Трубка некоторое время молчала. Потом обиженно ответила:
– Ты что, Бурцев, заболел? Ты сам-то прикинь: птица и собака. Разве можно сравнить?
– А почему нет?
– Ну ты даешь! Птица только и знает, что в клетке сидеть и чирикать. А собака…
– Это смотря какая птица… Бывают такие… Ого-го-го! Не соскучишься, – Бурцев покосился на балконную дверь.
Дочка молчала.
– А мы какую-нибудь необычную птицу заведем! – продолжал Бурцев. – Экзотическую! Каких ни у кого нет.
Дочка упрямо молчала.
– Бурцев! – через некоторое время сказала она. – Я не хочу никакую птицу! Я хочу французского бульдога. Потому что он клёвый. И вообще! Мне собака нужна, понимаешь? Чтобы был друг. Чтобы он меня понимал, когда мне плохо. И чтобы защитить мог, если кто-нибудь пристает. Разве птица может защитить?
«Нет, – понял Бурцев. – Птица защитить не может. Тут и говорить не о чем! И вообще! Какой из птицы друг?»
– А почему ты спрашиваешь про птицу, Бурцев? – вдруг подозрительно спросила дочь.
– Так просто.
– Ты что, уже с кем-то договорился?
– С чего ты взяла! – возмутился Бурцев. – Как я мог, не поговорив с вами?
– Ну смотри! – сказала дочь. – И вообще, Бурцев, заканчивай разговор! Мама трубку просит.
В разговор вступила жена.
– Бурцев? Ты чего звонишь-то? Ты что, нашкодил там чего-нибудь?
– Что за выражения! Нашкодил! Я тебе что – школьник?
– А что тогда? Может, еда кончилась?
– Да нет! Еды навалом. И вообще все нормально.
– Если ты так часто будешь звонить, у нас все деньги на телефоне кончатся.
– Кончатся – я еще положу!
– А звонишь-то зачем?
– Просто так, – огрызнулся Бурцев. – Соскучился!Он повесил трубку, прошелся по квартире и опять остановился у балконной двери.
День, так и не успев начаться, переходил в сумерки. В сером небе не было ни намека на солнце. Опять моросило… Помойка, распухшая от дождя, расползлась на полдвора.
Прямо под окнами Бурцева два бодрых пенсионера из соседнего подъезда вкапывали в газон моток колючей проволоки.
Дело в том, что за последние годы количество автолюбителей во дворе естественным образом увеличилось, и мест, где бы машины можно было парковать, осталось ровно столько же, сколько было – два с половиной. Водители стали ставить машины, заезжая колесами на газон. В связи с чем не имеющие машин жители развязали с ними настоящую войну. Дело шло по нарастающей: от угрожающих записок на капоте – к вызовам милиции, от рассыпанных гвоздей – к врытым в землю покрышкам и вздыбленным поребрикам. Но поскольку машины куда-то все равно нужно было ставить, то записки рвали в мелкие клочки, милицию подкупали, а поребрики и покрышки выкорчевывали и выбрасывали…
И вот теперь два пенсионера партизанского вида мстительно вкапывали в раскисший газон колючую проволоку. Один из них подкапывал землю, другой укладывал смертоносный для автомобильных шин сюрприз и присыпал его сверху чахлым снежком. Дьявольская суть замысла заключалась в том, что проволоку нельзя было увидеть. Ее можно только почувствовать, проколов колесо.
«Ну что за придурки! – вдруг прорвало Бурцева. – Что за дикое удовольствие делать друг другу гадости!
Ведь мы все же земляки, соседи. У меня машина. А у тебя собачка. А у него мальчишка подросток… Так почему нужно портить друг другу жизнь? Почему мы друг с другом, как фашисты? Вы с ним вкапываете проволоку, чтобы я проколол колесо. А потом я буду поливать двор дустом, чтобы твоя собачка сдохла, подняв лапу на дворовую акацию. Или копать посреди двора ямы, чтобы его мальчишка не мог играть в футбол?
Давайте соберемся вместе и перенесем этот чертов поребрик на полметра. И газон будет цел, и машины встанут. А потом о собачках подумаем. А потом о футболе для пацанов. Так нет! Это неинтересно! Мы будем рассыпать гвозди и вкапывать проволоку, а потом депутату кляузы строчить, чтобы только не мириться. Нам на газон, может быть, и наплевать. Нам важно, чтобы соседу жизнь медом не казалась.
Ну что это за жизнь такая! А?»
Бурцев стукнул кулаком по оконной раме и прислонился лбом к холодному стеклу.Опять зазвонил телефон.
– Это живой уголок? – спросил нетвердый голос Айвазовского. – Скажите, пионерка Петрова сегодня всем дает?
Бурцева отчего-то покоробил веселый тон друга.
– Ты чего звонишь? – спросил он.
– Анекдот хотел рассказать. Патрикеич тут газету купил…
– Ну?
– Два новых русских сидят на соседних горшках в туалете. Один другого спрашивает: «А вот ты как думаешь, тужиться – это умственная работа или физическая?» А другой отвечает: «Конечно умственная! Была бы физическая, я бы человека нанял!» – с подачей закончил Айвазовский и сам рассмеялся.
– Я это уже слышал.
– Слышал? Тогда другой. Мужик стоит посреди Аничкова моста на Невском проспекте и писает в Фонтанку. Подходит милиционер: «Вы что? Сдурели?» – «А что, немцу можно, а русскому нельзя?» – «Что вы несете? Какому немцу?» – «А вон на памятнике с лошадью внизу написано: „Отлил барон фон Клодт“.
– Это я тоже слышал.
– Тогда еще. Случилась у Красной Шапочки первая менструация…
– Слушай, ты чего звонишь? – перебил его Бурцев.
– Просто так. Проверка связи, – заявил пьяный Айвазовский. – Ну как там это… твой пингвин?
Бурцев не ответил.
– Вам, я слышу, уже весело… – заметил он.
– А нам всегда весело. И вообще, чего грустить? Пообедали, выпили… Сейчас в баню пойдем. А потом в пейнтбол играть. Или наоборот.
– Молодцы! – язвительно сказал Бурцев.