От неожиданности, потрясенные жрецы выпустили свои жертвы и схватились за ножи, отчетливо понимая, что теперь уже их жизни под угрозой. Иш-Чель не стала терять драгоценного времени — для нее что жрецы, что ацтеки, все было едино. Она воспользовалась внезапной свободой, замешательством и бросилась бежать вдоль обрыва… Легкий толчок и она бросилась в реку…
Вода подхватила, обдав прохладой, и понесла, круча и ударяя о камни и дно. Иш-Чель упорно боролась за свою жизнь, теперь ничто не могло заставить ее опустить руки! Когда течение стало тише, она попыталась вылезти на берег, что было непросто. Ее руки и ноги (Иш-Чель выползала на четвереньках) утопали в грязи и тине. Ползти на берег оказалось намного труднее, чем барахтаться в реке.
Усилием воли женщина наконец-то выбралась на берег и обессиленная упала передохнуть. Не успев отдышаться, она услышала предательское хлюпанье грязи и, оглянувшись на реку, с ужасом увидела вылезающих ацтеков. Несколько воинов прыгнули за нею следом, но она этого не заметила.
Иш-Чель не успела даже вскочить на ноги, как двое воинов накинулись на нее и стали срывать дорогие украшения, выкручивая руки. Содрав с нее все золото и разорвав при этом одежду, мужчины заспорили — кто первый начнет ее насиловать. Жесты и мимика воинов была столь красноречива, что Иш-Чель не раздумывала, а первая ударила одного из них ногой в пах. Но другой быстро опрокинул ее на спину. Началась настоящая свалка. Иш-Чель боролась, как дикая кошка. Они валялись в грязи и тине, увязая и придвигаясь, все ближе к воде.
Но тут раздался громкий оклик. Ацтекам хорошо был знаком этот голос. Один из воинов попытался подняться, ему это удалось, схватив добычу за волосы, перепачканный, он поволок Иш-Чель за собой.
На твердой почве, занимая все пространство берега, стояли ацтеки во главе с Амантланом. Предволитель сурово оглядел дравшихся солдат и, сдерживая смех, приказал занять место в отряде. Товарищи по оружию встретили их не столь тактично — они подняли вояк на смех, передразнивая и показывая, как те смешно выглядели, когда не смогли справиться с одной женщиной. Переждав смех, воины обратились к вождю со своими претензиями, постоянно указывая на Иш-Чель. Они уже поделили золотые украшения пленницы, но никак не могли решить, кому будет принадлежать она.
Вождь переводил взгляд с одного на другого, затем на грязную и оборванную Иш-Чель, не блещущую красотой. Потом, чтобы прекратить спор, он заявил на нее свои права, наступив ногой ей на спину. Затем последовало краткое распоряжение. Иш-Чель связали, и отряд наконец-то двинулся вниз по реке, обходя город стороной.
Ацтеки стояли военным лагерем в двух часах ходьбы от Коацаока. Иш-Чель потрясло такое количество боевых отрядов — ацтеки действительно пришли не за данью — они пришли воевать. Пленницу поместили в шалаш, оставив связанными только руки. Там же она обнаружила остальных девушек, которых готовили ей в сопровождение к богу Чаку. Все были живы, но напуганы: готовясь к смерти, они верили в свое счастливое предназначение, а пленение ацтеками лишило их счатливой и беззаботной жизни в чертогах бога. Примешивался еще и страх за судьбы родных, чьи просьбы они не донесли; он угнетал девушек, давил на них, пугал неизвестным исходом.
Иш-Чель не разделяла горя своих несостоявшихся спутниц — краткий миг свободы воодушевил ее. Главное, что она жива, а там, кто знает… Поэтому все жалобные причитания вызывали у нее если не гнев, то раздражение и досаду. Но она стремилась их погасить, понимая, насколько тяжело девушкам.
Ночью девушки начали хныкать.
— Замолчите! Вы живы, а это главное!
— Лучше было умереть, чем попасть в руки ацтекам!
"Возможно, для вас всех это и луше, но не для меня! Я хочу, и буду жить!"
Прошло два дня после неудачного жертвоприношения. Город оплакал гибель жрецов и занялся сбором дани для ацтеков. Яркое утро и веселое пение птиц совершенно не соответствовало настроению совета старейших, которые сопровождали носилки с выкупом. Он был огромен: более сотни рабов несли на себе большие тюки с тончайшей хлопковой тканью, которая пойдет на одежду богатым пили. Другие рабы тянули носилки, груженные золотом, медом и другими ценностями, оговоренными послами.
Ацтеки стояли на вершине холма недалеко от города. Их огромный лагерь, который они поставили вечером, совершенно не напоминал торговый караван — на небольшом расстоянии друг от друга располагались небольшие отряды человек по двадцать воинов в полном вооружении и готовности к нападению. В центре каждого отряда стояло древко со знаменем отряда, изображавшем какое-либо животное. Все это пестрое многоцветие шевелилось и бурлило, но придерживалось определенного порядка.
Караван с выкупом встретили все те же послы, которые теперь не скрывали своей принадлежности к командному составу ацтекского войска. Впереди них в полном боевом облачении стоял вождь. На нем был костюм из шкуры ягуара, который обтягивал его с головы до щиколоток. На голове красовалась оскалившаяся маска из черепа животного. А в злобном оскале белоснежных клыков на послов взирало лицо. Крупные черты его были расписаны яркими красками — полная боевая раскраска воина-ягуара.
Рядом с ним стоял еще один из гостей Коацаока — предводитель воинов-орлов по имени Кремниевый Нож, но одет он был иначе. Его костюм был из нашитых одно на другое белоснежных перьев, а где заканчивались перья, торчали деревяшки, окрашенные в красный цвет, они символизировали грозные когти орла — владыки неба. На голове поблескивала золотым клювом и нефритовыми глазами маска — голова орла. У ацтеков воины подразделялись на воинов-ягуаров и воинов-орлов. Между ними постоянно шло негласное соперничество.
Чем ближе подходили старейшины Коацаока, тем сосредоточеннее становились лица предводителей ацтекского воинства. Предстояло подтвердить правильность передаваемого имущества и выслушать условия договора. С обеих сторон были выделены люди, обученные счету. Солнце уже садилось, когда пересчет был завершен, и старейшины оказались лицом к лицу с вождем воинов-ягуаров Амантланом.
— Амантлан, город не полностью уплатил выкуп, не хватает пяти тюков с хлопком, — на разрисованном лице предводителя ничего не дрогнуло. Тяжелый взгляд из-под белых клыков пригвоздил говорившего к земле. Амантлан задумался, а горожанам показалось, что время остановилось. Испугались все. Переговоры, которые должны были начаться, могли сорваться.
— Проверить еще раз. Каждый мешок, каждый тюк подносить сюда. Счет ведет только один человек.
— Ярче костры! Зажечь факелы! Выставить охрану! — отдавал приказы воин-орел, командир одного из отрядов: — Мы не успеем до темноты все пересчитать, Амантлан!
— Пусть воины будут готовы. Не думаю, что Кинич-Ахава соберется на нас напасть. Горожане слишком напуганы. Мы пришли слишком рано, — кривая усмешка скользнула по губам вождя. — Но я не хочу требовать больше положенного или оставлять, что принадлежит нам! Поэтому, пусть внимательно считают!
Воин-орел слегка кивнул и направился отдавать распоряжения. От себя он добавил только один приказ — окружить плотной стеной старейшин Коацаока, чтобы в случае тревоги, ни один не смог сбежать. Кремниевый Нож считал, что это нелишне.
Зажженные факелы осветили площадку, на которую сносили выкуп. Майя поминутно переглядывались, от них не ускользнули приготовления ацтеков. Когда последний тюк был сосчитан, предводитель подошел к учетчику и выслушал его доклад.
— Довольно много не хватает… — спокойно ответил Амантлан на немой вопрос старейшин Коацаока. Майя терпеливо начали сверять свои расчеты. Но ацтек оказался прав. Дело могло бы решиться мирно, но из толпы горожан полетел в сторону вождя ацтеков ком земли, сопровождавшийся выкриком:
— Чтоб вы подавились, все вам мало!.. — один резкий взмах руки Амантлана и в толпу горожан ринулся отряд воинов-ягуаров, бесцеремонно расталкивая собравшихся. Организовать свалку оказалось проще, чем успокоить взвинченных до предела майя и ацтеков, к тому же это было началом плана, который предложил Халаке-Ахава. Майя решительно не желали выдавать кричавшего, началась драка, посте пенно переросшая в резню.
Происходящее на какой-то миг ошарашило обе стороны. Майя замешкались и с ужасом поняли, что теперь резни не избежать. А ацтеки пытались сообразить, какие выгоды это им принесет, и не является ли всё это делом рук их предводителя, умеющего подстраивать подобные военные хитрости.
Многие воины не скрывали своего нетерпения, поворачивали головы в сторону Амантлана, чтобы увидеть сигнал к наступлению. Напряжение нарастало. Несколько отрядов молодых орлов, отбросив всякую осторожность, поддавшись внутреннему голосу, который призывал их завоевывать славу и почести, ринулись на врага, который оказался без руководителя, а потому напоминал скорее разрозненную толпу, чем организованное и боеспособное войско, способное отразить пока еще столь малочисленный натиск. Майя не могли решить: защищать им выкуп, или в боевом порядке отступать к стенам города, где призывно чернели распахнутые ворота (кому же это пришло в голову?!). Наконец какое-то подобие порядка им удалось организовать, и майя издали боевой клич, который должен был привести в чувства и встряхнуть растерявшихся, но не успели еще последние нерасторопные воины встать в боевой порядок, как стоявший неподвижно, Амантлан резко взмахнул рукой в направлении города. Тут же две лавины воющих ацтеков разделились и обрушили свою мощь на малочисленных противников.
Левая лавина практически моментально смяла защитников выкупа, развернув свои ряды на обороняющихся майя. Правая быстрым маршем ринулась к городским воротам, которые по-прежнему были раскрыты.
Крах войска Коацаока стал очевиден. Едва ацтеки приблизились к стенам города, навстречу им выбегали воины и ремесленники Коацаока, среди которых несся Кинич-Ахава. Шум в голове и резь в глазах заглушались болью за происходящее. Совсем недавно он пришел в себя и узнал, что кто-то спровоцировал срыв переговоров.
Авангард ацтеков и защитники города буквально сшиблись в лоб, на огромной скорости налетев друг на друга. Всюду слышались крики, страшный треск проломленных черепов, хруст костей — это работали боевые палицы ацтеков. Кровь обильно заливала тела убитых и утоптанную землю, которой уже не было видно. Сражаться приходилось стоя на поверженных и раненых.
Удушающая темнота скрывала огромные потери, которые несли обе стороны. Раненные не молили о пощаде, главным было удержать подходы к городским воротам, пока их кто-нибудь, наконец, закроет. Перед ними начала расти насыпь из человеческих тел, где смешались и мертвые и живые, где невозможно было отличить ацтека от майя, а наверху шел жестокий последний бой личной охраны Кинич-Ахава с превышающими по количеству отрядами ацтеков. Кинич-Ахава не чувствовал усталости, только злая мысль, что с таким малым отрядом ему не удержать городские ворота, и он только зря погубит людей, надоедливо билась в мозгу.
Грохот барабанов, резкий свист свирелей и громкий рев воинского клича ацтеков:
Посреди равнин
Наше сердце жаждет смерти,
От обсидианового ножа.
Жаждет наше сердце смерти,
Смерти на войне!
Сражение на подступах превращалось в бессмысленное жертвоприношение богам Анауака, имена их все чаще выкрикивались нападавшими. Инстинкт самосохранения взял верх и заставил действовать решительно в целях собственного спасения.
— Уходим в лес! — крикнул Кинич-Ахава во всю мощь своего голоса. Сражавшиеся рядом поняли и изменили направление основного удара. Ловко, быстро и неожиданно сплоченными рядами поразили они передние ряды ацтеков. Медленно, а затем всё быстрее увеличивая скорость своего продвижения, майя буквально проскользнули между городской стеной, за которой уже слышались громкие причитания жителей, подвергшихся нападению и грабежу, и горой трупов, на которой всего несколько мгновений назад они еще бились за жизнь своих близких.
Отряд Кинич — Ахава был слишком мал и не представлял угрозы для захватчиков, поэтому воины-ягуары не преследовали беглецов. К тому же потоки прохладной воды внезапно обрушились долгожданным дождем на пустынное поле битвы.
Сражение перекинулось за стены города, теперь бой шел в каждом доме, но побежденным не на что было рассчитывать: нападавшие оставляли в живых только молодых девушек и юношей, которые могли бы выдержать долгий путь в страну Анауак.
Не жаловали ацтеки и семьи, получившие охранные пластинки от Халаке-Ахава, всех сопротивляющихся захватчики безжалостно вырезали.
Предводителъ ацтеков — Амантаан спокойным шагом шел по центральной улице города, он вел себя как хозяин в своем поместье. Направлялся он к дворцу халач-виника, единственное здание в Коацаоке, окна которого еще не были освещены пожаром.
— Прекратите жечь город! — недовольно бросил победитель, понимая, что многим теперь придется ночевать под дождем на мокрой земле. Но дело было сделано, и удушающий дым, прибиваемым дождем, начал стлаться по земле. Он мешал дышать и вынудил ацтеков убраться из города до утра.
Дождь стал спасением для некоторых жителей. Они вовремя услышали шум в центральной части Коацаока и предпочли воспользоваться шансом для спасения себя, своего добра и семей. Под покровом ночи и дождя, подаренного им богами, горожане правильно рассчитали, что смогут бесприпятственно покинуть город через лазейки, оставленные для разведчиков в случае долгой осады, и укрыться в лесу.
Среди спасенных беглецов, быстро продвигающихся в лесную чащу, уверенным шагом следовала Уичаа. Именно её охранники расчищали лесные завалы и подгоняли отстающих беженцев. На вопрос, куда же они направятся, она с уверенностью отвечала:
— Домой! Митла даст нам кров! — а про себя, приложив руку к сердцу, Уичаа добавляла:
"И мой сын направится туда… У него нет другой дороги…"