— Я так и думал, — сказал полковник. — Те, что отжались меньше двадцати — ко мне!
Солдаты подошли уже не так четко.
— Женщины, разойдись! — скомандовал полковник. — Доктор, ко мне!
Капитан Коптелов, четко чеканя шаг, подошел к командиру.
— А теперь мы все же посмотрим, кто перед нами стоит — мужчины или, может, переодетые в солдатскую форму, да еще с десантскими эмблемами, алкоголики. Раздевайтесь!
— Товарищ полковник, прекратите этот цирк! — прошипел на ухо начальник политотдела.
— Не мешайте работать! — полковник сверкнул очами.
Солдаты стали раздеваться, в строю послышался смех.
— Часть, равняйсь! — закричал Попов. — Смирно! — строй застыл.
— Это не смех, это наши слезы, слезы всей нашей родины — России, — алкоголики, это наш позор, позор русского народа, позор всей нации. Дебильные дети — это тоже смех?! Калеки — это тоже смех?! Над чем смеетесь? Над нашим всеобщим несчастьем? Позор! Парень в восемнадцать лет не может удержаться от соблазна!
Солдаты стояли в трусах.
— Я кому сказал «раздевайтесь»?! — заорал полковник.
Солдаты стояли в нерешительности.
— Ну что, даже раздеться не хватает мужества?
Солдаты как по команде сняли трусы.
— Доктор, проверьте, кто там стоит, может, только одно слово «мужчины»?
— Да нет, вроде бы мужчины, — неуверенно начал капитан Коптелов.
— Одевайтесь и становитесь в строй, — брезгливо сказал полковник.
В тот же день поехали снова на виноград, и опять было вино, но с тех пор никто, пока существовала часть, не напивался. Правда, за этот урок полковник Попов схлопотал-таки выговор по партийной линии, но это его не смутило.
А в этот же день Александр Васильевич снова вызвал Ивана к себе.
— Садись, Ваня, есть разговор. Капитан Листьев привез копию показаний, которые давал на следствии Денисов, — там страшные вещи, я все перечитал дважды, принял решение передать все это тебе.
Вошел Листьев с папкой.
— Отдайте ему, это касается его родственников.
— Все дело отдать или только то, что касается Исаевых?
— Отдайте все, чего там рвать-разрывать, пусть почитают, мне, не причастному ко всему этому, и то было мерзко. Пусть знают, какие люди руководили да и еще руководят.
Листьев отдал папку и вышел.
— Спасибо, товарищ полковник. А чего это он, Денисов, так разоткровенничался? — спросил Иван.
— А куда же ему было деваться? Все равно «вышка». Говорят, он даже с каким-то наслаждением рассказывал о своих «подвигах». А громадное спасибо надо сказать вам с Николаем: вы здорово меня сегодня поддержали. Ох, Ваня, Ваня! Если бы все были такие, как вы, — нечего было бы делать нам всем, горе-воспитателям, а пока мрази полно. Ладно, иди, отдыхай, можете ехать домой с Николаем — вы сегодня поработали как и подобает быть воинам спецназа.
Иван вышел, и через несколько минут они с Николаем неслись на «Яве» в сторону уютного городка Старый Крым.
Глава сорок третья
Дома Ивана с Николаем встречал Николай Николаевич.
— Вы можете тише ездить?!
— А как тише? Что нам — за две улицы выключать двигатель и самим катить мотоцикл? — удивился Иван.
— А что, опять Рите Ивановне плохо? — спросил Николай.
— При чем тут это, хотя и она не совсем пришла в себя.
— Мы могли бы и на «тойоте» ездить, но, ни у меня, ни у Николая прав на автомобиль нет.
— А все-таки как Рита Ивановна? — не отставал Николай.
— Да вроде бы ничего, только она стала совсем другая, какая-то подавленная, все о чем-то думает, будто вспоминает.
— А это уже точно, что она сестра Виктора Ивановича и Якова?
— Конечно, точно. Только она об этом словно забыла, а мы боимся первыми начинать разговор. А это что у тебя за папка, Иван?
— Этой папке цены нет, так сказал наш особист.
Гурьбой вошли во двор, поставили мотоцикл на ноги, Иван положил папку на скамейку. На веранде показался Виктор Иванович.
— Отец, видишь, папка? Это то, что осталось от Денисова.
— А сам куда девался?
— Говорят, ему грозит «вышка».
— Может такая же, как раньше? Даже от суда ушел, гад.
— Теперь не уйдет: его накрыли с огромной суммой — два чемодана драгоценностей, разбой, убийства, в общем — все в папке.
— Посмотрим! — и Виктор взял папку.
На веранде сидела Рита Ивановна, укрыв плечи пледом, хотя было тепло. Она неотрывно смотрела на поросшие лесом горы, на меняющиеся расцветки осенних пейзажей и молчала. Молчала даже тогда, когда заходил разговор, касающийся ее, поэтому обрадовавшиеся от того, что она все же встала, мужчины старались поменьше разговаривать вообще в ее присутствии. Николай Николаевич утверждал, что это пройдет само собой. Спала она хорошо, ела значительно хуже. По внешнему виду нельзя было утверждать, что она явно изменилась в худшую сторону, только глаза стали какие-то уж совсем безразличные, отрешенные, казалось, что все окружающее ее совсем не касается. Вначале все испугались — подумали, что она потеряла дар речи, но однажды она, глядя на восход солнца, очень четко сказала: «Какая красота, какая божественная сила в этом явлении!» Николай Николаевич, стоявший рядом, попытался поддержать разговор, но Рита вновь замолчала. И сейчас, не обращая никакого внимания на мужскую суету, она сидела и смотрела вдаль на горы.