Большинство лошадей — темно-желтого и бурого оттенков — походили на Уинни. Гнедая масть Удальца была редкостью, Эйла никогда не видела ничего подобного, но цвет жеребца в табуне был и вовсе необычным. Взрослый, сформировавшийся жеребец был абсолютно белым!
Он держал самцов на расстоянии, ясно давая понять, что если они не подойдут близко, то он их еще стерпит, поскольку это не сезон спаривания, но он — единственный, кто имеет право общаться с самками. Внезапное появление странной кобылы возбудило в нем интерес.
Лошади по природе животные стадные. Они любят общаться с себе подобными. Кобылы, в частности, были склонны к постоянным связям. Но в отличие от других стадных животных, где дочери оставались с матерями, создавая близкородственные группы, табуны лошадей состояли из разных по происхождению кобыл. Молодые обычно покидали табун, как только взрослели. Чаще всего в двухлетнем возрасте. Табун имеет определенную иерархию, где всеми привилегиями и преимуществами обладают кобылы высшего ранга и их отпрыски, а это значит — могут первыми пить воду и пастись, выбирая более сочные травы. Их сплоченность цементируется взаимным почесыванием и прочими дружественными проявлениями.
Хотя жеребята игриво задирали друг друга, но драться по-настоящему начинали, лишь достигнув четырехлетнего возраста. Именно после этого жеребцы начинали отвоевывать своих подруг. Хотя они могли вполне дружелюбно тереться друг о друга, но основной их целью было завоевание лидерства. Толкание друг друга, ритуальное испражнение, кусание шей, удары по бабкам, лягание в морду, в грудь — это лишь упражнения, только спустя несколько лет жеребцы могут выкрасть молодую кобылу или занять место вожака.
Одинокая кобыла Уинни стала предметом особого интереса как со стороны кобыл, так и жеребцов. Эйле не понравилось, как приближался к ним белый конь. Он выступал гордо и твердо, как если бы решил сделать заявление.
— Больше не стоит удерживать тебя, Волк. — Она подала знак. Для Волка это был целый табун Удальцов и Уинни, и он хотел поиграть с ними. Эйла была уверена, что он не может представить настоящей угрозы для лошадей. В любом случае в одиночку он не справился бы с таким сильным животным. Тут нужна была стая волков, да и стаи редко охотились на взрослых крепких особей.
Эйла подала Уинни сигнал двигаться к стоянке. Кобыла помедлила, но, привыкнув к подчинению, двинулась вперед, поскольку команда женщины была важнее, чем интерес к другим лошадям. К тому же Волк врезался в середину табуна, и лошади бросились врассыпную, забыв об Уинни.
Когда она приехала на стоянку, все уже было готово. Джондалар только что установил три шеста — подвешивать продукты, чтобы их не выкрали хищники. Шатер уже стоял, яма была вырыта и обложена камнями, он даже сделал кольцо из камней для костра.
— Взгляни на тот остров, — сказал он, когда она спешилась, указывая на поросшую тростником полоску суши среди реки. Там было даже несколько деревьев. — Там целая стая аистов. Белых и черных. Я видел, как они садились. Хотелось, чтобы ты была здесь в это время. Это было достойное зрелище. Подлетая, они то опускались, то снова поднимались, а потом вдруг сложили крылья и упали с неба на землю, расправив крылья перед посадкой. По-моему, они летят на юг. Возможно, утром их уже не будет.
Она посмотрела на больших длинноклювых и длинноногих птиц. Они активно кормились, бегая туда-сюда по острову и даже по отмели, хватая все, что шевелилось: рыбу, ящериц, лягушек, насекомых и червей. Они ели даже падаль: на берег выкинуло труп бизона. Оба вида были схожи по строению, но различны по окраске. У белых аистов крылья были оторочены черными перьями, у черных белым было подбрюшье, и они в основном охотились за рыбой.
— Мы видели большой табун лошадей, — сказала Эйла, доставая куропаток. — Много кобыл и жеребят. А главный жеребец был белым.
— Белым?
— Такой же белый, как эти аисты. У него даже ноги были белыми. Среди снега его и не заметишь.
— Белые лошади редки. Я никогда не видел их. — Он вспомнил о Нории и Ритуале Первой Радости — на стене за кроватью висела белая конская шкура, украшенная красными головками пятнистого дятла. — Однажды я видел белую лошадиную шкуру.
Что-то в его голосе заставило Эйлу пристальнее посмотреть на него. Он увидел ее взгляд и слегка покраснел, но тут же повернулся, чтобы снять с Уинни сумки. Успокоившись, он объяснил:
— Это было во время… церемонии у народа Хадумы.
— Они охотятся на лошадей? — Она свернула седельную кожу. Затем взяла куропаток и пошла к реке.
— Да, охотятся. Почему ты спрашиваешь? — Джондалар пошел с ней.
— Помнишь, Талут рассказывал нам об охоте на белого мамонта? Для Мамутои это было опасно, потому что они — Охотники на Мамонтов. Если Хадумаи пользуются белой лошадиной шкурой во время церемоний, я подумала, что лошадь для них тоже особое животное.
— Возможно, но мы пробыли у них слишком недолго, чтобы узнать об этом.
— Но они охотятся? — Она стала ощипывать птиц.
— Да, когда Тонолан увидел их, они охотились на лошадей. Вначале их не обрадовала встреча с нами, потому что мы разогнали табун, который они преследовали.
— Надо бы сегодня надеть уздечку на Уинни и привязать ее рядом с шатром, — сказала Эйла. — Если здесь неподалеку охотники на лошадей, то я предпочитаю, чтобы она была рядом. Кроме того, мне не понравилось, как белый жеребец приближался к ней.
— Возможно, ты права. Надо бы и Удальца привязать. А вообще-то мне хотелось бы увидеть этого белого жеребца.
— А мне вовсе не хочется его видеть. Он очень заинтересовался Уинни. Однако он необычный и красивый. Ты прав: белые встречаются редко. — Вокруг нее разлетались перья. — Черные тоже редки. Помнишь, как об этом сказал Ранек? Он имел в виду самого себя, хотя он был коричневым, а не черным.
При упоминании имени мужчины, который чуть не стал другом Эйлы, Джондалар ощутил укол ревности.
— А ты не жалеешь, что не осталась среди Мамутои и не стала подругой Ранека?
Перестав работать, она повернулась и посмотрела в глаза Джондалара.
— Ты знаешь, что единственной причиной, почему я дала Обещание Ранеку, было то, что мне казалось, что ты не любишь меня больше, а он любил… Да, мне немного жаль. Я могла бы остаться в племени Мамутои. Если бы не встретила тебя, я была бы счастлива с Ранеком. Я любила его по-своему, но не так, как тебя.
— По крайней мере это честный ответ, — нахмурился он.
— Я могла бы остаться и в племени Шарамудои, но я хочу быть там, где ты. Если тебе нужно вернуться домой, я пойду с тобой. — Заметив серьезное выражение его лица, она поняла, что ее ответ не совсем удовлетворил его. — Ты спросил меня, Джондалар. Когда ты спрашиваешь, я всегда говорю правду. И хочу, чтобы ты тоже говорил обо всем, что чувствуешь. Даже если я не спрашиваю. Я не хочу, чтобы между нами возникло недопонимание, как это случилось прошлой зимой, когда я не знала, о чем ты думаешь, а ты не спрашивал, что со мной происходит. Пообещай мне, что всегда будешь говорить то, что думаешь.
Она была такой серьезной, что ему захотелось улыбнуться.
— Обещаю, Эйла. Я не хочу, чтобы когда-нибудь повторилось то, что было тогда. Для меня было невыносимо, что ты была с Ранеком, тем более что я видел, что любая женщина обратила бы на него внимание. Он — веселый и добрый. И он прекрасный резчик, просто художник. Моей матери он мог бы понравиться. Она любит таких. Если бы было все по-другому, он и мне пришелся бы по душе. Чем-то он напоминал мне Тонолана. Он отличался от других, но, как все Мамутои, был таким же откровенным и открытым.
— Да, это так, — сказала Эйла. — Я скучаю по Львиному стойбищу, скучаю по его народу. Мы редко видели людей на нашем пути. Так много земли и так мало людей.
Солнце клонилось к закату, и облака над горами окрасились в алый цвет. Вскоре стемнело. Эйла и Джондалар как раз закончили есть. Эйла встала, чтобы убрать оставшуюся дичь. Джондалар положил камни в костер, чтобы согреть чаю.
— Куропатки были восхитительные, — сказал он. — Рад, что мы остановились здесь. Это того стоило.
Эйла посмотрела в сторону острова и, сглотнув, широко открыла глаза. Уловив ее взгляд, Джондалар обернулся.
Несколько человек с копьями наперевес выступили из темноты на свет костра. На двух из них были накидки из конских шкур, увенчанные высушенной конской мордой, которая представляла что-то вроде капюшона. Джондалар встал. Один из них, откинув капюшон, пошел к нему.
— Зел-ан-дон-ии! — Человек показал на Джондалара. Затем стукнул себя по груди: — Хадумаи! Джерен! — Он широко улыбнулся.
Джондалар присмотрелся и улыбнулся в ответ.
— Джерен! Это ты? Великая Мать, не могу поверить в это! Это ты!
Человек перешел на незнакомый язык, по-прежнему дружелюбно улыбаясь.
— Эйла! — сказал Джондалар. — Это охотник — Хадумаи, тот, кто остановил нас, когда мы пошли неверной дорогой. Просто не верю.
Оба мужчины улыбались. Джерен взглянул на Эйлу, и его улыбка уже выражала восхищение. Он одобрительно кивнул Джондалару.
— Джерен, это Эйла, Эйла из народа Мамутои. Эйла, это Джерен, Хадумаи, — официально представил Джондалар.
Эйла протянула руки:
— Добро пожаловать к нам, Джерен, Хадумаи.
Джерен понял ее, хотя такое приветствие не было принято у его народа. Он вложил копье в держатель, привязанный за спиной, взял ее руки и сказал:
— Эйла, — показав тем самым, что знает теперь ее имя, но не понимает, что она сказала. Он снова стукнул себя по груди: — Джерен, — и добавил еще несколько незнакомых слов.