— Ну, здравствуйте, Рита Ивановна, — друг за другом поздоровались со стоявшей во дворе Ритой братья. — Думали сразу разъехаться, но потом решили погостить здесь недельку, а потом в Сибирь.
— В Сибирь всегда успеете. Тут тепло, бархатный сезон — люди еще купаются, загорают.
— Оно-то так, да после того, что мы видели на Смоленщине, до сих пор в дрожь бросает, — сказал Яков.
— Что, уж так плохо? — спросил Николай Николаевич.
— Да не то слово — кошмар какой-то.
— На могилке-то побывали? — спросила Рита.
— Побывали, родственников полдеревни обнаружили, живут как на каторге, одно только слово «свободный гражданин».
— Они колбасы никогда не видели, едят одну картошку да каши.
— Сейчас я обед разогрею, скоро Николай с Иваном приедут. Оба в училище надумали.
— Да, вроде бы, один Иван хотел?
— Они же «не разлей вода» сейчас, как братья, — сказал дядя Коля.
— Это хорошо, настоящий друг бывает иногда лучше родного брата, — согласился Виктор. — Мы с Егором вроде бы совершенно чужие были, а вот пронесли свою дружбу до конца.
— Пойдем, помоемся с дороги, — предложил Яков, — я-то не очень голоден, а раз приглашают, надо уважить.
И они пошли умываться к колодцу.
— Мужчины, прошу к столу, — позвала Рита.
— Вот это еда! Красный украинский борщ, пюре с котлетой, салат, а хлеб какой!
— Что интересно, так это то, что Сергей, брат наш старший, назвал всех своих детей нашими именами.
— Как это «вашими именами»? — переспросил Николай Николаевич.
— Ну как: вот, например, Яков. Так у Сергея сын был Яков.
— Как «был»? — не поняла Рита. — А куда же он делся?
— Никуда он не делся, ему бабуся, которая детей-то разыскивала, изменила имя и назвала Сергеем, чтобы осталась память о нашем брате, а другого сына — Виктором назвали, даже дочь есть Раиса.
— Как Раиса? — чуть не уронила ложку Рита Ивановна.
— Сестра у нас младшая была — межу мною и Яковом, ее звали Раиса, она ушла вместе со старшим братом, Сергеем, да так и пропала. Прасковья, жена Сергея, рассказывала родственникам, что искал Сергей нас всю жизнь, особенно Раю, а потом Прасковья умерла, а дочь ее, Рая, сохранила все письма, что писал отец, то есть брат наш, в розыск, а потом и с фронта. Я два дня разбирал их: там есть ответы черт знает откуда, и везде «не значится», «не числится». Особенно одно письмо с фронта, очень конкретное, с самыми подробными приметами сестры.
— Где это письмо? — почти прошептала Рита Ивановна.
— Да где и все, в чемодане. Вот пообедаем и покажу, только я думаю, что ничего интересного там нет.
— Как сказать, — возразил Николай Николаевич. — Рита Ивановна уже таких открытий понаделала!
— Никто не спорит. Ну, там, например, такая примета, как черненькая родинка под левым глазом. Знаете, сколько людей с черненькой родинкой под глазом? Вот у вас, например, Рита Ивановна, тоже такая родинка.
— Дело в том, — четким ровным голосом сказала Рита, — что меня тоже звали Раисой, только я плохо выговаривала это имя и вот стала Ритой. Может, вот такая же, как я, женщина — ваша сестра, где-то мечется по белому свету… Потому мне так и не терпится увидеть эти письма.
— Тогда извините. — Виктор вышел из-за стола, открыл чемодан и подал ей связку писем. — Вот то, что нам больше все запомнилось, — верхнее.
Рита взяла письма и ушла в самую дальнюю и самую светлую комнату, села возле окна, надела очки и стала читать.
«Милая Прасковья, — писал Сергей, — короткими, иногда страшными ночами мне часто снятся мои младшие братья, а особенно сестренка Рая. Чует мое сердце, что Господь Бог напоминает мне о ней, видно, тяжко живется бедняжке. А вот сегодня я так ясно увидел ее худенькое тельце, что даже вскрикнул во сне и проснулся. Каждое ребрышко увидел. И что интересно: я уже и забыл, что у нее под правой лопаткой было родимое пятнышко…»
«Господи, помилуй, — прошептала Рита. — Это же я: и пятнышко, и родинка». — Ее сердце заколотилось так, что готово было вырваться из груди. Она отложила на подоконник письмо и, положив на колени руки, уткнулась в них головою. Закрыв глаза, сидела так, стараясь успокоиться.
«Ты совершенно спокойна!» — приказала она себе. Взяла дрожащими руками письмо и стала читать дальше.
«И еще одна примета: на шее слева возле уха три маленькие родинки-точки, я ее любил очень и когда игрался, целовал в шейку, хорошо помню эти точки».
Рита Ивановна плакала. Она поняла, что это ее столько лет искал Сергей. «И все же надо дочитать, — твердила она себе. — Может, что-то выяснится не мое».
Но, прочитав следующую фразу, она еще больше разревелась. Сергей писал, что на лбу у Раисы был шрам — это она упала с печки и разбила себе голову, ударившись о лом, стоявший в углу.
«Как же мне теперь сказать им об этом? — шептала она пересохшими губами. — Господи, помоги мне!»
И она, медленно поднявшись, побрела в сторону веранды. Оттуда слышался мужской разговор. Открыв дверь, встретилась взглядом с Николаем Николаевичем.
— Что с вами, Рита Ивановна? — вскочил он из-за стола.
— Родинки-точки возле уха… Шрам на лбу… — шептала Рита Ивановна, и, рыдая, упала на диван.
— Что с ней? — спросил Виктор.
— Там на окне, в пузырьке, нашатырный спирт, дайте сюда, — командовал Николай Николаевич. — Вот, вдохните, чуть-чуть, вот и хорошо, не волнуйтесь!
Дядя Коля попытался найти пульс и увидел в левой руке Риты письмо.
— Вас расстроило письмо, Рита Ивановна? — укладывая ее на диван, спросил Николай Николаевич.
— Это же я, — сказала Рита, а потом почти четко, — это я была с Сережей, — и закрыла глаза.
— Пусть полежит, не волнуйтесь, минут через десять все пройдет, это полуобморочный сон.
— Так она — наша сестра? — прошептал Яков.
— Наверно, так, — сказал Виктор. — А я вначале думал: и чего она на меня так смотрит?
Рита Ивановна лежала тихо, побледневшая и осунувшаяся. Только редкое дыхание, чуть колыхавшее грудь, говорило о том, что она жива.