Это были немудреные парни, и хотя смотрели на вещи трезво, имели ограниченный кругозор. Они держали в своих руках весь корабль и могли потребовать чего угодно. Учитывая силу их позиции, требования мятежников звучали до смешного скромно.
– Так будет лучше всего, ребята, – сказал Хорнблауэр. – Капитан прощает вас и обещает не наказывать в течение недели.
– Вы можете поклясться в этом, сэр? – спросил второй из делегации.
– Вот еще, – вскинулся Хорнблауэр. – Капитан Кортни дал мне слово, и этого должно быть достаточно.
Несмотря на серьезность положения, Хорнблауэр едва не вышел из себя, когда с него потребовали принести клятву мятежникам – его тщательно лелеемая гордыня такого не перенесла бы.
– Слово мистера Хорнблауэра – все равно что клятва, – заявил Гартон. – Так, ребята, давайте вернем на место орудия и принайтовим их. – Он повернулся к Хорнблауэру. – Разрешите спуститься в трюм, сэр? Флетчер ждет в крюйт-камере с кресалом и огнивом. Ему поручено взорвать корабль, если у нас ничего не выйдет, и я боюсь, кроме меня он никого не послушает.
– Живо! – скомандовал лейтенант. – Бегом туда!
Флетчер числился среди корабельных придурков – система насильственной вербовки поставляла на корабли значительный процент подобных рекрутов – и ему ничего не стоило взорвать фрегат. Всю дорогу от бака до юта воображением Хорнблауэра владела картинка Флетчера, замершего в крюйт-камере с кресалом и огнивом в руках.
– Ну, мистер Хорнблауэр? – встретил его капитан.
– Я обещал им прощение содеянного, сэр, и мораторий на наказания в течение недели.
Хорнблауэр старался говорить нарочито формальным тоном – ему не стоило объяснять, какой опасности он сейчас подвергается.
– Что вы обещали им? – взревел Кортни. – Повторите-ка, сэр.
Хорнблауэр повторил.
– Да сохранит господь мою душу! Прощение и неприкосновенность для бунтовщиков! Мистер Хорнблауэр, я отказываюсь вас понимать!
– Я дал слово, сэр, – с жаром возразил Хорнблауэр. – А соответственно, и ваше. На кону моя честь, сэр, и стоит ли вам объяснять, что это для меня значит.
– Неужели, мистер Хорнблауэр? Неужели? – прищурив глаза, капитан цедил слова сквозь зубы. – Не стоит мне объяснять, что я должен думать об офицере, вверяющем свою честь мятежникам. Надеюсь, что это будет первый и последний случай. Впрочем, сомневаюсь – вы всегда славились своей симпатией к преступникам.
Неделя перемирия стала для Хорнблауэра настоящей пыткой. Он прекрасно знал, чем ответит команда на действия, которые сочтет нарушением договора. Если Кортни не выполнит свои обязательства, не предаст прошлое забвению, а напротив, жестоко накажет эти полтора десятка мятежников, последствия будут ужасными.
Хорнблауэр допускал возможность всеобщего бунта и резни, как это случилось на «Гермионе», когда команда убила капитана Пиггота и офицеров и сдала корабль испанцам. Кортни был из того же теста, что и Пиггот – скотина и подлец. Стоит ли удивляться: из двухсот тысяч человек, призванных войной на службу, всегда найдется несколько негодяев, сумевших пробиться наверх.
Хорнблауэр горько сетовал на обстоятельства, делавшие для адмиралтейства практически невозможными выявление и замену такой вот скотины за сотни миль от берега; на судьбу, отдавшую его самого на милость подобного типа; и еще его снедало чувство сожаления, когда он смотрел, как способные стать образцом фрегат и команда обречены влачить столь жалкое существование.
Это случилось в ночь с шестого на седьмой день. «Маргерита» рассекала волны Бискайского залива, озаренные полной луной, когда впередсмотрящий заметил темный силуэт, едва различимый на фоне моря. Какой-то корабль пытался прорвать блокаду Ферроля, которую неустанно осуществлял фрегат. Кортни вызвали на палубу, и он стал вглядываться в темноту через свою ночную подзорную трубу.
– Это «Кастилия», – заявил он. – Она уже шесть недель как готова к выходу в море. Восемнадцать орудий с каждого борта, как сообщил голландский «купец». Свистать всех наверх, бить тревогу.
Расхаживая по палубе, Кортни потирал руки от удовольствия. У скотов есть шансы сделать карьеру в Королевском флоте, зато у трусов – никаких. Перспектива сразиться с кораблем, значительно превосходящим их силой, горячила ему кровь. Хорнблауэр находился рядом с ним на квартердеке – ему выпало нести утреннюю вахту – и наблюдал, как радует капитана предстоящая схватка.
– Мы нападем на них на рассвете, – объявил Кортни. – И к восьми склянкам он будет наш. А потом наши друзья Гартон, Флетчер и остальная компания получат то, что ждало их уже целую неделю. Утро обещает быть замечательным! Поосторожнее на руле, чертов ублюдок!
Последнее относилось к стоявшему у штурвала квартирмейстеру – Хорнблауэр подозревал, что внимание того оказалось отвлечено подслушанной репликой капитана насчет расправы с мятежниками.
Небольшая оранжевая вспышка разорвала предрассветный мрак в подветренной стороне: «Кастилия» начала пристрелку.
– Ну, как и все даго! – воскликнул Кортни. – Не знают, что такое выдержка.
Тут Хорнблауэр не мог с ним не согласиться. Сближаясь с противником, «Маргерита» хранила невозмутимое молчание, хотя выстрелами с «Кастилии» было срезано несколько снастей, а в парусах появилась пара-другая дыр. Раз открыв огонь, даже хорошо вышколенная команда не сможет вот так просто остановиться. Первый залп, наведенный с должной тщательностью, стоит пяти последующих, так что тактически очень важно выждать до того момента, когда эффект этого залпа окажется наиболее сокрушительным. Ядра свистели над палубой, два из них врезались в корпус, и команда хирурга потащила вниз первых своих подопечных, но Кортни не разрешал открывать огня, пока сумрак не сменился рассветом, а рассвет, в свою очередь, превратился в день, и пока «Маргерита» не сблизилась с «Кастилией».
Их теперь разделяла дистанция в половину пушечного выстрела; можно было невооруженным глазом различить мелькание золота на квартердеке «Кастилии» – собравшиеся на нем офицеры в свою очередь разглядывали «Маргериту». Над их головами полоскалось красно-желтое знамя Испании.
– Они приводятся к ветру, – произнес Кортни. – Лево руля!
«Кастилия» начала поворот навстречу противнику, видимо, ее капитан рассчитывал подвергнуть подходящую «Маргериту» продольному огню, но у него не было шансов против вышколенной команды «англичанина».
– Залп правым бортом! Мистер Кафф, мы возьмем их на абордаж под прикрытием дыма!
«Маргерита» с треском ударилась о борт противника – от столкновения рухнула фор-брам-стеньга – и в тот же миг оба корабля вздрогнули от почти одновременно произведенных бортовых залпов. Плотное облако порохового дыма окутало фрегаты. Абордажная партия собралась на переходном мостике, но вести ее было некому: мистер Кафф пал, сраженный шальным выстрелом. Наступило замешательство; нужно было действовать, пока испанцы не успели перезарядить и пока не пропал первый запал атаки. Хорнблауэр ощущал, что нужно заполнить возникшую брешь.
– Вперед! – закричал он. У него не было иных мыслей – только осознание необходимости немедленно что-то предпринять. Лейтенант стоял на планшире, размахивая шляпой – ему даже не пришло в голову выхватить оружие.
– Абордажная партия, вперед! – снова прокричал он и спрыгнул на палубу «Кастилии», заваленную убитыми и ранеными. Остатки команды «испанца», не оправившись после бортового залпа, стояли, словно остолбенев. Абордажники с криками «ура» повалили следом за Хорнблауэром.
– Вперед! Вперед! – кричали унтер-офицеры, абордажники, размахивая оружием, затопили палубу «Кастилии», горланя как сумасшедшие.
Кое-где их встречали очаги сопротивления. Кто-то выстрелил в Хорнблауэра почти в упор; пуля чудом прошла мимо, но левая рука Горацио еще долго саднила от впившихся в кожу зерен пороха. Большинство испанцев – зеленые рекруты без понятия о дисциплине – побросали оружие и кинулись искать спасения внизу. Только расположившиеся на высоком юте офицеры попытались организовать сопротивление, но Хорнблауэр, чей мозг в минуты опасности работал молниеносно, сосредоточил своих людей на шкафуте и навалился на испанцев как раз в тот миг, когда Кортни во главе другого отряда ударил им во фланг с квартердека «Маргериты». «Кастилия» была захвачена, и Хорнблауэр встретил Кортни на ее юте. Хорнблауэр был без шляпы, покрытое потом и копотью лицо блестело на солнце. Кортни сжимал в руке шпагу, темляк которой был обмотан у него вокруг кисти.
– Похвально, мистер Хорнблауэр, – произнес Кортни. – Весьма похвально.
Хорнблауэр понял, что в устах капитана это наивысшая похвала.
– Спасибо, сэр, – ответил он.
Снизу доносился треск пистолетных выстрелов: некоторые отчаянные испанские офицеры пытались обороняться в своих каютах. Англичане ломали двери. Мозг Хорнблауэра продолжал работать: он сразу ухватил, какой вдохновляющий эффект может оказать эта победа на дух команды – перед Кортни открывается шанс предать прошлое забвению и превратить массу забитых, разрозненных людей в спаянный коллектив, как у Пеллью на «Индефатигебле». Кроме того, сейчас как раз тот момент, когда Хорнблауэр может обратиться к нему с просьбой. Он утер пот со лба и заговорил:
– С вашего позволения, сэр, – начал он. – Не соизволите ли вы набрать призовую команду для «Кастилии» из тех моряков, которых вы наметили к наказанию на прошлой неделе? Это очень удобный способ избавить корабль от их дурного влияния.
Кортни уставился на своего взъерошенного лейтенанта; после некоторой паузы он обвел его взглядом с ног до головы с выражением, заставившим Хорнблауэра устыдиться своей боевой расхристанности в одежде.
– Вот как? Неужели вы вообразили себе, что именно вы являетесь капитаном «Маргериты»? Ах, понял: вы намекаете, что именно вас следует назначить командиром призовой команды, чтобы вы могли легко ускользнуть от меня вместе со своими дружками-мятежниками?
До такого Хорнблауэр не додумался, но будучи озвученной, эта мысль показалась ему слишком прекрасной, чтобы рассчитывать на ее воплощение.
– Мистер Хорнблауэр, – начал Кортни. – Вы порождаете во мне глубочайшие сомнения. Глубочайшие. Даже не знаю, как с вами быть.
Хорнблауэр в отчаянии огляделся вокруг. Под ногами хлопнул еще один пистолетный выстрел. Лейтенант думал о «Маргерите» и ее угрюмой команде, думал обо всем, включая опасность, угрожающую его собственной карьере.
– Вы хотите сказать, сэр, что…
– Что я хочу сказать, я скажу, – оборвал его капитан.
На квартердеке «Маргериты» лежал раненый Флетчер. За исключением рулевого у штурвала, на квартердеке фрегата оставались только убитые и тяжело раненые. Порыв ветра свел кормы обоих кораблей друг с другом; Флетчер сжимал в руке пистолет и наводил его в направлении двух офицеров – в направлении Кортни. Месяцы жестокого обращения лишили Флетчера последних остатков разума. Инстинкт подсказывал Хорнблауэру выбросить вперед руку и оттащить Кортни с линии огня. Между этой мыслью и действием произошла крошечная заминка; заминка, в течение которой лейтенант еще раз подумал о том, как ужасно будет для «Маргериты» если капитан продолжит действовать в том же ключе, что и раньше. Затем рука его дернулась к плечу Кортни; в этот миг Флетчер выстрелил, и капитан упал на палубу с раздробленным коленом.