— Мужчины все еще очень близки. Это мешает Великой Матери. Вскоре все мужчины умрут. Вот тогда мы увидим, сколько будет рождаться мальчиков.
— И родятся ли вообще дети! Великая Земная Мать создала женщин и мужчин, и, подобно Ей, женщины благословлены рождать как женщин, так и мужчин, но только Она решает, какой мужской дух должен быть смешан с женским. Дух мужчины всегда присутствует. Ты в самом деле можешь пойти против того, что она повелела?
— Не говори мне, что сделает Мать! Ты не женщина, — высокомерно сказала она. — Тебе не нравится, когда о вас говорят как о ничтожествах, а может быть, ты не хочешь отказываться от своих Наслаждений. Не так ли?
Внезапно Аттароа сменила тон и почти замурлыкала:
— Тебе хочется Наслаждения, Зеландонии? Если ты не будешь биться со мной, то как ты завоюешь свою свободу? А, я знаю! Наслаждение. Такому сильному, красивому мужчине Аттароа, может быть, готова дать Наслаждение. А ты можешь дать Наслаждение Аттароа?
Он вдруг понял, что завязавшийся разговор о женщинах, и не так о них, как о ней самой, переводился. И она говорила не только как вождь, но и как женщина. Ш'Армуна переводила слова, но не интимную суть высказывания. Теперь он слышал их обеих.
— Такой высокий, такой совершенный, он мог бы быть спутником Самой Великой Матери. Посмотрите, он даже выше Аттароа, а таких мужчин мало. Ты, наверное, многим женщинам дарил Наслаждение? Одна улыбка большого высокого красивого мужчины с синими глазами — и женщины сами лезут в его спальные меха. Ты им всем давал Наслаждение, Зеландонии?
Джондалар не отвечал. Да, когда-то он радовал Наслаждением многих женщин, но сейчас он хотел только Эйлу. Щемящая тоска охватила его. Как он будет жить без нее? И какая теперь разница — жить или умереть?
— Итак, Зеландонии, если ты дашь Наслаждение Аттароа, ты получишь свободу. Аттароа знает, что ты можешь сделать это. — Соблазнительно изгибаясь, красивая женщина шла к нему. — Понимаешь? Аттароа сама отдается тебе. Покажи всем, как сильный мужчина дает женщине Наслаждение. Раздели с ней Дар Муны, Великой Земной Матери, Джондалар из Зеландонии.
Аттароа обняла его и прижалась к нему. Джондалар не двигался. Она попыталась поцеловать его, но он был гораздо выше ее и даже не наклонился. Она не привыкла к мужчинам, которые были выше. Чаще всего ей приходилось наклоняться. Она почувствовала себя глупо, и гнев охватил ее.
— Зеландонии, я готова соединиться с тобой и дать тебе возможность получить свободу.
— Я не собираюсь делиться Материнским Даром Наслаждения в таких условиях.
Его спокойный, уверенный голос не соответствовал его внутреннему состоянию. Как она могла оскорблять Великую Мать таким образом?
— Дар священен и должен разделяться с готовностью и радостью. Соединение вот таким образом — это презрение к Великой Матери. Это оскорбляет Ее Дар и возбуждает в Ней гнев, как если бы насиловали женщину. Я сам выбираю женщину, с которой хочу соединиться, и у меня нет никакого желания делить Ее Дар с тобой, Аттароа.
Джондалар мог бы ответить на приглашение Аттароа, но знал, что это было бы неискренне. Его внешность возбуждала много женщин, и он владел искусством удовлетворять их, но при взаимном влечении. Несмотря на волнующее поведение Аттароа, в ней не было теплоты, и она не вызвала в нем ни капли желания. Он чувствовал, что, даже если бы захотел, он не смог бы удовлетворить ее.
Аттароа выглядела ошеломленной. Большинство мужчин ринулись бы, чтобы разделить Наслаждение с красивой женщиной ради свободы. Путников, которые шли по территории Аттароа и которых брали в плен ее охотницы, ожидало несчастье. Они обычно сразу же хватались за возможность так легко избавиться от Женщин-Волчиц из племени Шармунаи. Хотя некоторые сомневались, мешкали, но никто не отказался от ее предложения. Однако вскоре они начинали понимать, что колебались не зря.
— Ты отказываешься… — недоверчиво прошипела женщина-вождь. Интонация переводчицы была нейтральной, но реакция Аттароа была очевидна. — Ты отказываешь Аттароа. Как ты смеешь отказывать? — выкрикнула она и повернулась к своим Волчицам: — Схватите его и привяжите к столбу.
Это было ее конечной целью, но она не хотела, чтобы это случилось так быстро. Она хотела, чтобы Джондалар услаждал ее долгой тоскливой зимой. Ей нравилось издеваться над мужчинами, обещая им свободу в обмен на Наслаждение. Для нее это была высшая точка издевательства, отсюда она вела мужчин к дальнейшему унижению и деградации, и обычно она проделывала с ними все, что хотела, прежде чем сыграть последний акт драмы. Они даже сами себя связывали, надеясь, что после этого они будут свободными, как она обещала.
Но ни один мужчина не мог дать Аттароа Наслаждение. В детстве с ней плохо обращались, и она мечтала стать подругой могущественного вождя другой общины. Потом она обнаружила, что мужчина, который стал ее спутником, был еще более худшим явлением в ее жизни, чем все то, что она уже пережила. Его Наслаждение всегда сопровождалось избиением и унижением ее, пока она наконец не уготовила ему мучительный конец. Но она слишком хорошо запомнила тот урок. Извращенная жестокостью, она уже не могла испытать Наслаждение без боли. Ее мало волновало Наслаждение с мужчинами или даже с женщинами. Ей доставляло Наслаждение смотреть, как мужчины умирают долгой и мучительной смертью.
Когда между «гостями» случался большой перерыв, Аттароа вела свои игры даже с мужчинами-Шармунаи, но после того, как двое или трое поиграли в ее игры, остальные знали, что им не стоит заниматься этим. Они просто защищали свою жизнь. Обычно она выбирала тех мужчин, у которых были спутницы. Некоторые из женщин не понимали, что именно ради них она унижала и истребляла мужчин, но этими женщинами можно было управлять через мужчин, к которым они были привязаны, и поэтому эти мужчины оставались живыми.
Как правило, путешественники появлялись в теплое время года. Люди редко пускаются в дальний путь зимой, особенно те, кто находится в Путешествии. Несколько путников пришли сюда уже давно, а этим летом так никто и не появился. Немногим удалось спастись благодаря счастливому случаю. Убежали и несколько женщин. Они предупредили других. Большинство людей, слышавших про Аттароа, воспринимали это как пустые слухи или фантастические сказки, но слухи становились более упорными, и тогда люди стали держаться подальше от этих мест.
Аттароа обрадовалась, когда в стойбище доставили Джондалара, но он оказался еще хуже, чем прежние мужчины. Он не стал играть в ее игру, он даже не стал молить ее о чем-то, он не порадовал ее своим унижением. Сделай он это, он мог бы прожить подольше. Какое было бы удовольствие видеть его склоненным к ее ногам!
По ее команде Волчицы бросились на Джондалара. Он яростно сопротивлялся, отбрасывая в сторону копья и нанося тяжелые удары, и почти освободился, но их было так много! Он продолжал бороться и тогда, когда они срезали лямки его туники и штанов и приставили острые ножи к его горлу.
Волчицы разорвали его тунику и обнажили грудь, затем они связали ему руки, оставив свободным довольно длинный кусок веревки, на котором его и подвесили к перекладине на столбе. Он отбивался, когда стаскивали его сапоги и штаны, и нанес несколько сильных ударов, но его сопротивление только воодушевляло женщин.
Когда его, обнаженного, подвесили за руки на перекладине, женщины отошли, довольные собой. Пальцами ног Джондалар касался земли, что придавало ему некое ощущение безопасности, и он, беззвучно шевеля губами, обратился к Великой Земной Матери, чтобы она избавила его от такого неожиданного и опасного затруднительного положения.
Аттароа заинтересовалась огромным шрамом между пахом и бедром. Рана хорошо зарубцевалась. Он и не подал вида, что был так серьезно ранен, никаких просьб, чтобы пощадили эту ногу. Если уж он такой сильный, то протянет дольше остальных. Он все еще должен был доставить ей удовольствие. Она улыбнулась, подумав об этом.
Особый интерес Аттароа заставил его изменить течение мыслей. Он почувствовал, как от холодного ветра покрылся гусиной кожей, и начал дрожать, и не только от холода. Он увидел, как покраснела Аттароа и как участилось ее дыхание. Она выглядела удовлетворенной и странно чувственной. Ее удовольствие возрастало, если человек, от которого она получала Наслаждение, был красивым. Этот мужчина с его неосознанной харизмой привлекал ее, и ей не хотелось, чтобы все кончилось быстро.
Он посмотрел на загон, зная, что мужчины наблюдают за ним сквозь щели. Почему же они не предупредили его? Ясно, что такое здесь происходит не впервые. Но даже если бы они предупредили его, что из этого? Может быть, он был бы сейчас охвачен страхом? Возможно, они считали, что лучше не знать ничего заранее.
По правде говоря, некоторые намекали на это. Те, кому нравился Зеландонии и кто восхищался его мастерством. Получив острые ножи и другие приспособления, каждый надеялся вырваться из загона. Они всегда будут помнить его, но каждый из них знал, что перерыв между «гостями» слишком велик и потому Аттароа могла подвесить на перекладине любого из них. Двое уже были подвешены, и люди знали, что она на этом не остановится, а будет продолжать свою дьявольскую игру. В душе они одобряли его отказ, но боялись, что любой шум привлечет внимание к ним самим. Поэтому они молча смотрели сквозь щели на знакомую картину, в каждом из них уживались страх, сочувствие и слабые угрызения совести.
Не только Волчицы, но и все женщины стойбища должны были видеть наказание мужчины. Многим из них было противно смотреть на это, но они боялись Аттароа, боялись ее охотниц. Если бы они не пришли сюда, то любой мужчина, за которого они заступались когда-то, был бы следующей жертвой. Кое-кто пытался убежать, однако их тут же поймали и вернули. Если бы в загоне оказались их мужчины — друг, брат, сын, — то их ждало бы следующее наказание: им бы пришлось целыми днями наблюдать, как эти мужчины, сидя в клетке, страдают от отсутствия еды и воды. Иногда, правда редко, их самих сажали в эту клетку.
Женщины, у которых были сыновья, особенно боялись, поскольку не знали, что может произойти с ними, тем более после случаев с Одеваном и Ардобаном. Но таких было двое, да еще одна беременная женщина. Аттароа обрадовалась появлению мальчиков, ласково поприветствовала их и спросила о здоровье, но они знали цену этой ласке и боялись, что кончат жизнь на столбе.
Аттароа встала перед своими охотницами и подняла копье. Джондалар заметил, что оно довольно тяжелое и грубое, и, забыв о себе, подумал, что он мог бы сделать копье получше. Но грубо сработанный наконечник тем не менее был острым и эффективным. Он видел, что женщина прицелилась ниже. Она не собиралась убивать, она собиралась изувечить его. Он знал, что она может нанести удар в любое место на обнаженном теле, и сейчас боролся с желанием подтянуть ноги. Но тогда он поддастся ей, выказав свой страх.
Прищурясь, Аттароа смотрела на него, зная, что ему страшно, и радуясь этому. Обычно мужчины просили пощады. Этот, как она поняла, просить пощады не будет, по крайней мере сейчас. Она подняла руку, как если бы приготовилась бросить копье. Он закрыл глаза, думая, что Эйла, жива она или мертва, могла сильно покалечиться, упав со скалы. Острая боль пронзила его при мысли, что ее нет. Жизнь в таком случае не имела для него смысла.
Он услышал, как копье вонзилось в столб выше его головы, а не в пах или в ноги. Внезапно он очутился на земле, так как руки его оказались свободными. Он взглянул на них и увидел обрывок веревки, которой был привязан к перекладине. Но Аттароа все еще держала копье в руке. Значит, то копье, что просвистело мимо, бросила не она. Джондалар взглянул на столб и увидел изящное, чуть укороченное, с кремневым наконечником копье, вонзившееся в столб рядом с перекладиной. Перья на конце его до сих пор еще подрагивали. Тонкий, хорошо сделанный наконечник перерезал веревку. Он узнал это копье!
Он повернулся и посмотрел туда, откуда прилетело копье. Его взор затуманили слезы. Слезы облегчения. Он едва мог поверить этому. Неужели это она? Она жива? Он несколько раз моргнул, чтобы видеть яснее. И увидел темные, почти черные ноги лошади, затем ее рыжеватую спину, на которой сидела женщина.
— Эйла! — закричал он. — Ты жива!
Аттароа озиралась, пытаясь разглядеть, кто бросил копье. С края поля, расположенного за стойбищем, верхом на лошади ехала женщина. Капюшон ее парки был отброшен назад, и ее светлые волосы сливались с окраской золотистой лошади настолько, что все это, казалось, было одной плотью. Не могла ли бросить копье эта женщина-лошадь? Но как оно могло долететь досюда? Затем она увидела, что женщина держит в руке другое копье.
Холодная волна страха объяла Аттароа. Она почувствовала, что у нее даже волосы встали дыбом, но весь этот ужас был ничто по сравнению с таким материальным явлением, как копье. То, что это не женщина, она знала точно. В момент внезапного прояснения она осознала всю жестокость своих ужасных деяний, и еще в этом ей виделось нечто вроде Духа Великой Матери, который явился, чтобы свершилось возмездие. В душе Аттароа была почти рада. Для нее было бы большим облегчением кончить эту кошмарную жизнь.
Она была не единственной, кто перепугался при виде женщины-лошади. Джондалар пытался объяснить людям, но никто не верил. Никто никогда не думал, что человек может оседлать лошадь. В это трудно было поверить, даже увидев воочию. Внезапное появление Эйлы поставило всех в тупик. Для некоторых это было знаком могущества мира духов, некоторые просто испугались при виде женщины на лошади. Многие чувствовали то же, что и Аттароа: они думали о своих грехах. По собственной воле или воле Аттароа они совершали жестокости или разрешали им совершаться, по ночам они стыдились и боялись возмездия.
Даже Джондалар на мгновение усомнился, а не пришла ли Эйла из другого мира, чтобы спасти его жизнь? Он смотрел, впитывая каждую деталь, как она неспешно приближается к ним, полная любви и заботы. Джондалар наконец осознал, что видит то, что не надеялся увидеть никогда: женщину, которую он любил. Ее лицо раскраснелось от холода, и волосы развевались на ветру. Люди вокруг с каждым вздохом испускали клубы пара. Джондалар вдруг сообразил, что стоит голым и что у него зуб на зуб не попадает.
У Эйлы пояс для путешествий налегке охватывал меховую парку, в нем был кинжал из мамонтовой кости, подаренный Талутом. Там же был кремневый нож с костяной ручкой, сделанный Джондаларом, и топорик. Сбоку висела сумка из выдры с целительными травами. Легко и изящно управляя лошадью, Эйла казалась весьма уверенной, даже самоуверенной, но Джондалар видел, что она напряжена. В правой руке у нее была праща; он знал, как быстро она может метать камни. В левой руке, кроме камней, было копье с копьеметалкой. Из плетеной сумки торчали еще несколько копий, более похожих на дротики.
Приближаясь, Эйла наблюдала, как меняется выражение лица высокой женщины. В момент прояснения это был шок, страх и отчаяние, но по мере того, как женщина на лошади приближалась, мрак и тьма овладели разумом повелительницы Волчиц.
Сощурив глаза, чтобы ясно увидеть женщину, Аттароа улыбнулась, и постепенно эта улыбка наполнилась бесконечной злобой.
Эйла никогда не сталкивалась с безумием, но, видя лицо Аттароа и отмечая, как искажается его выражение, она поняла, что женщины, которая угрожала жизни Джондалара, надо опасаться: она — гиена.
Эйла убила много хищников и знала, как непредсказуемы они бывают, но только к гиенам она чувствовала отвращение и презрение. Это была своего рода метафора, обозначавшая самых плохих людей; Аттароа была гиеной, жестоким опасным воплощением зла, и доверять ей было нельзя.
Хотя Эйла в основном сосредоточилась на Аттароа, однако она не упускала из виду, что происходит вокруг, и это было нелишним, потому что, уже подъехав к Аттароа почти вплотную, она заметила в стороне какое-то движение. Молниеносно она вложила камень в пращу, раскрутила ее и послала камень в цель.
Ипадоа пронзительно закричала и, уронив копье на мерзлую землю, схватилась за руку. Эйла, если бы хотела, могла переломать ей кость, но она целилась в предплечье, чтобы поразить мышцы. Но и этого было достаточно, чтобы на некоторое время вывести из строя предводительницу Волчиц.
— Прикажи своим воительницам вести себя спокойно, Аттароа! — сказала Эйла.
Джондалар, уловив смысл сказанного, вдруг понял, что Эйла говорила на языке Шармунаи. Откуда она могла знать его? Ведь она никогда прежде не слышала этого языка.