— То, что решил Тлакаелель не благо для нашего народа, а преступление перед будущими поколениями. У меня три Кодекса. Я их упакую и пришлю с рабом тебе сегодня же. К сожалению, я слишком стар, чтобы помочь тебе их спрятать, но в моем возрасте есть и преимущества — если ко мне придут и не поверят, что я сам их уничтожил, то… я уже достаточно пожил — мне не страшно умирать. Может быть, этим поступком я принесу хоть какую-то пользу нашему народу. Я надеюсь, что ты возьмешь кого-нибудь в помощь, ты ведь еще не окреп от ран? — Амантлан кивнул, он не был уверен, что Кремниевый Нож поддержит его затею и захочет ему помогать. К тому же ему не хотелось говорить Летящему Облаку о том, кто еще будет участвовать в этом предприятии. Летящее Облако доволько закивал:
— Ты прав, мне не нужно ничего говорить. Я пойду, чтобы не мешать тебе! — слегка сутулясь, Летящее Облако вышел. Через час раб принес Амантлану большой сверток. Через два часа пришел Кремниевый Нож, он спокойно выслушал Амантлана и, криво усмехнувшись, подтвердил свое участие, выставив одно единственное условие:
— Ты не должен ничего говорить на Совете, не спорь, никто не должен знать твоей позиции. Это важно. Противников переписывания будет достаточно, но Тлакаелель все равно победит, спор бессмыслен. Важнее спасти наши книги. После Совета мы с тобой спрячем наши Кодексы.
— Хорошо, возможно, ты и прав.
После бессонных ночей, проводимых у постели Амантлана, Шочи приходила в свои комнаты и ложилась спать. Такой странный режим не мог не привлечь внимания окружающих, поползли слухи. Милая Лисица неоднократно намекала сестре, что та играет с огнем, потом стала, открыто говорить, что её действия приведут на голову всех женщин из семьи тлатоани неминуемую кару правителя. Но Шочи было безразлично, что может за этим последовать, она твердо решила, что потребует у брата разрешения на брак с Амантланом. Уверовав в свои силы, девушка спокойно выносила плаксивые просьбы сестер, не зная, что тлатоани уже известны все её ночные отлучки, и он недоволен ее поведением.
Возвращаясь во дворец, Шочи увидела отряд телохранителей у своих покоев. Это насторожило ее. Воины молча расступились и пропустили сестру тлатоани, которую всю ночь прождал Ицкоатль.
— Доброе утро, тлатоани. — поприветствовала брата Шочи, правитель встал, подошел к сестре и, совершенно неожиданно для неё, залепил ей сильнейшую пощечину, от которой Шочи не удержалась на ногах и упала на пол.
— За что, Ицкоатль? — испуганно пролепетала Шочи, смотря на возвышающегося над ней брата. Тот стоял, широко расставив ноги, и по его виду Шочи поняла, что одной пощечиной не закончиться. К своему ужасу она увидела, как в руке Ицкоатля появилась тонкая плетка и, не успев увернуться, почувствовала ее обжигающий удар. Девушка попыталась откатиться, чтобы встать на ноги. Но Ицкоатль хлестал сестру так умело, что ей постоянно приходилось прикрывать лицо руками. Вскоре Шочи устала отползать от ударов плетки, и, поджимая под себя ноги, только сжималась в комок, чтобы получить как можно меньше ударов. А Ицкоатль все хлестал и хлестал сестру, в нем не чувствовалось ни напряжения ни усталости, а на лице читалось явное удовольствие от каждого удара, который вызывал в сестре слабый протест. Но Шочи упорно молчала, тогда он остановился.
— Что ты делаешь?! За что ты меня избиваешь?! Тебе мало своих жен?!
— Я учу тебя уважению к моим решениям, дорогая сестра! — и снова плетка опустилась на голову Шочи. Зацепив прядь длинных волос, она больно дернула, от чего девушка пронзительно вскрикнула:
— Хватит, Ицкоатль! Не бей меня больше!
— Ты считаешь, что хватит? Так ответь, за что я вынужден тебя бить?
— Я не знаю, может быть, так ты выражаешь свою любовь? — с вызовом глянула на него Шочи. Она поняла, что больше её бить не будут, и открыла лицо, которого не коснулся ни один удар плетки. Ицкоатль разочарованно уставился на упущение в своей экзекуции и снова, уже с сожалением, посмотрел на плеть. Но последние слова его развеселили:
— Вот как, значит, так должны с тобой поступать те, кому ты отдаешься? Именно такой способ выражения чувств тебе более понятен, чтож, я готов!
— Не смей меня больше бить! — рявкнула Шочи и гордо поднялась с пола. Одежда висела на ней разодранными лохмотьями, обнажая смуглое тело. Не обращая внимания на брата, она скинула разорванную рубаху, обнажая кровавые следы. Покопалась в своих вещах и невозмутимо, повернувшись к брату лицом, оделась, внимательно следя за его реакцией.
Тем не менее, Ицкоатль был невозмутим. Он спокойно полюбовался на дело рук своих и терпеливо ждал, когда сестра оденется и немного успокоится.
— Так за что я, по-твоему, тебя сейчас бил? — снова задал свой вопрос правитель, удобно устраиваясь на постели сестры, на которой он прождал её всю ночь.
— Не знаю, так тебе захотелось! — вздернула подбородок Шочи.
— Очень плохо, значит, это будет повторяться каждое утро, если ты не прекратишь бегать к Амантлану!
— А почему я не могу к нему бегать, если делаю это скрытно? Разве не ты в свое время, напомнить, когда это было, сам говорил мне, вернее шептал нежно и на ушко, что мы имеем право делать все, что вздумаем, только не должны посвящать в это посторонних?! Не ты ли это говорил мне, обещая сделать своей женой, дорогой Ицкоатль? А потом женился на нашей сестре, этой толстой индюшке! — Шочи гордо прошла мимо брата и взяла гребень, чтобы привести взлохмаченные волосы в порядок. Давняя обида поднялась из самых глубин души и требовала отмщения. А Ицкоатль улыбался!
— Что ты улыбаешься, и еще бьешь меня только за то, что я хочу устроить свою жизнь! Я живая молодая женщина! Мне нужен мужчина, ведь я не ты, и у меня нет кучи наложниц и жен, чтобы воспользоваться ими в любое время дня и ночи!
— Ты вмешиваешься в государственные дела!
— Вот как? Тогда почему ты за столько лет не выдал меня замуж? Или перевелись правители, достойные меня?
— Я подарил тебе свободу, разве в замужестве ты смогла бы делать, что тебе вздумается?
— А ты не подумал, что я не хочу этой твоей «свободы», что я хочу своего мужа, семью, детей! Что мне могут надоесть любовники! Что я действительно полюбила и хочу быть рядом с человеком, которого уважает весь Теночтитлан! Так нет же, ты со своей братской заботой позволил ему жениться на чужеземке!.. От всей души благодарю тебя, мой любящий брат!
— Я никогда бы не позволил тебе стать его женой, как не позволю этого сейчас! Буду объяснять тебе это так долго, как это потребуется, — указал на плетку Ицкоатль, — Пока не вышебу из тебя твою дурацкую любовь!
— Чтож, если таким образом ты получаешь удовлетворение, я — твоя покорная подданная, и ничего не остается, как подставлять свое тело! Если ты по-другому не можешь его использовать!
— Мне не нужно твое тело, мне нужно, чтобы ты не нарушала моего договора с человеком, которого я уважаю!
— Ну, скажи, почему ты не хочешь меня отдать ему в жены, из ревности или любви ко мне, почему ты столько лет меня мучаешь и держишь при себе?!
— Потому что ты единственная из сестер, которая способна подбить своего мужа на измену. Потому ты до сих пор не отдана ни одному правителю.
Шочи растерянно посмотрела на брата, такие мысли бродили в её взбалмошной головке, но как он смог их узнать?!
— Вот видишь, я прав. Не мучься вопросом, откуда мне это известно, просто я хорошо тебя знаю, любимая сестрица… — рассмеялся Ицкоатль:
— Ты не успокоишься, и не убедишь меня в том, что через тебя твой муж может претендовать на власть, а я не хочу видеть изменником Амантлана, и искренне рад, что этот человек рассмотрел тебя и устоял перед твоими прелестями! Шочи зашипела, она готова была накинуться с кулаками, но Ицкоатль вовремя поднял плетку, которую продолжал держать в руке. Этот жест удержал Шочи на расстоянии, тогда она пыталась подобрать слова, чтобы пообиднее уколоть брата, а он все веселее улыбался, наблюдая за нею:
— Я обещаю, что найду тебе достойного мужа.
— Ты просто трус! — Ицкоатль поднял плетку, а Шочи в запальчивости слишком близко подошла, что и не замедлило сказаться — на её руке заалел еще один удар от хлыста.
— Я научу тебя уважению мужчины и правителя!
— Прости, Ицкоатль, ты, что не видишь: я ослеплена от горя! — Из глаз ее лились настоящие слезы, но тлатоани знал об умении сестры их проливать, как никак росли вместе, были детьми от одного отца.
— Ты хочешь от меня покорности, я согласна на всё, что ты захочешь! Хочешь, я стану снова твоей и… — Шочи изменила и тон, и свое поведение. Чтобы выиграть разговор с братом, она, изображая робость и надежду, подошла к Ицкоатлю и опустилась у его ног, но была прервана громким искренним смехом того, кого пыталась соблазнить.
Тлатоани смеялся от души, понимая, что его веселость будет воспринята сестрой, как издевательство, он поближе придвинул к себе плетку и смотрел девушкее прямо в глаза.
— Нет, Шочи, не хочу. У меня много дел и много жен. Я знаю, чем это может закончиться. Ты меня не проведешь! — он оттолкнул ее довольно резко, поднялся и отошел в центр комнаты, стараясь прекратить разговор, как можно быстрее. Потому что не знал, чем он может обернуться, задержись он с сестрой еще дольше. Уже направляясь к выходу, отдал последнее распоряжение:
— Ты никуда не будешь выходить из этой комнаты, и оставишь Амантлана в покое, не заставляй меня принимать более жесткие меры, поняла? У твоей комнаты я оставлю охрану, они будут докладывать о каждом твоем шаге и отвечать за тебя и то, что ты делаешь, своей головой. Когда ты образумишься, я смягчусь и подумаю о твоем замужестве, но только при твоем хорошем поведении, которое не будет бросать на меня тень! Если ты покоришься, то все будет хорошо, если нет — я научу тебя послушанию. Поверь, я найду способ, чтобы тебя наказать.
Шочи схватила глиняную вазу и со злостью запустила ею в брата, но промахнулась. Тлатоани, спокойно взглянул на осколки, потом на сестру и вышел, утвердившись в своем решении держать сестру взаперти, без всяких поблажек. Он не сомневался, что она не одумается, а придумает еще что-то, что принесет ему дополнительные хлопоты.
Совет старейшин и военачальников Анауака, всегда впечатлял своей пышностью. Созванные на него приходили в самых лучших своих одеждах, на серебристых волосах колыхались головные уборы из ярких птичьих перьев, загадочно поблескивали украшения из драгоценных камней. По огромной зале расходился легкий дымок табака — мужчины в ожидании тлатоани курили свои трубки. Каждая из них представляла собой настоящее произведение искусства, вершину мастерства, изготовившего её ремесленника. Теплый воздух от жаровен, стоявших в углах зала и в центре, согревал вождей в этот прохладный вечер.
Народу собралось слишком много, то тут, то там мелькали жрецы. На служителях Уицилопочтли поверх белоснежных одежд были наброшены переливающиеся плащи из перьев колибри, являющейся птицей-символом бога-покровителя города Теночтитлана. Жрецы Кецалькоатля стояли обособленной группой, окружая старца, на голове которого возвышалась высокая шапка из шкуры ягуара, она была выше многих плюмажей из перьев самых уважаемых старейшин. Представители Тлалока блетели своими черными телами, на фоне которых выделялись ярко красные кривые палки-жезлы — символы молнии и змей, которые они держали в руках. На голове главного жреца бога дождя возвышалась золотая зубчатая корона. Сморщенное лицо его едва проглядывало, заслоненное змеиными завитками головного убора, расположенными перед крупным носом, очень похожим на орлиный клюв.
В дверном проеме появился виднейший деятель государства — Сиуакоатль или Женщина-Змея — помощник тлатоани и его мудрый советник Тлакаелель в белоснежной набедренной повязке и пестрой накидке тилматли, массивных золотых браслетах на руках и ногах, олицетворяющих змей. Его также сопровождали жрецы в белых одеждах, в руках они держали человеческие черепа. Войдя в зал, сопровождающие советника присоединились к жрецам Уицилопочтли — они были и его служителями. Тлакаелель внимательно оглядел присутствующих и, завидя Амантлана в его одежде из шкуры ягуара, быстрыми шагами направился к нему.
— Сейчас, мой друг, мы станем свидетелями того, как быстро пишется история! — шепнул Тлакоелель, увлекая Амантлана в сторону. Поговорить друзьям не удалось, потому что появился Ицкоатль. Ясный и уверенный взгляд был устремлен поверх голов собравшихся, подчеркивая тем самым свое превосходство. По взмаху его руки пилли, жрецы, предводители кварталов кальпулли и главы семейств мейкаотлей, командующие военными отрядами, к которым относился Амантлан, неспеша чинно расселись на свои места, освобождая центр зала. Каждый занял свое место в соответствии с рангом и положением в обществе. Ицкоатль не стал делать паузы, а начал Совет с короткой, но впечатляющей речи:
— Старейшины и жрецы страны Анауак, мои храбрые воины и мудрейшие из мудрых! Пришло время рассказать себе и нашим потомкам о той значимости, о том величии духа нашего народа, которыми именно нас наградили боги! Наши предки, которых мы почитаем, взывают к нам, своим преданным потомкам, чтобы мы освятили их тяжелейший путь. Наши предки в своих странствиях терпели голод, их обнаженные тела мерзли от холода, умирали дети, гибли женщины и смелые воины, но они все шли и шли, в поисках нашей прекрасной земли. Одни страдания и беды стояли на пути нашего народа, на пути в прекрасную обетованную землю.
Но вот наши предки принесли жертву, и Великий Уицилопочтли внял их мольбам о помощи. Он указал им долгий путь, осветил их трудную дорогу. Наши предки были отважны и решительны. Как нельзя остановить падающего орла, стремящегося к дичи, как нельзя предотвратить восход и закат солнца, как нельзя повернуть реки вспять, так нельзя было остановить наших предков на пути, указанном им Уицилопочтли! Наши мужественные прадеды пришли в эту солнечную долину, поселились здесь, построили прекрасный и могущественный город Теночтитлан, возвели дамбы и сады. Своему богу, милостивейшему и щедрому Уицилопочтли, вывевшему их из пустыни и даровавшему эту землю, воздвигли Великий храм. Мы всегда помним о нашем могучем боге Уицилопочтли, питаем его и не обижаем других богов: Тлалока, Кецалькоатля, Мишкоатля, Миктлантекутли; не забыты нами боги-творцы Тлоке Науаке, Ометекутли, Тонакатекули. Наши женщины почитают небесных богинь нашей земли: Коатликуэ, Шочикецаль, Майяуэль, Шилонен… Мы сбросили иго ненавистного Аскапоцалько, мы покорили тепанекские города! Мы стали свободными и самыми сильными на этой земле! Наши дети получат от нас могущественнейшую страну Анауак, наш цветущий сад. Мы покорили несколько городов майя, перед нашей силой дрожат сапотеки и отоми! Мы будем идти дальше, неся свою культуру и веру…
И я обращаюсь к вам, мудрейшие, неужели мы должны оставить в наших летописях ту историю нашего великого народа, которую нас заставляли писать правители Аскапоцалько?! Нет! Мы напишем правдивую, полную горести и доблестных подвигов наших достойнейших предков историю! Где скажем, что наш народ справедливо был вознесен Уицилопочтли над другими народами за его смелость, доблесть, трудолюбие, бесстрашие, в назидание лентяям, трусливым богатым домоседам.