Милая девочка, она была воистину прекрасна в своей естественности.
Весь день она провела за чтением – благо моя библиотека содержала собрание ценных книг.
– Ты не скучала? – спросил я Виолетту.
– По тебе – да, а вообще мне не было скучно.
– Что ты читала?
– «Валентину».
– Неудивительно, да будет тебе известно – это просто шедевр!
– Я это не знала, но вот плакала много.
Я вызвал звонком г-жу Леони.
– Приготовьте нам чай, – велел я.
Потом обратился к Виолетте:
– Ты любишь чай?
– Трудно сказать, я никогда его не пробовала.
Леони накрыла на стол; постелила турецкую скатерть, поставила две изящные фарфоровые чашки и японскую сахарницу. Сливки были поданы в кувшинчике из того же металла, что и чайник. Чай горничная заварила нам в чайнике, а кипяток принесла в серебряном самоваре.
– Тебе еще нужна Леони? – спросил я Виолетту.
– Для чего?
– Чтобы помочь тебе раздеться.
– А зачем? – сказала Виолетта, развязывая свой витой пояс. – На мне только халат и рубашка.
– Отошлем ее?
– Конечно!
– Теперь никто нас больше не побеспокоит.
И, едва горничная вышла, я закрыл дверь на ключ.
– Значит, ты остаешься со мной?
– Если позволишь.
– На всю ночь?
– На всю ночь.
– Ах, какое счастье! И мы уляжемся вместе, как две подружки?
– Именно так. Тебе приходилось спать с подружками?
– В пансионе, когда я была совсем маленькая; с тех пор я только раза два ночевала у сестры.
– И что ты делала, лежа с сестрой?
– Желала ей спокойной ночи, обнимала ее, и мы засыпали.
– И больше ничего?
– Ничего.
– И если мы с тобой ляжем вместе, ты полагаешь, этим все ограничится?
– Не знаю почему, но мне кажется, нет.
– Чем же, по-твоему, мы будем заниматься?
Она пожала плечами.
– Наверное, тем, что ты со мной делал сегодня утром, – и она бросилась мне на шею.
Я обнял ее и усадил себе на колени; затем налил чашку чая, добавил туда несколько капель сливок, положил сахар и предложил ей выпить.
– Тебе так нравится?
Она кивнула, но без особого энтузиазма.
– Вкусно, но…
– Но что?
– Мне больше по вкусу парное молоко, пенистое, только что надоенное.
Меня ничуть не удивляло ее равнодушие к чаю, я давно приметил – этому китайскому напитку присуща некая аристократическая пикантность, чуждая плебейскому нёбу.
– Завтра утром будет тебе парное молоко.
Возникла небольшая пауза; я взглянул на Виолетту, она загадочно улыбнулась.
– Знаешь, чего мне не хватает?
– Нет.
– Знаний.
– Знаний! Зачем они тебе, мой Боже!
– Хочу понять то, что мне непонятно.
– Что же ты желаешь понять?
– Кучу вещей, к примеру – ты спрашивал, девственница ли я?
– Да.
– Ну вот, я ответила, что не знаю, а ты рассмеялся.
– Правильно.
– Так что же означает быть девственницей?
– Это когда тебя еще не осыпал ласками ни один мужчина.
– В таком случае, отныне я уже не девственница?
– Почему ты так решила?
– Мне показалось, сегодня утром ты меня ласкал.
– Ласка ласке рознь, дитя мое, сегодня утром я тебя гладил, и очень нежно…
– О да!
– Но от таких прикосновений девственности не лишаются.
– А от каких лишаются?
– Следует прежде разъяснить тебе понятие невинности.
– Разъясни непременно.
– Это будет нелегко.
– Ничего, ведь ты такой умный!
– Невинность – это физическое и нравственное состояние, в котором пребывает всякая девушка, никогда не имевшая любовника.
– А что значит иметь любовника?
– Совершить с мужчиной любовный акт, с помощью которого продолжается человеческий род.
– И мы еще не совершали этого самого акта?
– Еще нет.
– И поэтому ты мне не любовник?
– Пока я могу назваться лишь твоим возлюбленным.
– А когда ты станешь моим любовником?
– Как можно позже.
– Неужели это столь тебе противно?
– Напротив, это то, чего я жажду больше всего на свете.
– О мой Боже! Как досадно! Опять перестаю понимать.
– Существует особый алфавит счастья, моя прекрасная маленькая Виолетта, и заслужить звание любовника женщины – означает дойти в нем до буквы «Z». Прежде следует освоить целых двадцать четыре буквы, из которых начальной «А» является поцелуй руки.
Я поцеловал ее маленькую руку.
– До какой же буквы ты дошел сегодня утром?
Я вынужден был признать, что оказался весьма близок к «Z», перепрыгнув через изрядное число гласных и согласных.
– Ты смеешься надо мной.
– Клянусь, что нет; видишь ли, милый ангел, я стремился, как можно дольше постигать этот сладостный алфавит любви, где каждая буква – новая ласка, сулящая блаженство. Мне хотелось постепенно, один за другим, срывать нравственные покровы с твоего целомудрия, подобно тому, как я буду сбрасывать с тебя одежды.
Будь ты одета, каждый предмет, от которого я бы тебя освобождал, открывал бы моим взорам нечто новое, неизведанное: шею, плечо, грудь и мало-помалу все остальное. Но я, как дикарь, проскочил эти прелести, пожирая глазами твою нетронутую наготу, а ты и не ведала, чем одаривала меня и сколь была расточительна.
– Оказывается, я вела себя неправильно?
– Нет, что ты, какой тут может быть расчет – я так люблю, я так хочу тебя!
Я распустил ее витой пояс, халат соскользнул; она сидела у меня на коленях в одной сорочке.
– Хочешь узнать, что такое невинность? – я уже не владел собой. – Ладно, сейчас скажу, иди ко мне поближе, погоди… целуй меня в губы!
Я прижал ее к своей груди; она обвила руками мою шею, задыхаясь от желания.
– Чувствуешь мою руку?
– Aх, да, – ответила она, вся дрожа.
– А мой палец, ощущаешь его?
– Да… да…
– Я сейчас прикасаюсь к тому, что зовется невинностью. Достаю до той самой девственной плевы, которую необходимо разорвать, чтобы женщина могла стать матерью. Стоит повредить эту плеву – и девушка превращается в женщину. Так вот, ограничиваясь лишь поверхностными ласками, я стремлюсь подольше сохранить тебя девственной. Теперь понимаешь?
На ласку моего пальца Виолетта отозвалась нежными вздохами, прерываемыми страстными постанываниями. Вскоре она, словно собравшись с силами, сжала меня так, что чуть не задушила, бормоча бессвязные слова; внезапно руки ее разомкнулись, она застонала, запрокинула голову назад и сделалась безжизненной.
Сорвав с нее сорочку и сбросив с себя все до рубашки, я отнес ее, нагую, на кровать, прижимая к своей обнаженной груди.
Когда она пришла в себя, мое тело было распростерто над ее телом, мои губы – прижаты к ее губам, дыхание наше смешалось.
– О, я точно умерла… – прошептала она.
– Умерла?! – воскликнул я. – Ты умерла?! Это я сам, похоже, умер! Но нет, напротив, только сейчас мы и начинаем жить.
И я стал целовать ее с головы до пят. От каждого поцелуя она вздрагивала, словно от укуса. Потом в ответ жадно впилась в меня, тихо постанывая от наслаждения. Любая встреча наших губ наполняла тишину блаженством и восторгом.
Вдруг раздался крик изумления: она обеими руками ухватилась за неизвестный ей прежде предмет и ее озарило…
– Теперь ясно, чем именно… такое невозможно стерпеть.
– Виолетта, любимая, я больше не владею собой, ты сводишь меня с ума!
Я попытался отстраниться.
Она воспротивилась:
– Нет, не отворачивайся от меня, если любишь, не бойся причинить мне боль. Я хочу…
Проскользнув вниз и обвив мое тело руками и ногами, она сама проложила дорогу.
– Я хочу… – повторяла она. – Хочу…
Внезапно она испустила вопль.
Увы и ах! Все мои возвышенные замыслы рухнули. Едва постигнув суть невинности, бедняжка Виолетта ее утратила.
Когда она закричала, я остановился.
– О нет, не прерывайся, еще… еще… ты делаешь мне больно, но если бы не эти муки, я была бы чересчур счастлива! Мне нужно выстрадать, давай, продолжай, не прекращай. Ну же, мой Кристиан, любимый мой, друг мой!.. О, как хорошо, до безумия! Бешеный восторг! Я вся горю!.. Ой! Ой!.. Умираю… возьми мою душу… На, держи…
……………………………
Ах, какой прекрасной мечтой догадался обольстить человека Магомет, обещая своим последователям погружение в рай, как в бездонную пропасть вечно возобновляемых наслаждений!
Как далеко нашим идеальным христианским небесам до этого горячего чувственного неба!
Разве сравнится нравственная чистота ангелов с волнующей непорочностью гурий?
Мы с Виолеттой провели незабываемую ночь, преисполненную радостей, слез, безумств, пылкостей и уснули только на рассвете, в объятиях друг друга.
Утром, проснувшись, она воскликнула:
– Теперь-то, надеюсь, я уже не девственница!