— Мои воины кого-то обидели, на них жаловались женщины? — Иш-Чель вздохнула и отрицательно покачала головой. Брови Амантлана поползли вверх, его лицо постепенно вытягивалось в удивлении, а в глазах начали плясать озорные огоньки.
"Ну вот, сейчас опять будет смеяться или переведет все в шутку!" — огорчилась женщина, и, чтобы скрыть смущение, она нервно затеребила разноцветную бахрому своего пояса, скромно потупив глаза.
— Чем же ты недовольна? Все получили удовольствие.
Иш-Чель мрачно краснела, не зная как объяснить мужу, что ее смущает в поведении челяди.
— Маленький Ягуар мог забежать, и это не то, что должен видеть ребенок!
— Согласен. И все?
— Это можно было бы делать, вернее это вообще не должно быть на территории поместья!
— Почему? Нам нужны работники для полей, слуги в доме. Я надеюсь, что поместье разрастется, а уж если это будет происходить естественным путем, а не покупкой рабов, то буду просто счастлив! Или у тебя, женщина, другое мнение? Ты не хочешь процветания поместья?
Иш-Чель опрометчиво подняла голову и увидела, как Амантлан широко улыбается, готовый рассмеяться, что он незамедлительно и сделал:
— Нельзя мешать радоваться жизни, если сама не можешь с благодарностью принимать эти радости! Скорее всего, тебя огорчило не то, что слуги получают удовольствие, а то, что ты этой радости испытать не можешь!
— Да… как вы… можете! Я сказала свое мнение!
— Я — тоже! Моим воинам нужен отдых! Женщинам поместья нужны радости, на которые они имеют право, а также радости материнства! Так было, есть и будет!
— Ну, знаете… — щеки Иш-Чель еще ярче вспыхнули, и она бросилась из комнаты, которую всегда занимал муж. А в след ей, как всегда несся издевательский смех Амантлана:
— Учись жить и радоваться жизни, женщина! А если не умеешь, не мешай другим!..
Больше Иш-Чель не пыталась изменить порядки в поместье, а просто брала Маленького Ягуара и оставалась в своих комнатах, или уходила далеко от дома и проводила там все время, запасаясь едой и водой. Когда она возвращалась, то в поместье уже кипела дружная работа. Дневное развлечение удваивало силы челяди: печи горели ярко, жарилось мясо, овощи весело выглядывали из корзин, только что принесенных с огорода.
Так было и в этот раз, с той лишь разницей, что по двору поместья расхаживал его хозяин. Само присутствие Амантлана было в радость челяди — он отпускал шутки, никого не ругал, а потому слышался смех со всех углов двора. Готовился праздничный ужин. Для Иш-Чель же это было неожиданностью, обычно муж заранее предупреждал ее о прибытии.
Иш-Чель подошла к Амантлану, поздоровалась, обратив на себя его внимание. Он прервал разговор и, улыбаясь, подхватил Маленького Ягуара на руки, направился к себе, вынуждая Иш-Чель следовать за собой.
Когда они остались одни, он отпустил сына Иш-Чель (тот сразу убежал играть), и объявил:
— Завтра я ухожу в Теночтитлан. Вызывает тлатоани. Скорее всего, затем отправлюсь на оттоми. Тебе предписано оставаться здесь. Как тебе бы не нравилось, но я оставляю часть своих воинов в поместье для охраны. Надеюсь, ты не против их присутствия?
— У меня ведь нет выбора? К тому же, поместье нуждается в присмотре, или я остаюсь, как пленница, а не хозяйка?
— По закону ты обязана здесь находиться. А хозяйкой ты стала уже давно, став моей женой.
Иш-Чель кивнула, ожидая, что Амантлан еще что-то добавит, но он отвернулся и отошел в угол, где было сложено оружие. Иш-Чель тихо вышла.
Жизнь в поместье потекла своим чередом. Иш-Чель не скучала по столице, в поместье жилось намного спокойнее и тише, несмотря на близость южной границы. Возможно, именно эта близость и обеспечивала тот покой, ведь именно здесь было сосредоточение южной армии ацтеков, которой командовал Амантлан. Отряды по двадцать человек, составляющие боевые единицы менялись каждые два-три месяца, проходили торговые караваны, все они приносили столичные новости с опозданием, но жители провинции и этому были рады.
Ближе к вечеру Иш-Чель сообщили, что прибыл гонец из Теночтитлана. Она поначалу попыталась отмахнуться, какие к ней могут быть гонцы, и отправить вестника в лагерь Амантлана, когда слуга добавил:
— Этот гонец к Вам, госпожа!
— Хорошо, пусть войдет! Приготовьте ему еду!
Высокий мужчина вошел к ней в комнату и, ожидая разрешения говорить, замер на пороге.
— Вам точно нужна я?
Посланник кивнул.
— Слушаю.
— Вам предписано явиться в Теночтитлан со своим сыном незамедлительно, чтобы присутствовать на празднике Куахвитлехва, госпожа.
— Но по приказу тлатоани Ицкоатля я должна находиться в этом поместье. Мне запрещено появляться в столице.
— На этот праздник съезжаются все знатные граждане Анауака, госпожа! И Вам приказано прибыть к сроку!
— Вот как? Ступайте, Вас накормят… — холодок пробежал внутри Иш-Чель. Она повторила про себя: "Куахвитлехва, Куахвитлехва, Куахвитлехва… Это праздник какого бога? Почему все знатные должны быть в одном месте? Даже те, кто в изгнании…"
Ощущая себя очень неуютно, так и ничего не вспомнив, Иш-Чель отправилась во внутренний двор, чтобы отдать распоряжения собираться и уточнить значение праздника Куахвитлехва.
— Куахвитлехва? О, госпожа, это ведь замечательный праздник Выпрямления деревьев!.. — сказала ей служанка. Присев на корточки, женщина пояснила, что в этот день жрецы отбирают мальчика из знатной семьи в возрасте от пяти до семи лет, чтобы принести его в жертву. У Иш-Чель, едва она услышала о мальчике и жертвоприношении, потемнело в глазах.
"Не может быть… Такого просто не может быть! Маленький Ягуар — моя жизнь, моя радость и надежда, только не он! Мы не пойдем в Теночтитлан! Мы останемся дома!"
Иш-Чель наивно полагала, что о ее семье могут забыть. Но едва прошла неделя, как у порога имения стоял отряд из младших жрецов бога Тлалока. Ей вежливо объяснили, что их семья обязана присутствовать в столице и принимать участие, которое будет угодно богам. Холодея от ужаса, Иш-Чель отдала приказание собрать вещи. Когда все было готово к путешествию, она вместе с сыном взошла на носилки и обреченно закрыла глаза. Всю дорогу женщина прижимала к себе сына, неустанно шепча молитвы своей богине о спасении Маленького Ягуара.
Праздник Куахвитлехва приближался… Все ждали его с особым напряжением и, в тайне надеясь, борясь с собственными чувствами, что выбор минет их дом. Как всегда, надежда, а может, чувства любви и материнства, вступали в неравный бой с возможностью прославиться и послужить богам. В каждой семье матери боялись признаться даже самим себе, что слава и гордость за клан, род, семью иногда оказывается слишком неравнозначными по сравнению с их любовью к своему ребенку.
И потому в домах пилли замер смех.
Не было привычных визитов гостей на чашечку чоколатля с обсуждением городских и военных новостей с границ.
Иш-Чель с ужасом вставала каждое утро и думала, что этот страшный день выбора приближается. И вот тут-то она впервые буквально возненавидела свое положение, дававшее ей до этого времени преимущество в обществе. Ведь теперь жизнь её сына, впервые за пять лет была под угрозой.
Уж лучше бы она была простой рабыней, служанкой, наложницей, но никак не женой знатного человека из Теночтитлана!
Каждый её день теперь начинался с того, что она бросала тревожней взгляд в сторону горы Тлалокан и не знала, каким же богам возносить свою горячую молитву о спасении Маленького Ягуара. Как оградить дорогое родное дитя от гибели. Ее поведение напоминало поведение обезумевшей женщины, только подтекст был иной — она хотела, чтобы боги не избрали её сына. Без единой тени смущения и страха она пыталась найти выход и оградить сына даже от самой необходимости участвовать в жеребьевке.
Чаще всего слуги смотрели на нее с осуждением, если могли разгадать истинную причину ее истерик, а родные пытались говорить ей обычные, известные всем фразы:
— Это милость богов, это счастье послужить им…
— Нужно смириться, не раз жребий обходил нас стороной…
— Нужно молчать, что бы ни навлечь на себя гнев жрецов…
— Твое поведение навлечет гнев богов на наши головы…