Глеб уже минуту как пришёл в себя и оценивал обстановку. Он сидел, прислонённый к стене в отделении УАЗа для заключённых. Левая рука прикована к правой руке сидящего рядом беспризорника. Темно, но не совсем — временами из кабины тоже что-то падает. Напротив сидят двое ментов. Один смотрит в заднее окно, забранное решёткой, второй поигрывает дубинкой. Мальчишкабеспризорник по временам ёжился и тихо, дрожаще вздыхал…
… Всё шло хорошо. Генка даже посмеялся сам над собой — перед отъездом он сунул в надрезанный шов джинсов (уроки Лешего!) длинную стальную спицу. Просто так, повинуясь какомуто толчку. Зря. Он помотался сорок минут по улицам города — Острог был полумиллионным облцентром, шумным и суетливым — в какой-то степени даже наслаждаясь подзабытым ощущением большого города, зашёл в кафе, но еда показалась отвратной, позвонил домой и узнал, что отец уехал. Пакет в кабинке тоже взял без проблем, попытался понять, кто из посетителей туалета его оставил, но так и не понял. На автобусе добрался до железнодорожного вокзала, посмотрел расписание — ближайшая электричка уходила в полодиннадцатого вечера! Генка вышел из здания, и отправился мотаться по городу…
К вокзалу он вернулся около десяти, прошёлся туда-сюда по площади с небольшим сквером, свернул за пакгаузы.
И увидел, как между ними двое ментов, матерясь, бьют мальчишку — явного беспризорного, примерно ровесника Генки. Тот не сопротивлялся, только закрывался руками. Занятые этим делом, менты не услышали шагов Генки — он застыл, поражённый увиденной картиной. Такого он ещё не видел — и, когда старший из ментов сказал: "Кончай его, нечего!" — а младший размахнулся нанести удар дубинкой по затылку мальчишки, Генка почти непроизвольно выкрикнул: "Нет, что вы делаете?!" А дальше он ничего не успел сделать — потому что не ожидал, не верил, несмотря на всю определённость происходящего, что это может быть на самом деле. Один удар пришёлся по темечку, второй — в колено…
… Голова болела несильно, но ломило колено. На очередном прыжке на ухабе Глеб попробовал пошевелить ногой — шевелится, но больно… стоп, откуда ухабы?! Изпод прикрытых век он посмотрел в заднее окно. Темнота. Они не в городе. какой-то просёлок…
Так. Убивать везут, что ли, хладнокровно подумал Глеб. Вполне может быть. Он видел, как эти гады забивали насмерть пацана. А по нему видно, что он не из беспризорных. И?.. И — вывезти подальше и записать в пропавшие без вести, потому что такой пацан может и хай поднять, полез же вступаться? Тогда вылететь из ментовки можно, а где ещё найдёшь такую кормушку? Глеб не питал ни малейших иллюзий по поводу морального облика «арестовавших» их "блюстителей". Для таких жизни двух мальчишек в сравнении с тёплым местом — ноль, жизнь беззащитного — не объект для защиты, а ничто, в лучшем случае — объект для куража, для демонстрации власти, подкреплённой дубинкой, наручниками и пистолетом… И даже если бы были сомнения в том, что живыми их не отпустят — просто попадать в ментовку нельзя. Ни в коем случае. Сразу начнётся выяснение, кто он. Следующий вопрос — где он проводит лето? Следующий — что он делает за пятьсот километров от своего областного центра? А простой обыск (так, а ведь меня не обыскали… ) даст массу интересного. Деньги, например. Кстати, обыскать могут и труп — и наверняка обыщут… Тогда спалятся и ребята. Амбец.
Надо действовать. Быстро и беспощадно.
Убивать их неохота. Он никогда никого не убивал. Не хотелось бы начинать с соотечественников, пусть и такой мрази. Но тут всё зависит от того, смогут ли они его внятно описать. Нет, не смогут. Темно — и тут, и там темно было, а свет фонарика искажает лицо до неузнаваемости. В лучшем случае смогут составить фоторобот, по которому можно арестовать половину обезьянника в любом зоопарке.
Их счастье…
Только бы нога не подвела. Клир сосредоточился. Боль мне кажется. Её нет. Я не хочу её. Её не существует. Она лишь в моём сознании, а я — хозяин сознания, я управляю им, а не оно мной… Как там Юрз учил…
Хорошо, что свободна правая. И хорошо, что они такие лохи. Впрочем — скорее всего просто не стали обшаривать, решили отложить на потом. Какой бы этот «потом» не был.
Начали…
… Едва ли менты что-то успели понять. В правой руке словно взорвавшегося изнутри мальчишки, только что сидевшего без сознания, мелькнуло что-то (это была выхваченная из шва джинсов спица), и сидевший ближе сержант тонко заверещал — острая боль пронзила его правую ладонь, которой он опирался о скамью. Генка молниеносным движением загнул спицу, прошедшую насквозь через ладонь и решетчатую скамью, в кольцо — а левая его нога носком впечаталась в кадык начавшего подниматься второго сержанта. Тот задохнулся и осел на скамью, потом сполз на пол. Но прежде чем он упал, Клир выхватил из кобуры держащегося за проткнутую руку мента пистолет, оборвал ремешок крепления и, сбросив предохранитель, передёрнул затвор и взял мента на прицел.
— Молчи, — нарочито сипловато приказал Генка. Мент, для которого всё это выглядело, как секундный вихрь, родивший острую боль в его ладони и полное непонимание, тут же закивал. В его расширенных от боли глазах стояли слёзы, сейчас стало отчётливо видно, что ему лет двадцать, не больше. Но жалости Клир не испытывал… Вольно ему было пробовать силу на двух пацанах. А теперь один из них оказался чемто страшным и непонятным. Кушай на здоровье и молись, что останешься жив. — Сними ключ, — приказал Глеб беспризорнику. Мальчишка действовал быстро и беспрекословно — в его взгляде при слабом полусвете из кабины Генка читал почти такой же страх. — Лежать! — тычок носком ноги за ухо пресёк попытку второго сержанта очнуться.
Наручники распались.
— Ключ от двери, — приказал Генка. Сержант дрожащим голосом ответил:
— Она… только снаружи… правда…
— Ты со мной? — коротко бросил Генка беспризорнику. Тот облизнул губы и кивнул. Очевидно, инстинкт подсказал ему, что тут его точно ждёт смерть, а странный ровесник то ли убьёт, то ли нет. — Приготовься прыгать и не бойся.
И Генка наотмашь выстрелил в дверь.
Мальчишки вывалились на дорогу. К счастью, УАЗ в самом деле шёл по просёлку, не очень быстро, но Генка невольно охнул — нога подломилась, и он наверняка бы переломался, но только прокатился кубарем и встал на колено.
— Бежим скорей, я знаю это место, — возбуждённо выдохнул бес
призорник. Надо же — не умотал тишком… Но додумать эту мысль Клир не успел — УАЗ резко затормозил, послышались хлопки распахивающихся дверей. Выстрелы Генки — один, другой, третий, четвёртый — слились в тарахтящую очередь. Послышались хлопки взрывающихся шин, истошный вопль боли, другой, ругань — Генка прострелил ноги выскочившим из кабины. Ударил автомат — кто-то из них стрелял веером над землёй, но Генка, увлекаемый беспризорным, уже свалился в канаву и с трудом сдержал стон.
— Ногаа… ссс… сука… — выдавил он. — Беги, я тут сам…
— Не, погоди, я помогу, — засуетился мальчишка и подлез под руку Генки, помогая подняться. — Погоди, типа сейчас… ты наваливайся, я крепкий…
От пацана пахло потом, немытым телом, жвачкой, чемто сырым. И крепким он тоже не был — тощий, Генка это ощущал. Но и запах, и готовность мальчишки помочь, и то, что он был тощий — всё это неожиданно слились во что-то очень дружелюбное и своё. Генка вдруг почувствовал почти нежность к этому пацану и буркнул:
— Ну похромали… я сейчас разойдусь…
— Как ты их! — восхищённо прошептал мальчишка, честно волоча хромающего Генку. — Раз, раз, раз… — и он засмеялся приглушённозвонко, словно маленький мальчишка, увидевший, как смелый, сильный, а главное — добрый взрослый расправился с его давними и грозными обидчиками. — Тут сейчас… тут есть такое место… мы отсидимся…
"Надо бы, — подумал Генка. — Там как минимум один вполне боеспособный, автомат, да и подкрепление уже летит — террористов ловить, конечно… Скинхедов, ваххабитов, нацболов, братковских "сынов полка" — о ком они там доложили, интересно? Фантазиято у них буйная… "
Боль отвлекла его от этих мыслей, он охнул, и тащивший его мальчишка подбодрил:
— Пришли почти… Тут это — осторожней…
Генка увидел широкий спуск, что-то вроде карьера, в дальнем конце — решетчатую громадину то ли недостроенного, то ли полуразрушенного здания.
— Что это? — спросил он, против воли наваливаясь на беспризорного. Тот ответил с одышкой:
— Силикатный… завод… заброшенный…
Они прохромали через карьер к воротам, вошли на территорию мимо большого коллекторного люка. Было темно и тихо, но мальчишка упрямо и уверенно волок Генку на себе. Тот молчал, каждый шаг отдавался рвущей связки болью. "Неужели искалечили?"
— Сюда, — мальчишка повернул за угол коридора. — Ребята, это я!
Посреди большой комнаты без одной стены горел костёр. Возле него стояли и сидели в напряжённых позах с полдюжины человек.
— Привет, — сказал Генка…
… —Спасибо, — сказал Генка, принимая коробочку с горячей "одноразовой лапшой", как назвала это блюдо длинноволосая девчонка лет 14 с хмурым лицом — опять Надежда, сезон Надежд… Мальчишку, приведшёго Генку, звал Макс, его ровесника, бывшего тут за главного — Вован. Ещё тут были двое пацанов лет по 12 — Белый и Гриня — и три экземпляра мелочи, пацаны и девчонка, которых не представили, но которые смотрели на Генку во все глаза.
Эта компания жила тут с начала лета. Вернее, жила не тут, а в тот самом коллекторе — хоть и тесном, но относительно удобном. Днём старшие по очереди отправлялись в город на промысел. Вот, Максу сегодня не повезло — спёр товар при разгрузке изпод ментовской "крыши"…
— Мы с Максом иногда аликов трясём, — рассказывал Вован рав
нодушным тоном. Один из младших пацанов уже спал у него под боком, второй сидел возле девчонки и смотрел на Генку большими глазами. — Если сильно датый и при деньгах… Надька проститутка, без сутенёра, так, по воле — тоже опасно, могут убить запросто…
— Хрен им, — девчонка показала, ловко выдернув из кармана, опасную бритву, взятую умелым хватом. — Пробовали уже…
— Белый с Гриней тоже по этому делу, на любителя, не каждый день, — продолжал Вован. Генка подавился лапшой, посмотрел на двенадцатилетних пацанов — совершенно обычных, они сидели рядом, Белый смотрел в огонь, Гриня хрипловато сказал:
— Правда… За это платят хорошо, а у нас вон, трое мелких. Мы сами из Эстонии, там около границы есть такой детский дом, на самом деле публичный, для европейцев и штатовцев. Туда русских пацанов, девчонок собирают. Мы оттуда сбежали год назад, через границу. А тут то же самое. Ну… полегче, конечно, тут ты сам решаешь, сколько, с кем… а там как скажут…
— А где ваши все?! — почти крикнул Генка. — Родители где?!
— У него, — Гриня кивнул на Белого, — в автокатастрофе погибли. Они это — ну, типа против эстонцев были, им подстроили катастрофу, а его сразу в детдом в этот. А у меня они бухают, я им зачем? Там то же самое, отец меня за бутылёк первый раз сдал…
— И вы… — Генка невольно оскалился, словно ему было очень больно. — Но как же вы…
— За это платят хорошо, — сказал Гриня. — Мы бы сами перебились, а вон у Надьки сестра и брат, и у Вована братишка, они же сами пока ничего не могут… ни воровать, ничего…
На какой-то миг Генка представил себе — а если бы у него было вот так… ну, мать, например, лежала больная, и нужны были бы деньги, позарез нужны, и предожили бы много и сразу за… он бы… Он ведь тоже согласился бы. Ведь это же — мама… И от возникшего в душе чувства гадливого осуждения не осталось и следа. Его дотла выжгла вспыхнувшая ненависть к тем, кто допускает всё это… и тут же хвастается с экрана телевизора "ростом","достижениями", "успехами",копит деньги, чтобы отдавать какието долги тем, у кого и так — миллиарды… Генка огляделся.
Замурзанные, типично русские лица сидящих вокруг мальчишек и девчонок… Генке стало страшно. Он раньше редко задумывался, сколько же таких на свете. И если верно, что дети — будущее страны, то будущее России — пустыри, коллекторы, свалки и помойки. Генка не видел ни одного азиата, кавказца или (ну где там!) еврея.
Брошены были только русские дети.
— Ребята, — сказал Генка. — Ну я не понимаю… Вокруг до хрена брошенных деревень. Вообще брошенных. Неужели вам нравится жить на помойках, в коллекторах вот в этих, постоянно бояться, терпеть разных гадов?.. Да переселяйтесь в любую такую деревню! На земле всегда прокормитесь без попрошайничества, вы выносливые, к трудностям привычные, живёте командой… Ну чего вы тут пропадаете, ведь всё равно пропадёте, вообще пропадёте, с концами…
— Мы понимаем, — вздохнул Вован и почесал нос. — Мы тоже про это думали… Знаешь, как страшно бывает? — вдруг совсем подетски признался он. — Вот, за последний месяц больше десяти человек наших сожгли заживо, даже неизвестно, кто… Но мы не деревенские, понимаешь? Просто не знаем, как за это браться, да и привычней в городе, если честно… Хоть как-то, а живёшь.
— "Живёшь"! — сердито передразнил Генка и охнул — неловко шевельнулся и колено вспыхнуло болью. — На поживу ментам, педульникам и маньякам?! Самто слышишь, что говоришь? Вон, о младших подумайте, у нихто какое будущее?! Вы же русские ребята, вам не тошно так существовать, не тошно видеть, как в вашей же стране на вас, как на грязь смотрят?!
— Да в какой нашей стране… — начал Вован — Она наша, что ли?
— Да, ваша! — сказал Генка зло. — И моя. А чья же — этих сволочей наверху, что ли, черноты разной да политиков?!
— Если бы мне оружие дали, — вдруг сказал Белый, — я бы пошёл обратно в Эстонию и убивал. Всех. Констеблей, военных, просто их людей… А если бы мне сказали, кто маму и папу… я бы живой бомбой стал. Мне бы только взрывчатку и показать, где эти, кто убивал. Мне уже всё равно, я не человек. А так хоть отомстил бы. Я пробовал узнать, даже специально подстилался несколько раз под разных там… Без пользы…
И он глянул на Генку такими глазами, что тот обмер. Это были страшные глаза.
— Пошли спать, — встал Вован. — Костёр тушите… Надь, дай ему, он кивнул на Генку, — бинт эластичный, там был у нас… И забинтуй ему колено…
… Генка проснулся от холода. Он долго смотрел на низкое чёрное небо. Нога тупо мозжила. Ребята спали вокруг. Когда Генка сел, Вован тоже открыл глаза.
— Уходишь? — спросил он.
Генка молча достал из кармана пакет, разорвал обёртку. Там были пятисотенные. Не его. Он достал шесть и положил на холодную трубу, проходящую под потолком. И увидел, что проснулся и тот мелкий, который вчера весь вечер смотрел на него.
— Не уходи, — попросил он. — Без тебя страшно.
— А со мной нет? — удивлённо спросил Генка. Мелки покачал головой. — Ты же меня не знаешь совсем.
— Знаю, — серьёзно сказал мелкий. — Ты супермен. Как в кино.
— Спи ложись, — шикнул Вован, и мелкий послушно лёг, но не сводил с Генки глаз. — Проводить?
— Да не надо, — Генка встал, попробовал — нога держала.
— Поднимешься на склон за дорогой, за кустами — лесополоса, сказал Вован. — А там трасса… Спасибо тебе, слышь?..
… Генка почти поднялся на склон и повернул за кусты, когда сзади послышался ровный гул мотора. Оглянувшись, он увидел, как по дороге юзом спускается машины — большущий серозеркальный джип «пэтфайндер», остановившийся возле коллекторного люка.
Генка застыл, чуть пригнувшись, поражённый чувством опасности, внезапно охватившим его. Он увидел, как из машины вылезли трое хорошо одетых мужчин средних лет — двое атлетически сложенных, третий толстый, чемто похожий на того типа, который по телику рекламирует пивной алкоголизм с выпадением памяти. Судя по их поведению, взрывам смеха и громкому разговору, все трое были сильно пьяны, хотя на их движениях это никак не сказывалось. Один из них, встав над люком, начал туда мочиться под хохот своих приятелей, потом крикнул:
— А ну, крысята, молитесь! Счас начнём зачистку…
— Чё, тащить, что ли? — толстый нагнулся к машине, одну за другой достал три канистры. Третий спросил:
— А это чё, типа правда в кайф, такая веселуха?
— А вот услышишь, как они запищат, — пообещал толстый. — Мы уж пару раз так делали — ёма, это что-то, лучше любого бухла!
Из коллектора послышался чей-то отчаянный голос. Генка, пробиравшийся за кустами ближе, не расслышал, но тот, который мочился в люк, со смехом перевёл:
— Слышь, они просят, чтобы мелких отпустили, а?!
— Не-не, — замотал головой толстый, — с мелкими ещё интересней… Во если бы у них там девки были… Э, девки есть?!. —крикнул он в коллектор.
Все трое засмеялись, толстый стал откручивать крышки канистр. Обострённым чутьём Генка ощутил запах бензина и только теперь до конца понял, какое развлечение придумали себе эти три скота, бесящихся с долларового жира. Милиция даже если и найдёт трупы, спишет всё на то, что "беспризорные нюхали бензин и погибли в результате самовозгорания от неосторожного обращения… "
Двум подонкам Клир прострелил головы двумя выстрелами, успев подобраться на пять метров. Толстый, обалдело посмотрев на рухнувшие в брызгах мозга и крови трупы товарищей, вскинул глаза — и увидел Генку, стоящего возле кустов с наведённым на него пистолетом.
— Пук, — отчётливо сказал толстый животом, отвешивая челюсть.
Глаза у него сделались масляными и нездешними. Генка нажал спуск… и пистолет коротко щёлкнул.
Осечка.
Толстый неуверенно полез за пазуху, всё ещё не сводя взгляда с мальчишки, непонятно откуда взявшегося и застрелившего двух его приятелей. Наглая уверенность возвращалась к нему.
— Ну я тебя… — начал он и отшатнулся — Генка швырнул в него "макар". Выпрямившись и достав наконец дорогую «беретту», толстый не увидел мальчишки — тот как сквозь землю провалился.
— Сбежал, что ли? — пробормотал бандит… и ощутил, как в затылок упёрся холодный ствол. Этого не могло быть — за какуюто секунду пацан сумел проскочить за его спину, ухитрившись пропасть из поля зрения, достать из джипа обрез «помпы» и…
— Ошибка, — сказал мальчишка за спиной. — Я не сбежал.
— Не надо, — успел попросить толстый. Это были последние в его жизни слова. Выпущенный в упор сноп картечи снёс ему голову.
Обезглавленная стокилограммовая туша подлетела в воздух и тяжело грохнулась в песок.
Генка прислушался. Было тихо, только по шоссе редко шуршали машины, да в коллекторе всхлипывал одинокий голос, твердивший время от времени: "Не надо… дяденьки, пожалуйста, не жгите… я не хочу, пожалуйста… не жгите, дяденьки… "
— Вылезайте, — сказал Генка. — Скорее, ну?!.
… Две «беретты» и обрез Генка бросил к ногам Вована и Макса. Остальные стояли поодаль.
— Берите, — Генка швырнул «макар» в огонь. «Пэтфайндер» чадно горел, воняя пластмассой и мясом. — Пользуйтесь, если что. Но с умом, поняли? Иначе крышка вам. Отсюда уходите как можно быстрее и как можно дальше… И мне пора.
Второй раз за полчаса он повернулся и пошёл к откосу, полез на него, морщась от боли в ноге. «Беретта» оттягивала карман куртки, было тошно и хотелось лечь.
— Слушай! — крикнул вслед Макс — А кто же ты всё-таки?!
Генка остановился и повернулся, расставив ноги. Он добрался до верха откоса…
— Клирик, — ответил он, нарочито металлизируя голос. Беспризорники разинули рты, глядя на него снизу вверх. — Воин Русского Центра. Защитник…
… Он уходил, и ему было хорошо. Да, нет никакого Русского Центра. Он выдумал его за секунду, когда увидел в глазах этих ребяи надежду и веру в чудо. Но эти ребята теперь будут верить, что он — есть. И… кто скажет, какие всходы даёт одноединственное слово, сказанное вовремя? Может быть, когданибудь пустыри прорастут стальной щетиной штыков — на горе и смерть тем, кто засеял их брошенными судьбами…
И поделом.