянули они и в буфетную, где тарелки, стаканы и прочая домашняя утварь были закреплены на случай бортовой и килевой качки. Рядом с кают-компанией по обеим сторонам располагались каюты для пассажиров: в каждой находилась койка с твердой рамой, туалетная кабинка, маленький шкаф, освещались они через иллюминаторы овальной формы, выходившие на полуют. В этих каютах и разместились наши юные путешественники, руководствуясь национальным признаком: на левом борту — Хьюберт Перкинс и Джон Говард в первой, Роджер Хинсдейл, один, во второй, Луи Клодьон и Тони Рено в третьей, на правом борту — Нильс Гарбо и Аксель Викборн в четвертой, Альбертус Лейвен в пятой и Магнус Андерс в шестой.
Что касается каюты мистера Горация Паттерсона, идентичной каюте капитана, то она находилась справа от входа в кают-компанию, выходила на полуют и была несколько просторнее, чем у юношей. Строго говоря, почтенный эконом становился как бы старшим помощником капитана и мог претендовать на две нашивки на рукаве редингота.
Излишне говорить, что предусмотрительная миссис Кетлин Сеймур позаботилась обо всем, что касалось комфорта и гигиенических привычек юных антильцев. Правда, на борту не было врача, но вместе с тем не было и оснований думать, что кто-то может заболеть или стать жертвой несчастного случая. А уж от опрометчивых поступков столь опытный наставник, как мистер Паттерсон, всегда сможет удержать своих подопечных. Кроме того, на «Стремительном» имелась превосходная, снабженная всем необходимым аптечка с полным набором всевозможных лекарств. А в случае непогоды, сильных ветров и шторма путешественники смогут переодеться в матросское платье, ибо в каждой каюте были припасены куртки и штаны из непромокаемой ткани, а также зюйдвестки, приведшие юных мореплавателей в восторг.
Вполне естественно, что Тони Рено и еще несколько юношей пожелали «оморячиться», едва ступив на борт «Стремительного». Что касается мистера Паттерсона, то он остался верен своему цилиндру, черному сюртуку и белому галстуку, поскольку считал просто недостойным напялить матросскую блузу и традиционную зюйдвестку.
Тем более сейчас, в это спокойное время в тихих водах залива Корк, когда на судне не ощущалось ни малейшей качки, вряд ли стоило менять свои привычки. А если бы еще и миссис Паттерсон была бы где-нибудь рядом, то эконому могло бы показаться, что он вообще не покидал своей квартиры в Антильской школе. Да и вообще, он, похоже, не замечал большой разницы между Фармарской бухтой и Оксфорд-стрит, разве что в первой было поменьше прохожих.
Побывав в кают-компании и проследив за тем, чтобы чемоданы были доставлены в нужные каюты, пассажиры начали осмотр судна, в чем им помог Джон Карпентер, обстоятельно отвечая на все вопросы, большинство из коих задали Тони Рено и Магнус Андерс. На полуюте их особого внимания удостоился штурвал и нактоуз[71], и, конечно, у будущих моряков так и чесались руки развернуть судно на норд-норд-ост или зюйд-зюйд-вест. Вернувшись на палубу, молодые люди прошлись по ней, разглядывая шлюпки, подвешенные на талях, и ялик, укрепленный на корме. За фок-мачтой находился камбуз, где уже готовился завтрак под наблюдением Раньи Чога, удостоившегося от мистера Паттерсона комплимента за истинно африканскую красоту. Наконец были осмотрены кубрик для команды, не вызвавший ни у кого ни малейшего подозрения, полубак, кабестан[72], один из якорей, закрепленный на кат-балке[73] правого борта, тогда как якорь левого борта лежал на грунте, — ничто не ускользнуло от внимания любознательных юношей.
Оставался только трюм, и на этом осмотр будет закончен. Ничего удивительного не было в том, что мистер Паттерсон не рискнул последовать за своими учениками в мрачные глубины судна. Действительно, там не было даже трапа, а лишь простые зарубки на пиллерсе[74], по которым и нужно спускаться вниз. Естественно, мистер Паттерсон не решился на сей безумный подвиг, равно как и на то, чтобы карабкаться по вантам[75] на марс[76] или реи, грот- или бизань-мачты. Но юноши мгновенно спустились в трюм «Стремительного», где вместо груза были уложены железные болванки, придававшие судну остойчивость. Они обшарили трюм от носового отсека, соединявшегося трапом с кубриком, до кормового, отделенного металлической водонепроницаемой переборкой от камбуза, находившегося под полуютом. Трюм был завален парусами, снастями, запасным рангоутом, а также изрядным количеством консервов, фляг с вином, бочонков с водкой, мешков с мукой и т. п. Поистине, «Стремительный» был загружен провиантом так, будто собирался отправиться в кругосветное плавание.
После осмотра трюма все поднялись наверх и присоединились к Паттерсону, беседовавшему с капитаном на полуюте. Они говорили обо всем понемногу — мистер Паттерсон со своей обычной словоохотливостью, а Гарри Маркел ограничивался односложными ответами. Прекрасный моряк, несомненно, но уж больно необщителен.
Между тем Тони Рено повертелся около штурвала, обследовал нактоуз, где находился компас, вернулся, положил руку на штурвал, покрутил его, как заправский рулевой, и наконец спросил:
— Капитан… может быть, вы нам разрешите… изредка… понемножку поуправлять… когда будет хорошая погода…
— Хм, — вмешался ментор, — я не уверен, будет ли это благоразумно…
— Будьте спокойны, мистер Паттерсон, мы не потопим вас под парусами… — успокоил его Тони.
Гарри Маркел ограничился утвердительным жестом.
О чем думал в тот миг этот человек?… Неужели жалость шевельнулась в его душе при виде этих юных созданий, лучившихся счастьем оттого, что оказались на борту «Стремительного»?… Нет и нет! Завтра же ночью он не пощадит никого!
В этот миг на носу судна ударили в колокол. Один из матросов отбил четыре склянки — десять часов.
— Это сигнал к завтраку, — с видом бывалого моряка сообщил Луи Клодьон.
— Ну что же, мы окажем ему честь, — ответил мистер Гораций Паттерсон. — Я голоден как волк…
— Как морской волк… — уточнил Тони Рено.
— Lupus maritimus, — тут же перевел на свою любимую латынь мистер Паттерсон.
Действительно, настал час завтрака; Гарри Маркел извинился, что не будет присутствовать за общим столом, сославшись на привычку есть у себя в каюте.
Завтрак был подан в кают-компании, где все и разместились. Яйца, холодное мясо, свежая рыба, галеты — все было признано превосходным. Впрочем, молодые люди, проголодавшиеся после утренней прогулки, совсем не привередничали, и даже мистер Паттерсон, удивительно, но факт, съел вдвое против того, что съедал в столовой Антильской школы.
После завтрака все собрались на полуюте и вновь окружили Гарри Маркела.
Луи Клодьон начал с вопроса, который волновал всех:
— Капитан, как думаете, скоро мы сможем поднять паруса?…
— Как только подует ветер, — ответил Гарри Маркел, догадавшийся о цели вопроса, — а это может случиться в любую минуту.
— А если он не будет попутным?… — поинтересовался мистер Паттерсон.
— Это не помешает нам сняться с якоря и пуститься в путь. Все, что нам нужно, так это ветер, и не важно, откуда он будет дуть…
— Конечно! — воскликнул Тони Рено.
— Несомненно, — поддержал его Магнус Андерс.
— Именно так, господа, — подтвердил Гарри Маркел.
Действительно, что может быть прекраснее судна, летящего то правым, то левым галсом по водной глади с парусами, наполненными ветром?…
— Но все же, капитан, — не выдержал Нильс Гарбо, — есть ли надежда, что ветер появится?…
— Быть может, после полудня? — добавил Джон Говард.
— Надеюсь, — ответил Гарри Маркел, — штиль стоит уже почти трое суток и, надо думать, когда-нибудь кончится.
— Капитан, — вмешался в разговор Роджер Хинсдейл, — хотелось бы знать, есть ли хоть слабая надежда, что «Стремительный» снимется с якоря сегодня?…
— Повторяю, господа, думаю, что так и случится, поскольку барометр немного падает… однако я не берусь утверждать…
— В таком случае, — сказал Луи Клодьон, — может быть, мы могли бы во второй половине дня сойти на берег?…
— Да!… Да!… — подхватили хором его друзья.
Увы! Но именно с таким решением Гарри Маркел не мог согласиться. Он не желал отпускать на берег никого из пассажиров и команды. Ведь это бы только усугубило и без того сложное положение.
И тут мистер Гораций Паттерсон поддержал просьбу учеников, приведя несколько вполне уместных латинских цитат. Ни он, ни его юные спутники никогда не видели ни Корка, ни Куинстауна… Вчера у них просто не было времени… Говорят, окрестности здесь весьма любопытны… особенно деревня Бларни[77], оттуда и пошло выражение «ирландское бахвальство»… Потом, рассказывают еще про замок, где есть камень, который, как говорят, заставляет навеки забыть Истину всякого, кто коснется его губами…
Естественно, все в один голос поддержали мистера Паттерсона. В какие-нибудь полчаса одна из шлюпок «Стремительного» с двумя гребцами доставила бы их в порт, а вечером привезла обратно.
— Послушайте, капитан, — продолжал мистер Паттерсон, — вы ведь для нас второй после Господа Бога, и мы взываем к вам…
— Охотно согласился бы, — ответил Гарри Маркел весьма суровым тоном, — но не могу… Для нас точно установлена дата отплытия… Как только появится хотя бы намек на ветер и даже как только начнется отлив, я надеюсь покинуть залив Корк.
— Ну так что же, — заметил Луи Клодьон, — раз уж мы не можем пуститься в плавание, то почему бы нам не попытаться выйти из бухты?…
— Мы могли бы бросить якорь у берега, чтобы избежать прилива, — ответил Гарри Маркел, — и тогда, по крайней мере, «Стремительный» мог бы выйти из Фармарской бухты… Но если ветер все же поднимется, как я надеюсь, то в открытом море он будет, безусловно, сильнее, чем в этой закрытой со всех сторон гавани.
Все объяснения выглядели вполне правдоподобно, и, кроме того, последнее слово оставалось за капитаном.
— Я просил бы вас, господа, отказаться от намерения сойти на берег ведь так мы можем пропустить отлив.
— Все ясно, капитан, — подытожил мистер Паттерсон, — мы больше не настаиваем.
Юноши очень скоро примирились с перспективой остаться на судне. К тому же двое из них и не собирались сходить на берег. Это были конечно же Магнус Андерс и Тони Рено. Они были счастливы уже тем, что находились на борту «Стремительного». Оказавшись на судне, они собирались его покинуть не ранее, чем оно придет в один из антильских портов. Видеть, как поднимается ветер, а судно не может сняться с якоря из-за того, что их товарищи разгуливают по Корку или Куинстауну!… А что, если такие длительные отлучки вообще сорвут путешествие?… И что тогда скажет миссис Кетлин Сеймур?… А что подумает о них директор Антильской школы?… А как подведут они своего наставника, вполне согласившегося с приведенными капитаном доводами?…
Итак, вопрос оказался исчерпанным и было решено, что все остаются на борту. Разговор постепенно вновь оживился, и Гарри Маркел не мог остаться в стороне. Речь зашла, естественно, о предстоящем плавании. Роджер Хинсдейл поинтересовался, ходил ли уже «Стремительный» через Атлантику к Антильским островам.
— Нет, сударь, — ответил Маркел. — Наше судно совершило только два плавания в Индийский океан.
— А вы, капитан, — поинтересовался Хьюберт Перкинс, — вы-то знаете Антильские острова?…
— Нет, никогда там не бывал.
— Значит, — заметил мистер Паттерсон, — моряк может вести судно и туда, где он еще не был…
— Как? — воскликнул Тони Рено. — Идти вслепую?…
— Нет, — ответил Гарри Маркел, — напротив, с открытыми глазами, определяясь по месту, сверяясь с картами и определяя направление по приборам…
— И мы все это увидим?… — поинтересовался Магнус Андерс.
— Конечно, но при условии, что мы окажемся в открытом море, а не будем зарастать ракушками в этой луже!
Луи Клодьон и его товарищи наконец смирились. Впрочем, из того, что они будут вынуждены провести весь день на «Стремительном» и не поедут в город, вовсе не следовало, что время будет тянуться мучительно долго. Нет! Им даже в голову не пришло мечтать прогуляться по песчаным отмелям, что Гарри Маркел им бы, безусловно, разрешил, поскольку никакой опасности такая прогулка для него не представляла. Посидеть на банках[78] на полуюте, покачаться в креслах-качалках, погулять по палубе, полазить по марсам и реям — разве этого было недостаточно, чтобы заполнить время после полудня и при этом не скучать ни минуты?…
К тому же, хотя в заливе Корк и царил полный штиль, все же наблюдалось известное оживление. Несмотря на полное отсутствие ветра, движение в порту не прекращалось. Поэтому бинокли юношей и подзорная труба мистера Паттерсона — огромных размеров, не менее двух футов четырех дюймов — неотрывно следили за всем происходящим в порту. Нельзя было упустить из виду ни сновавших в заливе рыбачьих лодок, ни паровых баркасов, обслуживающих побережье, ни буксиров, выводивших парусники в открытое море, ни трансатлантических и других судов, недостатка в коих в заливе Корк никогда не было.
К тому же в пять часов, после обеда, который ни в чем не уступал завтраку и за который Ранья Чог удостоился вполне заслуженных комплиментов от мистера Паттерсона, когда пассажиры вновь поднялись на полуют, Гарри Маркел сообщил им, что с берега задувает небольшой ветер. Поэтому вполне вероятно, что, если бриз продержится хотя бы час, он отдаст команду сниматься с якоря.
Можно себе представить, как была встречена эта новость!
Действительно, облака, появившиеся на северо-востоке, предвещали перемену погоды. Правда, они шли с берега, а не с моря, что было бы лучше. Но тем не менее «Стремительный» сможет сняться с якоря и обогнуть мыс Рочес-Пойнт, а там уже открытое море и возможность лавировать.
— Все наверх! — скомандовал Гарри Маркел. — По местам стоять, с якоря сниматься!
Несколько человек бросились к брашпилю[79], а с ними несколько юношей, вызвавшихся помогать. Между тем паруса были поставлены, а реи крепко закреплены. Затем якорная цепь пошла из воды, и якорь был наконец поднят на кат[80], судно набрало ход и, идя под фоком, кливерами, марселями, брамселями[81] и лиселями[82], обогнуло мыс Фармарской бухты.
И вскоре все вечерние газеты в колонке последних новостей сообщили, что трехмачтовый барк «Стремительный» под командованием капитана Пакстона, имея на борту стипендиатов Антильской школы, вышел в море и взял курс на Антильские острова.
Было около семи утра, когда «Стремительный» вышел из залива Корк, оставив по левому борту высокий мыс Рочес-Пойнт. Песчаный берег графства Корк остался в нескольких милях к западу.
Прежде чем обратить взоры к бескрайним морским просторам, пассажиры долго созерцали наполовину скрытые в тени высокие холмы южного побережья Ирландии. Столпившись на полуюте, с которого на ночь убрали тент, путешественники смотрели на проплывавшие мимо берега, не в силах сдержать чувств, столь естественных для их возраста. Едва ли они сохранили воспоминания о первом плавании, когда их везли с Антильских островов в Европу.
Живое юношеское воображение рисовало перед ними далекое путешествие, которое вновь приведет их в родные края. В их мыслях как в калейдоскопе мелькали магические слова: экскурсии, изыскания, приключения, открытия, — словом, все, что свойственно туристам. Память услужливо подсказывала им массу историй, которые они когда-то читали, особенно в последние дни в Антильской школе. А сколько путешествий они уже совершили мысленно, еще не зная, куда направится «Стремительный»!… Сколько атласов и карт они затерли до дыр, путешествуя по всему свету!…
Можно представить, в каком предгорячечном состоянии находились эти юные головы, переполненные надеждами, желаниями и стремлениями! И даже сейчас, уже зная конечную цель предстоящего путешествия, весьма, кстати, простого, они все еще находились под впечатлением прочитанного. Вместе с великими первооткрывателями совершали они дальние плавания, открывали неведомые земли, водружали флаги своих стран!… Они воображали себя Колумбом в Америке, Васко да Гамой в Индии, Магелланом на Огненной Земле, Жаком Картье[83] в Канаде, Джеймсом Куком[84] на островах Тихого океана, Дюмон-Дюрвилем в Новой Зеландии и Антарктике, Ливингстоном[85] и Стенли[86] в Африке, Уильямом Парри[87] и Джеймсом Россом[88] на пути к Северному полюсу!… Вслед за Шатобрианом[89] они жалели, что земной шар слишком мал, раз его можно объехать, и что в этом мире только пять частей света, а не, скажем, двенадцать!… И хотя «Стремительный» только что снялся с якоря и находился еще в британских водах, наши юные путешественники мысленно были уже далеко-далеко от этих мест!…
С другой стороны, расставаясь с Европой, каждый из них был бы рад послать прощальный привет родной стране: Луи Клодьон и Тони Рено — Франции, Нильс Гарбо и Аксель Викборн — Дании, Альбертус Лейвен — Голландии, Магнус Андерс — Швеции, но, увы, об этом можно было только мечтать.
И только Роджер Хинсдейл, Джон Говард и Хьюберт Перкинс могли бы испытать удовлетворение, послав прощальный привет Ирландии, которая вместе с Великобританией и Шотландией составляет Соединенное Королевство.
А уже начиная с завтрашнего дня, как только судно покинет пролив Святого Георга, они не увидят ни одного материка до того момента, когда «Стремительный» войдет в Карибское море, где каждого из них будет ждать кусочек суши, похожий на тот, что они оставили в Европе.
Впрочем, пройдет еще некоторое время, прежде чем британские берега исчезнут с горизонта.
Действительно, только что поднявшийся ветер позволил «Стремительному» покинуть опостылевшую стоянку в Фармарской бухте. Однако, как путешественники и опасались, этот бриз, дувший с суши, был очень слаб и неустойчив, к тому же он совершенно прекратился, едва судно удалилось на несколько миль в открытое море.
Чтобы выйти из пролива Святого Георга, нужно было повернуть на юго-запад, что, несомненно, и сделал бы капитан Пакстон. Тогда, пройдя всего какую-то сотню миль в открытом море, он наверняка бы поймал попутный ветер. Но это совершенно не вписывалось в планы Гарри Маркела; он собирался направить судно на юг, как только оно выйдет из пролива.
Кроме того, — и это сыграло бы на руку ужасным планам бандита, — такой курс позволил бы ему отойти за ночь как можно дальше от берега, от скопления судов, пережидавших в гавани штиль.
Сейчас же море было абсолютно спокойно. Ни малейшей ряби на его поверхности, ни плеска волн о борта судна. «Стремительный» стоял совершенно неподвижно, словно находился на озере или речке. На борту не ощущалось ни малейшей качки, поскольку судно было надежно защищено сушей. Мистер Паттерсон пребывал в полнейшем восторге от этого покоя, надеясь, что сумеет за короткое время свыкнуться с морем и выработать морскую походку.
Пассажиры стойко переносили бездействие, да и что они могли поделать? Но какое беспокойство и тревогу вызывала близость берегов у Гарри Маркела и его банды! А что, если при входе в пролив Святого Георга «Стремительный» будет поджидать сторожевой катер с приказом досматривать все суда, выходящие из залива Корк?…
К беспокойству примешивался и гнев. Все чаще Гарри Маркел задавался вопросом, а сумеет ли он сдержать недовольство экипажа: у Корти и других пиратов были такие зверские физиономии, что пассажиры в конце концов могли бы просто перепугаться.
Тщетно Джон Карпентер и Маркел старались усмирить негодование своих людей. Их ярость, конечно, не была связана с погодными условиями. Если задержка с отплытием и вызывала у кого-то досаду, то скорее у мистера Паттерсона и его подопечных, поскольку матросы относились к коварству природы с полным равнодушием.
Прохаживаясь по палубе, Гарри Маркел и Джон Карпентер решали, что же делать дальше.
— Послушай, Гарри, — сказал Джон Карпентер, — скоро ночь, разве мы не можем сейчас, находясь в одной-двух милях от берега, сделать то, что нам удалось в Фармарской бухте, когда мы избавились от команды «Стремительного»?… Мне кажется, в заливе Корк это было гораздо рискованней…
— Ты забываешь, Джон, — ответил Гарри Маркел, — что тогда у нас не было другого выхода, нам позарез требовалось раздобыть хоть какое-то судно.
— Ладно, Гарри, но сейчас-то, когда пассажиры улягутся спать, кто нам помешает разделаться с ними?…
— Кто, спрашиваешь, Джон?…
— Ну да, — повторил Карпентер, — они уже на борту… «Стремительный» вышел из залива… Просто не представляю, кто сюда доберется?…
— Думаешь, никто?… — протянул Гарри Маркел. — А как ты считаешь, когда в Куинстауне просемафорят, что парусник задержался с выходом в море из-за штиля, не захочет ли кто-нибудь из друзей пассажиров приехать именно сюда, чтобы попрощаться с юношами в последний раз?… И что произойдет, когда они не обнаружат их на борту?…
— Признайся, Гарри, это же просто невероятно!
Невероятно — скорее всего; и все-таки — возможно! Почему бы, в самом деле, если «Стремительный» все еще будет стоять у береговой черты, нескольким лодкам и не привезти сюда городских зевак?… Было, однако, непохоже, чтобы сподвижники Гарри Маркела вняли весьма разумным доводам, и уже ближайшая ночь могла привести к развязке этой страшной драмы.
Наступал вечер, и его прохлада несколько смягчала изнурительную дневную духоту. После восьми вечера солнце исчезнет за безоблачным горизонтом, унеся с собой все надежды на перемену погоды.
Юноши собрались на полуюте и не торопились спускаться в кают-компанию. Лишь мистер Паттерсон, пожелав питомцам доброй ночи, отправился к себе в каюту и принялся за свой неукоснительно соблюдаемый вечерний туалет. Не спеша раздеваясь, он вешал каждый предмет одежды на заранее отведенное ему на время путешествия место; на голову он водрузил черный шелковый ночной колпак и наконец вытянулся на койке. Его последней мыслью перед тем, как он погрузился в сон, была: «Несравненная миссис Паттерсон! Моя последняя предосторожность принесла ей столько беспокойства!… Но всегда следует поступать благоразумно. Ничего, после моего возвращения все станет на свои места».
Однако, хотя на поверхности моря было так же спокойно, как и в воздухе, судно все время испытывало действие морских течений, причем очень сильных. Поток океанских вод подгонял «Стремительный» к берегу. И Гарри Маркел опасался, что, если он не сумеет удержать судно на месте, его вынесет в открытое море, однако еще более он не желал, чтобы барк отнесло к северу вплоть до Ирландского моря. Но, с другой стороны, если «Стремительный» сядет на мель на прибрежной косе, то, хотя и снять его оттуда будет проще простого, для беглецов сложится весьма опасная ситуация, поскольку полиция наверняка продолжает прочесывать окрестности Куинстауна и Корка!
В поле зрения пассажиров «Стремительного» находилось сейчас не менее сотни судов, в основном парусников, которые так и не смогли добраться до порта. В том положении, в каком они застыли сейчас на рейде, они окажутся и завтра, тем более что большинство из них стояло на якоре, дабы их не снесло ночным приливом.
В десять часов трехмачтовый барк отошел от берега не более чем на полмили. Он немного сдрейфовал к западу до траверза Робертс-Кова.
Гарри Маркел посчитал, что следует немедленно отдать якорь, и вызвал матросов на палубу.
Когда Луи Клодьон, Роджер Хинсдейл и другие услышали голос капитана, они поспешили с полуюта.
— Вы хотите отдать якорь, капитан Пакстон?… — спросил Тони Рено.
— Немедленно, — подтвердил Гарри Маркел. — Волны набирают силу… Мы слишком близко к берегу… боюсь, как бы нам не сесть на мель…
— Так значит, — поинтересовался Роджер Хинсдейл, — на ветер нет надежды?…
— Никакой.
— Это уже начинает надоедать, — заметил Нильс Гарбо.
— В высшей степени.
— Но, возможно, в открытом море будет и ветер?… — предположил Магнус Андерс.
— Потому-то мы и будем начеку, чтобы не упустить его, а зацепимся за грунт только одним якорем, — разъяснил Гарри Маркел.
— В таком случае, предупредите нас, капитан, чтобы мы могли вам помочь сняться с якоря… — попросил Тони Рено.
— Непременно, — пообещал Гарри Маркел.
— О да!… Не сомневайтесь… вас разбудят вовремя!… — иронически заметил Джон Карпентер.
Корабль встал на якорь в четверти мили от берега, что круто выгибался к западу, образуя небольшой мыс.
Как только якорь лег на грунт с левого борта и якорная цепь натянулась, «Стремительный» развернулся кормой к прибрежной полосе.
Едва все закончилось, пассажиры разошлись по каютам и вскоре уже спали сном праведников.
Что предпримет Гарри Маркел теперь?… Уступит ли он требованиям команды?… Станет ли эта ночь свидетельницей новой резни?… Не возобладает ли природная осторожность? Не сочтет ли он нужным подождать более благоприятного стечения обстоятельств?…
Скорее всего, произойдет последнее, поскольку если раньше, находясь в Фармарской бухте, «Стремительный» был как бы на отшибе от остальных кораблей, то сейчас, у входа в пролив Святого Георга, вокруг барка стояло множество судов со спущенными парусами. Большинство из них, подобно «Стремительному», стали на якорь, чтобы их не снесло к берегу. А два-три находились всего лишь в полукабельтове от «Стремительного». Да, в таких условиях сбрасывать пассажиров за борт было бы совсем непросто!… Не было ничего проще, чем застать юношей во сне, но где гарантии, что они не станут сопротивляться, не позовут на помощь и что их крики не долетят до вахтенных с соседних судов?…
С большим трудом Гарри Маркелу все же удалось втолковать это Джону Карпентеру, Корти и всем остальным бандитам, у которых уже чесались руки покончить с юными пассажирами, и те наконец сдались. Но будь сейчас «Стремительный» милях в четырех-пяти от берега, можно не сомневаться, что эта ночь стала бы последней для мистера Горация Паттерсона и его подопечных.
На следующий день в пять утра Луи Клодьон, Роджер Хинсдейл и их товарищи были уже на ногах и находились на полуюте, тогда как более спокойный, уравновешенный и терпеливый мистер Паттерсон досматривал сны в своей каюте.
Ни Гарри Маркел, ни боцман еще не встали. Накануне их разговор затянулся далеко за полночь. Они все еще дожидались бриза, но, увы, ни малейших признаков ветра ни с суши, ни с моря не было. Если бы только ветер смог наполнить хотя бы верхние паруса, они, не задумываясь, снялись бы с якоря, предприняв все усилия, чтобы не разбудить спящих пассажиров, и ускользнули бы от окружавшей их флотилии. Но к четырем часам утра, когда прилив начал уже спадать и вот-вот должен был начаться отлив, Гарри Маркел и Карпентер потеряли всякую надежду вырваться из плена Робертс-Кова. Только тогда они разошлись по своим каютам, одна из которых находилась под полуютом, а другая — около кубрика, чтобы отдохнуть несколько часов.
На корме юноши заметили только Корти, двое других матросов несли вахту на носу.
Они задали единственный вопрос, что так вертелся на языке у всех:
— Как погода?…
— Прекрасная.
— А ветер?…
— Даже свечу и ту не задует!…
Солнце уже показалось на горизонте в облаках пара, поднимавшегося над проливом Святого Георга. Ночной туман почти сразу же рассеялся, и море засверкало под первыми лучами утреннего светила.
В семь утра Гарри Маркел, открыв дверь каюты, столкнулся нос к носу с мистером Паттерсоном, появившимся из-за соседней двери. Ментор рассыпался в многословных пожеланиях доброго утра, получив в ответ лишь кивок головой.
Наставник поднялся на полуют, где нашел свою команду в полном составе.
— Ну так как, юные лауреаты, — продекламировал он, — полагаю, сегодня мы наконец отправимся бороздить необъятные морские просторы?…
— Боюсь, как бы нам не потерять и сегодняшний день, мистер Паттерсон… — ответил Роджер Хинсдейл, указывая на водную гладь, едва подернутую легкой зыбью.
— Тогда вечером мне придется воскликнуть, подобно Титу: «Diem perdidi»[90].
— Конечно, — заметил Луи Клодьон, — только Тит сказал так потому, что не сделал ничего хорошего, а мы — поскольку не сможем сняться с якоря.
В этот момент беседу Гарри Маркела и Джона Карпентера, стоявших на носу, прервал Корти, предупредивший их шепотом:
— Будьте осторожны…
— Что случилось?… — забеспокоился боцман.
— Посмотрите… но не подавайте виду, — зашипел Корти, указывая на скалистый участок берега.
По гребню двигалась группа человек в двадцать, внимательно прочесывая всю местность и изредка поглядывая то в сторону суши, то в сторону моря.
— Полицейские… — сказал Корти.
— Да, — согласился Гарри Маркел.
— И я догадываюсь, кого они здесь ищут, — добавил боцман.
— Всем в кубрик! — приказал Гарри Маркел.
Сгрудившиеся на баке матросы мгновенно спустились вниз.
Гарри Маркел, Джон Карпентер и Корти остались на палубе, прислонившись к левому борту, так чтобы их нельзя было заметить с берега, и продолжали наблюдать за полицейскими.
Это действительно была группа констеблей, направленная на поиски беглецов. После проверки всех злачных мест в порту и городе полицейские начали обследовать прибрежную зону, и, казалось, именно «Стремительный» чем-то привлек их пристальное внимание.
Но сама мысль о том, что стражи порядка могли предположить, будто Гарри Маркел со своей бандой мог укрыться на борту трехмачтового барка, захваченного ими накануне в Фармарской бухте, казалась невероятной. Перед Робертс-Ковом скопилось столько кораблей, что досмотреть все было просто невозможно, правда, речь могла идти только о судах, покинувших залив Корк этой ночью, а полицейские должны были знать, что «Стремительный» был одним из них.
Все дело заключалось в том, спустятся ли они на берег, чтобы взять рыбачью лодку и отправиться на ней к судну.
Можно представить, в каком смятении и тревоге пребывали Гарри Маркел и его сообщники от подобного предположения.
К тому же и пассажиры заметили группу полицейских, распознав их по форменной одежде. Было очевидно, что констебли не просто вышли на утреннюю прогулку. Они, несомненно, кого-то разыскивали в окрестностях Куинстауна и Корка, а теперь обследовали прибрежную полосу. Возможно, они намеревались перехватить партию контрабандных товаров…
— Да ведь это… констебли, — поделился своим открытием Аксель Викборн.
— И притом вооруженные револьверами… — добавил Хьюберт Перкинс, рассмотрев группу в бинокль.
Однако расстояние между судном и берегом не превышало двухсот туазов, так что если с судна было все хорошо видно, то и с берега можно было разглядеть все, что творилось на борту.
Именно это обстоятельство и вызывало столько опасений у Гарри Маркела, который чувствовал бы себя в полной безопасности, находись судно хотя бы в четверти мили от берега[91]. В подзорную трубу командир отряда полицейских мог легко опознать беглецов, и, чем бы все кончилось, было совершенно ясно. «Стремительный» был лишен хода, а начавшийся прилив пригнал бы его к берегу. Что касается идеи сесть в одну из шлюпок и высадиться где-нибудь на побережье, то Гарри Маркел и его сообщники ее отвергли. Поэтому, рассредоточившись по всему судну, одни — в кубрике, другие — на полуюте, пираты старались не навлечь на себя подозрений пассажиров.
Но, с другой стороны, разве могли невинные подростки предполагать, что оказались во власти беглецов из куинстаунской тюрьмы?…
Поэтому Тони Рено, смеясь, объявил, что и речи не могло идти о каких-то поисках.
— Этих отважных констеблей послали сюда, чтобы проверить, снялся ли «Стремительный» с якоря, и сообщить об этом нашим родственникам.
— Ты что, шутишь?… — спросил Джон Говард, принявший слова приятеля всерьез.
— Да нет же, Джон, конечно нет!… Пойдем спросим у капитана Пакстона.
Все спустились на палубу, чтобы перейти на нос.
Гарри Маркел, Джон Карпентер и Корти с некоторым беспокойством смотрели на приближавшихся юношей. Как и какой причиной объяснить им приказ оставаться на полуюте?… И чем мотивировать отказ отвечать на вопросы?…
Первым начал Луи Клодьон:
— Видите этих людей на скалах, капитан Пакстон?…
— Да, — ответил Гарри Маркел, — но ума не приложу, что они здесь делают…
— Возможно, они наблюдают за «Стремительным»?… — предположил Альбертус Лейвен.
— Не больше, чем за остальными судами… — отрезал Джон Карпентер.
— Но ведь это констебли?… — не унимался Роджер Хинсдейл.
— Вполне вероятно, — коротко бросил Гарри Маркел.
— А вдруг они разыскивают преступников?… — добавил Луи Клодьон.
— Преступников?… — переспросил боцман.
— Конечно же, — продолжал Луи Клодьон. — Разве вы не слышали, что пираты с «Галифакса», пойманные в Тихом океане и привезенные в Англию, где их должны были судить, бежали из куинстаунской тюрьмы?…
— Первый раз об этом слышим, — объявил Джон Карпентер самым естественным, совершенно безразличным тоном.
— Однако, — заметил Хьюберт Перкинс, — позавчера, когда мы высаживались с пакетбота, на берегу только об этом и говорили…
— Возможно, но ни позавчера, ни вчера мы не покидали судна, поэтому откуда же нам знать об этом…
— Но вы, несомненно, должны были слышать, что экипаж «Галифакса» привезли в Европу?… — настаивал Луи Клодьон.
— В самом деле, — ответил Джон Карпентер, не хотевший выглядеть более неосведомленным, чем требовалось. — Мы вроде что-то такое слышали, но не знали, что им удалось сбежать из тюрьмы…
— И произошло это как раз накануне того дня, когда бандитов должны были судить… — вставил Роджер Хинсдейл.
— А затем и вынести им приговор!… — воскликнул Тони Рено. — Будем надеяться, что полиция сумеет напасть на их след…
— И надо думать, — добавил Луи Клодьон, — пираты не уйдут от возмездия, которого они заслуживают за страшные злодеяния…
— Будем надеяться, — коротко бросил Гарри Маркел.
Вскоре, однако, все опасения, что держали в постоянном напряжении Гарри Маркела и его сообщников, исчезли. После пятнадцатиминутной остановки на вершине скалы полицейские направились вдоль гребня в юго-западном направлении и скрылись из виду. И только тогда, сделав глубокий вдох, Корти прошептал:
— Уф! Наконец-то я могу вздохнуть свободно!…
— Да уж! — согласился Джон Карпентер. — Но полицейские-то ушли, а вот где этот чертов ветер!… Если он не появится до вечера, то ночью придется все равно во что бы то ни стало сматываться из гавани…
— Ведь мы смоемся, верно, Гарри?… — спросил Корти. — Наши шлюпки возьмут «Стремительный» на буксир… Пассажиры не откажутся сесть на весла…
— Конечно, — подтвердил боцман, — а когда отлив отнесет нас мили на три-четыре от берега, там-то уж нам будет поспокойней, чем здесь…
— И уж тогда, — заключил Корти, — мы сможем сделать все остальное…
Перегнувшись через леерное ограждение[92], юные пассажиры вглядывались в горизонт, насколько хватало глаз. С каким нетерпением ожидали они, когда же судно наконец покинет якорную стоянку и земля растает вдали!
Между тем в небе появились предвестники изменения погоды. На востоке возникли редкие облака, вселявшие надежду на то, что еще до наступления сумерек с берега задует ветер. Им-то уж обязательно надо воспользоваться, даже если это будет настоящий шквал, грозящий увлечь за собой «Стремительный» миль за двадцать от берега, в открытый Атлантический океан.
Но сбудутся ли надежды?… Не растают ли облака с последними лучами солнца?… И сможет ли тогда Гарри Маркел воспользоваться шлюпками, чтобы вывести «Стремительный» в открытое море?…
Тем временем из-под навеса полуюта молодые люди внимательно наблюдали за всем происходящим у входа в пролив Святого Георга. Там были не только пароходы, сновавшие в обоих направлениях, одни — в Атлантический океан, другие — в прибрежные районы Ирландии, но и немало парусников, которых тащили за собой портовые буксиры.
О, если бы только Гарри Маркел осмелился, он подозвал бы один из них, договорился, чтобы его вывели в открытое море, и не постоял бы за ценой…
Тони Рено как раз и предложил этот способ. Ведь если выйти из пролива в открытое море миль на пять-шесть, разве там нельзя будет поймать хороший ветер?…
Но Гарри Маркел ответил на это таким категорическим и сухим «нет», что о возражении не могло быть и речи. В конце концов капитан знает, что надо делать, и не нуждается ни в чьих советах.
Действительно, как бы Гарри Маркелу и его шайке ни хотелось оказаться подальше от столь опасного берега, они никогда бы не согласились воспользоваться буксиром. Что произойдет, если капитан буксира, будучи знакомым с капитаном Пакстоном или с кем-то еще из его команды, не обнаружит их на борту?… Нет, уж лучше подождать!
К трем часам пополудни на юго-западе появились густые клубы дыма. До чего же интересно наблюдать за пароходом, возвестившим о своем приближении таким образом!
Пароход шел с большой скоростью. Уже через полчаса стало ясно, что это военное судно, направлявшееся в Ла-Манш.
Все бинокли были нацелены в ту сторону. Тони Рено спорил с друзьями, кто первым определит национальную принадлежность судна.
Первым оказался Луи Клодьон, которому повезло, и, едва разглядев вымпел, развевавшийся на клотике мачты, он крикнул:
— Это французский корабль, под государственным флагом…
— Если это французский корабль, — воскликнул Тони Рено, — то мы поприветствуем его, когда он будет проходить мимо!
И он отправился просить у Гарри Маркела разрешения воздать честь Франции в лице одного из ее военных кораблей.
Не имея причин для отказа, Гарри Маркел согласился и даже добавил, что на приветствие «Стремительного» безусловно ответят. Разве это не в обычаях всех моряков?…
Это был броненосец второго класса водоизмещением в семь-восемь тысяч тонн. На корме развевался трехцветный флаг. Корабль быстро шел вперед, разрезая форштевнем гладь моря и оставляя позади себя длинный ровный след, что объяснялось совершенством обводов корпуса.
В тот момент, когда крейсер проходил перед «Стремительным», в бинокль можно было разобрать его название.
Это был «Жемап», один из лучших кораблей французского военного флота.
Луи Клодьон и Тони Рено стояли на полуюте, у фала[93] гафеля[94]бизань-мачты. Когда «Жемап» оказался не более чем в четверти мили от «Стремительного», они потянули за фал и трижды отсалютовали британским флагом с криками «Да здравствует Франция!». Все: англичане, датчане, голландцы — подхватили приветственный возглас, тогда как флаг «Жемапа» трижды опускался и поднимался на мачте.
Час спустя те же почести были оказаны британскому флагу, когда мимо проходило трансатлантическое судно.
Это был «Лондон», курсировавший между Ливерпулем и Нью-Йорком. Как обычно, он доставлял почту в Куинстаун, что давало выигрыш во времени в полдня по сравнению с доставкой пакетботами.
«Лондон» приветствовал «Стремительный», флаг которого был поднят Джоном Говардом и Хьюбертом Перкинсом под крики «ура» всех пассажиров.
Часам к пяти стало заметно, что облака на северо-востоке сгущаются и накапливаются на холмах в глубине залива Корк. В предыдущие дни в эти же часы ничего подобного не наблюдалось. Если сегодня солнце уйдет за чистый горизонт, то завтра оно взойдет в плотных сгущениях тумана.
Между тем Гарри Маркел и Джон Карпентер беседовали на носу судна. Из осторожности они не появлялись на полуюте, где их могли заметить и даже опознать со стороны побережья, окаймленного мрачными утесами.
— А ведь там есть ветер!… — заметил боцман, указывая на мыс Рочес-Пойнт.
— Похоже на то… — отозвался Гарри Маркел.
— Ну что ж, лишь бы он задул, а уж мы не упустим и малейшего дуновения… капитан Пакстон… да-да, капитан Пакстон!… А стоит ли мне привыкать так называть тебя?… Ведь это всего-то на несколько часов, не так ли?… Завтра… нет, сегодня же ночью ты окончательно станешь капитаном Маркелом, капитаном… Да, кстати, надо бы дать нашему кораблю другое название!… Ведь не можем же мы бороздить Тихий океан на судне со старым названием — «Стремительный»!…
Дав собеседнику высказаться, Гарри Маркел коротко спросил:
— К отплытию все готово?…
— Все, капитан Пакстон, — ответил боцман. — Осталось лишь сняться с якоря да поднять паруса. Для судна с таким изящным носом и поднятой кормой нужен совсем слабый ветер, чтобы покинуть гавань…
— Да, — заметил Гарри Маркел, — если сегодня к вечеру мы не окажемся милях в пяти-шести к югу от Робертс-Кова, я буду очень удивлен…
— Хм, а я так буду скорее уязвлен! — заметил Джон Карпентер. — Смотри-ка, к тебе идут двое наших пассажиров, чтобы поговорить…
— О чем бы это?… — недовольно пробормотал Гарри Маркел.
Магнус Андерс и Тони Рено — два юнги, как прозвали их товарищи, — спустились с полуюта и направились на бак[95], где беседовали Гарри Маркел и Джон Карпентер.
Разговор начал Тони Рено:
— Капитан Пакстон, мои товарищи просили нас, Магнуса и меня, спросить у вас, есть ли надежда на перемену погоды…
— Несомненно, — ответил Гарри Маркел.
— Так, значит, «Стремительный» сможет сняться с якоря сегодня вечером?… — уточнил Магнус Андерс.
— Вполне возможно, как раз об этом мы с боцманом и говорили.
— Но ведь это случится, — продолжал Тони Рено, — только вечером?…
— Вероятно, — подтвердил Гарри Маркел. — Облака поднимаются слишком медленно, и если ветер и появится, то не раньше чем через два-три часа…
— Мы заметили, — сказал Тони Рено, — что облака совершенно без разрывов и, по-видимому, полностью закроют горизонт… Наверное, именно это, капитан, и позволяет вам считать, что погода изменится?…
Гарри Маркел утвердительно кивнул головой, а боцман добавил:
— Да, юные господа, думаю, уж на этот раз мы ветер поймаем!… И он будет попутным, раз понесет нас к западу!… Немного терпения, и «Стремительный» покинет наконец берега Ирландии!… А вы тем временем могли бы пообедать, Ранья Чог уже наизнанку вывернулся ради вашего последнего обеда… последнего в виду земли, конечно, я хотел сказать!…
Гарри Маркел нахмурил брови, прекрасно понимая чудовищные намеки Карпентера, но прервать болтовню бандита, проникнутую шутливой жестокостью, или жестокой шутливостью, если угодно, было далеко не просто.
— Прекрасно, — сказал Магнус Андерс, — мы сядем за стол, как только обед будет готов…
— А если вы начнете сниматься с якоря прежде, чем обед будет закончен, — не преминул добавить Тони Рено, — то не стесняйтесь нас потревожить! Мы хотим быть на своих местах при отплытии.
Договорившись обо всем, оба юноши вернулись на полуют, где и продолжали общую беседу, пока матрос по имени Вага не пришел сказать, что обед уже на столе.
Этого матроса Гарри Маркел поставил на обслуживание помещений полуюта. Он отвечал за порядок в кают-компании и каютах пассажиров, словом, стал стюардом[96]. Было ему лет тридцать пять, причем природа явно подшутила, наделив пирата открытой, добродушной физиономией и симпатичной улыбкой; на самом же деле это был негодяй почище многих своих приятелей. В его угодливости угадывалось коварство, и он никогда не смотрел людям прямо в глаза. Увы, но эти детали ускользнули от юных пассажиров, слишком неопытных, чтобы распознать признаки испорченности человеческой натуры.
Разумеется, Вага просто покорил мистера Паттерсона, если и не столь юного, как его подопечные, то столь же неопытного в определении человеческого характера.
Естественно, аккуратность, тщательность и услужливость, проявляемые Вагой при обслуживании пассажиров, а также усердие при исполнении обязанностей не могли не понравиться столь наивному человеку, каким был почтенный эконом Антильской школы. Гарри Маркел не ошибся, сделав Вагу корабельным стюардом. Вряд ли кто-нибудь сумел бы исполнить эту роль лучше него. Сыграй он ее до конца путешествия, и мистер Гораций Паттерсон так и остался бы в полном неведении. Однако было уже ясно, что все закончится через несколько часов.
Итак, достопочтенный ментор был в полном восторге от своего стюарда. Он показал ему, где лежат туалетные принадлежности и где висит одежда. Обожатель латыни был уверен, что если в плаванье с ним случится приступ морской болезни (что было маловероятно, поскольку он уже прошел испытание при переезде из Бристоля в Куинстаун), то уж кто-кто, а Вага-то ему непременно поможет. Поэтому он уже намекнул стюарду, что выделит ему весьма приличное вознаграждение из сумм, предназначенных для путешествия, в знак признательности за старание и усердие, состоящее в предупреждении малейших его, господина Паттерсона, желаний.
В тот же день, беседуя с Вагой и интересуясь всем, что касалось «Стремительного» и его команды, мистер Паттерсон завел речь о Гарри Маркеле. Он находил «командира» — именно так величал ментор Маркела — немного сдержанным, скрытным и вообще малообщительным.
— Верно подмечено, мистер Паттерсон, — ответил Вага, — все, что вы перечислили, чрезвычайно важно для моряка… Капитан Пакстон с головой ушел в работу… Он сознает, какая на него возложена ответственность, и только и думает о том, как бы получше выполнить свои обязанности. Вот когда «Стремительный» попадет в шторм, тогда-то вы и увидите капитана в деле!… Это один из самых искусных мореплавателей нашего торгового флота, и он вполне способен командовать военным кораблем, ничуть не хуже, чем его светлость первый лорд Адмиралтейства…[97]
— Прекрасная репутация, которой он пользуется по праву, Вага, — ответил мистер Горацио Паттерсон. — Именно так нам его и рекомендовали. Когда «Стремительный» был предоставлен в наше распоряжение великодушной миссис Кетлин Сеймур, мы узнали истинную цену капитану Пакстону, этому «Deus»[98], я не хочу сказать «Deus ex machinae»[99], а скорее «Deus machinae»[100], богу чудесной машины, которую представляет собой это судно, вполне способное противостоять всем ужасам морской стихии!
Особо замечательно в отношениях любопытной пары было то, что стюард делал вид, будто все понимает, даже когда мистеру Горацию Паттерсону случалось переходить на латынь. Поэтому мистер Паттерсон не уставал расточать похвалы в адрес Ваги, а причин усомниться в его достоинствах у юношей, естественно, не было.
Обед прошел так же весело, как и завтрак, и, следует признать, сервирован он был отменно. Конечно же дело не обошлось без новых похвал Ранье Чогу, сформулированных мистером Паттерсоном в самых восторженных выражениях, пестревших латинскими (ну конечно же!) словами, вроде potus (напиток) и cibus (еда).
Несмотря на мудрые сентенции достопочтенного эконома, Тони Рено, снедаемый нетерпением, частенько покидал кают-компанию, чтобы посмотреть, что же происходит на палубе, где толпились матросы. Первый раз — чтобы убедиться, что ветер дует в нужном направлении, во второй — дабы узнать, стихает ли он или, наоборот, набирает силу, в третий — посмотреть, не начаты ли приготовления к отплытию, в четвертый — напомнить капитану Пакстону о его обещании предупредить юношей, когда понадобится их помощь вращать кабестан.
Излишне говорить, что Тони неизменно приносил добрые вести своим столь же нетерпеливым товарищам. Отплытие «Стремительного» произойдет без задержки, но не ранее половины восьмого, когда начнется отлив, ибо он поможет судну выйти в открытое море.
Таким образом пассажиры имели возможность спокойно, не давясь, покончить с обедом, что чрезвычайно обрадовало мистера Паттерсона, ибо, заботясь о состоянии своего желудка не менее, чем о делах вверенной ему школы, он привык совершать трапезу не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой, вкушая пищу крошечными кусочками и запивая ее маленькими же глоточками, тщательно пережевывая еду, прежде чем дать ей возможность пройти в мускульно-мембранный канал зева.
Недаром же он частенько поучал своих учеников: «Самую первую работу совершает рот… Во рту есть зубы, предназначенные для пережевывания, а в желудке их нет… Во рту пища измельчается, в желудке переваривается, и вся система жизнеобеспечения дает превосходные результаты!»
Восхитительная мысль, и мистер Паттерсон сожалел только об одном: ни у Горация, ни у Вергилия или другого поэта Древнего Рима не было и намека на сей афоризм, увековеченный в стихах!
Вот так проходил обед на последней стоянке «Стремительного», причем Вага был избавлен от необходимости ставить специальный стол, используемый при качке.
За десертом Роджер Хинсдейл поднял тост за капитана Пакстона, выразив сожаление, что тот не может присутствовать на обеде в кают-компании. А Нильс Гарбо выразил пожелание, чтобы во время плавания никто не страдал отсутствием аппетита…
— А почему, собственно, он должен у нас пропасть?… — удивился мистер Паттерсон, несколько оживившийся после стакана портвейна. — Разве его не будет возбуждать соленый океанский ветер?
— Однако, — заметил Тони Рено, поглядывая на него с иронией, — а как же морская болезнь?…
— Пф! — фыркнул Джон Говард. — Ну стошнит пару раз, и все дела.
— Кстати, — заметил Альбертус Лейвен, — пока никто не знает, как лучше ее превозмочь — с полным желудком или пустым.
— Лучше с полным, — безапелляционно заявил Хьюберт Перкинс.
— С пустым… — не терпящим возражения тоном объявил Аксель Викборн.
— Мои юные друзья, — вмешался в разговор мистер Паттерсон, — поверьте моему богатому опыту, самое лучшее — это приспособиться к качке судна… Ведь смогли же мы перенести переезд из Бристоля в Куинстаун, поэтому я считаю, что больше нам бояться нечего!… Все дело в том, чтобы привыкнуть, а ведь недаром говорят, что привычка — вторая натура!
Устами этого несравненного мужа говорило само благоразумие. После чего почтенный ментор продолжал:
— Друзья мои, я бы хотел привести пример, подтверждающий мою мысль…
— Слушаем… слушаем!… — закричали все хором.
— Итак, вот вам факты, — начал мистер Паттерсон, откинув голову назад. — Один ученый ихтиолог, имя которого вылетело у меня из головы, для изучения эффекта привыкания поставил чрезвычайно убедительный опыт на рыбах. В садке у него жил карп, который вел совершенно беззаботное существование. Однажды у ученого возникла идея попробовать приучить карпа жить вне его родной стихии. Он стал вытаскивать его из садка, сначала на несколько секунд, потом минут, затем часов, дней, пока наконец сообразительная рыба не приспособилась дышать воздухом, не нуждаясь в воде…
— Но это просто невероятно!… — воскликнул Магнус Андерс.
— И тем не менее это факт, — утверждал мистер Паттерсон, — причем научно доказанный.
— Но тогда, — недоверчиво заметил Луи Клодьон, — человек когда-нибудь сможет жить в воде?…
— Это весьма и весьма вероятно, мой дорогой Луи.
— А нельзя ли узнать, — поинтересовался Тони Рено, — что же случилось потом с этим замечательным карпом?… Он по-прежнему жив и здоров?…
— Увы, он умер, сослужив великую службу науке, — подытожил мистер Паттерсон, — причем умер в результате несчастного случая, вот что самое любопытное… В один прекрасный день он по неосторожности упал в садок и, представьте себе… утонул… Не случись этого, он бы жил себе припеваючи лет сто, как и все ему подобные…
В этом момент прозвучала команда:
— Все наверх!
Гарри Маркел прервал ментора в тот самый момент, когда крики «ура» заключили его правдивую историю. Никто из пассажиров не отказал себе в удовольствии присутствовать при снятии с якоря.
Наверху уже дул вполне приличный бриз с норд-оста.
У кабестана стояли четверо матросов, и пассажиры заняли свои места. Джон Карпентер и еще несколько матросов ставили марсели, брамсели, нижние паруса, готовясь поднять, установить и закрепить реи, как только судно ляжет на нужный галс.
— Поднять якорь! — скомандовал через минуту Гарри Маркел.
Еще несколько оборотов кабестана, и якорь достиг кат-балки и был закреплен.
— Паруса закрепить, — скомандовал Гарри Маркел. — Курс зюйд-вест!
Набрав скорость, «Стремительный» начал удаляться от Робертс-Кова, а юноши с криками «ура» поднимали британский флаг.
Мистер Паттерсон стоял в этот момент рядом с Гарри Маркелом у нактоуза. Возвестив, что великое плавание наконец-то началось, он добавил:
— Великое и весьма прибыльное, капитан Пакстон! Благодаря королевской щедрости миссис Кетлин Сеймур каждому из нас при отплытии с Барбадоса обещано по семьсот фунтов!
Гарри Маркел, впервые услышавший об этом, бросил весьма выразительный взгляд на мистера Паттерсона и отошел, не сказав ни слова.
Было половина девятого, и пассажиры могли видеть огни Кинсейла[101] и маяк Клонакилти-Бэй[102].
В этот момент Джон Карпентер подошел к Гарри Маркелу и прошептал:
— Итак, сегодня ночью?…
— Ни этой и ни одной из следующих!… — отрезал Гарри Маркел. — На обратном пути каждый из наших пассажиров будет стоить на семьсот фунтов больше!
На следующий день солнце, этот «пунктуальнейший фактотум вселенной»[103], по выражению Чарлза Диккенса, появилось на горизонте, очищенном легким бризом от облаков. «Стремительный» был уже в открытом море, вне видимости земли.
Итак, Гарри Маркел решил отложить осуществление своих преступных планов.
В конечном счете для него не было ничего проще, чем выдавать себя за капитана Пакстона, поскольку никто не знал его в лицо, а на борту не осталось никого из старой команды. Освободившись от мистера Паттерсона и его подопечных, Гарри Маркел мог уже ничего не опасаться, и «Стремительный» имел возможность беспрепятственно достичь Тихого океана. Но случаю было угодно, чтобы планы дерзкого и коварного злоумышленника круто изменились. Сейчас перед ним стояла уже другая задача: привести трехмачтовый барк к цели, совершить плавание в водах Антильского архипелага, дождаться момента, когда юные пассажиры получат на Барбадосе обещанную награду, которая существенно увеличит уже выданную стипендию, и только после этого отправить их кормить рыб.
Однако здесь таилась и серьезная опасность, на что указывали некоторые пираты, в том числе и Корти, хотя материальные соображения были им далеко не безразличны. Действительно, разве не могло случиться так, утверждали они, что кое-кто, пусть даже один человек, знал на Антильских островах капитана Пакстона в лицо?… Правда, можно было бы сказать, что перед отплытием команда «Стремительного» была полностью заменена, но все же…
— Пусть так, — рассуждал Корти, — скажем, заменили пару матросов… Но как быть с капитаном Пакстоном?… Как объяснить его отсутствие?…
— Это было бы действительно невозможно, — ответил Гарри Маркел, — но, к счастью, просматривая бумаги Пакстона, я убедился, что он никогда не плавал в Вест-Индию ни на «Стремительном», ни на каком другом судне… Так что можно предположить, что там его никто не знал. Согласен, определенный риск есть, но ради тех денег, что миссис Кетлин Сеймур обещала стипендиатам, думаю, игра стоит свеч!
— Согласен с Гарри, — поддержал его Джон Карпентер. — Стоит рискнуть!… Главное было — выбраться из Куинстауна, и вот мы уже в тридцати милях от порта… Что же касается обещанной этим юным джентльменам награды, то…
— Каждый из нас получит свою долю сполна, — ухмыльнулся Гарри Маркел. — Ведь их, как и нас, десять.
— Точно, — подтвердил боцман, — а если к этому добавить и стоимость судна, то получится совсем неплохое дельце!… И я берусь втолковать все это нашим…
— Дойдет до них или нет, это ничего не меняет! — рявкнул Гарри Маркел. — Все решено! Пусть лучше каждый следит за тем, чтобы не попасть впросак и ничем не выдать себя. Уж я за этим прослежу! Повторяю: ни словом, ни делом!
В конце концов Корти согласился с доводами Маркела, и при мысли о том, какой куш можно сорвать на этом деле, все его страхи улетучились как дым. К тому же, как и говорил Джон Карпентер, бывшие узники Куинстауна находились теперь вне пределов досягаемости полиции, и в открытом море они могли не бояться преследований.
Короче говоря, план Гарри Маркела. как ни дерзок он был, получил одобрение пиратов, и теперь все должно было идти своим чередом.
Утром Гарри Маркел решил еще раз прочитать судовые документы и, в частности, те бумаги капитана Пакстона, где говорилось о маршруте плавания на Антильские острова.
Конечно, со всех точек зрения пираты предпочли бы отправиться прямо на Барбадос, где путешественников ожидала миссис Кетлин Сеймур и полагавшаяся им награда. Тогда, вместо того чтобы объезжать один за другим чертовы острова, Гарри мог бы, покинув Барбадос, выйти в открытое море… В первую же ночь пассажиры будут выброшены за борт, а «Стремительный» направится на юго-восток, чтобы обогнуть мыс Доброй Надежды.
Но миссис Кетлин Сеймур сама разработала маршрут, которому надлежало следовать неукоснительно. Он был известен мистеру Горацию Паттерсону и его спутникам, а поэтому и Гарри Маркелу необходимо было с ним ознакомиться.
Маршрут был составлен весьма продуманно: «Стремительному» надлежало подойти к Антильским островам с севера и следовать вдоль гряды Наветренных островов на юг.
Первая остановка намечалась на острове Сент-Томас, вторая — на острове Санта-Крус, где Нильс Гарбо и Аксель Викборн могли познакомиться с датскими владениями в этой части света.
Третья остановка — остров Сен-Мартен, находившийся в совместном владении Голландии и Франции, родина Альбертуса Лейвена.
Четвертая стоянка — остров Сен-Бартельми, единственное шведское владение в Антильском архипелаге, родина Магнуса Андерса.
Во время пятой стоянки Хьюберт Перкинс собирался побывать на английском острове Антигуа, а во время шестой Луи Клодьон — на принадлежащем Франции острове Гваделупа.
Затем «Стремительный» должен был отправиться дальше, высадив Джона Говарда на английском острове Доминика, Тони Рено — на французском острове Мартиника и Роджера Хинсдейла на острове Сент-Люсия.
И лишь после девяти остановок капитану Пакстону надлежало взять курс на английский остров Барбадос, где и жила миссис Кетлин Сеймур. Там должно было состояться представление мистером Горацием Паттерсоном девяти лауреатов Антильской школы их покровительнице, которой юноши намеревались выразить признательность за доброту и щедрость. Только после этого «Стремительный» мог взять курс на Европу.
Такова была программа, которой должен был неукоснительно следовать капитан «Стремительного» и с которой, естественно, не мог не считаться и Гарри Маркел. В интересах самих же злоумышленников было не вносить в сей план никаких изменений. Ведь замыслы Гарри Маркела могли осуществиться только при одном-единственном условии, что капитана Пакстона на Антильских островах не знала ни одна живая душа (что было более чем вероятно) и что никто не заподозрит, что «Стремительный» попал в руки пиратов с «Галифакса».
Что же касается самого перехода через Атлантику, то на хорошем судне, да еще в это время года, когда в тропических широтах господствуют пассаты[104], он должен был, безусловно, проходить в самых благоприятных условиях.
Покинув британские воды, Гарри Маркел, вместо того чтобы направиться на юго-восток, как он намеревался при первоначальном плане, взял курс на юго-запад. Ведь согласно этому варианту «Стремительный» должен был пересечь Индийский океан, чтобы побыстрее оказаться в Тихом. Теперь же ему предстояло добраться до прибрежных районов Антильских островов, миновав тропик Рака примерно на семидесятом градусе западной долготы. Поэтому, поставив все паруса, даже бом-брамсели[105], топсели и лисели, трехмачтовый барк шел правым галсом[106] под напором свежего бриза, позволявшего ему делать одиннадцать миль в час.
При таком ходе никто, разумеется, не страдал морской болезнью. Накренившись на левый борт и испытывая едва заметную бортовую качку, «Стремительный» скользил по гребням небольших волн так легко и изящно, что килевая качка почти не ощущалась.
Однако после полудня мистер Паттерсон ощутил легкое недомогание. Правда, благодаря заботам миссис Паттерсон и согласно известной прописи Вергала[107] в его чемодане находились различные снадобья, которые, если верить мнению самых осведомленных лиц, могли с успехом побороть недуг, именуемый морской болезнью, или по-ученому «пеладалгией».
Кроме того, в течение последней недели, проведенной в Антильской школе, предусмотрительный эконом не забывал прибегать к различным весьма эффективным слабительным средствам, дабы достойно противостоять коварным проделкам Нептуна. Он слышал, что эффективность сих профилактических мер якобы подтверждена большим практическим опытом, и, естественно, будущий пассажир «Стремительного» не мог не взять их на вооружение. И наконец, им была принята и еще одна мера, на этот раз гораздо более приятная: перед отплытием из Куинстауна, имея в виду предстоящее плавание, мистер Паттерсон весьма плотно позавтракал в компании юных спутников, неоднократно поднимавших в его честь бокалы и произнесших множество заздравных тостов.
Вообще-то мистер Паттерсон уже знал, что самым спокойным местом на судне, где качка менее всего заметна, является его средняя часть. Килевая и бортовая качка наиболее ощутима на носу и корме. Поэтому с первых же часов плавания ментор подумывал о том, чтобы поселиться на полуюте. Приятно было смотреть, как он прогуливался там, широко расставив ноги как заправский моряк, дабы лучше сохранить равновесие, и советовал своим спутникам следовать его примеру. Но, похоже, они не вняли его советам, столь неподходящим им ни по возрасту, ни по темпераменту.
В этот день мистер Гораций Паттерсон не проявил во время завтрака свойственного ему аппетита, хотя судовой кок приготовил несколько блюд, и как всегда отменно. После десерта, не испытывая ни малейшего желания поразмяться, он уселся на одну из скамеек на полуюте, поглядывая на Луи Клодьона и его друзей, разгуливавших поблизости. После обеда, к которому мистер Паттерсон едва притронулся, Вага проводил его в каюту и уложил на койку, — голова ментора была слегка приподнята, а глаза прикрыты, как перед сном.
На следующий день мистер Паттерсон встал довольно бодро и уселся на складной стул у дверей кают-компании.
Когда мимо проходил Гарри Маркел, эконом чуть оживился.
— Ничего нового, капитан Пакстон?… — спросил он слегка ослабевшим голосом.
— Ничего нового, сударь, — учтиво ответил тот.
— Погода не изменилась?…
— Ни погода, ни ветер.
— Перемены не предвидится?…
— Да нет, разве что ветер слегка посвежеет.
— Стало быть… все в порядке?…
— Безусловно.
Вполне возможно, мистер Паттерсон в глубине души полагал, что все совсем не так уж распрекрасно, как накануне. Быть может, стоило немного подвигаться?… Решившись, он встал на ноги и, опираясь правой рукой о планшир[108], прошел от полуюта до грот-мачты. Это был один из многих советов, содержавшихся в рекомендации Вергала, которой должен следовать каждый пассажир, попадающий на борт корабля. Находясь в средней части судна, эконом надеялся перенести без осложнений килевую качку, гораздо более неприятную, чем бортовая, которая, кстати, почти не ощущалась, поскольку «Стремительный» имел значительный крен на левый борт.
Ковыляя на ватных ногах по палубе, мистер Паттерсон несколько раз столкнулся с Корти, и тот посчитал своим долгом сказать:
— Позволите дать вам совет?…
— Конечно, друг мой.
— Так вот… старайтесь не смотреть в открытое море. Так меньше укачивает…
— Однако, — возразил мистер Паттерсон, опираясь о кнехт[109], — в инструкциях для пассажиров я читал, что рекомендуется фиксировать взгляд на море…
Действительно подобный совет содержался в рекомендации Вергала, равно как и первый, хотя они и противоречили друг другу. Однако мистер Паттерсон решил следовать абсолютно всем советам, каковы бы они ни были. Например, миссис Паттерсон снабдила его красным фланелевым поясом, который трижды опоясывал его талию и перетягивал как муравья.
Однако, несмотря на все принятые меры, мистер Паттерсон чувствовал себя все хуже и хуже. Ему казалось, что сердце у него в груди раскачивается как маятник, и, когда Вага прозвонил к завтраку и молодежь устремилась в кают-компанию, бедный ментор остался сидеть у основания грот-мачты.
Тогда Корти, напустив на себя серьезный вид, обратился к нему:
— Видите ли, сударь, если вы чувствуете себя, что называется, не в своей тарелке, то это оттого, что сидя вы не можете следовать за движениями судна…
— Но, друг мой, это было бы весьма непросто…
— Напротив, сударь, взгляните-ка на меня…
И Корти показал все наглядно, отклонившись назад, когда нос барка врезался в волну, и подавшись вперед, когда корма «Стремительного» опустилась вниз, коснувшись пенной струи.
Мистер Паттерсон попытался подняться, но не смог удержать равновесия и простонал:
— Нет, просто невозможно… Помогите-ка мне сесть… Море слишком неспокойно…
— Это сегодня-то море неспокойно?… Да ведь это масло, сударь… чистое масло! — утверждал Корти.
Разумеется, ученики не оставляли мистера Паттерсона во время его страданий. Ежеминутно они являлись справиться о его самочувствии… Старались развлечь беднягу разговорами… Давали ему различные советы, напоминали, что рекомендация Вергала включает еще массу наставлений, касающихся предупреждения приступов морской болезни, и, будучи от природы человеком чрезвычайно покорным, мистер Паттерсон ни от чего не отказывался.
Хьюберт Перкинс сбегал в кают-компанию за флягой рома. Он наполнил стаканчик живительным напитком, столь благотворно действующим на сердце, и мистер Паттерсон покорно выпил его маленькими глотками.
Через час Аксель Викборн принес флакон мелиссовой воды, и мистер Паттерсон столь же покорно проглотил целую столовую ложку.
Тем не менее спазмы продолжались, достигая уже области желудка, и даже кусок сахара, пропитанный вишневой настойкой, не смог их успокоить.
Приближался момент, когда мистер Паттерсон, сделавшись из желтого белым, будет вынужден скрыться в своей каюте в ожидании еще более ужасных последствий. Луи Клодьон поинтересовался, все ли меры предосторожности, рекомендованные достопочтенным Вергалом, он уже испробовал.
— Да… да!… — чуть слышно прошептал ментор, стараясь как можно меньше открывать рот. — На мне даже надет маленький мешочек, сшитый собственноручно миссис Паттерсон, с горстью морской соли…
В самом деле, если уж чудодейственный мешочек не помог, если ни фланелевый пояс, ни морская соль не дали нужного эффекта, то оставалось только развести руками!
Три следующих дня, когда дул довольно свежий бриз, мистер Паттерсон чувствовал себя отвратительно. Несмотря на настойчивые приглашения, он ни за что на свете не хотел покидать каюту, возвращаясь ad vomitum[110], как сказано в Писании и как, несомненно, заметил бы он сам, будь у него силы выговорить столь подходящую к случаю латинскую цитату.
Вдруг эконом вспомнил, что миссис Паттерсон снабдила его мешком с вишневыми косточками, а в рекомендации Вергала утверждалось, что достаточно подержать во рту одну из этих чудодейственных косточек, чтобы застраховаться от морской болезни или мгновенно прекратить оную. А поскольку в мешочке косточек около сотни, то если он и проглотит одну, то, не велика беда, можно взять и другую.
Мистер Паттерсон попросил Луи Клодьона открыть мешочек с косточками и достать одну, каковую он затем осторожно сжал губами. Увы! Почти тотчас же он икнул, да так, что косточка вылетела изо рта, как пуля из духового ружья.
Ну что ты будешь делать?… Нет ли еще какой-нибудь завалящей рекомендации?… Все ли средства, профилактические и лечебные, уже испробованы?… Разве в них не советовали немного поесть во время приступа?… Равно, впрочем, как и вообще ничего не брать в рот.
Юноши сбились с ног и просто ума приложить не могли, как лечить несчастного мистера Паттерсона, впавшего в полную прострацию. И тем не менее они старались быть все время рядом, чтобы не оставлять беднягу одного. Они прекрасно знали, что больного следует развлекать, дабы не дать ему впасть в меланхолию. Увы, даже чтение столь любимых мистером Паттерсоном древних авторов не дало никакого результата.
Поскольку больному был нужен свежий воздух, которого, естественно, недоставало в каюте, Вага разложил для него матрац в передней части полуюта.
Здесь и улегся мистер Гораций Паттерсон, убежденный на этот раз в том, что энергия и воля, равно как и всякие там терапевтические рекомендации, просто ничто для морской болезни.
— Ну как там наш бедный эконом?… — спросил как-то Роджер Хинсдейл.
— Похоже, он правильно сделал, написав завещание! — ответил Джон Говард.
Явное преувеличение, несомненно, поскольку от морской болезни не умирают.
Как-то после полудня, когда приступы тошноты стали буквально выворачивать господина Паттерсона наизнанку, рядом с ним возник вежливый стюард и сказал:
— Сударь, я знаю еще одно средство, говорят, оно иногда помогает.
— Ну что там еще, говорите же, говорите скорее, если еще есть время, — прошептал несчастный эконом.
— Во время всего плавания, днем и ночью, нужно держать в руках лимон…
— Дайте мне лимон, — пролепетал мистер Паттерсон, выдавливая слова между спазмами.
Вага, как ни странно, ничего не выдумывал и не шутил. Лимон действительно фигурировал в числе средств, придуманных специалистами против морской болезни.
К сожалению, и это средство оказалось столь же неэффективным, как и все остальные. Напрасно мистер Паттерсон, еще более желтый, чем сам фрукт из семейства цитрусовых, конвульсивно сжимал его в руке так, что вот-вот мог брызнуть сок! Он не испытывал при этом ни малейшего облегчения, а сердце его продолжало качаться как маятник в многострадальной груди.
После этой попытки побороть морскую болезнь мистер Паттерсон испробовал еще и очки с закрашенными киноварью стеклами, но это тоже ничего не дало и, казалось, были исчерпаны все средства, известные пассажирам и команде. Стало очевидно, что, пока у мистера Паттерсона хватит сил быть больным, он и будет страдать, так что оставалось уповать лишь на матушку-природу.
Однако после стюарда к страдальцу явился Корти, дабы предложить еще одно чрезвычайное средство.
— Вы храбрый человек, мистер Паттерсон?… — начал он издалека.
Покачав головой, мистер Паттерсон прошептал, что он этого не знает.
— А о чем идет речь?… — поинтересовался Луи Клодьон, остерегавшийся «морской» медицины.
— Да все очень просто — нужно выпить стакан морской воды… — ответил Корти. — Иногда это оказывает необыкновенное действие.
— Не хотите ли попробовать, мистер Паттерсон?… — спросил Хьюберт Перкинс.
— Все что угодно! — простонал великомученик.
— Правильно, — поддержал его Тони Рено, — ведь не целое же море нужно выпить.
— Да нет, всего один стакан, — заявил Корти, опуская за борт свою фляжку и доставая ее уже полную восхитительно прозрачной воды.
Мистер Паттерсон, собрав в кулак всю волю, поскольку не хотел, чтобы про него говорили, что он не все испробовал до конца, привстал со своего скорбного ложа, взял стакан дрожащей рукой, поднес ко рту и сделал добрый глоток.
Это его и доконало. За сим последовали приступы тошноты, сопровождавшиеся ужасными спазмами, сильнейшими судорогами, конвульсиями, сведением конечностей, выделением мокроты, и если все эти слова звучат по-разному, то смысл их сводится к одному, — все это способно убить в человеке ощущение окружающего мира.
— Нельзя же оставлять беднягу одного в таком состоянии, лучше перенести его в каюту, — заметил Луи Клодьон.
— Этого человека следует засунуть в койку, — заявил Джон Карпентер, — и вытащить оттуда только в Сент-Томасе.
Правда, вполне возможно, при этом боцман подумал, что, если мистер Паттерсон отдаст Богу душу, прежде чем доберется до Антильских островов, то ему самому и его компаньонам перепадет на семьсот фунтов меньше…
Он тотчас позвал Вагу, чтобы тот помог Корти перенести больного, что и было немедленно проделано, причем бедняга вряд ли сознавал, что творят с его бесчувственным телом.
Теперь, когда все внутренние препараты были исчерпаны и оказались бессильны, было решено прибегнуть к средствам внешнего воздействия, ибо они, возможно, и окажут желаемое действие. Роджер Хинсдейл подсказал мысль испробовать на больном еще одну рекомендацию знаменитого рецепта, к которой пока не прибегали и от которой можно было бы ожидать положительных результатов.
Мистера Паттерсона, не пошевелившего бы даже пальцем, если бы с него сдирали кожу, раздели догола, оставив на нем только фланелевый пояс, и стали массировать живот влажной тряпкой, пропитанной коллодием[111].
Но не следует думать, что это был мягкий массаж, выполняемый нежной ласковой рукой! Отнюдь! Здоровенный Вага принялся за дело с полной самоотдачей, вкладывая в него такую силу, что наставник не ошибся бы, утроив к концу путешествия причитающееся стюарду вознаграждение…
Короче говоря, так или иначе, а возможно, и потому, что там, где уже ничего нет, и сама природа пасует, а может быть, и потому, что бедный пациент был уже выпотрошен до такой степени, что это его самого испугало, но, как бы то ни было, несчастный ментор сделал знак, что он «готов». Затем, повернувшись на бок и прижавшись животом к раме койки, он «отключился» от внешнего мира.
Юноши оставили страдальца отдыхать, готовые прийти на помощь по первому зову. Не будет ничего удивительного, если после всех мытарств мистер Паттерсон сумеет восстановить свои моральные и физические силы, едва ступит на первый остров Антильского архипелага.
Однако, будучи человеком серьезным и весьма практичным, он имел теперь все основания считать рекомендации Вергала, которым он так доверял и которые содержали целых двадцать восемь пунктов, абсолютным бредом и чушью!…
Но как знать?… Быть может, следовало довериться двадцать девятой заповеди, гласившей: «Чтобы предупредить морскую болезнь — не делай ничего!»
Плавание продолжалось при весьма благоприятных условиях, и, кроме того, было даже отмечено, что здоровье мистера Паттерсона не только не ухудшилось, но, напротив, несколько улучшилось. Не стоит и говорить, что держать в руке лимон он решительно отказался. По-видимому, все же массаж живота, мастерски произведенный Вагой, оказал некоторое положительное действие. Сердце наставника вновь заработало как хронометр в его квартире в Антильской школе.
Порой налетали шквалы, сотрясавшие «Стремительный» от носа до кормы, но барк легко выдерживал напор стихии. Экипаж судна под началом Гарри Маркела действовал настолько слаженно, что вызвал восхищение юных пассажиров, особенно Тони Рено и Магнуса Андерса. Они всегда были готовы прийти на помощь: то поставить верхние паруса, то брасопить реи[112], то брать рифы[113], причем последнюю операцию заметно облегчала постановка двойного марселя[114]. Если мистер Паттерсон и не присутствовал при этом, дабы посоветовать подопечным быть поосторожнее, то потому, что был спокоен, зная, что за новичками-марсовыми с подлинно отеческой заботой приглядывал Джон Карпентер… на что, впрочем, у того были свои причины.
Кроме того, атмосферные возмущения были не столь сильны, чтобы дело кончалось бурей. Дул устойчивый западный ветер, и «Стремительный» шел довольно ходко.
Среди прочих развлечений, предоставленных молодежи путешествием по Атлантическому океану, немалое место занимала рыбная ловля, которой стипендиаты предавались с восторгом, и, нужно сказать, не без успеха. Они закидывали за борт длинные удочки и погружались в молчаливое ожидание, присущее любителям этого великого искусства, а когда вытаскивали их из воды, то на каждом крючке оказывались самые разнообразные рыбы. Наибольшее пристрастие к этому занятию проявляли хладнокровный Альбертус Лейвен и терпеливый Хьюберт Перкинс. Выловленная рыба: пеламиды, дорады[115], семга, треска и тунцы вносили приятное разнообразие в меню пассажиров и команды судна.
Разумеется, мистер Паттерсон принял бы живейшее участие в рыбной ловле; но, к сожалению, если он и покидал каюту, то только для того, чтобы глотнуть свежего морского воздуха. Однако он с неподдельным интересом следил за прыжками и кульбитами морских свиней[116] и прочих дельфинов, которые выскакивали из воды и вновь погружались в нее с обоих бортов «Стремительного», и слушал восторженные крики юных пассажиров, любовавшихся фантастическими пируэтами «клоунов океана»!
— Смотри-ка, да эту парочку можно бы поймать на лету!… — восклицал один.
— А эти-то, вот-вот ударятся о форштевень!…[117] — подхватывал другой.
Гибкие и подвижные животные встречались целыми стаями, по пятнадцать — двадцать особей, они возникали то перед самым носом судна, то в его кильватерной струе[118]. И плыли они гораздо быстрее «Стремительного». Вот они показались с одной стороны, а через мгновение, пройдя под килем, возникли уже с другой; они взлетали в воздух на три-четыре фута, а затем падали вниз, описывая плавные кривые, и глаз едва успевал следить за темными спинами, когда они исчезали в зеленоватых водах, таких светлых и прозрачных.
Неоднократно Джон Карпентер и Корти по просьбе пассажиров пытались поймать одну из морских свиней, поразив ее гарпуном. Но все было напрасно, настолько животные были быстры.
Иначе обстояло дело с огромными акулами, часто встречающимися в прибрежных водах Атлантики. Они настолько прожорливы, что набрасываются на любой предмет, упавший за борт, — будь то шляпа, бутылка, кусок дерева, обрывок пенькового каната. Все перемалывается в их необъятных желудках, хранящих лишь то, что они не смогли переварить.
Днем 7 июля удалось поймать акулу длиною не менее двенадцати футов. Проглотив крюк с куском гнилого мяса, рыбина начала биться с такой силой, что команде с большим трудом удалось вытащить ее на палубу. Луи Клодьон и его товарищи были конечно же там, поглядывая на гигантское чудовище не без некоторого страха и остерегаясь, по совету Джона Карпентера, приближаться к монстру, поскольку удары хвоста обладали чудовищной силой. Тотчас пустили в ход топор, но даже с распоротым брюхом акула продолжала метаться по палубе от одного борта к другому.
Мистер Гораций Паттерсон не смог увидеть столь захватывающее зрелище, а жаль, ибо он, несомненно, внес бы тщательную и подробную запись об этой битве в свой дневник и безусловно согласился бы с натуралистом Рокфором, считавшим, что французское слово «requin» (акула) есть не что иное, как искаженное латинское «requiem» (реквием, заупокойная молитва).
Так шли дни, и никому они не казались однообразными. Вокруг реев постоянно носились стайки морских птиц, по которым Роджер Хинсдейл и Луи Клодьон, найдя себе новое развлечение, довольно метко стреляли из оказавшихся на борту судна карабинов.
Следует заметить, что Гарри Маркел строго-настрого запретил членам команды всякие сношения с пассажирами. Исключение составляли лишь боцман, Корти и Вага, приставленный к кают-компании. Сам же Гарри Маркел оставался, как и в начале плавания, сдержанным, холодным и малообщительным.
Довольно часто на горизонте показывались парусники, пароходы, но так далеко, что контакты с ними были невозможны. К тому же — о чем совсем не следовало говорить пассажирам — Гарри Маркел старался держаться на почтительном расстоянии от появлявшихся кораблей, и, как только встречное судно шло на сближение, он тут же менял курс на пару румбов[119], чтобы удалиться от него.
Однако 18 июля около трех часов пополудни быстроходный пароход, шедшим курсом зюйд-вест, то есть в том же направлении, все же догнал «Стремительный».
Пароход был американским, назывался «Портленд», был приписан в Сан-Диего и возвращался из Европы в Калифорнию через Магелланов пролив.
Когда оба судна оказались в полукабельтове друг от друга, между капитанами состоялся традиционный разговор:
— Как дела на борту?…
— Порядок.
— Ничего нового после отплытия?…
— Ничего.
— Куда направляетесь?…
— На Антильские острова… А вы?…
— В Сан-Диего.
— Счастливого плавания.
— Вам также.
И «Портленд», который слегка сбавил ход при встрече судов, вновь набрал скорость, и долго еще можно было видеть его дымок, пока наконец он совсем не исчез за горизонтом.
Чего больше всего желали после двухнедельного плавания Тони Рено и Магнус Андерс, так это нанести на карту первую землю, замеченную сигнальщиками.
В соответствии с проложенным курсом это должен был быть Бермудский архипелаг.
Он представляет собой группу островов, лежащую на 64° западной долготы и 31° северной широты[120], и принадлежит Англии. Расположенный на пути из Европы в Мексиканский залив, архипелаг включает не менее четырехсот островов и островков, главные из которых Бермуда[121], Сент-Джорджес, Купер[122] и Сомерсет. Здесь много удобных стоянок, и суда могут получить все необходимое для ремонта и дозаправки углем и провиантом. Такие стоянки чрезвычайно удобны, если принять во внимание довольно частые шквальные ветры, дующие в этих широтах.
Девятнадцатого июля «Стремительный» был еще милях в шестидесяти от этих мест, когда команда стала пристально осматривать в бинокли горизонт на западе. Для неопытного глаза высокие горы архипелага могли показаться облаками, вырисовывающимися на границе между небом и землей.
Бермудские острова можно было заметить еще утром, о чем и сообщил Джон Карпентер самым нетерпеливым пассажирам — Тони Рено и Магнусу Андерсу.
— Вон там… видите?… Прямо по правому борту…
— Неужели вы различаете вершины гор?… — спросил Магнус Андерс.
— Да, мой юный господин… Они пронзают даже облака, скоро и вы увидите их…
Действительно, перед закатом солнца на западе стали вырисовываться какие-то расплывчатые округлые контуры, и на следующий день «Стремительный» прошел мимо Сент-Дейвидса, самого восточного острова архипелага.
Здесь приходилось постоянно быть начеку, чтобы не прозевать шквальных порывов ветра. Из-за ураганного юго-восточного ветра и непрестанных разрядов молнии «Стремительный» был вынужден лечь в дрейф. Весь день и следующую ночь море яростно бушевало. Под зарифленными марселями судно было вынуждено повернуть назад; в противном случае оно просто могло бы не выдержать напора огромных волн, непрерывно обрушивавшихся на него.
Возможно, что, будучи опытным моряком, Гарри Маркел предпочел бы укрыться на это время в каком-нибудь порту, например, в Сент-Джорджесе. Но, с другой стороны, было очевидно, что он скорее подвергнет судно смертельной опасности, чем приблизится к английской колонии, где вполне могли знать капитана Пакстона. Поэтому он предпочел остаться в открытом море и, следует признать, маневрировал чрезвычайно искусно. «Стремительный» отделался незначительными повреждениями: разорвана пара парусов да смыло за борт шлюпку.
Если мистер Паттерсон чувствовал себя гораздо лучше, чем можно было ожидать после шестидесяти часов ужасной погоды, то многие из его подопечных, хоть и не испытали всех прелестей морской болезни, натерпелись предостаточно: Джон Говард, Нильс Гарбо, Альбертус Лейвен чувствовали себя из рук вон плохо. А вот Луи Клодьон, Роджер Хинсдейл, Хьюберт Перкинс и Аксель Викборн выстояли и смогли насладиться в течение двух дней страшным великолепием разбушевавшейся стихии.
Что касается Тони Рено и Магнуса Андерса, то они оказались прирожденными моряками и в избытке обладали aes triplex[123], чего (увы!) не имел мистер Паттерсон, испытывавший в связи с этим приступы черной зависти!
Налетевшие столь внезапно шквальные ветры отбросили «Стремительный» на добрую сотню миль назад. В результате возникла задержка, наверстать которую не удастся, даже если судно благополучно достигнет районов, где преобладают пассаты, дующие с востока на запад[124]. К несчастью, попутный ветер, благоприятствовавший Гарри Маркелу по пути из Куинстауна, внезапно прекратился. Между Бермудами и Американским континентом погода была на удивление непостоянна: то царил мертвый штиль — и судно ползло со скоростью одной мили в час, то налетали шквальные ветры — и приходилось убирать верхние паруса и брать рифы на марселях и фоке.
Было очевидно, что пассажиры высадятся на острове Сент-Томас с опозданием в несколько дней. Это, конечно, вызовет вполне оправданное беспокойство о судьбе «Стремительного». Каблограммы[125] должны были уже сообщить на Барбадос, что капитан Пакстон покинул на «Стремительном» залив Корк такого-то числа. Минуло уже двадцать дней, а о судне ни слуху ни духу.
Правда, опасения такого рода совершенно не тревожили Гарри Маркела и его сообщников. Их снедало нетерпение и желание как можно скорее разделаться с этим осточертевшим плаванием на Антильские острова, а потом, уже не опасаясь ничего, взять курс на мыс Доброй Надежды.
Утром 20 июля «Стремительный» пересек тропик Рака в районе Багамского пролива[126].
Если бы «Стремительному» во время плавания довелось пересечь экватор, Роджер Хинсдейл и его товарищи не преминули бы отметить это событие. Они охотно подчинились бы всем требованиям особого ритуала, оплатив все расходы по «крестинам» из причитавшегося им вознаграждения. Однако экватор расположен на 23° южнее, а отмечать переход двадцать третьей параллели не принято.
Разумеется, если бы мистер Паттерсон был здоров и бодр, он с превеликой охотой принял бы поздравления от старины Тропика и его живописного карнавального кортежа, причем проделал бы это с редкой благожелательностью и чопорным достоинством, присущими эконому Антильской школы.
Но и при том, что никакого особого церемониала не было, Гарри Маркел по просьбе пассажиров выдал команде двойную порцию рома.
Проведенные расчеты показали, что «Стремительный» находился в двухстах пятидесяти милях к северо-западу от ближайшего острова Малого Антильского архипелага. Было вполне вероятно, что «Стремительный» еще немного задержится, если при входе в пролив Сантарена[127] встретится с Гольфстримом, теплым течением, несущим свои воды вплоть до северных районов Европы;[128] это течение — своего рода океанская река, чьи воды не смешиваются с окружающими водами Атлантического океана. Здесь судно подхватят пассаты, неизменно дующие в этих широтах, и не пройдет и трех дней, как сигнальщик возвестит о появлении на горизонте вершин острова Сент-Томас, где намечена первая остановка.
Но теперь, по мере приближения к Антильским островам, экипаж судна начал испытывать все более явную тревогу при мысли о том, что среди этих островов им придется проплавать несколько недель и что плавание будет для них небезопасно.
Джон Карпентер и Корти частенько обсуждали эту проблему между собой. Игра становилась опасной, особенно если не подфартит. Конечно, как-никак, а речь шла о сумме в семь тысяч фунтов, а такие деньги на дороге не валяются… А с другой стороны, на этом деле можно погореть и даже жизнью поплатиться!… А что, если пираты с «Галифакса», беглецы из куинстаунской тюрьмы, которых могут узнать в любую минуту, попадут в руки правосудия?… И они беспрестанно убеждали друг друга, что есть еще время ускользнуть от опасности… Следующей же ночью можно будет напасть на доверчивых и беззащитных пассажиров и сбросить их в море… А затем «Стремительный» начнет постоянно менять курс…
Но на все опасения и страхи сообщников Гарри Маркел неизменно отвечал одно:
— Положитесь на меня!
И такая непоколебимая уверенность сквозила в его словах, таким безграничным доверием пользовался он у своей шайки, что бандиты пасовали и, махнув рукой, говорили:
— А, ладно, будь что будет!
Двадцать пятого июля до Антильских островов оставалось шестьдесят миль в направлении вест-зюйд-вест. Свежий устойчивый бриз, наполнявший паруса «Стремительного», не оставлял сомнений, что еще до захода солнца судно бросит якорь у острова Сент-Томас.
Поэтому Тони Рено и Магнус Андерс провели всю вторую половину дня на реях грот и бизань-мачты, мечтая о том, что именно одному из них посчастливится крикнуть первым:
— Земля!… Земля!…
Ближе к четырем часам дня раздался крик Тони Рено, но не «Земля!», столь ожидаемый всеми, а «Корабль!».
По левому борту «Стремительного» на расстоянии пяти-шести миль к западу на горизонте показался дымок. Навстречу паруснику на большой скорости шел паровой куттер[129]. Через полчаса стал уже виден корпус, а еще через полчаса судно уже было в четверти мили по курсу «Стремительного».
Собравшиеся на полуюте пассажиры обменивались замечаниями:
— Это явно не частное судно… — заметил один.
— Ты это определил по флагу на грот-мачте… — подхватил другой.
— Похоже, это англичанин… — добавил третий.
— И называется оно «Эссекс»… — заключил он через мгновенье.
Действительно, при повороте куттера его название ясно читалось на корме с помощью бинокля.
— Смотри-ка, — воскликнул Тони Рено, — держу пари, он собирается пристать к нам!
Похоже, «Эссекс», сторожевой корабль водоизмещением в пятьсот — шестьсот тонн, только что поднявший флаг, маневрировал именно с этой целью.
Ни Гарри Маркел, ни остальные пираты нисколько не заблуждались на сей счет. Несомненно, «Эссекс» хотел вступить в переговоры со «Стремительным» и продолжал приближаться к нему на малой скорости.
Ужас, который испытали при этом пираты, понятен и вполне объясним. А вдруг вот уже несколько дней как на один из островов архипелага пришла телеграмма; вдруг, так или иначе, стало известно о том, что случилось в Куинстауне перед самым отплытием «Стремительного», о захвате его шайкой Маркела, об убийстве капитана Пакстона и команды судна, вдруг, наконец, «Эссекс» и был послан специально для поимки бандитов?…
И все же, при всех допущениях, этого быть не могло! Неужели кому-нибудь могло прийти в голову, что Гарри Маркел, который, разумеется, не стал бы щадить пассажиров, как он не пощадил капитана Пакстона и всю команду, рискнул взять курс на Антильские острова?… Неужели кто-то мог вообразить, что у него хватило дерзости плыть на захваченном судне туда, куда и стремились пассажиры, вместо того чтобы просто затеряться в океанских просторах?… Нет и нет, этого нельзя было даже вообразить!
Именно поэтому Гарри Маркел ожидал приближения сторожевого корабля гораздо спокойнее, нежели Джон Карпентер и Корти. Если командир «Эссекса» пожелает с ним переговорить, ну что ж, там видно будет, как себя вести. Но вот куттер застопорил машину в нескольких кабельтовых от парусника, и по его сигналу «Стремительный» лег в дрейф. С обрасопленными реями, поставленными так, что паруса перекрывали друг друга, судно замерло почти неподвижно.
И поскольку «Эссекс» уже поднял свой флаг, «Стремительный» должен был сделать то же самое.
Было также ясно, что если Гарри Маркел не подчинится командам, отданным ему сторожевым кораблем, тот просто заставит его это сделать. Ускользнуть от куттера, на стороне которого были и скорость, и военная сила, не представлялось возможным. Несколько пушечных выстрелов — и «Стремительный» лишится хода.
Однако заметим еще раз: Гарри Маркел об этом и не помышлял. Если командир сторожевика прикажет ему прибыть на борт куттера, он это сделает. Что до мистера Паттерсона, Луи Клодьона, Роджера Хинсдейла и их товарищей, то появление «Эссекса» и приказание «Стремительному» лечь в дрейф заинтересовало их чрезвычайно.
— А вдруг этот военный корабль послан навстречу «Стремительному», чтобы забрать нас на борт и побыстрее доставить на один из Антильских островов.
Подобная мысль могла прийти лишь в голову истинного любителя приключений, каким, без сомнения, и являлся Роджер Хинсдейл. Правда, упомянутое соображение носило сугубо личный характер.
В этот момент с «Эссекса» спустили одну из шлюпок, и в нее сели два офицера.
Несколько взмахов весел — и шлюпка пристала к борту «Стремительного».
Офицеры поднялись по трапу правого борта, и один из них сказал:
— Где капитан?…
— К вашим услугам, — ответил Гарри Маркел.
— Вы капитан Пакстон?…
— Он самый.
— А судно — «Стремительный», вышедший из Куинстауна тридцатого июня сего года?…
— Совершенно верно.
— У вас на борту стипендиаты Антильской школы?…
— Все они здесь, — ответил Гарри Маркел, указывая на толпившихся на полуюте мистера Паттерсона и его подопечных, жадно ловивших каждое слово разговора.
Офицеры в сопровождении Гарри Маркела подошли к пассажирам, и тот, кто обратился к капитану — лейтенант британского военного флота, — ответил на приветствие мистера Паттерсона и юношей, а затем произнес сухим, отрывистым тоном, по которому сразу угадывался английский офицер:
— Капитан Пакстон, командир «Эссекса» рад встрече с парусным судном «Стремительный» и тому, что все вы пребываете в добром здравии.
Гарри Маркел поклонился, ожидая, когда офицер сообщит о цели своего визита.
— Как проходило плавание?… Все ли в порядке на борту, благоприятствовала ли вам погода?… — спросил офицер.
— Погода была прекрасной, — промолвил Гарри Маркел, — за исключением момента, когда при подходе к Бермудским островам нас встретил шквальный ветер.
— В этом и была причина вашей задержки?…
— Конечно, мы были вынуждены дрейфовать в течение сорока восьми часов…
Услышав ответ, лейтенант повернулся к группе пассажиров и произнес, обращаясь к наставнику:
— Мистер Паттерсон… из Антильской школы, не так ли?…
— Собственной персоной, господин офицер, — ответил эконом, приветствовавший лейтенанта с обычной церемонной вежливостью.
И затем добавил:
— Имею честь представить вам моих юных спутников и прошу принять уверения в моем искреннем и глубоком уважении…
— Подписано: Гораций Паттерсон, — промолвил Тони Рено.
За сим последовали дружеские рукопожатия, которые ладони англичан выполняют чисто автоматически.
Затем лейтенант вновь обратился к Гарри Маркелу и попросил представить ему всю команду судна, что весьма встревожило Джона Карпентера, ибо показалось ему подозрительным. Чего ради потребовался лейтенанту весь этот смотр?… Тем не менее, повинуясь приказу Гарри Маркела, он велел команде подняться на палубу и выстроиться у грот-мачты. Несмотря на сверхъестественные усилия пиратов принять более или менее сносный вид порядочных людей, офицерам, по-видимому, все же показались сомнительными их разбойничьи физиономии.
— У вас только девять матросов?… — поинтересовался лейтенант.
— Девять, — ответил Гарри Маркел.
— Однако мы получили сообщение, что команда судна состоит из десяти человек, не считая вас, капитан Пакстон.
Вопрос был весьма щекотливым, и Гарри Маркел попытался сначала уйти от ответа, а потому спросил:
— Господин офицер, могу я узнать, чему я обязан чести видеть вас у себя на борту?…
Вопрос был вполне естественным, и лейтенант не замедлил с ответом:
— Это объясняется простым беспокойством, вызванным на Барбадосе непредвиденной задержкой «Стремительного»… На Антильских островах, как и в Европе, семьи учеников очень обеспокоены вашим опозданием. Миссис Кетлин Сеймур обратилась к губернатору острова, и его превосходительство специально отрядил навстречу вашему судну «Эссекс». Это, собственно, единственная причина нашего появления здесь, и, позвольте повторить, мы рады, что наши опасения оказались напрасны.
Перед подобным проявлением сочувствия, интереса и симпатии мистер Гораций Паттерсон не смог устоять и разразился длинной тирадой, в коей от имени юных пассажиров и от себя лично с большим достоинством поблагодарил и командира «Эссекса», и его офицеров, и несравненную миссис Кетлин Сеймур, и его превосходительство генерал-губернатора английских владений на Антильских островах.
Между тем Гарри Маркел счел своим долгом заметить, что одно лишь опоздание судна на сорок восемь часов не могло бы вызвать подобную тревогу и даже посылку куттера.
— Наша озабоченность объясняется еще одним обстоятельством, о котором я вам сейчас сообщу, — пояснил лейтенант.
Джон Карпентер и Корти обменялись удивленными взглядами. Возможно, они уже сожалели о том, что Гарри Маркел зашел слишком далеко в своих расспросах.
— Ведь вы снялись с якоря тридцатого июня вечером?…
— Именно так, — произнес Гарри Маркел с поразительным хладнокровием. — Мы подняли якорь в половине восьмого. Как только вышли в море, ветер упал, и «Стремительный» простоял весь следующий день около мыса Робертс-Ков.
— А на следующий день, капитан Пакстон, — продолжал лейтенант, — как раз в этой части побережья был найден труп, прибитый течением… По пуговицам на его одежде узнали, что это матрос со «Стремительного».
Джон Карпентер и остальные пираты ощутили невольную дрожь. Этот труп был, несомненно, телом одного из несчастных, убитых накануне.
Затем лейтенант с «Эссекса» пояснил, что власти Барбадоса были извещены о происшествии телеграммой, отсюда и вполне объяснимое беспокойство, связанное с опозданием «Стремительного». После чего он добавил:
— Так, значит, вы потеряли одного из ваших людей, капитан Пакстон?…
— Да, господин лейтенант, матроса Боба… Он упал за борт, когда мы еще стояли в Фармарской бухте, и, несмотря на все наши усилия, спасти его не удалось, мы даже не смогли найти тело…
Данное объяснение, не возбудившее никаких подозрений, послужило и ответом на вопрос, почему в команде судна недоставало одного матроса.
Тем не менее пассажиры были весьма удивлены тем, что они ничего не знали о несчастном случае. Как так! Один из матросов команды утонул еще до их прибытия на судно, а они об этом и ведать не ведали?…
Но на вопрос, заданный мистером Паттерсоном по этому поводу, Гарри Маркел ответил, что если он и скрыл сей прискорбный случай от юных пассажиров, то только потому, что не хотел, чтобы начало их путешествия было омрачено столь печальным событием.
Это весьма правдоподобное объяснение не вызвало никаких замечаний.
Правда, возникло некоторое удивление, смешанное с чувством недоверия, когда лейтенант добавил:
— В телеграмме, посланной из Куинстауна на Барбадос, говорилось, что у трупа, найденного на берегу, — возможно, матроса Боба, — в груди зияла глубокая рана.
— Рана!… — воскликнул Луи Клодьон, тогда как мистер Паттерсон вытаращил глаза как человек, который отказывается что-либо понимать.
Осознав, что замечание лейтенанта никак нельзя оставить без ответа, Гарри Маркел произнес без малейшей запинки:
— Матрос Боб упал на палубу с фок-марса прямо на кабестан, а потом уже в море. Поранившись, он не смог держаться на плаву, поэтому наши поиски и кончились неудачей.
Ответ выглядел бы не менее убедительным, чем все предыдущие, если бы лейтенант при этом не добавил:
— Рана, обнаруженная на трупе, не была следствием удара о снасти… Она нанесена ножом, и притом прямо в сердце!
И опять в глазах Джона Карпентера и его сообщников мелькнул безумный и вполне понятный ужас! Они уже совершенно растерялись и не знали, чем все это кончится. А что, если у командира «Эссекса» уже есть приказ задержать «Стремительный», отконвоировать его на Барбадос, где будет произведено расследование, которое обернется для них весьма плачевно?… Наверняка проведут опознание… Затем отправят в Англию… И на этот раз от наказания за все преступления уже не уйти… А главное, им уже не удастся осуществить то, что они задумали совершить, когда судно покинет Вест-Индию!…
Но и сейчас удача не отвернулась от пиратов. Гарри Маркелу даже не пришлось ничего придумывать по поводу злополучного удара кинжалом.
Воздев руки к небу, мистер Паттерсон воскликнул:
— Как?! Этот несчастный был поражен смертоносным железом, которое держала преступная рука?!
После этого лейтенант уточнил:
— В телеграмме говорилось, что матрос, видимо, добрался живым до берега в тот момент, когда там орудовала шайка бандитов, сбежавших из куинстаунской тюрьмы… Он, очевидно, попал к ним в руки и был заколот кинжалом…
— Ах, вот в чем дело! — протянул Роджер Хинсдейл. — Речь, вероятно, идет о шайке пиратов с «Галифакса», которые как раз совершили побег из тюрьмы, когда мы высадились в Куинстауне.
— Злодеи!… — воскликнул Тони Рено. — А их еще не поймали, господин лейтенант?…
— По последним сведениям, полиции не удалось пока напасть на их след. Однако, судя по всему, они наверняка не смогли покинуть пределов Ирландии, так что рано или поздно их все равно схватят…
— Очень бы хотелось надеяться, сударь! — заявил Гарри Маркел обыденным тоном, ибо самообладание не изменило ему ни на миг.
Вернувшись на нос вместе с Корти, Джон Карпентер прошептал тому на ухо:
— Ну и нервы у нашего капитана…
— Да уж, — ответил Корти, — за ним я готов и в огонь, и в воду.
Офицеры передали мистеру Паттерсону и лауреатам наилучшие пожелания от имени миссис Кетлин Сеймур. Эта дама выражала горячее желание принять путешественников у себя на Барбадосе, с тем чтобы они могли погостить у нее как можно дольше, если, конечно, они не захотят задержаться на других островах архипелага, где их также с нетерпением ожидали.
От имени своих товарищей Роджер Хинсдейл попросил офицеров передать миссис Кетлин Сеймур глубокую признательность за все, что она сделала для Антильской школы. Завершил встречу мистер Гораций Паттерсон редким по красоте и многословию спичем, на что он был непревзойденный мастер и в коем он, не иначе как от избытка чувств, допустил редкую для людей такого рода оплошность, перепутав стихотворную цитату из Горация с поэтической строкой из Вергилия.
Попрощавшись с капитаном и пассажирами, офицеры сошли в шлюпку, но, прежде чем отчалить, лейтенант обратился к капитану:
— Полагаю, капитан, уже завтра «Стремительный» будет на острове Сент-Томас, ведь до него всего какие-то пятьдесят миль?…
— Надеюсь, что так, — ответил Гарри Маркел.
— Тогда мы сразу же, как только прибудем на Барбадос, сообщим об этом телеграммой…
— Буду вам чрезвычайно признателен, сударь, и прошу передать мою благодарность капитану «Эссекса».
Шлюпка отошла от борта парусника и через минуту была уже у сторожевого корабля.
Гарри Маркел и пассажиры обменялись приветствиями с командиром куттера, ожидавшим шлюпку у трапа.
Шлюпку подняли на борт куттера, раздались приветственные свистки, и, сразу же набрав скорость, «Эссекс» лёг на курс зюйд-вест. Час спустя от него остался лишь дымок на горизонте.
Что касается «Стремительного», то, обрасопив реи, парусник, идя правым галсом, взял курс на Сент-Томас. И только тогда Гарри Маркел и его сообщники пришли в себя после неожиданного визита «Эссекса». Итак, ни одна живая душа ни в Англии, ни на Антильских островах не подозревала, что пираты с «Галифакса» сбежали на судне и что им был «Стремительный»… Похоже, фортуна не отвернется от них до конца!… Они, не таясь, посетят Антильский архипелаг, где их встретят с почетом, обойдут один за другим все острова и закончат путешествие на Барбадосе, где и будет последняя стоянка, откуда отправятся затем… но не в Европу!… Как только Барбадос исчезнет за горизонтом, «Стремительный» перестанет быть «Стремительным»… Гарри Маркел распростится с обликом капитана Пакстона, а на борту судна уже не будет ни мистера Паттерсона, ни его юных спутников!… Дерзкое предприятие успешно завершится, и пусть себе полиция ищет пиратов с «Галифакса» в Ирландии!…
Последняя часть пути проходила при самых благоприятных условиях. Погода стояла великолепная, дули устойчивые ветры, что позволило поставить все паруса, включая и лиселя.
Мистер Гораций Паттерсон совершенно освоился с морской жизнью. Иногда, правда очень редко, килевая или бортовая качка доставляла ему некоторые неудобства. Однако теперь он вновь занял свое место за общим столом в кают-компании и даже решил отказаться от вишневой косточки, которую до этого упорно держал за щекой.
— Разумеется, сударь, вы абсолютно правы, — твердил ему Корти, — только это и спасает от морской болезни…
— Согласен с вами, друг мой, — отвечал ему достойный наставник, — к счастью, у меня их много, этих чудодейственных косточек, и все благодаря стараниям предусмотрительной миссис Паттерсон.
Так закончился день. Вынеся муки ожидания отплытия, лауреаты испытывали теперь то же нетерпение, связанное на этот раз с долгожданным прибытием на Антильские острова. Время тянулось мучительно долго, и юношам казалось, что никогда их нога не ступит на твердую землю…
Однако по мере приближения к архипелагу все чаще стали встречаться различные суда, парусники и паровые катера, бороздившие океан: одни направлялись в Мексиканский залив, Другие покидали его, держа курс в порты Старого Света. А какую радость доставляла юношам возможность посигналить им, встретиться борт о борт, поприветствовать флаги на мачтах: английские, французские, американские, но чаще всего испанские!
Перед заходом солнца «Стремительный» находился на семнадцатой параллели, на широте Сент-Томаса[130], до которого оставалось каких-нибудь двадцать миль. До острова было всего несколько часов пути. Но Гарри Маркел вполне резонно не хотел рисковать, пробираясь в темноте между островками и рифами, разбросанными при подходе к архипелагу, и по его приказу Джон Карпентер распорядился убрать часть парусов. Были спущены бом-брамсели, брамсели, топсель[131] на бизань-мачте, после чего «Стремительный» продолжал идти под двумя марселями, кливером и фоком.
Ночь прошла спокойно. Бриз немного утих, и на следующее утро солнце встало над совершенно чистым, без единого облачка, горизонтом.
Около девяти утра с грот-мачты послышался крик.
Это был, конечно, Тони Рено, повторявший звонким радостным голосом:
— Прямо по правому борту земля!… Земля!… Земля!…
Как уже говорилось, в Вест-Индии насчитывается не менее трехсот островов и островков. В действительности же под название «Антилы» подпадают лишь сорок два из них, выделяющиеся как своими размерами, так и географическим положением. Стипендиатам Антильской школы предстояло посетить девять из них.
Все они относились к группе островов, известной под названием Малые Антильские острова, а чаще Наветренные. Цепь Наветренных островов англичане условно делят на две части: первую, северную, простирающуюся от Виргинских островов до острова Доминика, они называют Leeward Islands[132]; вторую, южную, от Мартиники до Тринидада, — Windward Islands[133].
Однако такое деление нельзя считать правильным. Вся гряда островов, ограниченная на западе американским Средиземным морем[134], вполне заслуживает название Наветренной, поскольку первой принимает на себя пассаты, дующие с востока на запад.
Через проливы в гряде этих островов воды Атлантики попадают в Карибское море. Элизе Реклю[135] имел все основания сравнить их с быками огромного моста, между которыми устремляются в обоих направлениях течения.
Известно, что Христофор Колумб в 1492 году открыл Кубу[136], самый большой остров Антильской гряды, уже после того, как им были обнаружены остров Консепсьон[137], а также острова Фернандина[138] и Изабеллы[139], на которых генуэзский мореплаватель водрузил испанский флаг. Но тогда он полагал, что его каравеллы достигли оконечностей Азии, страны пряностей, и умер, так и не узнав, что открыл новый континент.
С тех пор многие европейские державы пытались ценой кровавых битв, неисчислимых жертв и непрекращающихся войн оспорить право владения Антильскими островами, и никто не может поручиться, что достигнутые ими результаты являются окончательными[140].
Как бы то ни было, но на сегодняшний день можно составить следующий реестр:
Независимый остров — Гаити, Доминиканская Республика;
Англии принадлежат семнадцать островов архипелага;
Франции — пять и половина острова Сен-Мартен;
Нидерландам — пять и другая половина Сен-Мартена;
Испании — два;
Дании — два;
Венесуэле — шесть;
Швеции — один.
Что касается самого названия Вест-Индия, данного Антильскому архипелагу, то оно объясняется ошибкой Колумба, считавшего открытую им землю частью Азии.
В действительности же архипелаг, простирающийся от маленького островка Сомбреро на севере до острова Барбадос на юге[141], занимает площадь в шесть тысяч четыреста восемь квадратных километров. Английские владения составляют три тысячи пятьсот пятьдесят квадратных километров, французские — две тысячи семьсот семьдесят семь квадратных километров, нидерландские — восемьдесят один квадратный километр.
На островах живет семьсот девяносто две тысячи человек, из них сто сорок восемь тысяч в английских, триста тридцать шесть тысяч во французских и восемь тысяч двести в голландских владениях.
Дании принадлежит группа Виргинских островов площадью в триста пятьдесят девять квадратных километров, где живет тридцать четыре тысячи датчан, а Англия владеет группой этих островов площадью в сто шестьдесят пять квадратных километров с населением пять тысяч двести человек.
Вообще, Виргинские острова можно считать составной частью Малой Антилии. Захваченные Данией в 1671 году, они являются частью датских владений в Вест-Индии. Сюда входят острова Сент-Томас, Сент-Джон и Санта-Крус. На Сент-Томасе родился один из победителей конкурса, Нильс Гарбо, занявший шестое место.
Именно здесь Гарри Маркел собирался бросить якорь 26 июля после благополучного перехода, длившегося двадцать пять дней. Отсюда «Стремительный» будет двигаться на юг, посещая другие острова.
Хотя Сент-Томас весьма невелик, здесь имеется прекрасная, довольно обширная гавань. В ней спокойно могут разместиться пятьдесят судов большого водоизмещения. Поэтому английские и французские флибустьеры[142] не переставали драться за этот порт в ту самую эпоху, когда европейские морские державы вели борьбу за эти острова, которые они захватывали, теряли и снова обретали, вырывая друг у друга как кровожадные хищники, дерущиеся из-за вожделенной добычи.
На Сент-Томасе жил Кристиан Гарбо; братья не виделись уже много лет, так что вполне понятно то нетерпение, с коим оба ожидали прибытия «Стремительного».
Кристиан был старше Нильса на одиннадцать лет. Он был единственным родственником Нильса на острове, считался одним из самых богатых коммерсантов, был человеком чрезвычайно симпатичным и отличался восхитительной сдержанностью, присущей северным народам. Поселившись в датской колонии, он унаследовал от дяди, брата матери, большую торговую фирму, специализирующуюся на товарах повседневного спроса, продуктах, текстиле и т. п.
Еще совсем недавно вся торговля на Сент-Томасе находилась в руках евреев. Она процветала и в эпоху сотрясавших эти края войн, и особенно после окончательного запрещения работорговли. Вслед за этим порт острова, Шарлотта-Амалия, был объявлен порто-франко[143], что дало новый толчок его процветанию. Это было чрезвычайно выгодно всем судам, независимо от их национальной принадлежности. Благодаря возвышающейся над океаном суше и длинному, довольно широкому мысу, о который разбивались морские волны, суда находили здесь надежное укрытие от бурь и пассатов, дующих со стороны залива. На самом острове были устроены причалы и угольные склады.
Когда «Стремительный», подчиняясь портовым сигналам, прошел мысы Ковелл и Малентер, обогнул далеко выдающуюся в море косу, обошел сам остров, то попал в круглую бухту, открытую с севера, в глубине которой уже были видны первые городские строения. После того как были вытравлены семь-восемь саженей[144] якорной цепи, «Стремительный» замер над четырех-пятиметровой толщей воды.
Реклю заметил, что географическое положение Сент-Томаса выгодно отличает его от других островов Антильской гряды, поскольку он занимает такое место на этой гряде, откуда открывается доступ в любую точку Малых Антил.
Неудивительно, что этот остров притягивал флибустьеров всех мастей как магнит. Он стал основной перевалочной базой контрабанды для испанских колоний и вскоре превратился в самый крупный рынок по сбыту «черного дерева», т. е. негров, купленных на африканском побережье и привезенных в Вест-Индию. Затем он перешел под эгиду Дании, после его уступки финансовой компанией, которая приобрела его у курфюрста Бранденбургского, чьим наследником и был сам король Дании.
Как только «Стремительный» бросил якорь, Кристиан Гарбо поднялся на борт, и братья бросились друг другу в объятья. Затем, обменявшись сердечными рукопожатиями с мистером Горацием Паттерсоном и его спутниками, негоциант сказал:
— Друзья мои, надеюсь, в течение всего вашего пребывания на Сент-Томасе вы будете моими гостями… Сколько продлится ваша стоянка на острове?…
— Три дня, — ответил Нильс Гарбо.
— Всего-навсего?…
— Увы, Кристиан, к великому моему сожалению, ведь мы так долго не виделись…
— Господин Гарбо, — заявил ментор, — мы с благодарностью принимаем ваше любезное предложение… Мы будем вашими гостями на время пребывания на острове, которое, к сожалению, не будет долговременным…
— Конечно, мистер Паттерсон, ведь вы связаны расписанием.
— Да, это предусмотрено миссис Кетлин Сеймур.
— А вы знакомы с этой дамой, господин Гарбо?… — спросил Луи Клодьон.
— Нет, — ответил негоциант, — но я много слышал о ней, и здесь, на Антилах, она широко известна своей щедростью.
Затем он повернулся к Гарри Маркелу:
— Что же касается вас, капитан Пакстон, позвольте мне от имени семей наших юных путешественников выразить искреннюю благодарность за все ваши заботы…
— Благодарность, по праву заслуженную капитаном Пакстоном, — поспешил добавить мистер Паттерсон. — Когда мы проходили испытание морем, которое я перенес тяжелее, чем все остальные, horresco referens[145], наш храбрый капитан сделал все от него зависящее, дабы наше плавание было спокойным и приятным…
Не тот человек был Гарри Маркел, чтобы рассыпаться в благодарностях и любезностях. К тому же пристальный взгляд Кристиана Гарбо, по-видимому, смущал пирата. Поэтому, ограничившись легким поклоном, он произнес:
— Я не вижу препятствий к тому, чтобы пассажиры «Стремительного» воспользовались вашим гостеприимством, сударь, при условии, что их пребывание не продлится более запланированного времени…
— Решено, капитан Пакстон, — сказал Кристиан Гарбо. — А сейчас не желаете ли отобедать у меня вместе с моими гостями?…
— Благодарю вас, сударь, — ответил Гарри Маркел. — Мне нужно произвести на судне небольшой ремонт, и не следует терять ни минуты. К тому же я предпочитаю не покидать судна без веских причин.
Мистер Кристиан Гарбо был, казалось, удивлен холодным тоном ответа. Конечно, среди моряков и особенно среди капитанов английского торгового флота нередко встречаются натуры грубоватые, не блещущие воспитанностью, да и откуда ей взяться, если они всю жизнь имеют дело не с кисейными барышнями, а с простыми матросами. Естественно, его первое впечатление от знакомства с Гарри Маркелом и командой судна отнюдь не было благоприятным. Но, в конце концов, капитан хорошо командовал «Стремительным» во время перехода через Атлантику, путешествие прошло превосходно, а это было главное.
Через полчаса пассажиры высадились на набережной порта Шарлотта-Амалия и направились к дому господина Кристиана Гарбо.
После их отъезда пираты принялись горячо обсуждать положение.
— Ну как, Гарри, похоже, все идет как по маслу?… — начал Джон Карпентер.
— Пожалуй, — ответил Гарри Маркел. — Но во время стоянки нужно быть осторожными вдвойне…
— Не беспокойся, Гарри, кому придет в голову завалить такое славное дельце?… Все так здорово закрутилось, что просто грех напортачить в конце.
— Конечно, Джон, все идет хорошо до той поры, пока не окажется, что на Сент-Томасе кто-нибудь да знает Пакстона… Впрочем, проследи, чтобы никто из наших на берег ни ногой!…
Гарри Маркел был совершенно прав, не желая пускать команду в город. Ведь стоило матросам пройтись по портовым кабакам и тавернам да хлебнуть лишнего, — а это с ними случалось всякий раз, стоило им только оказаться на суше, — как они могли сболтнуть что-нибудь, чего говорить уж никак не следовало бы, так что гораздо спокойнее было держать их на борту «Стремительного».
— Ты прав, Гарри, — поддержал его Джон Карпентер, — а уж если им станет невтерпеж, можно будет выдать им двойную или тройную порцию. Сейчас, когда пассажиры будут на берегу три дня, даже если наши парни и переберут лишнего, то ничего страшного!
К тому же матросы «Стремительного», несмотря на огромную тягу к выпивке и стремление «дать пороху» на стоянках, дабы вознаградить себя за долгое воздержание во время плавания, чувствовали, что дело предстоит серьезное, и если они будут держать себя в руках, то оно может выгореть. А для этого нужно избегать любых встреч с жителями острова и особенно с моряками всех национальностей, что вечно шатаются по портовым кабакам, дабы не подвергаться риску быть узнанными одним из них (ведь эти морские бродяги плавают по всем морям и вполне могли встречать людей с «Галифакса»). Поэтому Гарри Маркел строго-настрого запретил команде сходить на берег и пускать на борт жителей острова.
Торговая фирма мистера Кристиана Гарбо находилась прямо на набережной. Именно в этом торговом квартале заключались все мало-мальски крупные сделки, ведь только при совершении операций по импорту сумма контрактов достигала пяти миллионов шестисот тысяч франков при населении острова в двенадцать миллионов человек.
На этом острове юноши не испытывали никаких затруднений в общении, так как здесь говорили по-испански, по-датски, по-голландски, по-английски и по-французски, так что им вполне могло показаться, что они находятся в классах родной Антильской школы под руководством мистера Ардаха.
Жилой дом Кристиана Гарбо был расположен за городом, примерно в миле от последних построек, на склоне холма, амфитеатром возвышающегося над берегом моря.
В этом красивейшем районе среди необыкновенных тропических деревьев располагались виллы самых богатых колонистов острова. Вилла мистера Кристиана Гарбо была одной из самых элегантных и комфортабельных.
Семь лет тому назад Кристиан Гарбо женился на прелестной датчанке, принадлежавшей к одному из лучших семейств острова, и от этого брака родились две девочки. Что за прием оказала молодая женщина деверю, которого еще никогда не видела, и его товарищам! А что до Нильса, то ни один дядюшка на свете никогда так не целовал и не осыпал ласками своих племянниц, не делал это с таким нескрываемым удовольствием и не вкладывал в поцелуи всю душу.
— Как они прелестны!… Вы только посмотрите, как они очаровательны!… — ежеминутно повторял он.
— А разве могло быть иначе?… — вопрошал мистер Паттерсон, присовокупив talis pater… talis mater… quales filiae![146]
На этот раз цитата вызвала всеобщее одобрение. Юные путешественники и мистер Паттерсон разместились на вилле, где места вполне хватало, чтобы каждый смог получить отдельную комнату. Здесь юноши смогли хорошенько подкрепиться, поскольку следует признать: несмотря на кулинарные таланты Ранья Чога, меню на борту судна не отличалось особым разнообразием. А как приятно было побездельничать в жаркие дневные часы в тенистых садах, окружавших дом Кристиана Гарбо! Во время ежедневных бесед частенько вспоминали об оставленных в Европе семьях, мечтали о том, как Нильс Гарбо, у которого не было больше родных, вернется сюда, к брату, завершив образование. Он начнет работать в торговой фирме, а Кристиан Гарбо даже подумывал о том, чтобы открыть филиал на соседнем островке Сент-Джон, который Дания в свое время предлагала купить Соединенным Штатам за пять миллионов пиастров[147], однако эта сделка так и не состоялась[148].
Вначале на острове Сент-Джон обосновались колонисты, поскольку Сент-Томас был признан малопригодным для развития деловой активности. Но так как площадь Сент-Джона составляла всего шесть квадратных лье (три в длину и два в ширину)[149], то вскоре он показался людям слишком мал, и колонисты перебрались на Санта-Крус.
Неоднократно мистер Кристиан Гарбо заводил разговор о капитане «Стремительного», о его команде, но после того как мистер Паттерсон заверил его, что команда судна заслуживает самых высоких похвал, все подозрения негоцианта исчезли.
Излишне говорить о том, что юноши успели совершить несколько экскурсий по острову, который вполне заслуживает того, чтобы его посещали туристы. Этот остров вулканического происхождения, чрезвычайно неровный, особенно в северной части, где ландшафт очень оживляют красивые холмы, самый высокий из которых возвышается на тысячу четыреста футов над уровнем моря.
Юные экскурсанты решили взобраться на вершину этого холма, и затраченные на восхождение усилия с лихвой окупились красотой развернувшейся перед ними картины. Впереди виднелся остров Сент-Джон, похожий на гигантскую рыбину, плывущую на поверхности Карибского моря среди окружавших ее мелких островков — Ханс-Лоллик, Лоанго, Бак, Саба, Савана, — а за ними простиралась сверкающая под лучами солнца безбрежная водная равнина.
В общем Сент-Томас представлял собой островок площадью в восемьдесят шесть квадратных километров, что, как заметил Луи Клодьон, лишь в сто семьдесят два раза больше Марсова поля в Париже[150].
Проведя три запланированных дня на вилле Гарбо, юноши вернулись на «Стремительный», который был уже готов к отплытию. Супруги Гарбо проводили их на судно, где мистер Паттерсон рассыпался в благодарностях за радушный прием, после чего братья обнялись перед расставанием.
Вечером 28 июля «Стремительный» выбрал якорь, поднял паруса и, воспользовавшись норд-остом, взял курс на юго-запад к острову Санта-Крус, где была намечена вторая остановка.
Шестьдесят миль, разделявшие острова, судно прошло за тридцать шесть часов.
Когда колонисты, как мы уже говорили, поняли, что острова Сент-Томас и Сент-Джон слишком малы, и решили обосноваться на острове Санта-Крус, площадь которого составляет двести восемнадцать квадратных километров, они вскоре обнаружили, что остров находится во власти английских флибустьеров, обосновавшихся там с середины XVII века. На острове произошли многочисленные кровавые схватки, закончившиеся победой англичан. Но, став владельцами острова, они, будучи скорее пиратами, нежели колонистами, стали промышлять морским разбоем, совершенно забросив сельское хозяйство.
В 1750 году островом завладели испанцы, вытеснив оттуда англичан. Но удержать его испанцам не удалось, и уже через несколько месяцев малочисленный испанский гарнизон, разместившийся там, был вынужден убраться под нажимом французского экспедиционного корпуса.
Именно в этот период на острове начало развиваться сельское хозяйство. Однако для того, чтобы начать обработку земли, требовалось выжечь густые леса, дабы очистить и обогатить будущие угодья.
Благодаря этой деятельности, продолжавшейся около полутора столетий, пассажиры «Стремительного» смогли увидеть прекрасно возделанные поля, дающие высокие урожаи сельскохозяйственной продукции.
Разумеется, на острове уже не было ни карибов, населявших его еще до открытия европейцами[151], ни сметавших их англичан, ни последовавших за ними испанцев, ни французов, сделавших первые попытки его колонизовать. К середине XVII века остров вообще обезлюдел, ибо, лишившись торговых связей, а следовательно, и доходов от контрабанды, колонисты решили покинуть его.
Санта-Крус был необитаем тридцать семь лет, вплоть до 1733 года. Затем Франция продала его Дании за 750 тысяч фунтов, и с тех пор остров является датской колонией.
Когда с борта судна заметили остров, Гарри Маркел начал маневрировать, с тем чтобы войти в порт Барнс, или по-датски Кристианстед. Порт находится на берегу небольшого залива в северной части острова. Что же касается второго по величине города, Фредерикстеда, дотла сожженного когда-то восставшими неграми, то он был построен на западном побережье острова.
Именно там и родился Аксель Викборн, занявший на конкурсе второе место. В тот момент на острове у него не было никого из родственников. Двенадцать лет тому назад его семья продала поместье и переехала в Копенгаген, где и жила с тех пор.
Во время стоянки юноши, которые не являлись чьими-то личными гостями, были тем не менее чрезвычайно тепло приняты всеми старыми друзьями семьи Викборн. Большую часть времени молодые люди проводили на берегу, а вечером возвращались ночевать на судно.
Остров, который они объехали в экипаже, безусловно, стоило посетить. В период работорговли плантаторы составили себе здесь крупные состояния, и Санта-Крус считался одним из богатейших островов Антильского архипелага. Были распаханы все земли вплоть до самых холмов. Было заложено триста пятьдесят плантаций по сто пятьдесят арпанов[152]. На плантациях царил идеальный порядок, а управляющие были весьма квалифицированны. Две трети угодий были отведены под сахарный тростник, причем с одного арпана получали в среднем по шестнадцать центнеров сахара, не считая патоки.
Кроме сахара, разводили хлопчатник, что давало ежегодно восемьсот кип хлопка, вывозимых в Европу.
Туристы проезжали по обсаженным пальмами красивым дорогам, соединявшим столицу острова с каждой деревней. Пологая равнина плавно понижалась к северу, затем снова повышалась к северо-западному побережью, высшая точка которого, гора Маунт-Игл (Орлиная гора), достигает высоты четырехсот метров.
Следует признать, что, видя столь красивый и плодородный остров, Тони Рено и Луи Клодьон не могли не сожалеть, что Франции не удалось сохранить его за собой в числе других своих владений в Антильском архипелаге. Напротив, Нильс Гарбо и Аксель Викборн считали, что Дания сделала очень ценное приобретение, и желали лишь одного: чтобы Санта-Крус, успевший побывать поочередно в руках англичан, французов и испанцев, навсегда остался под эгидой Дании.
Вообще же благодаря своему расположению в Европе Дании, если не считать периода континентальной блокады, когда Копенгаген подвергся обстрелу английским флотом, повезло, и она не была втянута в долгие и кровопролитные сражения, развернувшиеся в начале века между Англией и Францией. Будучи второстепенной державой, Дания не пострадала от нашествия европейских армий[153]. В результате на датских колониях на Антильских островах не отозвались эхом страшные войны, прокатившиеся по ту сторону Атлантического океана. Жители датских островов смогли спокойно работать и улучшать свое благосостояние.
Однако освобождение негров, провозглашенное в 1862 году, вызывало поначалу некоторые волнения, жестоко подавленные колониальными властями. Освобожденные негры и вольноотпущенники стали жаловаться на то, что данные им обещания не выполнялись, в частности, не проводилась передача в их полную собственность части островных земель. Отказ от выполнения этих требований повлек за собой восстание негров, вспыхнувшее сразу во многих точках острова.
Когда «Стремительный» бросил якорь в гавани Кристианстеда, отношения между плантаторами и неграми не были еще окончательно урегулированы. Тем не менее на острове царило спокойствие, и туристы могли свободно перемещаться по всей территории. Год спустя на острове уже бушевало настоящее восстание, и родной город Акселя Викборна был сожжен дотла.
Следует заметить, что за последние семь-восемь лет население острова Санта-Крус неуклонно уменьшается из-за постоянной эмиграции, что привело к его сокращению на одну пятую.
В период стоянки «Стремительного» в порту губернатор острова, проводивший одну половину года на Сент-Томасе, а другую — на Санта-Крусе, находился на острове Сент-Джон, где ожидались волнения. Поэтому он не смог оказать юным антильцам тот горячий прием, который они встречали повсюду. Однако он распорядился создать юношам наилучшие условия для поездок по всему острову, что и выполнялось неукоснительно. Поэтому накануне отплытия его превосходительству губернатору острова было передано письмо, написанное прекрасным почерком мистера Горация Паттерсона и подписанное девятью лауреатами, с выражением самой искренней признательности.
Первого августа «Стремительный» покинул порт Кристианстед. Выйдя из гавани, барк, подгоняемый легким бризом, взял курс на восток к острову Сен-Мартен.
Взяв курс на восток, «Стремительный» направился в открытое море. Сен-Мартен и острова Сомбреро, Ангилья, Барбуда и Антигуа являются крайними северо-восточными точками цепи Наветренных островов.
Выйдя из-под защиты холмов Санта-Круса, судно оказалось во власти довольно сильных пассатов и было вынуждено маневрировать по весьма бурному морю. Тем не менее «Стремительный» шел под нижними парусами[154], брамселями и марселями и часто менял галс. Тони Рено и Магнусу Андерсу несколько раз разрешили постоять у штурвала, чем они несказанно гордились.
Расстояние между островами Санта-Крус и Сен-Мартен не превышает двухсот морских миль[155]. При самых благоприятных обстоятельствах парусник может преодолеть его за двадцать четыре часа, идя полным ходом. Однако при встречном ветре и течении, направленном к Мексиканскому заливу[156], время перехода может возрасти втрое.
Со «Стремительного» часто замечали паровые и парусные суда. Эти прибрежные районы весьма посещаемы, так что движение между островами Сен-Мартен и Тринидад оживленное.
Что касается Гарри Маркела, то он не изменял своим привычкам и был, по обыкновению, осторожен: старался держаться от встречных судов на почтительном расстоянии, чтобы его не могли окликнуть в рупор или рассмотреть в бинокль, а потому предпочитал избегать любых контактов с судами, что вполне устраивало и команду. После довольно успешного посещения Сент-Томаса и Санта-Круса почему, собственно, что-то должно измениться в дальнейшем?… Поэтому Джон Карпентер, Корти, да и все остальные избавились от своих прежних страхов и прониклись еще большим доверием к Гарри Маркелу. И все же пиратам очень хотелось поскорее покончить с этим путешествием по Антильским островам!
Во время перехода, когда судно боролось с ветром и течением, мистер Паттерсон испытал легкое недомогание; но благодаря чудодейственной вишневой косточке не особенно сильно страдал.
К тому же в эти месяцы, в июле и августе, сильные штормы — большая редкость, иногда, правда, случаются грозы, что объясняется жарой, обычной для тропической зоны. Климат Антильских островов не знает резких колебаний, и перепады ртутного столбика термометра не превышают 20°. Конечно, осадки отличаются большим разнообразием, и если дожди редко сопровождаются градом, то весьма часто они напоминают низвергающиеся с неба потоки.
Острова архипелага, открытые океанским ветрам, подвергаются большим испытаниям от различных циклонов, чем другие, такие как Санта-Крус, Синт-Эстатиус[157], Сент-Кристофер[158], Гренадины[159], омываемые водами Карибского моря, ибо они значительно лучше защищены от бурь. Вообще большая часть портов Наветренных островов открыта на запад и юго-запад, что обеспечивает им надежную защиту от натиска океанских волн.
Поздним вечером 3 августа «Стремительный» вышел на траверз острова Сен-Мартен. Но уже в четырех-пяти милях от берега юноши могли полюбоваться самым высоким пиком острова, достигающим пятисот восьмидесяти пяти метров, золотившимся в лучах заходящего солнца.
Как известно, Сен-Мартен принадлежит Голландии и Франции. Так что каждый голландец и француз мог найти на острове кусочек далекой родины. Но если Альбертус Лейвен ступал действительно на родную землю, то этого нельзя было сказать о Луи Клодьоне и Тони Рено, поскольку первый был уроженцем Гваделупы, а второй — Мартиники. Юный голландец родился в Филипсбурге, столице Сен-Мартена, где и намеревался бросить якорь «Стремительный».
Если остров Сен-Мартен принадлежит в настоящее время Франции и Голландии, то его часовым, стоящим на передовых северо-восточных позициях, можно считать маленький остров Ангилью, точнее, даже не остров, а островок, входящий вместе с островами Сент-Кристофер и Невис в одно административное «президентство». Сен-Мартен и Ангилья[160] разделены лишь узким проливом, глубина которого не превышает двадцати пяти — тридцати метров. Не исключено, что морское дно, покрытое здесь коралловыми постройками, в результате непрерывной деятельности полипов или тектонических подвижек почвы поднимется до поверхности моря, и тогда Сен-Мартен и Ангилья могут слиться и образовать один остров.
Что станется тогда с этими франко-англо-голландскими Антилами?… Смогут ли ужиться там в мире и добром согласии представители трех наций? Будет ли он более достоин, чем последний из островов Антильской гряды, носящий название Триединый[161], носить такое название, и воцарится ли мир под сенью трех флагов?…
На следующий день на борт «Стремительного» поднялся лоцман и провел его через мели в порт Филипсбург.
Город занимал узкую полосу между полукруглой бухтой и обширным солончаком, который весьма активно разрабатывается. Солеварни, основное богатство острова, настолько продуктивны, что дают ежегодно не менее трех миллионов шестисот тысяч гектолитров поваренной соли.
Правда, некоторые варницы требуют постоянных мер по их поддержанию в должном порядке. Испарение здесь настолько велико, что соляные растворы чрезвычайно быстро высыхают. Поэтому — и это можно было наблюдать неподалеку от Филипсбурга — иногда приходится прокапывать прибрежный вал, дабы обеспечить сильный приток морской воды в солеварни.
Никого из членов семьи у Альбертуса Лейвена на Сен-Мартене не было. Вот уже пятнадцать лет, как все они жили в Роттердаме в Голландии. Сам он уехал из Филипсбурга столь юным, что не сохранил об острове никаких воспоминаний. Из всех лауреатов Антильской школы только у Хьюберта Перкинса остались родственники в английской колонии Антигуа. Поэтому для Альбертуса Лейвена это была, безусловно, последняя возможность побывать там, где он родился.
Если Сен-Мартен и принадлежит Франции и Голландии, то это не означает, что там не ощущается британское присутствие. Из семи тысяч человек, живущих на острове, французов насчитывается три с половиной тысячи, а англичан — три тысячи четыреста, то есть почти поровну. Что приходится на долю Голландии, догадаться нетрудно.
Ограничений на свободу торговли на Сен-Мартене практически нет, а административная автономия — почти полная, отсюда и процветание острова. Тот факт, что солеварни находятся в руках франко-голландской фирмы, не имеет большого значения. У англичан остается обширное поле деятельности, например, торговля товарами широкого потребления, и их лавки, всегда забитые товарами, привлекают покупателей.
Стоянка «Стремительного» на Сен-Мартене была рассчитана на двадцать четыре часа, во всяком случае в Филипсбурге.
Здесь Гарри Маркел и все члены его команды могли не бояться, что их опознают. Опасность, скорее, могла бы возникнуть на английских Антилах: Сент-Люсии, Антигуа, Доминике, куда им надлежало отправиться, и особенно на Барбадосе, где жила миссис Кетлин Сеймур и где намечалась самая длительная стоянка.
Мистеру Паттерсону и его юным спутникам только и оставалось, что прогуляться по длинной улице, собственно и составлявшей город Филипсбург, все дома которого тянулись вдоль узкой полосы суши на западе, по самому берегу моря.
Казалось, после визита Альбертуса Лейвена на родину «Стремительный» мог поднять паруса и отправиться дальше. Однако Луи Клодьон и Тони Рено, будучи французами, пожелали побывать на французской территории острова, расположенной в его северной части и занимавшей примерно две трети всей площади.
Главный город французской части острова — Мариго, в названии которого, как можно понять, нет ничего голландского. Разумеется, Тони Рено и Луи Клодьон захотели провести в этом городе целый день.
Мистера Паттерсона заранее об этом предупредили, и экскурсия не должна была нарушить установленное расписание.
Стоит ли поэтому удивляться, когда в ответ на просьбу юношей сей достойный муж изрек:
— Раз Альбертус побывал на голландской земле, то почему бы Луи и Тони, Arcades ambo[162], не ступить ногой на землю Франции?
После чего мистер Паттерсон отправился к Гарри Маркелу и передал ему просьбу юношей, поддержав ее своим высоким авторитетом.
— Каково ваше мнение на сей счет, капитан Пакстон?… — спросил он.
Естественно, Гарри Маркел предпочел бы не увеличивать число стоянок «Стремительного», однако подходящего предлога для отказа зайти еще в один городок острова он не нашел. Если судно снимется с якоря вечером, то на следующий день оно будет уже в Мариго, а через двое суток отправится оттуда на Сент-Бартельми, так что особых осложнений не возникнет.
Так и было сделано. Пятого июля в девять часов вечера лоцман вывел судно из гавани Филипсбурга. Ночь была светлая, сияла почти полная луна, море было прекрасно, и взор мог охватить почти четверть мили береговой полосы острова. Свежий попутный бриз позволил «Стремительному» поставить почти все паруса.
Захваченные очарованием ночного перехода, пассажиры оставались на палубе до полуночи и лишь затем спустились в каюты, чтобы проснуться только когда «Стремительный» станет на якорь.
Мариго — город более торговый, чем Филипсбург. Он стоит на берегу реки, соединяющей бухту с лагуной Симпсон. Благодаря этому местный порт надежно защищен от морских волн. В порт заходят многочисленные суда дальнего и каботажного плавания, которых привлекают сюда льготы, обеспечиваемые городом. Мариго — самый крупный город острова Сен-Мартен.
Впрочем, мистеру Паттерсону и его спутникам не пришлось жалеть о посещении Мариго. Они были в восторге от приема, оказанного колонистами острова двум соотечественникам. Все юноши, независимо от их национальности, были окружены заботой и вниманием, а на банкете, данном в их честь властями города, все собрались за одним столом и ощущали себя просто уроженцами Антильского архипелага.
Прием был организован одним из самых крупных негоциантов острова, господином Ансельмом Гийоном, присутствовало на нем человек сорок, и, разумеется, среди приглашенных должен был бы находиться и капитан «Стремительного».
Господин Гийон лично отправился на судно и просил Гарри Маркела прибыть на банкет, который должен был состояться в зале городской мэрии. Однако, несмотря на свою невероятную дерзость, Гарри Маркел уклонился от приглашения. Напрасно мистер Паттерсон расточал свое красноречие, присовокупив его к увещеваниям господина Гийона. Оба были вынуждены отступить перед непоколебимой решимостью капитана «Стремительного». Как на Сент-Томасе и Санта-Крусе, он ни за что не соглашался сойти на берег и запретил это делать всем членам команды.
— Мы будем весьма сожалеть о вашем отсутствии, капитан Пакстон, — заявил господин Гийон. — Доброта, которую вы проявили на протяжении всего пути по отношению к молодым людям, их желание публично выразить вам свою признательность — все это побудило меня просить вас присутствовать на нашем банкете, и я чрезвычайно огорчен, что мне не удалось уговорить вас.
В ответ Гарри Маркел холодно поклонился, после чего негоциант вернулся на пристань.
Следует признать, что так же, как и на Кристиана Гарбо, на господина Гийона капитан «Стремительного» не произвел благоприятного впечатления. Суровый вид и грубое лицо, на которое жизнь, полная насилия и совершенных злодеяний, наложила неизгладимый отпечаток, могли внушить если не антипатию, то, несомненно, недоверие. Но, с другой стороны, как же тогда следовало понимать похвалы, расточаемые в адрес капитана пассажирами и мистером Паттерсоном?… А разве не сама миссис Кетлин Сеймур его выбрала?… Очевидно, без достаточной информации и серьезных рекомендаций она бы этого никогда не сделала… К тому же достаточно было малейшей оплошности, чтобы песенка Гарри Маркела и его банды была спета. Правда, одно обстоятельство лишь укрепило доверие господина Гийона и городских властей к капитану судна и его экипажу.
Случилось так, что буквально накануне появления «Стремительного» в гавани Мариго находилось еще одно судно, английский бриг[163] «Огненная птица», капитан которого лично знал капитана Пакстона и глубоко уважал его как честного человека и отличного моряка. Если бы он только знал, что ожидается приход «Стремительного», то, несомненно, дождался бы этого момента и с огромной радостью явился бы на борт, чтобы пожать руку старому другу. Однако бриг уже покинул гавань, и, вполне вероятно, оба судна встретились ночью у западного побережья острова.
В разговоре с Гарри Маркелом господин Гийон упомянул о капитане «Огненной птицы», и можно себе представить, какой ужас испытал злодей при мысли об опасности, подстерегавшей его при встрече с другом капитана Пакстона.
Но сейчас бриг был в открытом море и направлялся в Бристоль, поэтому «Стремительный» уже не сможет встретиться с ним в водах Антильского архипелага.
Когда Гарри Маркел рассказал об этом Джону Карпентеру и Корти, те не смогли сдержать своей радости по поводу столь счастливого исхода дела.
— Здорово же нам повезло, черт побери!… — твердил боцман.
— Ни слова остальным, — добавил Гарри Маркел. — Не стоит их пугать, но пусть они смотрят в оба и будут начеку…
— Поскорее бы уже смотаться с этих чертовых Антил! — рявкнул Корти. — Мне уже начинает мерещиться, что здесь на каждом суку болтается петля!
И он был недалек от истины, бедняга Корти: очутись «Огненная птица» в порту Мариго в тот день, когда туда вошел «Стремительный», — и болтаться бы Гарри Маркелу и его шайке с пеньковыми галстуками на шеях.
Банкет, назначенный на вечер, прошел прекрасно. Были провозглашены тосты и за здоровье капитана Пакстона. За столом делились впечатлениями о первой части путешествия, прошедшей просто великолепно, и выражали пожелания, чтобы и вторая оказалась не хуже. Подышав родным воздухом, юные антильцы увезут с собой незабываемые впечатления от посещения Вест-Индии.
За десертом из-за стола встал Луи Клодьон и прочел прекрасно составленное приветствие в адрес господина Гийона и именитых граждан города, в котором благодарил их за любезный прием, объединивший за одним столом в братском единении Францию, Англию, Данию, Голландию и Швецию.
Затем наступила очередь мистера Паттерсона, который на этот раз не пропустил ни одного из многочисленных, можно даже сказать, излишне многочисленных тостов, беспрерывно следовавших за каждой переменой блюд. Итак, он встал, держа бокал в руке, и попросил слова.
Все, что можно было приправить латинскими цитатами, вставленными в округлые, витиеватые фразы, водопадом хлынуло на присутствующих. Он говорил о незабываемых воспоминаниях, которые оставит у него этот пир, более вечный, чем все, отлитое в бронзе, aere perennius[164], по словам Горация, о фортуне, помогающей смелым, audentes fortuna juvat[165], как сказал Вергилий. Он счастлив, что может высказать свои похвалы публично, coram populo[166]. При этом почтенный ментор, конечно, не забывал свою родину, от которой его отделял океан a dulcis reminiscetur Argos[167]. Но тем более он уверял, что не сможет забыть то радушие, с которым его встречали на Антильских островах, и сейчас, покидая их, он просто может повторить: et in Arcadia ego[168], поскольку Антильские острова могли бы быть частью этой Аркадии, страны невинности и счастья. Наконец, он поведал всем, что всегда мечтал посетить сей цветущий край, hoc erat in votis[169], как говорил Гораций, которого он уже имел честь цитировать, куда он, эконом Антильской школы si parva licet componere magnis[170], по словам Вергилия, которого он тоже уже упоминал, ступил почти через четыреста лет после Христофора Колумба.
Можно себе представить, какой успех имел спич мистера Горация Паттерсона и сколько криков «браво» досталось почтенному ментору, как только он опустился на свое место! Затем последовал последний тост за здоровье миссис Кетлин Сеймур. Наконец после бесконечных сердечных рукопожатий путешественники отправились в порт.
Когда они поднялись на борт часам к десяти вечера, мистеру Паттерсону, несмотря на то, что поверхность моря напоминала безмятежную гладь озера в тихую погоду, показалось, что «Стремительный» испытывает легкую качку. Полагая, что перенести эту напасть в горизонтальном положении будет легче, он добрался до каюты, разделся с помощью услужливого Ваги и забылся тяжелым сном.
Весь следующий день был посвящен прогулкам по городу и его окрестностям.
Путешественников ожидали два экипажа, и сам господин Гийон пожелал стать их гидом. Прежде всего они решили посетить то место, где в 1648 году был подписан договор о разделе острова между Францией и Голландией!
Для этого нужно было доехать до холма в восточной части Мариго, носившего весьма символическое название горы Согласия.
Прибыв к подножию холма, путешественники легко поднялись на его вершину. Там из экипажей были извлечены на свет несколько бутылок шампанского, их тут же откупорили, и все выпили в память договора 1648 года.
Излишне говорить, что между всеми антильцами царили мир и согласие. Возможно, в глубине души Роджер Хинсдейл и думал, что Сен-Мартен, равно как и другие Антильские острова, в один прекрасный день станет английским владением. Но в данный момент Альбертус Лейвен, Луи Клодьон и Тони Рено обменялись дружескими рукопожатиями, выразив пожелание, чтобы оба народа жили в вечном согласии.
Затем, когда оба француза выпили за здоровье его величества Вильгельма III[171], короля Голландии, Альбертус Лейвен поднял бокал в честь президента Французской Республики[172]. Оба тоста были встречены криками «ура» и «виват» всеми присутствующими.
Следует заметить, что мистер Гораций Паттерсон как воды в рот набрал во время этого обмена любезностями. По-видимому, накануне он исчерпал все запасы своего природного красноречия или, по крайней мере, ему был необходим некоторый отдых. Но, безусловно, если не на словах, то наверняка в душе он всем сердцем присоединился к горячему проявлению международного единения.
Осмотрев наиболее любопытные достопримечательности острова, позавтракав на песчаном берегу и пообедав под сенью деревьев изумительно красивого леса прихваченными с собой продуктами, туристы отправились обратно в Мариго. Горячо поблагодарив господина Гийона и простившись с ним, путешественники вернулись на судно. Всем, включая и мистера Паттерсона, пора было заняться письмами родным, которые уже знали, что 26 июля «Стремительный» прибыл на Сент-Томас. Об этом их известили телеграммой, и беспокойство, вызванное небольшой задержкой на несколько дней, уже улеглось. Тем не менее родных следовало держать в курсе событий, и если написать письма сегодня вечером и сдать их завтра на почту, то через двадцать четыре часа они уйдут в Европу.
Ночь прошла спокойно, и ничто не потревожило сон юношей, изрядно уставших после столь насыщенного дня. Возможно, правда, Джону Карпентеру и Корти снилось, что «Огненная птица» из-за какой-то поломки вернулась в порт… однако, к счастью для них, этого не произошло.
В восемь часов утра следующего дня, воспользовавшись приливом, «Стремительный» вышел из порта Мариго и взял курс к острову Сен-Бартельми. И хотя море было неспокойно, судно, шедшее под защитой острова, не испытывало заметной качки. Однако, вновь пройдя мимо Филипсбурга, «Стремительный» вышел из-под защиты высоких прибрежных скал Сен-Мартена и оказался на морских просторах. Поэтому, когда барк проходил между островами, он подставил борт морским волнам, так что пришлось даже сократить площадь парусов, чтобы уменьшить крен судна.
Но если это и могло стать причиной небольшой задержки, то всего на несколько часов, и уже завтра с восходом солнца парусник безусловно должен был появиться на траверзе острова Сен-Бартельми.
Как обычно, пассажиры принимали участие в авралах, когда нужно было подтянуть или ослабить шкоты. Правда, сейчас лавировать и идти навстречу ветру необходимости не было. Тони Рено и Магнус Андерс по очереди стояли у штурвала — ни дать ни взять два настоящих рулевых, досконально изучивших свое дело, — и не давали судну рыскать по курсу[173], строго следя за курсовой чертой на компасе.
Часов около пяти вечера на северо-западе был замечен пароход, шедший параллельным курсом и собиравшийся, по-видимому, обогнать парусник.
За штурвал в этот момент стал Корти, так как Гарри Маркел сосредоточился на том, чтобы избежать сближения с судном. Поэтому «Стремительный» повернул на один румб, чтобы пароход не пересек его курс.
Корабль, шедший под французским флагом, развевавшимся на грот-мачте, оказался легким крейсером французского военно-морского флота. Луи Клодьон и Тони Рено были бы счастливы поприветствовать его и получить ответное приветствие. Но поскольку из-за маневра Гарри Маркела суда разделяло расстояние в добрую милю, ни о каком приветствии не могло быть и речи.
Что же касалось крейсера, шедшего с большой скоростью курсом норд-вест, то он, по-видимому, направлялся к Антильским островам. Но вполне вероятно, что он мог идти и в один из южных портов Соединенных Штатов, например, в Ки-Уэст, крайнюю точку Флориды, порт, где запасаются провизией и топливом суда всех стран.
Вскоре крейсер оставил «Стремительный» далеко позади и еще до заката солнца последние его дымки растаяли у горизонта.
— Счастливого плавания, — процедил сквозь зубы Джон Карпентер, — и дай Бог больше никогда не встретиться!… Не люблю я плавать с военными кораблями рядом…
— Не больше, чем я очутиться под конвоем полиции!… — добавил Корти. — В любой момент эти типы готовы тебя спросить, откуда идешь, да куда, да зачем, а сообщать им все это мне иногда ох как не хочется!
Сен-Бартельми — единственное владение Швеции в Вест-Индии, занимает южную оконечность гряды, где лежит английский остров Ангилья и франко-голландский Сен-Мартен. Как уже говорилось, достаточно было бы самого незначительного поднятия морского дна, примерно на двадцать пять метров, чтобы все три острова слились в один массив длиной около семидесяти пяти километров. И не будет ничего удивительного, если сей феномен в скором времени и произойдет. В связи с этим Роджер Хинсдейл заметил, что подобное поднятие морского дна могло происходить в зоне всех Антильских островов — как Наветренных, так и Подветренных. Вполне возможно, что когда-то очень давно эти острова представляли собой единое целое, образуя континент, расположенный у входа в Мексиканский залив и, кто знает, быть может, даже соединялись с Американским континентом?… И что произошло бы с этой территорией, если бы на ней захотели водрузить свои флаги Англия, Франция, Голландия и Дания?…
Вполне вероятно, что был бы применен принцип доктрины Монро[174], дабы привести эти страны к соглашению и разрешить вопрос в пользу Соединенных Штатов. Вся Америка — американцам, и никому более! И к сорока звездам, украшавшим в тот период их национальный флаг[175], американцы добавили бы еще одну!
Что касается острова Сен-Бартельми, то из-за небольших размеров он заслуживает скорее название островка, поскольку его длина не превышает десяти километров, а площадь составляет всего двадцать один квадратный километр.
Остров Сен-Бартельми защищен фортом Густав. Столица острова, Густавия, — город, не имеющий пока большого значения, но вполне способный его приобрести, поскольку он чрезвычайно выгодно расположен в цепи Малых Антильских островов, в самом центре маршрутов каботажного плавания. В этом городе девятнадцать лет назад и родился Магнус Андерс, семья которого уже лет пятнадцать как обосновалась в Швеции, в Гетеборге.
Остров повидал флаги многих государств. С 1698 по 1784 год он был французским, затем Франция уступила его Швеции в обмен на концессию на складские помещения на берегу пролива Каттегат, точнее, в Гетеборге, и на некоторые политические уступки, но, хотя по этому договору остров и стал шведским, поскольку был заселен норманнами еще в незапамятные времена, по духу, традициям и нравам он продолжал оставаться французским и, надо полагать, таковым и останется навсегда.
Когда солнце исчезло за горизонтом, Сен-Бартельми еще не был виден. Так как до острова оставалось не больше двадцати миль, то не было никакого сомнения, что «Стремительный» станет на якорь еще на заре, хотя ветер и утих и за ночь удастся пройти немного.
Тем не менее уже в четыре часа утра юный швед покинул свою каюту и, взобравшись на грот-марс[176], перелез потом на брам-рей[177].
Магнус Андерс хотел первым возвестить о появлении на горизонте своего родного острова, и не было еще и шести часов, когда он заметил большой известняковый массив, высотой метров в триста, возвышавшийся в самом центре Сен-Бартельми. И тогда он закричал «Земля! Земля!» так оглушительно, что все его друзья тут же высыпали на палубу.
«Стремительный» тотчас взял курс на западный берег Сен-Бартельми, дабы войти в порт Каренаж[178], главный и единственный на острове.
Хотя бриз несколько утих и следовало держаться ближе к берегу, парусник шел довольно ходко и вскоре оказался в спокойных прибрежных водах.
Сразу после семи часов на вершине холма, в том самом месте, где колонисты обычно поднимали шведский флаг, появилось несколько человек.
— Это обычная утренняя церемония, — сказал Тони Рено, — подъем шведского флага сопровождается пушечным выстрелом…
— Меня удивляет, — заметил Магнус Андерс, — что этого не произошло раньше!… Ведь флаг поднимают с восходом солнца, а оно вот уже часа три как сияет на небе!
Замечание было вполне справедливое, и возникло даже сомнение, о той ли церемонии идет речь.
В порту Густавии есть прекрасная стоянка для судов с осадкой в два-три метра, поскольку она хорошо защищена песчаными отмелями от океанского наката.
Прежде всего пассажирам бросился в глаза крейсер, встреченный ими накануне. Он стоял на якоре посреди гавани, с погашенными огнями и убранными парусами, как судно, отдыхающее после долгого пути. Это чрезвычайно обрадовало Тони Рено и Луи Клодьона, ибо они рассчитывали попасть на борт крейсера и были уверены, что им окажут хороший прием. Однако вид крейсера не слишком обрадовал Гарри Маркела и его сообщников и даже внушил им серьезное беспокойство.
«Стремительный» был уже всего лишь в четверти мили от берега, и даже если бы Гарри Маркел и не захотел заходить в порт, то как бы он смог это объяснить своим пассажирам, ведь Сен-Бартельми был одним из обязательных пунктов маршрута?… Так что желал он того или нет, — а в общем-то Гарри Маркел был встревожен гораздо меньше, чем Джон Карпентер и остальные бандиты, — но парусник уже искал проход между рифами, когда раздался пушечный выстрел.
И тут же на вершине холма был поднят флаг.
Но каково же было изумление путешественников (а Магнус Андерс просто оцепенел от неожиданности), когда все увидели, что вместо шведского флага на мачте заполоскалось на ветру французское трехцветное полотнище!
Что до Гарри Маркела и его команды, то если они и выказали некоторое удивление, то скорей поддавшись общему чувству, ибо какая, в сущности, им была разница, чей флаг развевается на флагштоке.
Для них существовал только один флаг — пиратский «Веселый Роджер», под сенью которого они станут бороздить на «Стремительном» воды Тихого океана.
— Да это же французский флаг!… — воскликнул Тони Рено.
— Неужели французский?… — эхом откликнулся Луи Клодьон.
— А может быть, капитан Пакстон ошибся, — предположил Роджер Хинсдейл, — и привел судно на Гваделупу или Мартинику?…
Никогда Гарри Маркел не совершил бы подобной ошибки. «Стремительный» действительно пришел на Сен-Бартельми, и именно в порту Густавия он бросил якорь спустя три четверти часа.
Магнус Андерс был конечно же огорчен. Как же так? Когда «Стремительный» посещал Сент-Томас, Санта-Крус и Сен-Мартен, его друзья, датчане и французы, могли видеть флаги их стран, а вот сейчас, когда он, швед, мечтал ступить на родную землю, флага его родины там не оказалось…
Однако вскоре все разъяснилось. Просто совсем недавно Швеция уступила остров Сен-Бартельми Франции за 277,5 тысяч франков.
Этот акт был одобрен колонистами острова, преимущественно норманнского происхождения, но французами по духу, и проведенный опрос показал, что из 351 человека 350 высказались за передачу острова Франции.
Бедняга Магнус Андерс не мог ни возражать, ни протестовать, ведь для того, чтобы Швеция распростилась со своим единственным владением в Вест-Индии, несомненно, были веские основания. В результате он быстро смирился со свершившимся фактом и, наклонясь к уху своего лучшего друга Луи Клодьона, сказал:
— В конечном счете, если уж и пришлось сменить флаг, то лучше, если новый будет французским!
<a l:href="#_ftnref1">[1]</a> Поровну (лат.).
<a l:href="#_ftnref2">[2]</a> Рукопожатие (англ.).
<a l:href="#_ftnref3">[3]</a> Наветренные острова — группа коралловых и вулканических островов, расположенных на подводной возвышенности, отделяющей Карибское море от Атлантического океана; восточная часть архипелага Малых Антильских островов. Обитая площадь островов — около 6 тыс. кв. км. В англоязычной литературе иногда этот топоним используется в несколько ином смысле, о чем см. главу XIV первой части романа.
<a l:href="#_ftnref3">[4]</a> Подветренные острова — группа вулканических и коралловых островов, составляющих южную часть архипелага Малых Антильских островов (иногда острова называются еще Южно-Антильскими); общая площадь островов — около 1,2 тыс. кв. км. Три крупных острова (Аруба, Кюрасао и Бонайре) входят в настоящее время в состав административной единицы Нидерландские Антильские острова, остальные — в состав Венесуэлы. Иногда топоним «Подветренные острова» относят к другому географическому объекту — северной части дуги Наветренных островов (см. главу XIV первой части романа).
<a l:href="#_ftnref5">[5]</a> Сен-Бартельми — принадлежащий Франции остров в северной части Наветренных островов; площадь, по современным данным, — 25 кв. км, население в середине 1980-х годов составляло около 3000 человек; под шведским управлением остров находился в 1784 — 1878 годах; в 1878 году за 320 тыс. франков был возвращен французам. Подробный рассказ об острове см. в главе XV первой части романа.
<a l:href="#_ftnref6">[6]</a> Современное название — о. Гаити. (Примеч. перев.)
<a l:href="#_ftnref7">[7]</a> Необыкновенная, сверхъестественная Африка (лат.). (Примеч. перев.)
<a l:href="#_ftnref8">[8]</a> Тасман Абель Янсзон (1603 — 1659) — голландский мореплаватель, исследователь Австралии и Океании.
<a l:href="#_ftnref8">[9]</a> Дампир Уильям (1652 — 1715) — британский мореплаватель, вначале — пират, потом перешел на службу в королевский военно-морской флот, совершил три кругосветных путешествия.
<a l:href="#_ftnref8">[10]</a> Бёрк Роберт О'Хара (1821 — 1861) — ирландский путешественник, совершивший вместе с В.Уиллисом путешествие по внутренним районам Австралии, предпринятое с целью изыскания трассы трансконтинентального телеграфа. Погиб во время экспедиции.
<a l:href="#_ftnref8">[11]</a> Ванкувер Джордж (1757 — 1798) — английский моряк, участник 2-го и 3-го кругосветных плаваний Дж. Кука; в 1791 — 1795 годах командовал кругосветной экспедицией, проведшей капитальные работы по съемке тихоокеанского побережья Северной Америки.
<a l:href="#_ftnref8">[12]</a> Боден Никола (1754 — 1803) — французский мореплаватель, назначенный в 1800 году начальником экспедиции к побережью Австралии; под его руководством проходило обследование северного и северо-западного побережья континента (1801 — 1802), а позднее — южного побережья (1803).
<a l:href="#_ftnref8">[13]</a> Дюмон-Дюрвиль Жюль Себастьен Сезар (1790 — 1842) — французский мореплаватель, совершивший два кругосветных плавания и проведший исследование приантарктических районов.
<a l:href="#_ftnref14">[14]</a> Использование почтовых голубей в 70 — 80-е годы XIX века получило развитие особенно в военных целях (в частности, при осаде Парижа в 1870 г.). (Примеч. перев.)
<a l:href="#_ftnref15">[15]</a> Имеется в виду «телеграфный» стиль, упрощенная грамматика которого сравнивается с «дикой» грамматикой креолизованных языков. (Примеч. перев.)
<a l:href="#_ftnref16">[16]</a> Французская академия — научное учреждение, основанное в 1634 году кардиналом Ришельё; постоянный состав — 40 человек, предмет исследований — французский язык.
<a l:href="#_ftnref16">[17]</a> Фартинг — мелкая английская разменная монета, в настоящее время вышедшая из употребления; четвертая часть пенни, или 1/960 часть фунта стерлингов. Сантим — мелкая разменная французская монета, сотая часть франка.
<a l:href="#_ftnref18">[18]</a> Сент-Люсия — остров в южной части Наветренных островов, во времена Ж. Верна — британская колония, в наши дни — независимое государство (с 1967 года), член Британского Содружества наций; площадь острова 616 кв. км; современное население — 115 тыс. человек; подробнее об острове рассказано в V главе второй части романа.
<a l:href="#_ftnref19">[19]</a> Доминика — вулканический остров в средней части дуги Наветренных островов, площадь — 751 кв. км; современное население — 76 тыс. человек (в начале века остров населяли 29 тыс. жителей); с 1978 года — независимое государство — Содружество Доминики; член Содружества наций; остров был назван Колумбом по дню недели, в который испанские корабли подошли к острову, а это было воскресенье (исп. domingo); подробнее об острове рассказано в III главе второй части романа.
<a l:href="#_ftnref20">[20]</a> Антигуа — коралловый остров в северной части Наветренных островов, площадь — 280 кв. км; население — 81 тыс. человек (в начале века — 36 тыс. человек): с 1981 года — часть независимого государства Антигуа и Барбуда, члена Содружества наций; подробнее об острове см. I главу второй части романа.
<a l:href="#_ftnref21">[21]</a> Гваделупа — остров в средней части дуги Наветренных островов, площадь — 1,7 тыс. кв. км; население — 331 тыс. человек (в начале века — 158 тыс.); по статусу — заморский департамент Франции; подробнее об острове см. II главу второй части романа.
<a l:href="#_ftnref22">[22]</a> Мартиника — остров в южной части Наветренных островов, вулканический по происхождению, площадь — 1,1 тыс. кв. км; современное население — 330 тыс. человек; заморский департамент Франции; об этом острове подробнее рассказано в IV главе второй части романа.
<a l:href="#_ftnref23">[23]</a> Сент-Томас — остров в западной группе Виргинских островов; площадь — 83 кв. км; население — 48 тыс. человек; владение США; подробнее см. гл. XIV первой части романа.
<a l:href="#_ftnref24">[24]</a> Санта-Крус — самый крупный среди Виргинских островов; площадь — около 212 кв. км. (82 кв. мили); современное население — 50 тыс. человек; владение США; подробнее см. XIV главу первой части романа.
<a l:href="#_ftnref25">[25]</a> Сен-Мартен — остров в северной части Наветренных островов; франко-нидерландское владение; площадь французской части — 53 кв. км; современное население — 8 тыс. человек; соответственно для голландской части — 34 кв. км. и 11тыс. человек; подробнее об острове рассказано в главе XV первой части романа.
<a l:href="#_ftnref26">[26]</a> Кюрасао — принадлежащий Нидерландам остров у венесуэльского побережья; площадь — 472 кв. км; население — 159 тыс. человек.
<a l:href="#_ftnref26">[27]</a> Лос-Тестигос — архипелаг крошечных островков на юге Карибского моря, к северо-востоку от дельты реки Ориноко.
<a l:href="#_ftnref26">[28]</a> Маргарита — крупный остров у побережья Венесуэлы; площадь — 1,1 тыс. кв. км; население — около 120 тыс. человек; владение Венесуэлы.
<a l:href="#_ftnref26">[29]</a> Ла-Тортуга — остров на юге Карибского моря, западнее острова Маргарита; владение Венесуэлы.
<a l:href="#_ftnref26">[30]</a> Бланкилья — остров на юге Карибского моря, в группе Подветренных островов, расположен к северо-западу от острова Маргарита, примерно под 12° северной широты; владение Венесуэлы.
<a l:href="#_ftnref26">[31]</a> Орчила — остров на юге Карибского моря, в группе Подветренных островов, расположен к западу от острова Бланкилья; владение Венесуэлы.
<a l:href="#_ftnref26">[32]</a> Авес — видимо, имеется в виду одноименный архипелаг, расположенный под 12° северной широты, однако в Карибском море, на его восточной окраине, есть еще один остров Авес — примерно под 16° северной широты и 64° западной долготы, вершина подводного хребта; эти географические объекты являются владениями Венесуэлы.
<a l:href="#_ftnref33">[33]</a> Барбадос — наиболее значительная и самая процветающая британская колония в Антильском регионе; площадь — 431 кв. км; население в начале XX века — около 190 тыс. человек, современное — свыше 250 тыс.; с 1966 года — независимое государство, член Содружества наций.
<a l:href="#_ftnref34">[34]</a> Постскриптум — приписка к письму ниже подписи.
<a l:href="#_ftnref35">[35]</a> Меценат Гай Цильний — древнеримский политический деятель и писатель I века н. э., покровительствовал кружку поэтов, в который входили Вергилий, Гораций и др., оказывая им материальную поддержку. Имя Мецената стало нарицательным для обозначения щедрого покровителя наук и искусств.
<a l:href="#_ftnref35">[36]</a> Альбион — поэтическое название Англии.
<a l:href="#_ftnref37">[37]</a> Зюйдвестка — матросский или рыбацкий непромокаемый головной убор; шляпа с широкими, прикрывающими шею полями.
<a l:href="#_ftnref38">[38]</a> Телемах — сын героя древнегреческого эпоса Одиссея.
<a l:href="#_ftnref38">[39]</a> Ментор — друг Одиссея, которому герой на время своего отсутствия доверил воспитание своего сына; в переносном смысле: «руководитель, наставник, воспитатель».
<a l:href="#_ftnref40">[40]</a> Бювар — папка с листками промокательной бумаги для хранения документов, конвертов, почтовой бумаги и т. д.
<a l:href="#_ftnref40">[41]</a> Люстрин — тонкая шерстяная или хлопчатобумажная глянцевитая ткань.
<a l:href="#_ftnref40">[42]</a> Редингот — длинный, широкий сюртук особого покроя.
<a l:href="#_ftnref43">[43]</a> «Я вас!» (лат.) В поэме Вергилия «Энеида» морской бог Нептун этими словами грозит ветрам, поднявшим на море бурю: Землю и небо уж вы без моей благосклонности, Ветры, / Смеете вместе мешать и такие взносить взгроможденья! / Я вас! (Перев. В. Я. Брюсова.)
<a l:href="#_ftnref44">[44]</a> Тефида — в греческой мифологии одна из древнейших богинь, дочь Геи и Урана, супруга Океана, породившая с ним все реки и три тысячи океанид. (Примеч. перев.)
<a l:href="#_ftnref45">[45]</a> Вергилий Публий Марон (70 — 19 до н. э.) — знаменитый эпический древнеримский поэт, автор «Энеиды», монументального произведения о странствиях троянского царевича Энея, легендарного основателя Рима.
<a l:href="#_ftnref45">[46]</a> Цицерон Марк Туллий (106 — 43 до н. э.) — выдающийся древнеримский оратор, писатель и политический деятель.
<a l:href="#_ftnref47">[47]</a> Овидий Публий Назон (43 до н. э. — 17 н. э.) — выдающийся древнеримский поэт.
<a l:href="#_ftnref47">[48]</a> Гораций, правильнее: Квинт Гораций Флакк (65 — 8 до н. э.) — крупнейший поэт Древнего Рима, внес также значительный вклад в теорию литературного творчества.
<a l:href="#_ftnref49">[49]</a> «Последнее прости» (лат.). Согласно древнегреческому мифу, Орфей спустился в подземное царство за умершей женой Эвридикой и получил разрешение вывести ее в мир живых, однако на обратном пути знаменитый певец, вопреки запрету, оглянулся и навеки потерял свою супругу. В латинском варианте мифа именно приведенными выше словами «Aeternum vale» Орфей навсегда прощается с Эвридикой.
<a l:href="#_ftnref49">[50]</a> Орфей — мифический древнегреческий поэт и певец, умевший очаровать своим пением не только людей, но и животных и даже камни.
<a l:href="#_ftnref51">[51]</a> Изумрудный Эрин — поэтическое название Ирландии.
<a l:href="#_ftnref52">[52]</a> «Завтра мы поплывем по необъятной глади волн» (лат.). (Примеч. перев.)
<a l:href="#_ftnref53">[53]</a> После завоевания Ирландией независимости порту Куинстаун было возращено название Ков.
<a l:href="#_ftnref54">[54]</a> Констебль — полицейский.
<a l:href="#_ftnref55">[55]</a> В романе неверно определяются границы пролива Святого Георга; в современной гидрографии южная граница этого пролива проводится по створу: мыс Карнсор (Ирландия) — мыс Сент-Дейвидс (Уэльс); таким образом, граница проходит значительно севернее залива Корк; корабли из этого залива выходят непосредственно в Атлантический океан; впрочем, иногда в литературе эта окраинная часть Атлантики носит название Кельтского моря.
<a l:href="#_ftnref56">[56]</a> Скула — здесь: плавный переход обводов корпуса от бортов к кормовой оконечности корабля.
<a l:href="#_ftnref57">[57]</a> Релинги — поручни, перила.
<a l:href="#_ftnref58">[58]</a> Грот-мачта — главная мачта парусного корабля; на трехмачтовых судах — средняя мачта.
<a l:href="#_ftnref58">[59]</a> Шторм-трап — лестница из растительного троса с деревянными ступеньками, которую спускают по наружному борту судов для подъема людей на палубу с катеров или шлюпок, а также для спуска их на шлюпки и катера.
<a l:href="#_ftnref60">[60]</a> Камбуз — судовая кухня.
<a l:href="#_ftnref61">[61]</a> Барк — парусное судно с прямоугольными парусами («прямым вооружением», как говорят моряки) на всех мачтах, кроме ближайшей к корме — «сухой», то есть несущей косые паруса.
<a l:href="#_ftnref62">[62]</a> Штилевая полоса — речь идет о полосе слабых ветров и полного безветрия, пересекающей Атлантику в субширотном направлении от берегов Пиренейского полуострова до побережья Флориды близ тридцатой параллели.
<a l:href="#_ftnref63">[63]</a> Остойчивость — способность судна плавать в нормальном вертикальном положении и возвращаться в это положение, после того как оно будет из него выведено.
<a l:href="#_ftnref64">[64]</a> Швартов — трос или канат, с помощью которого пристающее к берегу судно крепится к причалу.
<a l:href="#_ftnref65">[65]</a> «Вот о чем я мечтал!» (лат.) (Гораций. Сатиры. II, б, 1 — 5.) (Примеч. перев.)
<a l:href="#_ftnref66">[66]</a> Оконечность Уэльса — речь идет о мысе Сент-Анс-Хед.
<a l:href="#_ftnref66">[67]</a> Лох-Ломонд — самое крупное озеро Шотландии; его площадь составляет 71 кв. км.
<a l:href="#_ftnref66">[68]</a> Роб Рой (правильнее — Роб Рой Мак-Грегор, а по официальным документам — Роб Рой Кэмбел; середина XVII века — после 1733) — вожак шотландских горцев, долго и упорно боровшийся как против английских поработителей, так и против гнета местных, шотландских дворян, герой множества народных баллад и одноименного романа Вальтера Скотта, одного из любимейших писателей Ж. Верна.
<a l:href="#_ftnref69">[69]</a> Клотик — точеный, обычно деревянный кружок с выступающими закругленными краями, надеваемый на флагшток или топ-мачту.
<a l:href="#_ftnref70">[70]</a> Бизань-мачта — ближайшая к корме мачта парусного судна (при наличии трех и более мачт).
<a l:href="#_ftnref71">[71]</a> Нактоуз — деревянный шкафчик, плотно прикрепленный к палубе корабля; в этом шкафчике помещается судовой компас.
<a l:href="#_ftnref71">[72]</a> Кабестан — шпиль; вертикальный ворот.
<a l:href="#_ftnref71">[73]</a> Кат-балка — поворотная балка, служащая для поднятия якоря от клюза (сквозного отверстия в борту для пропуска якорной цепи) до верхней палубы при помощи специальных талей.
<a l:href="#_ftnref74">[74]</a> Пиллерс — вертикальная стойка, которую устанавливают в межпалубном пространстве и в трюмах судна.
<a l:href="#_ftnref74">[75]</a> Ванты — снасти стоячего такелажа, которыми укрепляются с боков мачты, стеньги и брам-стеньги.
<a l:href="#_ftnref74">[76]</a> Марс — площадка в верхней части мачты для наблюдения за морем и для работ по управлению парусами.
<a l:href="#_ftnref77">[77]</a> Blarney (англ.) — сладкие речи, лесть, бахвальство. (Примеч. перев.)
<a l:href="#_ftnref78">[78]</a> Банка — здесь: скамья.
<a l:href="#_ftnref79">[79]</a> Брашпиль — лебедка с горизонтальным валом, которую обычно устанавливают в носовой части судна и используют для выборки якорной цепи и подъема якоря, а также при швартовке.
<a l:href="#_ftnref79">[80]</a> Поднять якорь на кат — поднять якорь с помощью специальных талей к клюзу, заложив за скобу якоря специальный крюк (гак кат-блока), удерживающий якорь в таком положении.
<a l:href="#_ftnref79">[81]</a> Брамсели — прямые паруса, поднимаемые над марселями на брам-стеньгах.
<a l:href="#_ftnref79">[82]</a> Лисели — вспомогательные паруса, употребляемые в помощь прямоугольным при попутных ветрах; ставятся по сторонам прямых парусов на особых рангоутных деревьях (лисель-спиртах).
<a l:href="#_ftnref83">[83]</a> Картье Жак (1491 — 1557) — знаменитый французский путешественник, исследователь Канады.
<a l:href="#_ftnref83">[84]</a> Кук Джеймс (1728 — 1779) — знаменитый английский мореплаватель, руководитель трех кругосветных плаваний.
<a l:href="#_ftnref83">[85]</a> Ливингстон Давид (1813 — 1873) — знаменитый шотландский путешественник, исследователь Центральной и Южной Африки.
<a l:href="#_ftnref83">[86]</a> Стенли (Стэнли) Генри Мортон (настоящее имя и фамилия — Джон Роулендс; 1841 — 1904) — журналист и путешественник по Африке; родом англичанин, Стенли перешел на службу к бельгийскому королю, создав для него огромную колонию в бассейне реки Конго (впоследствии долго именовалась Бельгийским Конго, после получения независимости в I960 году — Республикой Конго, потом — Республикой Заир, в 1997 году переименована в Демократическую Республику Конго).
<a l:href="#_ftnref83">[87]</a> Парри Уильям Эдуард (1790 — 1855) — английский полярный исследователь; неоднократно пытался пройти Северо-Западным проходом вдоль Северной Америки из Атлантического океана в Тихий; первым предпринял попытку достичь Северного полюса на санях (1827); с 1852 года — адмирал.
<a l:href="#_ftnref83">[88]</a> Росс Джеймс Кларк (1800 — 1862) — английский полярный исследователь; неоднократно пытался пройти Северо-Западным проходом; в 1831 году открыл Северный магнитный полюс; в 1839 — 1843 годах совершил три плавания в Антарктику.
<a l:href="#_ftnref83">[89]</a> Шатобриан Франсуа-Рене де (1768 — 1848) — французский писатель и политический деятель; темы многих своих литературных произведении, равно как и некоторые идеи, почерпнул в путешествии по Северной Америке.
<a l:href="#_ftnref90">[90]</a> Точнее: «Amici, diem perdidi» («Друзья, я потерял день») — такие слова римский историк Гай Светоний Транквилл приписывает римскому императору Титу Флавию Веспасиану (79 — 81); они будто бы произнесены им в тот день, когда ему не удалось совершить ни одного доброго дела («Жизнеописание двенадцати Цезарей». Тит, VIII).
<a l:href="#_ftnref91">[91]</a> Морская миля — основная мера измерения расстояний на море; соответствует 1852 м.
<a l:href="#_ftnref92">[92]</a> Леер — туго натянутый и закрепленный обоими концами трос, служащий для ограждения борта.
<a l:href="#_ftnref93">[93]</a> Фал — снасть для подъема парусов, реев, гафелей и проч.
<a l:href="#_ftnref93">[94]</a> Гафель — наклонное рангоутное дерево, нижним концом прикрепляемое к мачте судна.
<a l:href="#_ftnref95">[95]</a> Бак — носовая часть верхней палубы судна.
<a l:href="#_ftnref96">[96]</a> Стюард — официант или коридорный на морском пассажирском судне.
<a l:href="#_ftnref97">[97]</a> Адмиралтейство — до 1964 года орган оперативного и административного управления британскими военно-морскими силами. Созданное при Карле Первом (1625 — 1649), Адмиралтейство исполняло функции военно-морского министерства, которое возглавлял совет из пяти лордов, руководимых первым лордом Адмиралтейства, который был персонально ответственен перед монархом и парламентом.
<a l:href="#_ftnref98">[98]</a> Бог (лат.).
<a l:href="#_ftnref98">[99]</a> Бог из машины (лат.). (Прием в античной драматургии, когда при помощи механизма на сцене появлялся Бог, разрешающий конфликт.)
<a l:href="#_ftnref98">[100]</a> Бог машины (лат.). (Примеч. перев.)
<a l:href="#_ftnref101">[101]</a> Кинсейл — бухта Кинсейл-Харбор на южном побережье Ирландии.
<a l:href="#_ftnref101">[102]</a> Маяк на мысе Галей-Хед у выхода из бухты Клонакилти.
<a l:href="#_ftnref103">[103]</a> Factotum (лат.) — букв.: делай все; доверенное лицо; ирон.: вмешивающийся во все. (Примеч. ред.)
<a l:href="#_ftnref104">[104]</a> Пассаты — в тропических широтах господствуют в течение всего года, хотя в зависимости от времени года область их развития несколько смешается то к северу, то к югу.
<a l:href="#_ftnref105">[105]</a> Бом-брамсель — прямой парус, поднимаемый над брамселем.
<a l:href="#_ftnref105">[106]</a> Правый галс — такой курс судна относительно ветра, при котором ветер дует в правый борт судна.
<a l:href="#_ftnref107">[107]</a> Вергал — возможно, автор имеет в виду голландского адмирала Карела Хендрика Ферхюлла (1764 — 1845), графа Севенэра, заканчивавшего карьеру на французской службе.
<a l:href="#_ftnref108">[108]</a> Планшир — деревянный брус с закругленной верхней частью, устанавливаемый поверх фальшборта или на леерном ограждении.
<a l:href="#_ftnref109">[109]</a> Кнехты — парные чугунные тумбы, прикрепленные болтами к палубе судна и служащие для закрепления швартовых или буксирных концов.
<a l:href="#_ftnref110">[110]</a> Яко пес на блевотину (лат.). (Примеч. перев.)
<a l:href="#_ftnref111">[111]</a> Коллодий — раствор коллоксилина (смеси азотнокислых эфиров клетчатки); вязкая жидкость, оставляющая после испарения растворителя тонкую плотную пленку; находит применение в медицине при покрытии небольших ранок, прикреплении повязок и т. п.
<a l:href="#_ftnref112">[112]</a> Брасопить — ворочать реи в горизонтальном положении при помощи брасов.
<a l:href="#_ftnref112">[113]</a> Брать рифы — уменьшать площадь парусов с помощью специальных устройств или приспособлении, самое простое из них — ряды отверстии (риф-гатов), расположенных параллельно рею, сквозь которые пропускают специальные снасти (риф-сезни).
<a l:href="#_ftnref112">[114]</a> Двойной марсель — в XIX веке на крупных кораблях большие паруса второго ряда марсели (фр. huniers pleins, «полные марсели») были заменены двумя более легкими парусами: нижним, или «неподвижным» (фр. hunier fixe), который нельзя было ни поднимать, ни опускать, и верхним, или «летучим» (фр. hunier volant), который привязывали над предыдущим на подвижном рее. Однако в данном случае автор, видимо, просто описался: ведь на «Стремительном» не было достаточного количества матросов для управления подобным набором парусов.
<a l:href="#_ftnref115">[115]</a> Дорада — золотая макрель, или корифена (Coryphaena hippurus).
<a l:href="#_ftnref116">[116]</a> Морская свинья (Phocaena phocaena) — водное млекопитающее животное подотряда зубатых китов, относится к семейству дельфиновых; другое название — пыхтун.
<a l:href="#_ftnref117">[117]</a> Форштевень — вертикальная или наклонная балка набора судна, замыкающая его носовую оконечность; является продолжением киля, связывая последний с набором палуб.
<a l:href="#_ftnref118">[118]</a> Кильватерная струя (кильватер) — струя, остающаяся за кормой идущего корабля.
<a l:href="#_ftnref119">[119]</a> Румб — 1/32 часть окружности видимого горизонта (и картушки компаса), соответствует 11 градусам 15 минутам.
<a l:href="#_ftnref120">[120]</a> По современным данным Бермудские острова расположены под 64°40' — 65°00' западной долготы и 32°15' — 32°30' северной широты.
<a l:href="#_ftnref120">[121]</a> Современное название — Хамильтон.
<a l:href="#_ftnref120">[122]</a> Современное название — Сент-Дейвидс.
<a l:href="#_ftnref123">[123]</a> «Тройная медь» (лат.) (Гораций. Оды) — неустрашимость, твердость духа («Знать, из дуба или меди грудь имел, кто свой хрупкий челн вверить грозным волнам дерзнул…»). (Примеч. перев.)
<a l:href="#_ftnref124">[124]</a> Бермудский архипелаг лежит в области, где летом господствуют южные ветры; непосредственно к югу от него располагается обширная область часто повторяющихся штилей (Саргассово море); если от Бермуд пересечь напрямик Саргассово море, то в водах, соседствующих с Антильскими островами, корабли попадут в область развития восточных ветров, локальной модификации северо-восточного пассата.
<a l:href="#_ftnref125">[125]</a> Каблограмма — телеграмма, переданная по подводному телеграфному кабелю.
<a l:href="#_ftnref126">[126]</a> Речь идет о Флоридском проливе, который вплоть до конца XIX века имел еще одно название: Новый Багамский пролив.
<a l:href="#_ftnref127">[127]</a> Пролив Сантарена расположен к северу от Кубы; он имеет субмеридиональное направление и отделяет банку Ки-Сол от Большой Багамской банки, а вместе с более южным Старым Багамским проливом — Кубу от Багамских островов.
<a l:href="#_ftnref127">[128]</a> Согласно современной океанологической терминологии, Гольфстримом («Течением из Залива») называется океанский поток, начинающийся у выхода из Флоридского пролива и оканчивающийся в сотне миль северо-восточнее, на широте мыса Гаттерас. Продолжающееся дальше к северо-востоку течение носит название Северо-Атлантического; оно-то и доходит до берегов Европы, огибая ее северо-западную окраину под названием Норвежского течения.
<a l:href="#_ftnref129">[129]</a> Куттер — здесь: сторожевой корабль.
<a l:href="#_ftnref130">[130]</a> По современным данным, широта Сент-Томаса 18°20' северной широты.
<a l:href="#_ftnref130">[131]</a> Топсель — парус особой конструкции, поднимавшийся над косым парусом; на крупных судах ставился над бизанью, на малых или на судах с косым вооружением — над фоком и гротом.
<a l:href="#_ftnref132">[132]</a> Подветренные острова (англ.). (Примеч. перев.)
<a l:href="#_ftnref132">[133]</a> Наветренные острова (англ.). (Примеч. перев.)
<a l:href="#_ftnref134">[134]</a> Американское Средиземное море (старое название) включает в себя Мексиканский залив и Карибское море. (Примеч. перев.)
<a l:href="#_ftnref135">[135]</a> Реклю Жан-Жак-Элизе (1830 — 1905) — французский географ и социолог, автор многотомного труда «Земля и люди».
<a l:href="#_ftnref136">[136]</a> Кубинские берега Колумб увидел 28 октября 1492 года.
<a l:href="#_ftnref136">[137]</a> Консепсьон — Колумб подошел к западной оконечности этого острова в Багамском архипелаге на закате 14 октября 1492 года; остров был назван им Санта-Мария-де-Консепсьон (Святая Мария Непорочного Зачатия). Остров расположен чуть севернее тропика Рака, примерно под 75° западной долготы. Ею современное название Рам-Ки.
<a l:href="#_ftnref136">[138]</a> Фернандина — третий остров, открытый Колумбом в вест-индских водах 16 октября 1492 года, был окрещен в честь Фердинанда, короля Арагона; в наши дни остров называется Лонг-Айленд.
<a l:href="#_ftnref136">[139]</a> Остров Изабелла, переименованный Колумбом в честь кастильской королевы, местные жители называли Самоат; на современных картах остров известен как Крукед-Айленд.
<a l:href="#_ftnref140">[140]</a> Известно, что произошло с Кубой и Гаити с момента начала испано-американской войны 1898 года.
<a l:href="#_ftnref141">[141]</a> Автор не слишком аккуратен в своих расчетах. Севернее острова Сомбреро находится остров Анегада, входящий в группу Виргинских островов, не раз упоминаемых в романе. Южнее, а точнее юго-западнее, Барбадоса расположены относительно крупный остров Гренада и группа мелких островков Гренадины, не говоря уже об упоминавшихся в начале романа Подветренных островах у побережья Южной Америки.
<a l:href="#_ftnref142">[142]</a> Флибустьеры — местное антильское название пиратов, взятое из голландского языка; применялось преимущественно в XVII — XVIII веках и первое время маскировало истинную сущность морского «ремесла» обозначавшихся этим понятием людей.
<a l:href="#_ftnref143">[143]</a> Порто-франко — часть территории морского порта, изолированная таможенной границей; в пределах этой территории ввоз и вывоз товаров не облагается пошлинами; реже подобные льготы распространяются на весь порт.
<a l:href="#_ftnref144">[144]</a> Морская сажень — единица длины у моряков; в разных флотах была неодинаковой: в британском флоте — 183 см, во французском — 162 см.
<a l:href="#_ftnref145">[145]</a> «Содрогаюсь, рассказывая (это)» (лат.) — выражение из эпической поэмы Публия Вергилия Марона «Энеида», встречающееся в рассказе главного героя Энея о смерти троянского жреца Лаокоона, умерщвленного вместе с сыновьями змеями, насланными богиней Минервой (Афиной) в наказание за то, что он предостерег своих сограждан от гигантского деревянного коня греков, где были спрятаны греческие воины (II, 203 — 205).
<a l:href="#_ftnref146">[146]</a> Такой отец… такая мать… какие же вышли дочери! (лат.) (Примеч. перев.)
<a l:href="#_ftnref147">[147]</a> Пиастр — европейское название испанской серебряной монеты, произведенное от испанского piastra d'argento («плитка серебра»); это название особенно широко распространилось в колониях, в частности — в Новом Свете.
<a l:href="#_ftnref147">[148]</a> Дания продала свои вест-индские владения в конце 1916 года Соединенным Штатам Америки за 25 миллионов долларов, что является самой высокой ценой, которую США когда-либо заплатили за территориальные приобретения; острова объявлены владением США 25 января 1917 года.
<a l:href="#_ftnref149">[149]</a> Льё — старинная французская мера длины, равная 4 км.
<a l:href="#_ftnref150">[150]</a> Марсово поле — обширное незастроенное пространство в Париже длиной 1028 м и площадью 42,3 га между фасадом Военной школы и берегом Сены; использовалось для военных учений и парадов. Своим названием обязано аналогичной по назначению площади в Древнем Риме. Парижское Марсово поле связано со многими памятными событиями французской истории.
<a l:href="#_ftnref151">[151]</a> Карибы — группа индейских народов, обитающих ныне в северной части Южноамериканского континента, главным образом — в Колумбии и Венесуэле; общая численность — около 160 тыс. человек; центром их расселения считается Гвиана; с XIV века начали постепенное освоение Малых Антильских островов. Эта миграция осуществлялась аравакоязычными племенами иньери. В течение XVII века карибские племена на островах были практически уничтожены европейцами.
<a l:href="#_ftnref152">[152]</a> Арпан — аграрная единица у галлов, также — старинная французская мера площади для лесов и виноградников; к возделываемым угодьям не относилась, хотя попытки применить эту меру к пахотным землям предпринимались неоднократно; размер арпана — в зависимости от региона — составлял 30 — 50 аров (0,3 — 0,5 га).
<a l:href="#_ftnref153">[153]</a> Это далеко не так. В начале XIX века Дания вела войны со Швецией и Англией, потерпев поражения в которых потеряла по Кильскому мирному договору 1814 года Норвегию и остров Гельголанд в Северном море.
<a l:href="#_ftnref154">[154]</a> Нижние паруса — общее название прямоугольных парусов, ставящихся на самом нижнем рее каждой мачты (фок, грот и бизань — для трехмачтового судна).
<a l:href="#_ftnref155">[155]</a> По прямой линии это расстояние составляет около 150 км, то есть примерно 81 морскую милю.
<a l:href="#_ftnref155">[156]</a> Здесь автор имеет в виду либо общую циркуляцию карибских поверхностных вод (хотя основное морское течение, идущее с востока, проходит значительно южнее данной конкретной акватории), либо Антильское течение, имеющее общее направление на запад, но проходящее севернее межостровных вод.
<a l:href="#_ftnref157">[157]</a> Синт-Эстатиус — маленький островок в северной части Наветренных островов, принадлежащий Нидерландам; его площадь — 30,6 кв. км, современное население — менее 2000 человек.
<a l:href="#_ftnref157">[158]</a> Сент-Кристофер — острот; в северо-западной части Наветренных островов; британцами называется также Сент-Китс; площадь 176 кв. км (68 кв. миль), современное население — свыше 37 тыс. человек. С 1907 года остров является составной частью независимого государства Сент-Китс и Невис; во время написания романа принадлежал Великобритании.
<a l:href="#_ftnref157">[159]</a> Гренадины — группа мелких островков в южной части Наветренных островов, во время написания романа принадлежавших Великобритании, с 1979 года — составная часть независимого государства Сент-Винсент и Гренадины, независимой монархии в составе Содружества наций. Автор, однако, ошибается относительно их географического положения: островки являются вершинами подводного хребта, считающегося границей Карибского моря и Атлантики.
<a l:href="#_ftnref160">[160]</a> Ангилья в 1980 году получила статус самоуправляющейся британской территории. (Примеч. перев.)
<a l:href="#_ftnref161">[161]</a> Триединый. — Речь идет об острове Тринидад, название которого переводится с испанского как Троица.
<a l:href="#_ftnref162">[162]</a> «Мы оба аркадийцы» (то есть мы оба равны) (лат.) — цитата из VII буколики Публия Вергилия Марона. Аркадия — область на юге Греции, на полуострове Пелопоннес.
<a l:href="#_ftnref163">[163]</a> Бриг — двухмачтовый парусный корабль водоизмещением 200 — 400 т; в военном флоте был оборудован артиллерийскими батареями (до 24 пушек) и предназначался для разведывательной службы и конвоирования торговых судов.
<a l:href="#_ftnref164">[164]</a> Прочнее меди (лат.). (Гораций «Оды».)
<a l:href="#_ftnref164">[165]</a> Смелым помогает фортуна (лат). (Вергилий «Энеида».)
<a l:href="#_ftnref164">[166]</a> В присутствии народа, открыто, публично (лат.).
<a l:href="#_ftnref164">[167]</a> (Умирая), вспоминает свой милый Аргос (лат.). (Вергилий «Энеида».)
<a l:href="#_ftnref164">[168]</a> В Аркадии я нахожусь (лат.).
<a l:href="#_ftnref164">[169]</a> Таково было одно из (моих) пожеланий (лат.). (Гораций «Сатиры».)
<a l:href="#_ftnref164">[170]</a> Если можно сравнивать малое с великим (лат).
<a l:href="#_ftnref171">[171]</a> Вильгельм III — имеется в виду король Вильгельм III Нассау (1817 — 1890, правил с 1849 г.).
<a l:href="#_ftnref171">[172]</a> Во время написания романа президентом Франции был Эмиль Лубе (1899 — 1906), однако действие произведения перенесено в 1876 год, когда высшим должностным лицом в Париже был маршал Патрис Морис Мак-Магон (1873 — 1879).
<a l:href="#_ftnref173">[173]</a> Рысканье — незначительные непрерывные уклонения судна от основного курса вследствие угловых колебаний относительно вертикальной оси. Заданное направление движения при рысканье сохраняется, поскольку за длительный промежуток времени многочисленные уклонения в ту и другую сторону компенсируют друг друга.
<a l:href="#_ftnref174">[174]</a> Доктрина Монро — декларация принципов внешней политики США, вошедшая в послание президента Дж. Монро Конгрессу от 2 декабря 1823 года. В доктрине выражался резкий протест против вмешательства европейских держав в дела государств Западного полушария. Обычно содержание этой доктрины выражают в лаконичной форме следующими словами: «Америка для американцев».
<a l:href="#_ftnref174">[175]</a> Во время действия романа (1878 г.) в США входило сорок штатов.
<a l:href="#_ftnref176">[176]</a> Грот-марс — площадка в верхней части грот-мачты.
<a l:href="#_ftnref176">[177]</a> Брам-рей — второй снизу рей.
<a l:href="#_ftnref178">[178]</a> Каренаж — другое название столицы острова Густавии. (Примеч. перев.)