Если бы Амантлан нервничал, кричал, метался бы от одного отряда к другому, это было бы нормально, так и должно быть, по мнению Рык Ягуара, но спокойное наблюдение за битвой не соответствовало тому образу, к которому привыкли все ацтеки. Страшная догадка мелькнула в опьяненном от запаха крови мозгу Рык Ягуара:
— Ты — предатель!.. Это все твоя жена майя! Измена! — закричал, бросаясь с ножом на Амантлана, его боевой товарищ. Амантлан ловко увернулся от занесенного над ним ножа, подставил подножку и одним резким, но легким ударом палицы по голове, заставил замолчать друга. На крик обернулось всего несколько человек, так внимательно следили воины за разворачивающейся битвой. Главное, их предводитель был жив и невредим, остальное их не касалось.
— Помогите ему! — приказал Амантлан двум воинам, постоянно сопровождавшим его, — Он слишком утомился.
Натиск атакующих отрядов майя становился все многочисленнее и напористее. Вся луговина реки, к которой их прижали, была покрыта трупами и ранеными, над которыми проносились разрозненные кучки майя: одним они оказывали милосердие — добивая, чтобы избавить от мучительных ран, других дорезали с особой жестокостью, не оставляя сомнений, что последние были ацтеками. Кровавая жатва должна была удовлетворить жрецов Уициллопочтли. С какой-то особой ненавистью, совершенно этого не скрывая, Амантлан наблюдал, как они с дикой жаждой крови следили за каждым мгновением битвы, временами бросались в бой в первые ряды воинов, чтобы поддержать воинственный дух фанатичной веры.
Момент настал. Амантлан решительно направился к кучке жрецов, стоявшей неподалеку от него и обратился со словами, возможно, не столько почтительными, сколько дерзкими, к жрецу, старшему среди их безликой братии:
— Теперь, я надеюсь, наши боги будут довольны? Или им нужны и ваши сердца, если так, то сейчас самое подходящее для этого время! Вы без всяких сложностей можете принять участие в этой резне!
— Ты забываешься!
— Отчего же? Давайте, вы ведь тоже умеете владеть ножами!
— Битва еще не окончена!.. А не желаешь ли ты сдаться? — вмешался в разговор еще один жрец, измазанный кровью настолько, что его когда-то белая набедренная повязка стала бурого цвета.
— Ацтеки — славные воины и никогда не отступают! Ты теряешь свое лицо!
— Да, но спасаю жизнь тем немногим, которым еще рано отправляться на небеса с помощью майя!
— Ты не посмеешь отступить, Амантлан! Наша миссия…
— Моя миссия окончена, жрец!
— Ты просто трус, Амантлан!
— Ооо, боги!.. Кем только я не стал за это время!.. Повторяю: мои люди
уходят, а ты можешь продолжать свою миссию!.. — Резким движением Амантлан скинул с плеч свой пестрый плащ, отвязал с пояса дубинку и, повернувшись к северу, издал боевой клич воинов-ягуаров.
Отряды воинов, наблюдавшие до этого момента за битвой и не имеющие возможности вступить в неё, вмиг оживились, услышав зов предводителя. Если до сих пор сражение напоминало скорее избиение ацтеков, то происходящее теперь превратилось в сплошную озверевшую лавину диких кошек — воины-орлы были, практически истреблены, только кое-где мелькали их одежды из перьев среди ярких пятнистых шкур ягуаров.
Вот теперь-то Амантлан почувствовал настоящее единение со своими воинами! Его пьянила кровь врагов, и он хотел, нет, желал только одного — выбраться самому и вывести оставшихся воинов. Кровь заливала все вокруг, приходилось ступать прямо по телам убитых. Ноги в кожаных сандалиях скользили, люди спотыкались, падали, и тогда над ними неминуемо возносилась палица преследователей. Но поток отступающих твердо следовал за своим предводителем, который машинально опускал и опускал свою палицу на головы врагов — майя, преграждающих отступление ацтекского войска.
Как в помутнении, он уже не испытывал никакой жалости ни к кому, а только знал и чувствовал, что перед ним враг, и его удел смерть.
Теперь это действительно была бойня между двумя озверевшими группами, преследующими равнозначные цели: не упустить и добить, и выбраться и выжить…
Победить могла только та, в которой желания оказались бы сильнее, а, может быть та, на чьей стороне в этот момент были боги, известные своим
непостоянством.
Но на этот раз они были на стороне ацтеков. Не привыкшие отступать, воины-ягуары не сумели построить правильно защиту своих задних рядов, отбивались как-то очень неловко, скованно. Когда Амантлан понял это, то в одно мгновение развернув передние ряды, сделал резкий выпад на преследователей, стремясь откинуть авангард майского войска, дать возможность оторваться от них своим отрядам, прикрывающим отход. Столь неожиданней отпор поверг в изумление майя, считавших, что ацтеки просто бегут. Это помогло выиграть время, столь необходимое для марш-броска за немного заболоченное пространство у реки. Ацтеки не упустили этой возможности и были спасены. Майя ожидали, что будут преследовать общую вымотанную в битве массу, но с Амантланом шли те, кто терпеливо стоял все время, пока шел бой, его отборные отряды ветеранов, которые он никогда бы не позволил себе положить в этой битве.
Солнце зашло вовремя, тем самым, избавив ацтеков от преследования.
Возвратившихся из похода воинов Теночтитлан встретил душераздирающими похоронными воплями. Всюду женщины выскакивали на улицы и раздирали себе лица, рвали волосы и одежды, выражая глубокую скорбь по погибшим.
"Мы еще не знали поражений, что же теперь будет?" — мелькнула у Амантлана мысль. Он шел на Совет во дворец к тлатоани. Остатки его отрядов вернулись почти к сроку, который он установил для жены, чтобы она успела вовремя уехать из города, но уверенности в этом у него не было. К сожалению, воин, которого он послал домой, пока не вернулся.
Амантлан знал, что обвинений в измене ему не избежать и был готов отстаивать свое честное имя. Помешать ему мог только тлатоани и жрецы, которые, понятное дело, вряд ли признают свою ошибку.
У самого входа его неожиданно окликнули из носилок, самым невероятным было то, что в носилках восседал Тлакаелель, любивший ходить пешком. Совершенно не зная, что теперь от него можно ожидать, Амантлан неуверенно подошел.
— Я рад, что ты остался жив, — просто и открыто улыбнулся Тлакаелель, понимая, что сдерживает Амантлана. Он спокойно сошел с носилок и увлек Амантлана под одинокое дерево, на ходу раскланиваясь со спешащими старейшинами на Совет к тлатоани. Слухи о разгроме быстро распространялись по городу. Подождав, пока небольшая группа пилли удалилась на достаточное расстояние, Тлакаелель смело взглянул Амантлану в глаза.
— Я знаю, что посеял в твоей душе недоверие, но был вынужден сделать именно так, а не иначе, друг мой. Зато теперь, после этого провала мы сможем убедить тлатоани и Совет в необходимости прекратить попытки завоевывать земли майя. Не знаю, сможешь ли ты мне снова верить, но выхода у тебя нет…
— Зачем было нужно вообще посылать нас?
— Чтобы умилостивить богов… Наш долг давать им пищу, — улыбнулся Тлакаелель.
— А может быть жрецов?.. Тлакаелель, что происходит такого, о чем я не имею никакого понятия?.. Я как в тумане…
— Ицкоатль пытается утвердиться, ему нужен союз со жрецами, не думаю, что ты этого не знаешь…
— И его устраивает такая цена?!
— Хвала богам, что пока такая, кто его знает, что еще взбредет в голову этим жрецам! Ведь у вас был шанс на успех?
— Никакого.
— Ты правильно поступил, что не противился воле тлатоани слишком сильно. Если бы войска повел кто-нибудь другой, не думаю, что осталось бы столько воинов. А ты хитрец, друг мой! Все твои ветераны вернулись…
— Я не предаю друзей.
— Да, но иногда нужно чем-то жертвовать, ради высшей цели.
— Мне сложно тебе что-либо ответить, но сейчас я, как никогда раньше, ощущаю свою вину перед теми, кто остался там. Я не хотел вести их на бойню!
— Твой опыт, мой друг, покажет теперь всю бессмысленность намерений некоторых членов Совета в отношении земель майя… — Тлакаелель понизил голос до вкрадчивого шепота и огляделся по сторонам, вежливо отвечая на приветствия снующих по площади прохожих:
— Эти бездельники не могут справиться с тем, что уже имеют, но жадность не имеет границ, чем больше вы приносите добычи, тем богаче мы все становимся. Но мало кому приходит в голову, что чем больше растягивать ткань, тем больше возможности её разорвать… Мы не можем покрыть всю свободную и несвободную землю, нас слишком мало для этого… Но, мой друг, жадность есть жадность!
— Только вот платят за неё не те, кому всё достается!
— Ты не прав. Достается-то больше всего вам, вот только плоды пожинают другие. Но, нам уже пора… Неужели тебе не позволили даже побывать дома и поменять одежду? Ах, да — срочность!
Положив руку на правое плечо Амантлана, Тлакаелель развернул его в сторону входа во дворец тлатоани, и они, в числе последних, поспешили занять свои места на Совете Ицкоатля.
Этот Совет совершенно не напоминал тот, состоявшийся ранее, перед самым походом. Теперь все были повергнуты в уныние, бросали на Амантлана косые и временами враждебные взгляды. Некоторые даже не пытались скрыть свою нелюбовь к нему. Другие, окинув его неопрятную одежду, оскорблено поджимал губы. Амантлан знал, что недоброжелателей у него было всегда больше, чем друзей, и это его не удивляло: он совершил слишком головокружительную карьеру за очень короткий срок, используя только свой ум и смекалку, а таких людей на Совете не любили, но ценили. Вот и теперь его просто безжалостно использовали, всё бы ничего, да вот только, было обидно нести на себе всё бремя ответственности, которое никто, очевидно, не захочет с ним разделить. Вот уже в который раз он останется один на один со своей правдой!
"Правда? Кому она нужна такая?" — в очередной раз он будет задавать только себе этот вопрос, и вновь терпеливо строить мир в своем безумном мире…
Большой неожиданностью для Амантлана и его недоброжелателей стало выступление тлатоани, а затем и Тлакаелеля. Правитель и главный советник объявили Амантлана героем. В длинном и пространном выступлении Тлакаелель подвел Совет к главной своей идее — необходимости организовать Цветочные войны внутри страны Анауак…