— Женщина, ты хотя бы представляешь, как я люблю тебя? Она знала, что это правда. Она могла видеть это в его глазах, в его сверкающих, живых, невероятно синих глазах, что ласкали ее своим взглядом, что могли возбуждать ее на расстоянии. В его глазах было столько чувства, хотя он и пытался контролировать себя.
— Я знаю, как я люблю тебя, — сказала Эйла.
— Все еще не могу поверить, что ты здесь, со мной, а не отдана Ранеку на Летнем Сходе. — При мысли, что она едва не стала подругой красивого темнокожего резчика по кости, он изо всех сил прижал ее к себе. Она обхватила его плечи, радуясь, что окончательно миновала долгая зима недопонимания. Ей искренне нравился Ранек — он был славным человеком и мог стать хорошим спутником жизни, — но он не был Джондаларом. Ее любовь к этому рослому мужчине, который держал ее в объятиях, казалась сверхъестественной. Страх потерять ее при прикосновении теплого тела Эйлы сменился таким же сильным желанием. И он начал ненасытно целовать ее шею, плечи, грудь, тело… На миг остановившись и передохнув, он решил отдалить мгновение. Для того чтобы дать ей истинное Наслаждение, было необходимо все его искусство: а уж в этом он знал толк! Этому его обучали искусные наставники. И он выучился этому так, что люди в его племени шутили: он — выдающийся любовник, так же как и выдающийся мастер по каменным орудиям. Джондалар посмотрел на нее, отмечая, как она дышит, насколько она женственна и как он зажигается лишь от одного ее присутствия. Его тень пала на нее, и она, открыв глаза, посмотрела наверх и увидела, как отблескивают золотом его волосы на фоне яркого солнца. Она хотела его, была готова отдаться ему, но, когда он, улыбнувшись, наклонился поцеловать ее пупок, она вновь закрыла глаза, зная, какое Наслаждение он доставит ей. Он погладил ее груди, затем медленно провел рукой по ее боку до талии и бедра. Она трепетала от его прикосновения. Затем он провел по внутренней стороне бедра вверх, ощущая особую мягкость, затем коснулся золотых завитков на лобке. Поласкал ее живот, вновь поцеловал пупок и, притронувшись к груди, поцеловал соски. Его руки были подобны мягкому огню, они разогревали ее возбуждение. Он снова стал ласкать ее, запоминая каждое местечко, к которому притрагивался.
Медленно и нежно он поцеловал ее в губы, в глаза, щеки, подбородок и уши. Его язык скользнул по ее шее и устремился вниз, в ложбинку между грудей. Он взял их в руки и восхитился их полнотой, слегка солоноватым привкусом ее кожи, чувствуя, как растет его собственное возбуждение. Языком он потрогал сначала один сосок, затем другой; она почувствовала глубинный трепет, когда он взял сосок в рот, поглаживая другой.
Она прижалась к нему, погружая себя в глубины Наслаждения. Горячим языком он снова притронулся к ее пупку, провел вокруг и опустился ниже, к мягким завиткам ее лона, затем язык попал в ее отверстие и на напрягшийся бугорок Наслаждения. Приподняв бедра, она закричала. Он устроился между ее ног и руками приоткрыл ее теплый цветок с его лепестками и складками. Он прикоснулся к нему языком, чтобы ощутить ее вкус, — он любил вкус ее тела; затем кончик языка достиг потаенных мест глубокого колодца и вновь двинулся к маленькому напружинившемуся возвышению. Он часто-часто начал трогать его языком, и тут она вновь закричала, дыша все учащеннее и чувствуя, как поднимается в ней светящаяся волна. Все чувства были обращены внутрь. Не было ни ветра, ни солнца, лишь возрастающее напряжение ее ощущений. Он знал, что момент уже близок, и стал действовать медленнее и чуть было отстранился, но она не выпустила его, не в силах больше ждать. И вот этот единственный миг все ближе, все стало более четким, более напряженным, долгожданным, и он услышал, как она застонала от удовольствия.
Внезапно пришла мощная, сотрясающая все тело волна, сопровождаемая прерывистым криком. Она взорвалась и почувствовала облегчение, в ней возникло непередаваемое желание ощутить его мужскую плоть внутри себя. Она прижалась к нему, пытаясь привлечь его к себе. Он ощутил прилив влаги, повинуясь, направил удар внутрь ее глубокого и гостеприимного колодца. Она почувствовала, как он входит в нее, и рванулась навстречу. Ее горячее лоно заключило его в объятия, он глубоко проник в нее, не волнуясь, что размеры его органа были больше, чем она могла выдержать. Это тоже была часть ее чуда, она удивительно подходила ему. Ощущая наслаждение от движения, он полностью вынул свое орудие и вновь проник в нее, пока она не приподнялась и не прижалась к нему. Он почти достиг пика, но напряжение чуть спало, и он вновь и вновь входил в нее, чувствуя, как с каждым движением растет его возбуждение. Двигаясь синхронно с ним, она ощущала полноту его плоти и ничего, кроме этого. Она слышала, как они оба тяжело дышат, как смешиваются их стоны и крики. Затем он выкрикнул ее имя, а она рванулась ему навстречу — и непередаваемо огромная волна Наслаждения совпала с тем мигом, когда горящее солнце бросило последние лучи в долину и скрылось за черными тучами, очерченными золотым ореолом.
Сделав еще несколько движений, он замер, чувствуя собой каждый изгиб ее тела. Ей всегда нравился вот этот момент ощущения веса его тела. Он никогда не казался тяжелым: было уютно, тепло, пока они отдыхали.
Вдруг она почувствовала, что лицо ее облизывает теплый язык и холодный нос шмыгнул вдоль тела.
— Уходи, Волк, — сказала она, отталкивая животное. — Убирайся отсюда.
— Прочь! — хрипло произнес Джондалар, также отталкивая Волка, но настроение было уже испорчено.
Поднявшись, он перевернулся и лег на бок, чувствуя себя слегка обиженным, но сердиться он не мог — он был слишком счастлив для этого. Опершись на локоть, Джондалар смотрел на зверя, который, отбежав на несколько шагов в сторону, сел и, высунув язык, наблюдал за ними. Джондалар мог бы поклясться, что Волк улыбается, и тогда он сам улыбнулся женщине, которую любил:
— Вот ты научила сидеть его на месте. А сможешь ли ты научить его уходить, когда это требуется?
— Попытаюсь…
— Не просто иметь волка рядом.
— Да, требуются некоторые усилия, особенно когда он молод. И с лошадьми пришлось повозиться. Но это стоит того. Мне нравится, что они со мной. Они — мои друзья, ну, может быть, не совсем обычные.
Мужчина подумал, что лошади по крайней мере оправдали себя. Уинни и Удалец везли на себе людей и их груз, и благодаря им Путешествие будет не столь долгим. А от Волка пока что было мало пользы.
Тучи с зашедшим солнцем окрасились в пурпурный цвет, в лесной долине быстро похолодало. Эйла встала и еще раз выкупалась в реке. За ней последовал и Джондалар. Давно, еще когда она была маленькой, Иза, знахарка Клана, научила ее очищающим женщину ритуалам, хотя и сомневалась, что ее странной уродливой приемной дочке эти ритуалы понадобятся. Несмотря на это, она считала, что это ее долг, и объяснила ей, как позаботиться о себе после близости с мужчиной. Особенно она отмечала, что обмывание водой очень важно для женского тотема. Обмывание, как ни холодна была вода, было ритуалом, о котором Эйла никогда не забывала.
Затем они обтерлись и оделись, втащили спальные меха обратно в палатку и разожгли костер. Эйла удалила обмазку и камни со дна печи и палочками вытащила мясо. А потом, пока Джондалар перекладывал свой груз, она сама начала собирать вещи к отъезду, приготовила пищу на утро, — обычно они пищу, приготовленную с вечера, заливали горячим настоем трав.
С последними отблесками солнечного света лошади подтянулись ближе к стоянке, хотя обычно они паслись далеко за полночь, — чтобы восстановить силы после долгого пути, требовалось много грубой степной травы, но на здешних лугах с их обильной зеленью они насытились раньше, и им захотелось быть поближе к огню.
Пока камни нагревались в костре, Эйла осмотрела долину, уточняя свои первые впечатления: крутые откосы, спускаясь вниз, образовывали широкую долину с маленькой речкой посредине. Это напоминало ту местность, где обитал Клан, но здесь ей было не по себе. Что-то волновало ее, и это волнение усиливалось по мере приближения ночи. Кроме того, ее беспокоила тошнота и слабая боль в спине, что обычно предшествовало месячным. Ей хотелось прогуляться, так как движение приносило облегчение, но было уже слишком темно.
Она прислушалась к шелесту ветра в ветвях ивняка — они четко вырисовывались на фоне серебристых облаков. Полная луна в сияющем ореоле то пряталась за ними, то ярко освещала небо. Эйла решила, что глоток настоя ивовой коры облегчит ее недомогание. Она быстро встала, чтобы срезать кору и заодно несколько ивовых прутьев.
К тому времени, когда чай был готов и Джондалар присоединился к ней, наступила ночь и воздух стал влажным и холодным, так что даже в одежде было зябко. Они сидели у костра и радовались горячему питью. Волк, который весь вечер крутился возле Эйлы, не отходя от нее ни на шаг, с удовольствием свернулся возле ее ног, когда она присела у огня. Она взяла ивовые прутья и стала плести из них что-то.
— Что ты делаешь? — спросил Джондалар.
— Шляпу. От солнца. В полдень очень жарко, — объяснила Эйла. — Думаю, что это тебе пригодится.
— Ты делаешь это для меня? — улыбнулся он. — Откуда тебе известно, что мне хотелось прикрыть чем-то голову?
— Женщина Клана учится предвидеть потребности своего мужчины. А ведь ты — мой мужчина?
Он улыбнулся:
— Тут уж нет сомнений, дорогая моя женщина из Клана. И мы объявим об этом племени Зеландонии в День Супружества на Летнем Сходе в первое же лето. Но как ты можешь предугадывать желания? И почему женщины Клана должны учиться этому?
— Это нетрудно. Нужно лишь подумать о ком-то. Сегодня был жаркий день, и я подумала, что надо чем-то прикрыть голову… сделать шляпу от солнца… для себя, хотя я знала, что и тебе было жарко, — сказала она, добавляя еще одну лозу к широкополой шляпе, которая уже обретала коническую форму. — Мужчины Клана не любят просить, особенно когда это касается их лично. Это недостойно мужчины, и потому женщины должны предвосхищать их желания. Он защищает ее от опасности, она же — обеспечивает его одеждой и пищей. Она хочет, чтобы с ним все было в порядке. Иначе кто тогда защитит ее и ее детей?
— И это то, что делаешь ты? Охраняешь меня, чтобы я мог охранять тебя? — улыбаясь, спросил он. — И твоих детей? — При свете костра его синие глаза казались фиолетовыми, и в них бегали веселые огоньки.
— Ну, так уж. — Она посмотрела на свои руки. — Просто так женщина показывает своему спутнику, как она заботится о нем, есть у нее дети или нет. — Она смотрела на руки, хотя Джондалар был уверен, что она бы сделала свою работу и не глядя. Она взяла еще один длинный прут, затем прямо взглянула на него. — Но я хочу ребенка, пока я еще не состарилась.
— У тебя много времени до этого. — Он бросил ветку в костер. — Ты молода.
— Нет, я старею… мне уже… — она закрыла глаза, чтобы сконцентрироваться, и про себя произносила цифры, которым он обучил ее, чтобы выбрать правильное число, — …мне уже восемнадцать лет.
— Ух, как много! — расхохотался Джондалар. — Вот я уже старик. Мне двадцать два.
— Если мы пробудем в пути год, то, когда мы доберемся до твоего дома, мне будет девятнадцать. В Клане это крайний срок для деторождения. У многих зеландонийских женщин в этом возрасте рождаются дети. Может быть, не первый, но второй или третий.
— Ты сильная и здоровая. И совсем не поздно иметь детей. Но я скажу тебе кое-что: иногда в твоих глазах появляется такое выражение, как будто ты прожила уже много жизней в твои восемнадцать лет.
Это было необычное заявление. Эйла бросила плести и посмотрела на Джондалара. От этого ему стало почти страшно. Она была так прекрасна при свете костра, и он любил ее настолько сильно, что он даже не мог представить, что делать, если что-то случится с ней. Ошеломленный, он отвернулся. Затем, чтобы снять напряжение, он перевел разговор на более легкие темы.
— Единственный, кого должен волновать возраст, — это я. И готов поспорить, что в День Супружества буду самым старым женихом, — усмехнулся он. — Двадцать три — это весьма почтенный возраст для того, кто впервые соединяет свою жизнь с женщиной. Многие мужчины моих лет имеют уже по нескольку детей.
Он посмотрел на нее, и она увидела в его глазах всепоглощающую любовь и страх.
— Эйла, я тоже хочу, чтобы у тебя был ребенок, но не во время Путешествия. Пока не вернемся домой невредимыми. Не раньше.
— Нет-нет. Не раньше.
Некоторое время она спокойно работала, думая о сыне, которого оставила Убе, о Ридаге, так похожем на ее сына. Оба они были потеряны для нее. Даже Бэби, который странным образом был для нее вроде сына, по крайней мере это было первое животное, за которым она ухаживала и которого любила. Им не дано встретиться больше. Она посмотрела на Волка, внезапно взволновавшись, что может потерять и его. «Интересно, — подумала она, — почему мой тотем отбирает у меня сыновей? Должно быть, мне не везет с ними».
— Джондалар, есть ли у твоего народа какие-то особые желания или приметы насчет детей? Женщины Клана всегда мечтают о сыновьях.
— Да нет, ничего особенного. Мужчины хотят, чтобы им родили сыновей, а женщины предпочитают дочерей.
— А кого бы хотелось тебе? Ну, когда-нибудь…
Он изучающе посмотрел на нее. Казалось, его что-то тревожило.
— Эйла, для меня это не имеет никакого значения. То, что хочешь, или то, что даст тебе Мать…
Сейчас уже она изучающе взглянула на него. Ей хотелось убедиться, что он думает именно так.
— Тогда мне хотелось бы дочь. Я не могу больше терять детей.