В 40 день нашего плавания мы заметили, что вода переменяла свой цвет, из чистой синеватой делалась мутною и грязною, и изредка стали появляться птицы, нерпы и морская капуста. Все эти признаки доказывали, что берег находится от нас не в очень дальнем расстоянии.
Кто бывал на море, тот легко поймет, как радостно, после всех неприятностей и трудностей, неразлучных с продолжительным плаванием, услышать слово: «земля!«Оно заключает в себе какую-то магическую силу, оно ободряет слабого и всех приводит в движение; даже те, которые во время плавания едва передвигались от боли, причиняемой на море беспрестанною качкою, лезут на палубу посмотреть вдаль, и собственными глазами удостовериться в справедливости услышанного ими отрадного слова: земля! Они смотрят на дальний горизонт и не верят чувствам своим, думая: не призрак ли это обольщения, не облако ли, которое вздумало пошутить над нетерпеливыми мореплавателями и приняло вид земли, как это нередко случается на море, когда матросы, не зная, в каком расстоянии по исчислению находится земля, принимаюсь за нее густое, незаметно движущееся облако.
Но я знал, что бриг наш находится в расстоянии 80 миль от берегов, и что первая сопка, которую мы увидим, будет Этжком, с провалившеюся от вулканического взрыва вершиною. Видя очерк Ситхинских берегов на атласе, мне нетрудно было распознать чертившиеся на горизонте берега острова Ситхи, которые по мере приближения нашего становились все яснее и яснее. Наконец мы подилыли к самому подножию сопки Этжком, и на свободе любовались живописными островками, разбросанными природою в разных направлениях по всему обширному Ситхинскому заливу.
Ветер постепенно сгонял нас с большего фарватера на малый рейд, где, при повороте в гавань, мы получили ветер совершенно противные; к тому-же сделалось довольно темно, и мы принуждены были стать на якорь неподалеку от Калюжских барабар или шалашей.
Когда стало рассветать, мы увидали за Калюжскими селениями Ново-Архангельский Порт на самом берегу залива и вокруг нашего брига множество ботов, в которых сидели дикари Калюжи. Одни из них приехали для продажи нам ягод, дичи и разных безделушек, сделанных из аспидного камня, а другие из одного только любопытства, посмотреть на вновь пришедшее судно; но вероятно, все они, сколько их ни было, не могли быть столько увлечены любопытством при виде новых гостей, приплывших к ним из далеких стран, сколько увлечен был я, смотря на эту дикую, пеструю, шумную толпу, которая беспрестанно увеличивалась от вновь приезжавших дикарей с разных сторон залива. Все они были грязные, оборванные, полунагие, между ними находились многие совершенно в первобытном одеянии, как говорится, в чем мать родила.
У многих из Калюж лица довольно правильные, но только все раскрашены разными красками. — Все они разговаривали по-своему в каждый старался, чтоб при всем шуме слышен был его голос.
Один из них, вероятно, отличался особенным даром слова. Его можно было на «звать неумолкаемым оратором. Он кричал громче всех и вел непрерывную речь, стоя на корме своей лодки, весь голый, в изорванной пуховой шляпе и во Фраке без воротника. Перед ним стояла довольно пожилая дикарка, в маленьком передничке, в солдатской куртке, в спальном чепце и, к довершению убора, вся в пуху. Она, как заметно было, слушала оратора с большим вниманием. К сожалению, я не знал их языка и не мог понять, об чем рассуждал с дикаркой наш молодой Франт. Любопытство понудило меня спросить у переводчика о предмете их разговора, и тот отвечал мне, что Франт выговаривал старухе, зачем она так неприлично одета.
Но это любопытное зрелище было непродолжительно; вскоре пришли катера и повели бриг наш в гавань. Я съехал на берег, и когда вступил на него, то, от долгого плавания по морю, мне показалось, что он качается подо мною.
Не лишним почитаю упомянуть здесь о первом заселении Русскими острова Ситхп, где устроен Ново-Архангельский Порт. — Первым основателем этого Порта был незабвенный Баранов, посланный Императрицею Екатериною II с 30 семействами. Первоначально Баранов расположился на острове Кадьяке, еще в бытность частных компаний. Оружием он покорил Алеутов, деятельно заботился о расширении своих пределов, которые распространил на 500 миль от Кадьяка, и устроил редут на острове Ситхе, где было множество Калюж — народа, враждебного Алеутам. От невоздержности и беспечности управлявшего редутом, он был истреблен дикими. Все находившиеся в крепости, старый и малый, были перерезаны или преданы жесточайшим мукам. Калюжи излили всю злобу свою на неосторожные жертвы, в-отмщение за то, что они самовластно поселились на их земле. Зная, что долго ли, коротко ли, но придет Русское судно, которое расилатится с ними за столь зверский поступок, они забрали все пожитки, как свои, так и награбленные у Русских, кинули барабары, в которых жили, может быть, несколько леи, перешли через горы на довольно далекое расстояние от места убийства, поселились в самых неприступных местах, чтоб Русские не могла придти к ним для отмщения за своих собратов.
В 1800 году пришел Баранов к острову Ситхе на корабле Нева, и увидел, что на том месте, где прежде был устроен редут, белелся один пепел и были разбросаны тела Русских, обезображенные руками дикарей и носившие на себе все признаки мучительной смерти, сопровождавшейся варварскими посмеяниями. Баранов входил в барабары диких, надеясь кого-нибудь там встретить, но они были пусты, и виновники давно уже скрылись от справедливого возмездия и преследования за преступления.
Баранов скрыл свою горесть, похоронил с должными обрядами тела убитых, и на могиле их поставил крест, на котором означил имена несчастных жертв. Крест этот и поныне существует неподалеку от Ново-Архангельска, a место бывшего редута называется Старою Артелью.
Руководимый своим смелым, основательным и решительным умом, Баранов не хотел отказаться от своего предприятия и оставить остров Ситху незаселенным. Он пошел кораблем к другому Калюжскому поселению, где была у диких устроена бревенчатая крепость, в расстоянии 3-х миль от Старой Артели, разбил ее ядрами и выгнал дикарей, которые в-свою-очередь упорно защищались, спасая себя от неминуемой гибели; но не имея огнестрельного оружия и других средств к обороне, принуждены были уступить место, и сами тайно скрылись в лес. На третью ночь осады вся крепость опустела. — Близ Калюжинской речки и поныне видны развалины толстых, заросших мхом бревен, из которых выстроена была дикими крепость; тут же поставлен другой крест, под которым лежат три матроса с корабля Нева, убитые дикими во время десанта. Баранов неусыпно принялся за работу, выбрал удобное место для построения своей крепости на скале, так чтоб со всех сторон на довольно далекое расстояние можно было видеть все, что делается в окружности, раскинул палатки для себя и для своей команды и обнес их двойным забором, в промежутках которого насыпал каменьев. — Это называлось тогда крепостью. В нынешнее время на этом месте возвышается прекрасный, обширный дом главного правителя и построена батарея с множеством пушек, к которой не только дикарь, но и Европеец призадумается, как подступить,
Баранов сам был начальник, работник, повар и часовой; ему не надоедали всегдашние дожди, которые и поныне почти ежедневно бывают в этой стране, редко наслаждающейся продолжительною ясною погодою; он не страшился дикарей, ежеминутно угрожавших ему нападением, что неоднократно случалось и на самом деле; но опытностью и благоразумием своим удачно отражал всякий раз неприятелей, предугадывал намерения диких и принимал в отношении к ним самую расчетливую осторожность: попадавшихся к нему в-плен он жестоко наказывал розгами, но не умерщвлял, показывая тем, что имеет к ним сострадание и не желает их гибели.
Чтоб сильнее действовать на суеверные умы дикарей, Баранов всегда носил под кожаным платьем латы, так, чтоб дикарь не мог заметить их. Бывало, он даст пленному лук и стрелы и велит стрелять в себя, говоря: «ваши стрелы не убьют меня» дикарь пробует, метит прямо в сердце, но стрела отскакивает; он берет другую, осматривает конец, снова натягивает лук, — стрела вторично упадает, не достигнув своей меты. Дикарь, освободившись из плена, рассказывал своим землякам эти непостижимые чудеса, за достоверность которых ручался им, как очевидец. Желая уверить диких в своей непобедимости, Баранов показывал им разные Фокусы, от которых они приходили в ужас. И действительно, Калюжи считали его самым великим шаманом, и не смели не только нападать на крепость, но даже если и в лесу встречали во время работы Русскую команду, не решались делать ей помехи.
Калюжи так стали уважать и бояться Баранова, что многие из них начинали даже пособлять Русским в некоторых работах. Но несмотря на все это расположение диких, Баранов не имел к ним доверия; и когда из крепости Русские отправлялись на работу, то каждый должен был непременно иметь при себе ружье; оно даже должно было находиться при нем в крепости, во время еды или сна.
Чтоб приучать команду свою быть всегда наготове к отражению нападении со стороны дикарей, Баранов вот еще что делывал: запрется в крепости со всею своею командою, вынесет котел, полный ромом, велит пить всем, кто сколько хочет, и сам вместе с ними пьет; заметив, что уже все перепились наповал, он вдруг прикажет ударить тревогу. Тогда каждый должен был находиться в совершенной исправности на своем месте. Если кто не мог доползти до своего места и лежал на дороге со всеми боевыми принадлежностями, того Баранов всегда благодарил; но горе было тому, кто лежал пьяными без ружья: за эту оплошность он подвергался наказанию. Баранов часто говаривал: пей, а свое дело знай; если кто лежит пьяный с ружьем, того дикарь никогда не тронет, боясь, не притворился ли он; если же лежит без ружья, то дикарь смело пойдет на него, зная, что ему печем защищаться.
Такого рода обыкновения были в характере тогдашнего народа и служили отдохновением после тяжелых продолжительных, работ.
Диких в те времена было ужасное множество по всем проливам; но закравшаяся от Русских оспа губила их тысячами; не зная, как с ней обходиться и не постигая причин развития этого губительного яда, они в жару болезни бросались в холодную воду и умирали целыми семействами, переменяли места своего жительства, уходили далеко от семейств, бросали детей — но ни что не спасало их, смерть с каждым днем похищала новые, многочисленные жертвы. С этого времени они и доныне не могут размножиться по сравнению с прежним; к-тому же, будучи рассеяны по разным местам, на довольно далекое расстояние одни от других, они беспрестанно враждуют между собою.
Так Баранов, деятельностью, самостоятельностью духа и умом своим, утвердил наше владычество на островах Восточного океана. Он умер на корабле в Южном океане, во время переезда своего в Россию, оставив по себе в летописях Российско-Американской Компании незабвенную память основателя Ново-Архангельского Порта, который в наше время не имеет и признаков прежнего. Мы уже сказали, что на том месте, где были поставлены палатки, в которых жили первоначальные основатели, ежеминутно тревожимые дикими, в нынешнее время возвышается огромный дом главного правителя колоний, с большими, прекрасно убранными залами, из которых видны все стороны Порта. Все селение обнесено крепкими батареями, с башнями по углам, из которых выглядывают в два ряда 20-ти-фунтовые пушки, а на одной из башен развевается Флаг Российско — Американской Компании.
Там, где был дремучий непроходимый бор, стоит теперь храм во имя Архангела Михаила и часовня для лютеран. По прибытии туда миссии с Архиепископом Иннокентием, построен монастырь, при коем находятся семинария и духовное управление. — Кроме того, в Ново-Архангельске замечательны следующие здания и учреждения: школа для мальчиков, в которой учат навигации и другим предметам, воспитательный дом для девиц, обязанный благосостоянием своим добродушно и попечениям жены бывшего главного правителя Этолина, которою положено: выдать воспитанниц замуж за порядочных людей, с наградою из тех денег, которые выручаются питомицами за рукоделия, введенные в этом благодетельном заведении Этолипою же; исправный арсенал, обсерватория, музыкальный класс, библиотека, в которую ежегодно привозятся журналы а книги, выписываемые на деньги, жертвуемые Ситхинским обществом; 2 больницы с прекрасною аптекою, пильный завод, водяная мельница, клуб, отлично отделанный, в котором живут неженатые судовые капитаны, приказчики и штурмана, пристань на каменном Фундаменте, выстроенная Этолоным; на ней расположен запасный магазин, так, что суда для нагрузки и выгрузки товаров могут подходить почти вплоть; 3 казармы для рабочих холостых и женатых и военных матросов, коих постоянно находится, по уложенной привилегии, человек до 50, собственно для охранения Порта и для заграничных походов.
Российско-Американская Компания имеет 8 судов, величиною от 100 до 350 тоннь, один пароход с 14 пушками для проливов, и другой, поменьше, для разных посылок по редутам.
Ново-Архангельский Порт есть главное заселение Российско-Американских колоний; здесь постоянное местопребывание главного правителя всех колоний или, как называют его по-тамошнему, Губернатора, в чине Капитана 1 ранга; он непременно должен быть из флотских, принимает эту обязанность на 5 лет, с правами военными и гражданскими, согласно привилегии, получает от Компании каждый год жалованья 10 т. руб. сереб., и по истечении срока выбываете в Россию. Помощник-! правителя бывает из лейтенантов и именуется портовым начальником; кроме того, находится несколько флотских Офицеров для мореходства.
В Ново-Архангельске основана главная колониальная контора, в которую поступают отчеты изо всех прочих колониальных контор; колонии же Российско-Американской Компании заняли места по северному краю Восточного океана, начиная от северо-западных берегов Америки до Аяна, что на Азиатском берегу при Охотском море. Все это пространство принадлежит Компанин с правом монополии.
Остров Ситха служит складочным местом как пушным так и другим товарам, доставляемым из России чрез Охотское море компанейскими судами и привозимым кругом света на Английских кораблях, по договору с Гудзонбайской Компанией. Самое крайнее количество товаров, менее которого никогда не потребляется по колониям, простирается ежегодно на миллион руб. асе, и то продают их по положению, то есть, не более того количества, какое назначено каждому лицу, смотря но занимаемой им в колониях должности; в противном случае, привозного товара было бы очень недостаточно, в-особенности рому.
При наступлении весны, товары из Ново-Архангельска развозят судами во все компанейские заселения, именно: на острова Кадьяк, Уналашку, Атху, Кинани, Георгия, Павла, Уруп, Симуспр, Шумшу; в Константиновский, в Александровский, Николаевский, Михайловский редуты, в Камчатку и Анан; из этих же мест управляющие рассылают товары в байдарах или в байдарках по разным близким одиночкам.
Равно и пушные товары из всех колониальных контор и отделов привозятся в Ситху: там их сортируют, укупоривают в ящики, так чтоб в каждом, вместе с тарою, было весу 2 1/2 пуда, обшивают ящики сыромятными лавтаками, для предохранения от подмочек по Охотской дороге, и к 1-му Мая нагружают судно, которое и отправляется в Россию чрез Аян. Пушные товары составляют главную статью торговли Российско-Американской Компании.
С прибытием компанейских судов с разных отделов на зимовку в Ситху, Порт оживляется, делается шумным, многолюдным, веселым; в клубе открывается театр, на котором разыгрываются разные небольшие пьесы, и даются вечеринки, на которые приглашается все почетное и полу-почетное Ситхинское общество. Последнее подразделение зависит от того, кто сколько получает жалованья. — В этих вечерних собраниях на отдаленном острове Восточного океана, в стране, отделенной от образованного мира пространством нескольких тысяч верст, вы встретите более радушие, более непритворной веселости, нежели на самом блестящем столичном бале. Здесь люди, которые по положению своему в свете, быть может, никогда бы не сошлись между собою, дружески подают один другому руку; отдаленность сближает их, и каждый гость, вспоминая о родных, о друзьях своих, близких его сердцу, но силою обстоятельств далеко им покинутых, старается на несколько часов отогнать от себя думу о горькой утрать, и заменить ее искренним знакомством с новыми лицами, с которыми свела его судьба.
В 1845 году воспрещено было употребление крепких напитков, во все время пребывания в колониях, за исключением морских вояжей. Это ужасное для многих запрещение было объявлено при сборе колониальным служителями из которых иные, услыша такую весть, не могли удержаться от слез.
Тамошние уроженцы называются креолами и, имеют удивительные способности, можно сказать, ко всему; креолки, из которых многие отличаются очень правильными и приятными чертами лица, вообще очень робки и застенчивы. Некоторые из приезжающих на службу в колонии женятся на креолках, и по окончании срока контракту, заключенному с Компанией, если только не остаются ей должны, выезжают с женами в Россию.
Окрестности Ново-Архангельска пустынны и дики; тут не встретите вы ни зеленых луговин, ни тенистых садов; природа не наделила этой отдаленной страны роскошною растительностью и окаймила ее силошною цепью гор, поросших елью, лиственницею и душником.
Климат на острове Ситхе самый неблагоприятный. Солнце редкий гость на тамошнем северном небе, почти беспрестанно застилаемым густым туманом. Большую часть года льют дожди или дуют жестокие ветры. Почва вообще камениста и неудобна к произведению никаких плодов, кроме ягод. Огородные овощи произрастают в самом малом количестве, так что их недостает на годичное продовольствие; некоторые же продукты совершенно не могут расти.
Домашнего скота в Ново-Архангельске не имеет никто, потому что его нечем кормить. У главного правителя есть несколько коров, но и им с трудом запасают на зимнее время сено.
В Ново-Архангельске, начиная от мальчика и до последнего старика, нет ни одного человека, который бы не зависел от Компании и не отправлял какой-либо должности, за известное вознаграждение или плату. Прослужившие в-Компании 15 лет имеют право селиться где им угодно в Российских колониях; некоторые даже были посланы, по собственному желанно, в Китай, со всеми на один год пособиями от Компании. Но по разным встретившимся неудобствам или по каким-либо своим причинам, они опять возвратились в Ситху; потому-то никто не желает, оставив Компанию, идти на свое пропитание и заводить какую-нибудь промышленность в свою пользу.
Всем приезжающим на службу к Ситху выдают из арсенала ружья для охранения порта от диких, и изредка, по приказанию главного правителя, внезапно бывают тревоги, но не с такою строгостью, как во времена Баранова. Мне самому неоднократно случалось выходить на тревогу с деревянным кремнем в ружье. Да впрочем со стороны диких нельзя ожидать никакой опасности, потому что на их барабары наведены пушки во всех направлениях, как с крепости, так и с судов, которые становятся в линию против их селения; притом же близ крепости живет очень мало Калюж, и только в весеннее время съезжается их тысячи до 1 1/2 для ловли сельдей, из которых они топят жир, употребляемый ими в пищу. По Ситхинскому заливу водится такое множество рыбы, что в некоторых местах трудно проехать лодкой. Во время ловли у диких происходить неумолкаемый шум от песен и плясок; тут Калюжи заключают между собою мир до рассвета.
Калюжи сами не значют своего происхождения, но можно полагать, что они произошли от Индейцев, живущих на Северо-Американском материке. Эти племена очень сходны между собою, только Калюжи имеют более правильности в лице, нежели Индейцы. Не природа, а Калюжи сами портят и обезображивают себя, особливо женский пол. При рождении младенца, они сжимают у него верхнюю часть головы в виде лопатки, чрез что кажутся широколицыми, прокалывают себе ноздри для вставливания колечка и делают по несколько дырочек в ушах, в которые продевают разноцветную шерсть. В нижней губе они делают сперва маленькую скважинку, и вставляют в нее какую-нибудь металлическую шпильку, потом постепенно ее увеличивают, и под старость вставляют уже раковинку, величиною по-крайней-мере в 1 1/2 дюйма, которая служит как-бы блюдечком для носа; причем раскрашивают лицо киноварью и сажей, выводя на нем разные узоры, кому как вздумается или как пристанет к лицу Волосы у Калюж вообще черные, жесткие, похожие на лошадиную гриву. Некоторые из Калюж собирают их наверху головы я кучку и завязывают в виде пучка, или стараются как можно перепутать, намазывают жиром и пересыпают пухом. Все эти украшения сообщают лицам дикарей страшный вид, который незнающего легко может привести в испуг.
Обыкновенная одежда Калюж состоит в накидках из звериных шкур, или в шерстяных разноцветных одеялах, в который они завертываются просто во весь рост, и у шеи делают завязки чтоб одеяло не могло упасть.
У кого из Калюж есть какое-нибудь шитое платье, то дикарь надевает его тогда только, когда вздумается ему пощеголять, и надевает всегда навыворот, так что на Франта нельзя смотреть без смеха.
Все дикари необходимые для себя товары, как-то: табак, порох, свинец, ружья, миткаль и разного рода одежду, достают от Компании на промен пушных товаров.
Калюжи селятся при заливах или при речках бревенчатыми барабарами, которые строят в виде короба с плоской крышкой, а наверху прорубают отверстие для выхода дыму; внутри барабары постоянно находится огонь, почему от одежды дикарей всегда пахнет дымом, даже самое тело их как-будто пропитано копотью.
Калюжи никому не платят дани и не подчиняются никаким гражданственным постановлениям. Тот, кто богат, покупает себе у другого, богатого же Калюжа, людей, и приобретает их в вечную свою собственность. Он называется таеном, люди же его — калгами, или каюрами, т. е. работниками.
Когда умирает какой-нибудь таён, то родственники его умерщвляют по несколько из его каюр для того, чтоб они служили ему в будущей жизни, о которой Калюжи имеют самое темное и сбивчивое понятие. Если кто-нибудь из тех каюр, на которых пал жребий смерти, убежит, то его всеми средствами стараются отыскать до похорон; после же, хотя он и явится, то его уже не преследуют и он делается свободным.
Когда умрет кто-нибудь из знатных таёнов, пользующейся между своими единоземцами особенным уважением, тогда давят каюр несколько из его команды, но и прочие таены, кому сколько заблагорассудится, жертвуют своими каюрами в честь его имени, — потом убирают мертвеца в самое лучшее платье, какое только у него было, раскрашивают ему лице краевою краской, а приближенные к нему намазывают себе лице сажею, раскладывают все богатство умершего, развешивают перед ним оружие, звериные шкуры, одеяла, усаживаются вокруг, и шаман, ударяя в бубен, затягивает с разными кривляньями погребальную песнь, под которую все дикие, сколько их ни находится в барабаре, должны подтягивать, ударяя в ладоши, или во что-нибудь под такт бубна. Это продолжается у них целый день; потом мертвеца стаскивают в лес на сожжение, чтоб прах его дымом достиг до небес.
Когда в первый раз мне пришлось увидеть погребение умершего Калюжского таена, признаюсь, я не мои без содрогания смотреть на этот обряд, со всеми его варварскими принадлежностями, отправляемый в дикой, глухой пустыне, и к довершению всей поразительности этой ужасной картины, в ночное время. Однажды, возвращаясь с охоты, я встретил множество диких, которые разными тропинками пробирались с покойником от своего селения в лес. Они шли в глубокому молчании, как будто подавляемые чувством неопределенного страха. Любопытство подстрекнуло меня, и я издали последовал за ними, желая посмотреть, как будут жечь покойника. Наконец дикари остановились у приготовленного костра дров, посадили на него покойника, а сами окружили костер; более получаса продолжалось молчание, изредка, прерываемое вздохами сожаления об усопшем; потом зажгли дрова, облитые жиром, и громкое, дикое пение разбудило спящий лес, эхо далекими перекатами повторилось в высоких горах и яркое пламя осветило шумную толпу дикарей…. но вдруг все замолкло; один лишь шаман колотил в бубен и плясал с разными кривляньями; между-тем дрова развалились и выказали обгоревшего мертвеца, от жару сводило у него жилы и он делал страшные, судорожные конвульсии. В это время родственники покойника поправляли распадавшиеся дрова. Когда у сгоревшего совершенно скорчило все тело, тогда снова началось пение и продолжалось до тех пор, пока он не превратился в черную, углистую массу, которую ничем нельзя было отличить от сгоревшего древесного пня.
Вот обряд погребения всех некрещеных знатных таёнов, прославившихся в своем роде; каюры же их не удостаиваются таких почестей: их просто топят в воде без всякой церемонии. — Нельзя без глубокого сожаления смотреть на этих несчастных, когда их давят в честь умершего таена: каюра повалят на землю, приложат к его шее палку, нажмут на оба конца, страдалец раз или два вздрогнет ногами, как будто от действия гальванического потока, и чрез минуту испустит дух.
Когда под сгоревшим покойником охладеют уголья, тогда истлевшие кости его собирают в кучку и кладут в ящик, устроенный на столбах, врытых где-нибудь на возвышенном месте.
Каждый год родственники покойника делают поминки: одеваются в лучшее платье, намазывают себе лице черной краской, идут сидеть на его могилу, говорят про прежние дела, ходят по тем местам, по которым он любил ходить, и заканчивают поминки едою.
Если кто из Калюж пожелает иметь себе жену, то должен заплатить отцу и матери её то, что они потребуют за свою дочь.
Род у Калюж считается по матери, а не по отцу.
Народ этот памятлив на обиды; самые дальние колена из рода всегда вступаются при малейшей какой-нибудь обиде за своего родича. Если кто не желает откупиться за свое преступление, то Калюж, как вообще и все дикие народы на земном шаре, поставляет себе за правило: воздавать обидой за обиду, мстить смертью за смерть.
Калюжские племена расселились по всем северо-западным проливам Америки. Главные места, где они живут большими селениями, находятся в Ситхе, Стахине, Хутенове, Ильтуе, Кеку, Койганах, Якутате, Челькате, Ледяном проливе, Танкасах и Колумбии; все они почти беспрестанно враждуют между собою, и вражда эта ведется еще со времен их праотцов.
При съездах Калюжей из разных селений в одно место, каждый из них должен держать себя как можно осторожнее, в отношении к своим же единоземцам, но живущих в другом селении. Одно малейшее обстоятельство, подающее повод к ссоре, — в дело не обойдется без драки, всегда сопровождаемой кровопролитием, и нередко даже убийством.
Когда Калюжи съезжаются в Ситху для ловли сельдей и красной рыбы, то она не смеют расположиться по близким островам без позволения Ситхинских Калюж, и должны прежде послать к ним аманатов для удостоверения в своей дружбе; равно и Ситхинские Калюжи высылают к ним своих аманатов в знак согласия и мира. По исполнению с обеих сторон этих предварительных статей, приезжие устраивают барабары, где кому угодно, начинаются пляски и песни в знак всеобщего веселья, но все-таки каждое жилье имеет своих часовых, которые безотлучно стоят на своих постах, в отстранение всякого нападения от соседей.
Калюжи преимущественно употребляют в пищу рыбу; они сушат ее и едят с сельдяным жиром; кроме того питаются дичью и ягодами, в-особенности так называемою сараной.
С большим любопытством и удивлением смотрел я, как Калюжи ловят сельдей. — Один или двое из них садятся в бат, т. е. в выдолбленную из дерева лодку; вместо гребка, имеют они в руках длинную линейку, у которой на одной стороне наколочены гвоздики в расстоянии на вершок один от другого; дикарь тихонько гребет ею, так, что при каждом взмахе вытаскивает сельдей штук по 5; таким образом, он в короткое время может наполнить ими почти до половины бата.
Ситхинские Калюжи доставляют жителям Ново — Архангельского Порта большую услугу привозом свежей провизии; они снабжают их почти в достаточном количестве разною рыбою, как-то: палтусиною, трескою, красною рыбою; также дикими утками, гусями и ямапами или дикими оленями. Для этого устроен в ограде крепости рынок, на который в известные часы собираются дикари и продают спою добычу Русским. За самого большего ямана, в котором весу 4 пуда, дают 5 сажень миткалю, за утку 1 папушу Американского табаку, за гуся 2 папуши; рыба же ценится смотря по её величине; все эти покупки вымениваются согласно таксе, установленной начальством Ново-Архангельского Порта.
Для покупки пушных товаров сделана на этом же самом рынке лавка; дикие не могут входить в нее, а торгуются в окно, нарочно для того прорубленное; это сделано собственно с тою целью, чтоб от диких не происходило никакого воровства, страсть к которому развита у них, а также в соблюдении осторожности, которая ведется еще со времени Баранова. Хотя последнее обстоятельство не требует уже таких строгих мер, как прежде, и Калюжи, в нынешнее время, довольно смирны, но все-таки, как говаривал некогда Баранов, «дружбу с ними води, а камень за пазухой носи.»
В бытность мою в Ново-Архангельске Калюжи неоднократно заводили с Русскими шум из какой-нибудь безделицы, так что с ружьями приступали к крепости и грозили нападением; конечно, они ничего не могут сделать противу такого укрепления, и в таком незначительном количестве, в каком живут они на острове Ситхе, потому что в этом случае было бы достаточно одного удачного выстрела со всех крепостей, чтоб ни одного из них не оставить в живых, — но Русские этого не делают, и не смеют делать до тех пор, пока не будет убит дикими кто-нибудь из наших соотечественников.
Я сам бывал свидетелем, как усмиряют Калюж, в случае какого-нибудь враждебного движения с их стороны; если они сделают шум и соберутся к крепости, тогда ударяют тревогу, запирают крепость и начинают уговаривать их словесно, чтоб они прекратили ссору; когда же увещания не действуют, то пускают ядро поверх голов, которое свистом своим разгоняет бунтующую толпу в лес или куда попало, — и тем прекращается весь шум.
Неприятным последствием этих перебранок бывает только то, что дикари не приходят с провизией на рынок и не хотят ею торговать. Это упорство со стороны диких продолжается иногда по целой неделе, в течение которой Русские поневоле должны оставаться без свежего продовольствия.
Наконец, сами же дикие, по-необходимости, бывают принуждены помириться с нами, потому что у них истощаются потребности, нужные для их домашнего быта, в-особенности табак, к которому они так привыкла, и порох, без которого они не могут обойтись.
Можно сказать, что в нынешнее время Русские сделались почти необходимыми для Калюж, потому что они получают от них все нужные для себя товары, которыми также переторговываются с дальними Тундровскими Калюжами из барыша.
Российско-Американская Компания, для облегчения перевозок, ежегодно посылает судно с товарами по всем тем Калюжским селениям, которые только принадлежат Русским; в тех же селениях, где по договору с Русскими поселились Англичане, с платою за арендное содержание, и построили свои редуты, Компания не имеет права производить расторжку с Калюжами, и пользоваться покупными шкурами, как собственностью, равно и Англичане не пользуются шкурами в Калюжских селениях, принадлежащих Русским. Иногда случается, что Калюжи, не понимая этого раздела, привозят пушные товары в то место, которое находится от них ближе; в таком случае, по прошествии года, Русские с Англичанами делают обоюдный размен по установленным таксам.
Мае несколько раз приходилось торговаться с судна по разным Калюжским проливам. Для этого вооружают судно как следует ему быть в боевом порядке, в обезопасение себя от всякого враждебного покушения со стороны диких, — растягивают вокруг бортов толстые веревочные смоленые сетки, и на носу судна устраивают батарею, которую закрывают или завешивают парусами, так чтоб дикари не могли ее заметить; в противном случае их не заманишь на судно для торговли и они будут думать, нет ли тут со стороны Русских какого-нибудь обмана, клонящегося к их погибели.
Как церемониально съезжаются дикари на судно в тот день, который назначен для их угощения. С Разных сторон залива тихонько плывут огромные баты, из которых в каждом сидит человек по 20 дикарей, раскрашенных, с перьями, одетых в лучшие свои одеяния. С бубнами и песнями подилывают они и? судну, становятся невдалеке от него всеми батами в один ряд, и показывают дружелюбное расположение свое пляскою, состоящею из разных кривляний, в продолжение которой беспрестанно посыпаются орлиным пухом; потом в чинном в порядке лезут на палубу, где их угощают рисовою кашей с патокой. В это время начинается у них шумный разговор; они спорят, горячатся и каждый старается перекричать другого; яух летит повсюду, на палубе теснота, жар и нестерпимый запах жиром и дымом. Вся эта пестрая толпа гордится своим обществом.
По окончании пира, когда дикари начнут разъезжаться, надобно каждому подарить по листку табаку на дорогу; а некоторые, мимоходом, и так что-нибудь украдут; на этот предмет они очень просты.
На другой день, в 8 часов, на Русском судне поднимают флаг и через то дают знать дикарям, чтоб они съезжались на судно для торговли, с пушными товарами. Прежде всего Калюжи начинают торговлю с морского бобра, над которым ужасно долго думают, толкуют, советуются, боясь, как бы не ошибиться в цене. Назначьте им самую большую плату, и они все будут сомневаться, не мало ли? — Хотя бы шкура совсем того не стоила, что за нее дают, но Наложи все-таки будут просить прибавки. Случается так, «по они целый день толкуют о цене, рассматривают товары, стараясь между тем что-нибудь украсть, и при наступлении вечера разъезжаются, не продав ничего. На другой день те же сомнения, те же толки и разговоры, которые самого хладнокровного человека в состоянии вывести из терпения.
Наконец объявляют им, что верно они имеют на нас зло и не хотят продавать нам пушных товаров, что завтра же мы уходим и никогда более не придем к их селению.
Эти слова сильнее всего действуют на их решимость. Тогда которые-нибудь из них непременно старается продать бобра, — и если один уже продал, примеру его следуют и все прочие, торговля начинается своим порядком, товары вымениваются по ценам, согласно с установленною таксою.
Сортировка пушным товаром у Калюж своя, и достоинству наших товаров они делают расценку по-своему: некоторые дешевые товары они предпочитают дорогим и дорогие ставят наравне с дешевыми; по в этом отношении мы с ними не спорим и платим за товары по назначенным в таксе ценам. Например, за большую выдру дают им 1 одеяло в 18 руб., или, вместо него, 5 фун. пороху и 1-ну 10-ти-фунтовую свинцовую плитку, что составить 10 руб.; за кошлок морского бобра 2 одеяла, 36 руб., или и ружье, стоящие 25 руб.; за большую черную медвежину 4 бумажки киновари в 3 руб., или 1 топор в 5 руб. — По их расчетам это все равно. Если одному прибавить за какую-нибудь шкуру хотя листок табаку, то надо дать и тем, которые давно уже продали такие же шкуры; в противном случае они будут требовать назад свою продажу.
Бобр морской 1-го сорта стоит 7 одеял шерстяных, в
том числе одно красное,
которое Калюжи считают за два………… 126 р.
5 фун. пороху……… 5 —
10 Фун. картечи или одна плитка свинцу……. 5 —
4 бумажки киновари….. 3 —
1 моток шерсти красной. . 50 к.
3 кремня и 1/4 фун. табаку 50 -
Всего 140 руб.
Бывает иногда, что бобр обходится и меньше от перехода цен товарам, но более 140 руб. платить нельзя.
В прежнее время за пушные товары платили Калюжам также и ромом, но в 1841 году запретили давать им этот напиток, по причине сильного пьянства, во время которого, по поводу разных упреков, возникали между ними ссоры, нередко оканчивавшаяся убийством. Сначала это запрещение очень не понравилось Калюжам, но впоследствии времени они убедились в благодетельности этой меры и не требовали более рому.
Российско-Американская Компания, кроме пушных товаров, покупает у Калюж в большом количестве картофель, который они стали разводить во многих местах по своим проливам.
По сравнению с пушными товарами, картофельная расторжка производится гораздо скорее и сопровождается более шумными толками и переговорами. Каждый дикарь старается наперерыв поскорее продать привезенный им картофель, боясь, что после у него не купят.
Однажды случилась у нас в Хутеневе довольно шумная история с дикими. Мы были посланы на пароходе в разные проливы для покупки пушных товаров, и на обратном пути зашли в Хутенев, где более всех прочих мест родится картофель.
По приходе в означенное селение, мы стали на якорь, завезли с кормы на берег канат и закрепили его одним концом за дерево, чтобы пароход не мог вертеться; потом созвали тамошних Калюж для угощения и покупки у них пушных товаров. — По окончании торга, мы велели им привезти на другой день поутру картофелю, как можно больше, в надежде закупить его, согласно данному нам от Компании приказанию; но в полночь мы получили от главного правителя письмо, в котором приказывалось нам поскорее поспешать в Ситху по причине случившегося там шума с дикими. Поводом к ссоре послужило следующее обстоятельство: Калюж нанес копьем одной Русской женщине рану, к счастью, не так опасную, и боясь преследования за свой поступок, бежал к своим землякам. Русские требовали выдачи виновника, но Калюжи упорствовали в немедленном исполнении справедливого требования. В этом письме упоминалось там же, чтоб и мы сами были как можно осторожнее.
В исполнение приказа мы должны были прекратить торговлю с Калюжами и при рассвете сняться с якоря для следования в Ситху. Настало утро Множество батов, нагруженных картофелем, стояло уже вокруг нашего парохода. Хутепевским Калюжам не было известно, что Ситхинские Калюжи сделали шум с Русскими и что мы получили приказание скорее идти в Ситху. Дикари, желая распродать нам привезенный ими картофель, стали проситься на палубу, но мы отказали им, сказав, что нам сейчас же нужно идти в Ситху, однако не объявили причины столь скорого ухода.
Калюжи приняли это за обман, думая, что мы хотим над ними посмеяться; в минуту, они все разъехались, выгрузили из своих батов картофель на берег, и чрез короткое время съехались гораздо в большем количестве, все вооруженные копьями и ружьями, окружили наш пароход и не хотели выпустить его из залива; мы с своей стороны открыли пушечные борты и показали им горящие фитили, которых испугались они скорее, нежели мы их ружей и копьев. Они кинулись на берег, где был привязан канат, в той уверенности что Русские непременно приедут с парохода, чтоб отвязать конец каната, до чего решились они не допускать их, полагая таким образом удержать пароход; но увы! они напрасно ободряли себя этою надеждою, и к великому своему удивлению, увидели, что все старания их были напрасны. Мы выпустили с парохода другой конец каната и преспокойно вышли из залива, зная, что сами же Калюжи привезут канат в Ситху, что так и случилось.
Калюжи вообще довольно робки с Русскими, хотя и заводят с ними иногда шум; но это делают они в той уверенности, что Русские никогда их сначала не тронут, пока не заметят со стороны их какого-либо покушения на убийство; между же собою они очень храбры. Я неоднократно бывал свидетелем, с каким остервенением дерутся они копьями, во время какой-нибудь ссоры, поводом к которой служит иногда обстоятельство самое бездельное. Они сбегаются большими кучами в одну толпу, как будто между ними начинается генеральное сражение, и главнокомандующим бывает всегда какая-нибудь старуха из громкого таёнского рода: несмотря на шум и крик, голос её всех слышнее, от ней все дело разгорается, от ней и потухает.
Калюжи весьма почтительны к людям престарелым, но особенным уважением пользуются у них старухи. Затевая какое-нибудь важное предприятие, они отнюдь не решатся приступить к нему без совета и согласия старухи.
Когда мне еще мало было известны обычаи этого народа, в одно время, в Ледяном проливе, вокруг нашего парохода стояло множество батов с дикарями, приехавшими с разной провизией. В числе их находилась пресмешная старуха. Увидев ее, я не мог удержаться от смеха. Она поняла, что смеются над нею, ужасно взбесилась, стала осыпать меня громкою бранью; прочие дикари приняли сторону старухи и взволновались за обиду, нанесенную их начальнице.
Видя свою ошибку, я принужден был, в избежание дальнейшей ссоры, просить у старухи извинения, позвал ее в каюту и угостил колкой, а прочим дикарям подарил по листку табаку. После этого старуха, гнев которой я успел обезоружить моею ласкою, а еще более водкой, подружилась со мною и доставляла мне разные, довольно редкие безделушки. Что касается до выделки последних, то искусству дикарей надлежит отдать в этом отношении должную справедливость: самым простым инструментом, одним ножом, вырезывают они из аспидного камня удивительные Фигуры, трубочки, чашечки и разного рода мелочи, очень красиво и чисто; ткут из шерсти диких баранов накидки, украшая их разнообразными изображениями и узорами, по своему вкусу, — впрочем, последнего рода рукоделием занимаются очень редкие; делают из древесного корня прекрасные ишкаты или корзинки, столь плотные, что если налить в них воды, то она не встретит ни малейшей скважинки, сквозь которую могла бы проступить наружу; из того же древесного корня плетут цирелы, похожие на рогожи, но отделанные красиво, тонко и чисто. Дикари часто употребляют их вместо парусов на своих батах, и многие из Русских покупают эти рогожи на постилку полов. Время от времени произведения их улучшаются, и можно ожидать, что при содействии Русских к образованию этого отдаленного края, Калюжи мало помалу будут отставать от своих обычаев, и просвещаемые постепенно светом религии христианской, изменят свой теперешний образ жизни и теснее соединятся с нами взаимными отношениями потребностей и выгод.
Вот утешительный факт, несколько оправдывающий наши надежды: с прибытием на остров Ситху Архиепископа Иннокентия, заботливым внушением его многие Калюжи стали принимать православную веру. в бытность мою в Ново-Архангельске было 40 человек Калюж, восприявших св. крещение, а еще некоторые имели намерение последовать их. примеру. Конечно, от новообращенных невозможно еще требовать строгого исполнения обязанностей христианина; но можно надеяться, что с течением времени, они псе более и более будут утверждаться в истинах веры, и старания духовных наших пастырей, имеющие единственною целью распространение света евангельского учения в стране, омраченной язычеством, не останутся тщетными. Давно ли те, которые приняли веру христианскую, были язычники; давно ли сжигали они трупы отцов своих и варварски умерщвляли своих единоплеменников?…. Посмотрите на них теперь, посмотрите на этих младенцев веры в то время, когда звук колокола известит их о начатии божественной службы! С каким рвением спешат они в Божий храм, как тихо, как смиренно стоят в нем! Они ее понимают еще таинственного смысла наших церковных обрядов, но по окончании божественной службы Владыко приглашает их к себе, и чрез переводчика, сообразуясь в выражениях своих с их понятиями, объясняет им закон Божий.
Все это уверяет нас, что дикие Калюжские племена выйдут со временем из мрака невежественных заблуждений, в который погружены теперь. Притом же, в семинарии, учрежденной при монастыре, построенном в Ново-Архангельске Преосвященным Иннокентием, учат мальчиков Калюжскому языку, и Владыко положил твердое намерение выстроить в Калюжском селении церковь, для богослужения на туземном языке.
Один из крещеных Калюж, еще до принятия им святого крещения, будучи незначительным таёном, всегда отличался от прочих своею скромностью, не ввязывался ни в какие ссоры, торговался хорошо, даже много товаров забирал в долг и всегда расилачивался честно и дружно.
Российско-Американская Компания, давно желавшая установить между Калюжами зависимое начальство, но не имевшая в виду таких Калюжи, которые бы могли принять на себя эту обязанность, не упустила из виду благоприятного случая привести в исполнение намерение свое и избрала упомянутого торговца к принятию предполагаемой власти. Она представила правительству его всегдашнюю дружбу к Русским, честное и хорошее поведение, и просила сделать ему отличие, дабы показать его землякам, что и они удостоятся такой же чести, если будут вести себя также хорошо как и он. Государь Император, в пример другим, соизволил пожаловать ему кафтан, вышитый золотом, саблю и треугольную с разноцветными перьями шляпу; сверх того, Компания сделала его главным таёном и выдала 10 т. руб., чтоб он выстроил себе в Калюжском же селении небольшой дом, накупил себе каюр, мог, в случае, усмирять бунтующих и извещать Русских о каком бы то ни было враждебном намерении своих земляков. В 1844 году, в виду всех дикарей и в присутствии всего Ново-Архангельского начальства, надели на него этот Царский подарок, и повели в церковь для принятия присяги в верности возложенной на него обязанности. О, с какою важностью, по окончании обряда, посмотрел он на своих собратов, с какою гордостью, мысленно, он сказал им: «будьте мне покорны!» с какою завистью, молча они отвечали ему: «подумаем»
Таким образом, Калюжи более и более сближаются с Русскими. Каждый день приходят в Порт наниматься в работу, и даже некоторые из них решаются идти в море матросами, делают продолжительные походы и научаются говорить по-Русски.
Между Калюжами много есть детей, незаконнорожденных от Русских; отцы стараются воспитывать их в христианской вере, запрещают безобразить себя, приучают к своему образу жизни, снабжают одеждою; земляки незаконнорожденных не обижаются за это, чрез что между Русскими и Калюжами устанавливаются более и более тесные соотношения, и можно быть уверенным, что с течением времени и с распространением влияния Русских, Калюжские племена преобразуются во всех отношениях.
В 1838 году, Англичане, по договору с Российско-Американской Компанией, заняли на десять лет некоторые места, принадлежащие Русским колониям и заселенные Калюжами, с тем чтоб заплатить за это аренду и производить торговлю с дикими, которые по условленному разделу будут находиться на землях, взятых ими в арендное содержание.
Англичане надеялись получить чрез то значительные выгоды; но грубое и неуважительное обращение послужило большим препятствием успехам торговли их с Калюжами, которые до-того честолюбивы, что за малейшее оскорбление мстят смертью даже лучшему своему приятелю. Англичане, заключив упомянутый договор с Компанией, ошиблись в своем распеть. Причиною тому было и давнее пребывание Русских на острове Ситхе и их более дружеские сношения с дикими. Кадюжи несколько лет живут с Русскими, Русские умели приучить их к себе ласковым и снисходительным обхождением. Но Англичане народ малоизвестный для Калюж; они знали про них только то, что Англичане во времена Баранова хаживали судами в Калюжские проливы, брали на свои корабли по несколько человек диких и увозили в дальше проливы для ловли пушных зверей; обходились с ними самым бесчеловечным образом, даже случалось иногда, что по окончании плавания высаживали диких на необитаемые острова и бросали их там на произвол судьбы.
Все эти поступки не изгладились еще из памяти диких, которые и до сих пор видят в Англичанах врагов своих.
Первоначально Англичане поселились в Стахине, где Русскими устроен редут во имя Св. Дионисия. До заключения условия с Англичанами редут этот принадлежал нам. Когда мы стали выбираться из него в Ситху, чтоб очистить место наемщикам, Стахинские Калюжи с неудовольствием смотрели на это перемещение и очень жалели, что должны расстаться с Русскими, с которыми жили уже несколько лет в мире и согласии. Не понимая причины этого перемещения и думая, что Англичане насильственно вытесняют Русских, они очень неприязненно встретило новых жильцов: злобными кучами бросились они к желобу, который был устроен Русскими для провода воды и начали ломать его, приговаривая: «не доставайся же врагам Русская работа.» Несколько раз Стахинские Калюжи покушались сжечь всю крепость, в которой поселились Англичане; но тщательные и строгие караулы не допустила дикарей к совершенно этого гибельного замысла.
Англичане находились в это время в таком же положении в отношении к диким, как некогда Русские во времена Баранова. Однако потребность в товарах, которые сделались почти необходимыми к домашнему быту диких, заставила последних постепенно сближаться с Англичанами и производить с ними торговлю пушными товарами. — Теперь скоро кончится срок договору, заключенному с Англичанами Российско-Американскою Компаниею, и вероятно, ко всеобщему удовольствие Стахинских Калюж, Русские снова сделаются полновластными хозяевами в Стахине.
Перейдем к другому народу — Алеутам, и в кратких очерках опишем их обычаи и образ жизни, как самим нам лично приходилось это видеть.
Алеуты занимают гораздо большее пространство земли по сравнению с занимаемым Калюжами и живут по островам, начиная от северо-западных берегов Америки и до Камчатки.
Все они находятся под покровительством Российско-Американской Компании, которою во многих из их селений учреждены конторы.
В прежние годы до основания Ново-Архангельского Порта, когда еще существовали частные компании Рязанова и Шелехова, Алеуты не знали над собой никакой власти, нападали на приходящие к ним суда, грабили, резали и жгли все, чтоб не оставить признаков своего варварства, в случае прихода новых судов.
По прибытии Баранова на остров Кадьяк, Алеуты увидели, что настал конец их грабежам и разбоям. Баранову известны были эти звероподобные народы, и он силою оружия покорил их своей власти. Горе было тем, которые сопротивлялись ему: он губил их нещадно, развозил на пустынные острова, отнимал все средства к взаимному сближение, и перемешивал их племена, чтоб между ними не мог составиться какой-либо злобный заговор противу Русских. Он страшен был дикарям; они считали его грозою небесною и, не имея возможности противиться ему, принуждены были сделаться его рабами и забыть прежнюю вольность, которой в недавнее еще время пользовались так необузданно. Усмирив дикарей, Баранов сделался их добрым начальником.
Алеуты по большей части среднего роста, не безобразят себя так как Калюжи, кроме того что прокалывают в ноздрях одну дырочку, в которую вставляют иногда во время игр цукли (длинные, круглые, пустые внутри раковинки, похожие на трубочки, слегка согнутый дугой). Алеуты, как мужского, так и женского пола, постоянно носят парии—одежду, сшитую на манер женского платья, по большей части из явражек и тарабаганов. Они говорят не все одним языком; так например Кадьякские и Ахтинские Алеуты не понимают друг друга.
Большая половина Алеутов, приняв св. крещение, ходят в церковь или в часовни, устроенные при Русских заселениях; к тем же, которые живут при одиночках, ездят каждый год священник, для причащения как их, так и находящихся там Русских. Не принявшие христианской веры придерживаются шаманства.
Компания устраивает для Алеутов кажимы— это не что иное, как длинное деревянное строение, похожее несколько на сарай, обсыпанное землею, а иногда обложенное дерном и имеющее небольшие окошечки; некоторые же из них живут, или лучше сказать, водятся в отдельных землянках. Человек с топким обонянием и не входи в жилище к Алеуту: там в высшей степени неопрятность и нестерпимая вонь от разных морских животных, которых Алеуты употребляют в пищу, — а еще более от того, что они выделывают там промысловые шкуры и лавтаки для байдарок, и очищают кишки для шитья камлеек (одежда на манер рубашки, с калиаком, надеваемая во время дождя и при отправке в море, для предохранения от сырости и мокроты); и все это сушится, преет и производит несносный запах, так что ежели войти туда Русскому человеку, то он никак не в состоянии пробыть там долгое время от ядовитого духа, который почти выедает глаза. Алеуты могли бы избавиться от этого аромата, но они привыкли к нему и спокойно засыпают в своей душной атмосфере.
Российско-Американская Компания нанимает Алеутов в разные работы, посылает матросами во многие дальние походы, составляет из них партии для морских промыслов, снабжает всем нужным для лова, и сверх того платит за все добытое ими по таксе. За шкуру большого морского бобра платят 50 руб., среднего—30, а за кошлаки 15 руб.
Компания обыкновенно назначает место, где должно производить лов, посылает при пария Алеутов одного из их таёнок, которым они повинуются, и еще кого-нибудь из Русских для распоряжений.
Мне случилось однажды быть при их партии, составленной из Алеутов и Чугач, которые живут в Нучике. Мы отправились судном к Якутам для ловли морских бобров; в этом же месте живут Калюжи, непримиримые враги Чугач, к которым питают неприязнь еще с давних пор. По приходе нашем туда, Калюжи запели с нами спор, зачем мы пришли ловить их бобров, и грозили нападением на Алеутов, если они выедут в море на промыслы. Однако мы вскоре прекратили эту ссору, угостив Калюж и подарив главным их таёнам по одеялу. — Мы сказали им, что Кадьякские наши бобры зашли к ним в проливы, и что мы хотим в наказание за это перебить своих бобров, а Калюжских трогать не станем!.. Дикари поверили нашим словам и беспрепятственно позволили Алеутам перебраться с судна на берег. Последние раскинули там свои палатки, к которым были приставлены Русские часовые, для предохранения Алеутов от нападения Калюж.
На другой день нашего прибытия Алеуты не выезжали на промысл, по причине ветреной погоды, в которую они никогда не отправляются на ловлю бобров, потому что в это время никогда невозможно заметить зверя в волнах. На третий день было ясно и тихо, и ветерок легким дыханием своим едва бороздил зеркальную поверхность вод. Алеуты пустились в море на 30 байдарках.
Байдарка есть остроконечная кожаная лодка, сделанная из переплетенных довольно крепко дранок и обтянутая снизу и сверху сиучьим лавтаком, который вымазан жиром. С виду походит она на продолговатый надутый пузырь. На верху байдарки сделаны одни, два или три круглые люка. Самая большая байдарка в три люка бывает в 5 арш. длиною и в 3/4 арш. шириною, легка и быстра на ходу, но ужасно вертка. Алеуты привыкли к этим лодкам, смело садятся в них, надевают камлеийки, затягивают ими люки, чтоб в байдарку не могла проникнуть вода, и пускаются далеко от берегов в море. Сидя в байдарках, Алеуты не страшатся бури; гигантские волны океана для них нипочем, они носятся по ним как птицы морские. Байдарка то подымается на вершины волн, то вдруг сбрасывается в промежутки, образуемые ими; иногда набежавшая громадная волна совершенно покрывает се собою, думаешь, что опа потонула, но байдарка опять появляется на поверхности вод, с своими отважными и ловкими пловцами, которые беззаботно продолжают путь.
На верхней части байдарки прикрепляются все принадлежности, необходимые для ловли. Алеуты не стреляют ружьями бобров или других каких-либо зверей, собственно для того, чтоб не испугать зверя ружейным гулом.
Главное оружие составляют у них стрелы, которыми бьют они чрезвычайно верно и никогда почти не дают промаха. Увидев на море бобра, они быстро бросаются к нему, окружают его байдарками и начинают пускать в него стрелы; они ни за что не позволяют ему выплывать из круга, образуемого байдарками. Бобр ныряет, но, не будучи в состоянии долго пробыть под водою без воздуха, беспрестанно выставляет свою голову и кричит как ребенок. Алеуты гоняют его до тех пор, пока он совершенно выбьется из сил от истекшей крови; тогда он оборачивается на спину и показывается почти весь на воде. В это время подилывают к нему Алеуты, берут его на байдарку и рассматривают самым внимательным образом, кому он принадлежит.
Стрелки, употребляемые Алеутами при ловле бобров, сделаны из кости и имеют на одной стороне зубчики, для того, чтоб стрелка не выходила из бобра, как он ныряет в воду. Стрелка, имеющая в длину обыкновенно 1 1/2 верш., насаживается на ровную палочку, которая, будучи кинута в бобра, всилывает на поверхность, между тем как наконечник её остается в животном. Алеуты непременно берут каждый свою палочку, по заметкам, которые делают они, кому какие вздумается, как на ней, так и на оконечнике. Случается, что бобру наносят иногда ран до десяти и более. Поэтому у Алеутов делается общий постоянный договор, состоящий в том, кто в какое место попадет и чья стрелка глубже сидит. Если при осмотре вздумается кому нибудь силутовать и сказать, что такая-то чужая стрелка принадлежит ему, тогда сличают обе заметки, как на оконечнике, так и на палочке, и ложь тотчас же обнаруживается. Когда находят стрелки в дозволенных местах, иногда по две или по три, то смотря по тому, чья стрелка глубже и к какой стороне ближе, тот и пользуется бобром.
Алеуты употребляют в пищу бобровое мясо, но весьма редко, и тогда только, когда у них другого нет. Обыкновенная пища их состоит в китовине, сивучине, нерпах и сушеной рыбе. Те, которые служат Компании, получают по пуду муки в месяц. Но самое лучшее и любимое их кушанье — это китовина. У Алеутов тот день почитается праздничным, когда они найдут где-нибудь кита, выкинутого морскими волнами на берег. Первые, нашедшие этот клад, не говоря о том никому, запасаются сначала на будущее время и наедаются до-упаду, потом объявляют о своей находке землякам и т. е., как касатки, нападают на мертвого великана и оставляют от него одни только кости.
Алеуты часто стреляют в китов аспидными стрелками, которые, глубоко уходя в мясо, делают рану; соленая морская вода постепенно разъедает ее; кит мало помалу обессиливает и дня через три умирает; волною выбрасывает его на берег, и тут начинается у Алеутов пир-горой.
Во время моего путешествия мне случалось встречать много диких и полудиких племен, но я не видывал народа ленивее Алеутов, живущих в отдалении от Кадьякского заселения. С какою неохотою, для собственной же своей выгоды отправляются они в партию, когда посылает их Компания! Алеут непременно умрет с-голоду, если кто-нибудь не пошлет его на добычу. Он пролежит три дня без пищи, лишь была бы вода, которую он пьет беспрестанно, и для забавы будет колотить в бубен, да напевать шаманские песни. Многие из Алеутов и поныне еще придерживаются шаманству и разным предрассудкам; так, например, промышленники морского промысла тайно раскапывают покойников, достают через и кладут его в нос своей байдарки, в той уверенности, что с этим талисманом лов морских зверей будет для них удачнее и они не погибнут в море. Впрочем можно надеяться, что Алеуты скоро отстанут от шаманства, от суеверных своих обрядов и предрассудков. Вот уже большая половина из них, приняв св. крещение, оставляют прежние заблуждения и отдают детей своих для обучения в школы, устроенные в Кадьяке, Ситхе и Уналашке. Воспитанники выходят из школ с хорошими понятиями, поступают в разные должности и смеются над невежеством и суеверными обычаями своих же земляков.
Преосвященный Иннокентий послал в Кадьяк одного из студентов духовной семинарии, для того, чтоб он выучился Алеутскому языку и составпл Алеутскую азбуку. Студент употребил на это пять лет и успел в своем предприятии. В 1846 году назначено было печатать Алеутские книги и рассылать потом по колониям. Евангелие уже переведено на Алеутский язык Преосвященным Иннокентием, в то время, когда еще он был священником, и теперь читается иногда в колониальных церквах.
Алеуты всегда со вниманием слушают чтете Евангелия и ревностно исполняют Закон Божий, особливо Увалашские Алеуты. Как они почтительны к христианской религии, сколько делают пожертвовании в Уналашскую церковь лучшими пушными товарами, как богобоязливы и смиренны во время совершения божественной службы! Это самые набожные и трудолюбивые Алеуты из всех своих единоплеменников.
Уналашские Алеуты выделывают очень искусно из моржового зуба резные вещи, ткут из особенной травы узорчатые ткани, вышивают камлейки, делают из дерева превосходные шкатулки, которые чистотою отделки не уступают Американским, и вообще очень добры и уважительны к Русским. Они чрезвычайно искусно выткали из тонких древесных корней и различных трав орлицы, служащие для подножия во время отправления божественной службы Архиереем и принесли их в дар Преосвященному Иннокентию, который переслал эту редкость к Московскому Митрополиту Филарету. Надобно заметить, что эти орлицы или подножия были вытканы, или лучше сказать силетены руками; поэтому можно судить, как много обещают они в будущем….