То, что идти самому не получится, Генка понял после первого километра. Нога подламывалась и, казалось, колено при каждом шаге лопается болью, как стеклянная бомба с кипятком — именно такой образ преследовал мальчишку. У всего есть предел, заставлять себя бесконечно нельзя, а с определённого момента перестаёт помогать любой аутотренинг. Кроме того, Генка понимал, что в грязной драной одежде он выглядит немногим лучше бомжат, с которыми только что расстался. И что, хотя менты и не запомнили его лица, никто не помешает первому же патрулю прихватить хромающего мальчишку" для выяснения"… а дальше дело плохо. Стрелять? Иногда это не лучший выход. Как сейчас.
Генка несколько раз вяло помахал редким машинам, но ни одна не остановилась. "Я — человек вне общества, — почти весело подумал мальчишка и понял, что особого упадка морального духа не ощущает. — "… жажда не особенно мучила стрелка — всё это доставляло ему смутную радость, ибо было романтично," — вспомнил Генка строки из стивенкинговской "Тёмной Башни" — книги, которую он почитал наравне с «Эквилибриумом», черкасовским сериалом повестей про Влада Рокотова и фильмом «Брат2». — Но делото плохо… "
Дело было настолько плохо, что он дохромал до знака, ограничивающего скорость до 60 км/ч и сел около, привалившись к железному стояку. Надо было закатать штанину и посмотреть ногу, но Генка понимал, что ничего хорошего там не увидит и просто сидел, думая, как же ему быть дальше. Он проводил глазами «двенадцатые» "жигули" тёмновишнёвого цвета — и удивился, увидев, что они остановились, коротко взвизгнув тормозами. Генка сунул руку за пазуху и напряжённо уставился на машину, но из неё тяжеловато выбрался немолодой рослый мужчина с солидным пузом и добрым лицом — именно добрым, а не наиграннодобрым. Грузно ступая, мужчина подошёл к Генке. Мальчишка не сводил с него глаз; Клиру вдруг показалось, что он раньше видел этого человека, и даже не раз. Но, покопавшись в памяти, Генка понял, что среди его даже шапочных знакомых такого нет.
— Ты что сидишьто? — спросил мужчина басисто. — Отдыхаешь?
— Да вроде того, — Генка усмехнулся. — Погода хорошая.
— И я так подумал, — согласился мужчина, неожиданно цепко рассматривая Генку. — Еду мимо, вижу — сидит парень у столба. Не иначе, думаю, как погода ему нравится… Ну ладно. А то, может, подвезти?
— А куда вы едете? — Генка огляделся.
— В Ладигин, — охотно ответил мужчина. — Был в Остроге, церкви смотрел, а в Ладигине я в гостинице. Вообще я турист, — он снова улыбнулся, — из Сибири… Ну так поедем?
Ладигин для Генки был неплохим вариантом. В конце концов, это больше ста километров, там его никто и в глаза не видел, а добраться оттуда до места — не так уж и сложно, можно просто позвонить, наконец, ведь явный форсмажор, как говорится… Но Генка, соврав, предупредил:
— У меня денег нет.
— Я про деньги ничего не говорил, — покачал головой мужчина.
Скучно одному ехать…
— Спасибо, я поеду, — Генка начал подниматься и коротко охнул.
— Погоди, — мужчина неожиданно быстро, словно живот и не мешал, опустился на колено и коснулся ноги Генки. Тот сам не ожидал от себя этого — вскрикнул и сел с мокрыми глазами. — Тебя не из машины выкинули? — мужчина глянул потемневшими глазами.
— Нет, честно, — покачал головой Генка. — Я вижу, что вы думаете, но я не беспризорник, правда. Я подрался просто. Так получилось. Я дойду, погодите.
— Ну-ну, — кивнул мужчина.
Генка в самом деле сумел подняться и дохромать до машины, но внутрь «жигулей» почти упал. Салон был таким же новеньким, как и вся машина в целом, он не нёс на себе никаких отпечатков индивидуальности владельца. Мужчина сел рядом, покосился на любопытно оглядывающегося Генку и пояснил:
— Недавно купил… Водитель я ещё тот.
— Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, — весело ответил Генка.
— Ты правда так считаешь? — мужчина тронул с места. — А вот я любил ходить, пока это не отрастил, — он смешно колыхнул животом.
— Не, я в принципе тоже ходить люблю, — поправился Генка. — Но не в такой ситуации… А вы учитель?
— Почему ты так решил? — удивился мужчина.
— Ну… — Генка пожал плечами. — Я не знаю. Просто подумал, что вы учитель. Разве нет?
— Нет, — мужчина, весело поглядывая на мальчишку, покачал головой.
— Ну, значит, тренер или воспитатель, — настаивал Генка.
— Вообщето правильно, — кивнул мужчина. — А у тебя глаз намётанный… Ну теперь я угадаю. Раз ты не беспризорный, значит… живёшь в деревне на каникулах. У бабушки. Поехал в город вспомнить о культурной жизни. Подрался. Домато теперь все на ушах стоят?
— Не стоят, — помотал головой Генка и поймал себя на том, что тоже улыбается. — Я предупредил, что задержусь… Но не думал, что из-за этого, — он кивнул на колено.
— Болит? — уточнил мужчина. Генка пожал плечами:
— Да нет… Да там вообще ерунда была бы, если бы сразу заняться. Но времени не было… — он хотел добавить ещё что-то, но сам забыл, что, потому что впереди — далеко впереди, но отчётливо — увидел милицейский пост. — Вы простите, — сухо сказал Генка. — Но вам лучше меня сейчас высадить. Спасибо вам, но…
Мужчина посмотрел на него с откровенным интересом и кивнул:
— Пристегнись.
— Вы не понимаете… — начал Генка, но мужчина прервал его:
— Я понимаю, что нас оштрафуют, если увидят, что ты без ремня.
Генка накинул ремень и расслабился. Ремень не мешал ему стрелять в случае чего. А просить остановиться не хотелось больше. Просто потому, что не хотелось никуда идти пешком. Да и возможности такой не было, если честно.
Повинуясь взмаху жезла,"жигули" свернули к обочине. Генка заметил, что мужчина не стал выходить, а опустил стекло и невозмутимо дождался, когда подошедший лейтенант, нагнувшись, козырнул и неразборчиво представился, после чего вполне разборчиво потребовал права.
— А в чём, собственно, дело? — водитель подал права.
— Плановая проверка, — пробубнил постовой. — Так… так… а… ясно… А мальчик?
— Мальчик мой племянник, — пояснил мужчина. — И чем скорее я доставлю его домой, тем лучше для нервов его родителей.
— Понятно, — лейтенант снова козырнул. — Проезжайте, счастливого пути.
Ни слова не сказав, мужчина тронул машину. Генка молчал. Сосед молчал тоже. И только через какоето время спросил:
— Что ты натворил? Ищут явно не тебя, но ты что-то наделал, ведь так?
— Ничего, — коротко отрезал Клир. Но потом пояснил: — Я не крал, не торговал наркотой и не взламывал ларьки. Я просто заступился за беспризорного пацана, которого били двое сержантов…
— Это они тебя… так? — Генка кивнул. Мужчина процедил что-то и резко переключил скорость. — А беспризорный?
— Мы бежали вместе, а там не знаю. Вы можете меня высадить.
Вы и так мне помогли.
— В Ладигине я тебя могу доставить, куда скажешь, — не обратил внимания на Генкины слова мужчина. — Или, если хочешь, поедем со мной в гостиницу. Отдохнёшь, приведёшь себя в порядок и починишься, а потом решишь, что и как.
Генка задумался. Шевельнул мышцами груди, ощутив пистолет. И кивнул:
— Ну… ладно. Пусть будет гостиница…
… Женщинапортье, безразлично скользнув по Генке взглядом, улыбнулась постояльцу:
— Как съездили, Вячеслав Петрович? — она подала ключ.
— Более чем, — кивнул тот. — Вы не могли бы попросить подать в номер чай на двоих и аптечку?
— Может быть, врача? — встревожилась она.
— Нет, достаточно аптечки, уверяю вас.
— Конечно, Вячеслав Петрович, сейчас всё будет.
Номер был на втором этаже; лифтами гостиницу, конечно, не снабдили. Около дверей Генка уже еле сдерживал стон — идти было почти невозможно. Вячеслав Петрович посматривал обеспокоенно, но помощи не предлагал, а в номере — двухкомнатном, довольно хорошем даже не по здешним меркам — кивнул на дверь ванной:
— Иди мойся. Я пока разберу, что привёз, а там и всё прочее подоспеет.
Кивнув, Генка поволокся в ванную. Пустив воду, он присел на край и первым делом выложил на подставку пистолет. Потом начал раздеваться, бросая одежду на скамейку у вешалки. Снял эластичный бинт.
Колено выглядело чудовищно. Чёрное с алым, распухшее, оно вызывало страх. Генка понимал, что травма не такая уж и серьёзная, но на вид оставалась только ампутация. Подумав об этом невесело, он сполз в воду и, выдохнув, устроился в ней как можно удобнее.
Выяснилось: это получилось настолько удобно, что Генка задремал или даже заснул — как обычно бывает, организм полностью выключился, оценив место, как безопасное и потратив почти все экстренные резервы. Генка даже не сразу проснулся, когда понял, что в ванной он не один.
Вячеслав Петрович стоял около вешалки и задумчиво разглядывал «беретту». Генка бросил быстрый взгляд — одежды не было.
— Что за пистолет? — спросил, не глядя на него, мужчина.
— Беретта, — тихо и внятно ответил Генка, вставая и переступая на коврик. — Где одежда?
— В чистке… Накинь пока халат, — Вячеслав Петрович поднял глаза. — Не бойся. Я ничего тебе не сделаю. Я не извращенец и даже не агент милиции… Кстати, пакет, который был в куртке, я не вскрывал и положил на стол в зале.
— Я не боюсь, — спокойно ответил Генка, набрасывая махровый халат. Боль в колене возвращалась. — Просто вы мне понравились и мне не хотелось бы причинять вам вред.
— А ты можешь? — мужчина серьёзно взглянул в глаза мальчишке. — Пистолет у меня…
— Нет, — Генка качнулся, и «беретта» канула в карман халата.
Вот так.
— Интересный ты человек, — мужчина приподнял угол рта, и Генка определённо сказал:
— Ну честное слово, я вас видел. Много раз, но не помню, где…
— Может быть, встречались? — Вячеслав Петрович вышел из ванной, не закрывая дверь. Генка поискал взглядом тапки, не нашёл и похромал босиком, открыв сток ванны. Он так и не вымылся, но пыль и пот остались в горячей воде.
— Точно нет, — уверенно сказал Генка, извиняясь взглядом и без приглашения садясь в кресло к столу, на котором был сервирован чай с печеньями и стояла тарелка с жареной картошкойфри и сосисками с грибами. — Спасибо, я правда голодный… А вам ничего не будет? Привезли мальчишку, заказали еду, одежду отдали…
— К сожалению, даже дежурный милиционер не заглянет, — непонятно ответил Вячеслав Петрович. Впрочем, Генка понял, почему к сожалению — потому что всем по фигу… Взявшись за вилку, он тут же отложил её и вздохнул сердито:
— Ну где я вас видел?!
— Не мучайся, — мужчина встал, вышел в соседнюю комнату и вернулся, неся книгу — очевидно, недавно изданную или нечитанную. Названия Генка не различил, потому что Вячеслав Петрович показал задний форзац… и Генка заморгал. Покусал губу, снова поморгал, кашлянул и сказал:
— Вы Кропилин? Вячеслав Петрович Кропилин?! Так не бывает…
— Не бывает, — согласился мужчина. — Я и книжки пишу о том, чего не бывает, а мне потом говорят — так не бывает, вы всё придумали… Автор едет по шоссе и подбирает загадочного подростка с таинственным пакетом и пистолетом за пазухой… Выдумка сплошная.
— Еммаа… — грубо и искренне сказал Генка. И развёл руками.
— Ты ешь, ешь, — предложил писатель, но тут же, присев напротив, с интересом спросил:
— Значит, такие тоже читают мои книги?
— Такие — это с пистолетами и пакетами? — уточнил Генка, жуя.
— Читают… Не скажу, что вы мой любимый писатель, но многие книги ваши мне нравятся.
— Многие? — с лёгкой претензией и какой-то даже обидой спросил Кропилин.
— Пожалуйста, не обижайтесь, — Генка качнул вилкой. — Вообще то это я обижаться должен.
— Ты? — писатель непонимающе свёл брови. — Почему ты?
— Хотя бы потому, что у меня отец военный. А у вас во всех книгах, которые с начала девяностых написаны, кто главные злодеи? Военные. Те книжки, которые до этого, ну, при СССР — там военные у вас все положительные, романтичные даже… Вы извините, пожалуйста, Вячеслав Петрович… — Генка замялся. — Но такое впечатление, что вы в детстве про войну много читали и представлялась она вам таким красивым делом, как в песне. А как Союз гикнулся и попёрло всё это не где-то там и когда-то там, а почти возле дома — вы просто… вы извините ещё раз… вы просто испугались. Вы ведь человек интеллигентный… извините…
Кропилин побагровел. Генка смущённо положил вилку. Знаменитый детский писатель тяжело дышал. Потом сказал сухо:
— А ты нахал… У тебя что по литературе?
— Трояк, — вздохнул Генка. — Я программу не люблю, хотя вообще читаю много.
— Это заметно, — Вячеслав Петрович явно справился с собой, глаза у него заблестели. — Хм… Позиция… Не скажу, что ты во всём неправ. Но я всётаки прав больше.
— Потому что вы старше? — немного насмешливо спросил Генка, уплетая картошку.
— Да нет, не поэтому… Война — это зло. В детстве… да что там, и гораздо позже я этого не понимал. Мне казалось, что в ней есть романтика… Признаюсь. Тут ты угадал. Но потом я понял…
— Война — это работа, — поправил Генка. — Её дают военным политики, журналисты, правозащитники, народное мнение… А потом все становятся в позу и дружно костерят «вояк». А армии — это, может, последнее на земле место, где ещё осталось много порядочных людей на квадратный километр площади… У вас получается, что кто надел форму — тот дурак, убийца и садист, не будь у нас армии, то сразу жизнь пошла бы распрекрасная. Но у другихто армии есть!
— Но там не такой бардак и беспредел, как в нашей! — горячо сказал писатель и даже встал. — Воровство, дедовщина, убийства, казни пленных…
— Да везде то же самое, — почти лениво поправил Генка. — Вы путаете армию, тыл и просто подонков. Мой отец служит большую часть сознательной жизни. Ему сто раз предлагали работать в коммерции. Он отказывался и имеет с этого контузию, два ранения, сто благодарностей и двести выговоров. А если бы он не отказался? Он, другие… Была бы сейчас вместо пусть дерьмовой… ой, плохой, но России — зона международного контроля… И так уж поотдавали кучу такого, за что драться надо было. Осталось немного, так и его отдать?
— Никакая земля не стоит человеческой жизни, — твёрдо и тихо сказал писатель. — Это — самое ценное. Особенно — жизнь ребёнка.
Генка отложил вилку и встал.
— Помните, у вас есть повесть "Дорога на бастион"? — спросил он, не сводя глаз с лица Вячеслава Петровича. — И герой — мальчишка Санька… Это ведь Крым? Севастополь? Вы так хорошо о нём пишете… А теперь представьте себе, как вашему Саньке запретили говорить порусски. В Севастополе, где похоронены наши адмиралы. Я их имён не помню, если честно. Я из другого поколения… Вы помните наизусть, наверное… Но вы согласились отдать Севастополь, чтобы не было крови… А я… я не взрослый, я ребёнок. Но я бы пошёл драться. Я бы зубами грыз. И гордился бы, что лягу в одну землю с теми, кто не считал, что земля — это… это просто так. Это не просто так. И флаг не просто так. И честь, и вера, и слава, и память… А для кого всё это просто так, тот сам просто так… И те, про кого вы пишете, что они тупые убийцы — они не считали, что Россия — просто так. Они её защищали, как могли, хотя им все мешали — мамки солдатские разные, суки продажные… — Генка повысил голос, видя, что Кропилин воздел брови. — Да, суки! И другие! А они — защитили! Это благодаря им у меня английский в школе пока иностранный язык! Это благодаря им наши девчонки пока паранжей не носят! Да, они матом ругаются! И водку пьют! И киверов у них нет! И мой отец такой! Но они… — Генка сглотнул. — А если так, как вы пишете… то вот так однажды можно всё оправдать, потому что жизнь важнее. Важнее чего? Всего? Всеговсего? Я не знаю, я сказать просто не могу, — Генка сел, поморщился от боли в колене. — Простите… Я сейчас уйду, только одежду принесут… А что до жизни ребёнка… Сколько тысяч их погубили потому, что в своё время не нашлось того, кто за неделю утопил бы в крови нарождавшийся бардак? Да, крови было бы много. Но меньше, чем при кровопускании, растянутом на полтора десятилетия.
— Это не твои слова, — сказал Вячеслав Петрович потрясённо.
— Не мои, — согласился Генка. — Я так не умею, я же… дитя. Но мысли — мои, поверьте. Ваши нынешние герои — слюнтяи. Сказочка для самых маленьких, розовый сон. Мне кажется, прежние ваши же герои нынешним руки бы не подали… А идеи, которые вы исповедуете, опасны не для власти, не для армии. Они Россию губят. То, что от неё осталось. И между этой гибелью и нами — и вами тоже! — стоит только армия. И вообще те, кто верит, что за флаг можно умереть. Они и на гражданке есть, просто там они рассеяны среди… массы… — Генка вдруг улыбнулся и предложил: — Хотите я вам стихотворение прочитаю? Это вообщето песня, но гитары нет.
— А ты сможешь под гитару? — спросил Кропилин. — Он смотрел как-то странно — без обиды и с жалостью. — У меня есть.
— Ну… — Генка замялся. — Давайте… Только я плохо пою. И играю не очень хорошо. Так. Тренькаю.
Вячеслав Петрович принёс из соседней комнаты чехол коричневой кожи, раздёрнул «молнию» и достал гитару чёрного лака. Генка положил ногу на ногу, устроил инструмент и, даже не пытаясь его настроить, объявил:
— Очень личное в войне. Слова Розенбаума, музыки нету… Вот.
— мальчишка подыгрывал себе, склонив голову на бок и глядя в пол, стараясь петь "под Розенбаума", но съезжая на свой собственный дискант, только чуть приглушённый:
— Вячеслав Петрович слушал молча, откинувшись на спинку кресла и глядя на мальчишку немигающими глазами. А Генка пел:
— Генка взглянул на писателя и вдруг смутился. — Вы извините… пожалуйста. Но мне просто обидно. Вы такой хороший человек… и умный… но… но такой глупый… Ой! Извините… Я ведь, повашему, тоже отрицательный герой. Типа Пташки из "Полян, где танцуют скворешни", только мелкий. Пока.
— Ты и это читал? — усмехнулся писатель, принимая гитару.
— Я говорил, я много читаю…
— Мда, — Кропилин погладил пальцами гриф и непонятно сказал:
— Конференция четырёх держав. (1) — Но ты всётаки не считаешь меня совсем уж бездарным?
— Я?! — Генка вытаращил глаза. — Да что вы… Правда, вы, помоему, гений. Ну а как распоряжаться своим талантом — каждый ведь сам решает.
Теперь уже вытаращился сам Кропилин. И захохотал — так, что заколыхался живот, искренне и весело. Генка растерянно улыбался, потом тоже начал смеяться. И всё ещё смеялся, когда писатель сказал серьёзно:
— Да, ты много читаешь… Ну а какая моя книга тебе больше всего нравится? Назови, для меня это очень важно.
Генка честно задумался. Потом решительно сказал:
— "Мальчишка с клинком. "
— Ого, — Кропилин покачал головой. — Но она же совсем старая.
— Ну и что? — Генка пожал плечами. — Она про вечное.
— Погоди, я сейчас, — Вячеслав Петрович грузно поднялся и вышел, унося гитару в соседнюю комнату. Он вернулся минуты через неся в руке тоже свежеизданную книжку и ручку. — У меня с собой как раз есть экземпляр, я встречался со школьниками в Новгороде по дороге сюда… — он раскрыл первый форзац и спросил: — Тебя как зовут? — Генка замялся. — Ну и ладно… — черкнув несколько строк, он протянул книгу мальчишке. — Держи. Дарю.
1. Писатель имеет в виду один из рассказов Дж. Р. Киплинга. Фабула рассказа — случайная встреча в гостиничном номере прославленного писателя — сноба и пацифиста — с четырьмя юношами, офицерами английских колониальных войск, в ходе разговора с которыми писатель проникается уважением и даже завистью к отважным и прямым "людям дела", которых раньше сожалеюще презирал.
Чёрной гелевой пастой на белом листе было написано:
Мальчишке с "береттой"
от хорошего глупого человека
В. П. Кропилина
как ни странно, с наилучшими пожеланиями.
И — размашистая подпись.
— Спасибо, — стеснённо сказал Генка.
— Давайка займёмся твоей ногой, наконец, — предложил писатель.