Все поздоровались, но как-то без энтузиазма, а Рита Ивановна подошла ближе к Николаю Николаевичу и сказала:
— Вы что, телеграмму не видели?
— Которая на столе? Так это я ее туда и положил, там еще и письмо есть, — немного грустно, но спокойно сказал дядя Коля.
Потом звонил полковник Попов. После разговора с ним Николай Николаевич отозвал Колю Овсиенко и передал просьбу полковника приехать в часть.
— Как в сказке, — сказал Николай, — месяц жила-была школа с ее базой, и вдруг…
А Оксана ушла в сад и долго ходила там одна.
— Где Оксана? — спросил Николай Риту Ивановну.
— Не трогай ее, пусть побудет одна.
Марина помогла отцу разбираться с инструментами — укладывала все по своим местам. О случившемся под Керчью все молчали.
— И все-таки, как отдыхали-то? — после небольшой паузы спросил Николай Николаевич у Риты.
— По-разному, но в основном — нормально, — ответила она и отвернулась.
— Ну ладно, нормально так нормально, только у меня просьба: Ивану пока о телеграмме не говорить — мы так решили с Александром Васильевичем.
— А кто этот Александр Васильевич? — спросил Николай.
— А это тот самый командир части, они у нас жили почти неделю.
— Понятно, не говорить так не говорить. А когда Иван приедет с работы?
— Может, через час, а может, и раньше: все решает командир.
Подошла Оксана. Рита отвела ее в сторону и что-то начала говорить.
— Вы, видимо, есть хотите? — спросил Николай Николаевич. — Так Рита Ивановна знает, где что лежит, вам и карты в руки.
Дядя Коля поднялся на веранду, забрал со стола телеграмму и, свернув, спрятал в карман, и вовремя, потому что на улице послышался гул автомобильного мотора, и во двор вошли Иван и полковник Попов, поздоровались, и Александр Васильевич сказал:
— Вы извините, пожалуйста, но Ваня должен собираться: он улетает к себе на родину в отпуск. Так сложилось. Буквально сейчас я его и везу в Симферополь.
Николай Николаевич подошел к Ивану и подал странное письмо.
— Прочитай, может, что важное.
— Дядя Коля, да неужели мне сейчас до этого? Открывай и читай — потом перескажешь.
Старик без очков видел плохо, а потому попросил Николая:
— Прочитай, Коля, что там написано. Николай взял письмо и стал читать. «Люди добрые, здравствуйте!» — начиналось письмо. Потом шло описание того, как на почту зашли Виктор с Настей, а дальше было следующее: «Мы жили в детстве в Старом Крыму на вашей улице до тех пор, пока в 1943 году нас ночью на машинах не вывезли. Долго мы жили в Казахстане. Может, кто-нибудь из вас или ваших соседей знает о судьбе нашего приемного отца Панкова Николая Николаевича?»
Дядя Коля, прошептав: «Господи, помоги мне, Господи, помоги», стал медленно опускаться на землю. «Чуяло мое сердце, ведь чуяло же», — шептал он побелевшими губами.
— Что с вами, Николай Николаевич? — с тревогой спросила Рита Ивановна, увидев, как Николай усаживает старика на ступеньки веранды.
— Дочь моя! — указывая на письмо дрожащей рукою, говорил Николай Николаевич. — Дочь моя письмо написала. Читай, Коля, читай.
Дальше Зульфия сообщила, что мать умерла, а другая ее сестра так и живет в Казахстане. В конце было написано: «Господом Богом прошу: ответьте, пожалуйста, столько ночей мне снятся наши родные, детство мое, а вернуться нельзя».
— Почему «нельзя»? — спросил Николай.
— Сейчас уже можно, — сказала Рита. — Я сама указ читала.
На веранду вышел с рюкзаком Иван.
— Простите все, но мне надо спешить. Рита Ивановна, остаетесь хозяйкой, я вас очень прошу. Давайте я вас обниму на прощанье! Может, все и образуется. И я вернусь дней через десять.
Он подошел к каждому, подошел и к Николаю Николаевичу:
— Что-то вы мне не нравитесь, дядя Коля, возьмите себя в руки!
— Ваня, Ванечка, — чуть не плача, начал дядя Коля. — Бери это письмо — его написала моя дочь, понимаешь, дочь моя, разыщи ее, расскажи обо мне, пусть едет сюда, пусть обе едут сюда, я их жду!
И он отдал Ивану письмо. Не совсем поняв, что от него требуется, Иван обещал все сделать. Наконец, помахав рукой, сел в машину. Полковник уже ждал его. Он громко сказал: «Поехали!». И Иван уехал навстречу своему новому несчастью.
Судьба приготовила ему еще одно испытание и, может быть, далеко не последнее.
Глава тридцатая
— Ну что, Ваня, — сказал Виктор, когда посторонние разошлись, а женщины-соседки стали убирать посуду со столов, перемывать, разбираться, какие и чьи тарелки, вилки, ложки, ведь народу приходило проводить в последний путь Анастасию Макаровну очень много, — вот и остались мы с тобой снова одни. Людмила уехала домой — так и должно было быть, тем более что ехать ей сейчас ой как надо, а вот мы остались… Скоро и ты уедешь, и что тогда?
— Поехали со мной! У меня жить есть где, и с работой налаживается, — сказал Иван.
— Я об этом еще с матерью разговаривал, да уж больно она не хотела уезжать отсюда. А теперь как же я ее брошу тут одну, кто к ней на могилку сходит?
Иван посмотрел на Виктора и только теперь заметил, как он постарел, осунулся; густые жесткие волосы его поседели, особенно на затылке и висках. Он сидел, скрючившись всей своей огромной фигурой, и весь вид его был тоскливо-удручающий.
— Может, ее можно забрать с собой? Надо хорошо подумать, — и Иван вспомнил Олю с ее постоянной рассудительностью.
— Забрать? Да нет, это только отец твой мог додуматься до такого, а Настю — нет, я не смогу.
— Я же не предлагаю сжигать, а потом, везти можно законно, как многие делают, отца-то я прятал: знали бы люди тогда в поезде, что было в моем рюкзаке. — Иван замолчал.
— Я вот тебе писал, Ваня, насчет одной ценной вещицы, помнишь?
— Из письма я ничего не понял. Что за вещь?
Виктор посмотрел по сторонам и почти шепотом сказал: