С волнением листая злополучный сценарий, Таня начала понимать то извращенное удовольствие, которое извлекал из его сочинения пресыщенный эстет Татаринов.
Да! Эта гнусная рукопись была призвана смутить Ивана - ее Ивана! - и заставить его поддаться притязаниям Шахматовой.
Как и следовало ожидать, главным героем оказался привлекательный и успешный, хотя и не слишком порядочный бизнесмен. Ничтожный Татаринов прилагал все свое скромное дарование литературного сноба к тому, чтобы описать жизнь, о которой он представления не имел, да и не мог иметь. И хотя его герой не сочинял поэм и мадригалов, как автор сценария, зато ассигновал порядочные средства не на помощь бедноте, а на процветание худосочных литературных журнальчиков. Описывая же деловую активность своего героя, Татаринов безбожно путался в простейших понятиях, не умея отличить подтвержденного аккредитива от безотзывного и не подозревая о разнице между трестом и товариществом на вере.
Героиня, появившаяся к третьей главе, была еще красивее, чем Шахматова, но, в отличие от своего прототипа, была беззащитной и робкой душой... и уже пятнадцать лет безутешно страдала по герою, некогда бросившему ее ради бизнеса. Тане хватило неполного часа, чтобы проглядеть всю рукопись - и тут изящный белый телефон на тонконогом столике издал мелодичный звонок.
Верлен, рассыпаясь в любезностях, приглашал их со Светланой на ужин.
Таня, вся полная гнева и ревности, решила появиться в компании Татаринова и Шахматовой в полном блеске. И когда она спустилась в ресторан, бессовестный сценарист даже отвел глаза. О нет, эта высокая, длинноногая блондинка в льняном итальянском костюме песочного цвета, с аметистовым кольцом и аметистовым браслетом - которые, может быть, стоили в десять раз меньше, чем драгоценности Шахматовой, зато были куда элегантнее - меньше всего была похожа на белую мышку.
Это женщина с живой алой розой на левом плече была готова сражаться за свою любовь и за свое человеческое достоинство и с лицемерным сценаристом, и с циничной актрисой, и даже с гостеприимным Верленом, который смотрел на нее с нескрываемым восхищением.
Впрочем, спустившийся сразу вслед за ней Иван тоже, казалось, утратил свою обычную мягкость. Облаченный в свой лучший парижский костюм, в белоснежную рубашку и строгий синий галстук, он был решительным, чуть жестковатым, - словом, таким, каким она привыкла видеть его на деловых переговорах. Ничем не выдав удивления при виде Шахматовой, он наградил сценариста пристальным взглядом, от которого тот даже несколько потерялся. И. наконец, Верлену он искренне и крепко пожал руку.
- Позвольте представить собравшихся, - засуетился Верлен, обеспокоенный тем, что Иван с Таней, не договариваясь, сели рядом друг с другом на мягких стульях, обитых серо-зеленой гобеленовой тканью, а он оказался на другом краю стола. - Иван Безуглов, звезда российского делового мира. Анна Шахматова, о которой можно ничего не рассказывать, - он усмехнулся, - Татьяна Алушкова, секретарь-референт фирмы нашего русского партнера...
Таню покоробило от этой неуклюжей грубости. Почему он представил прежде всего Ивана с Анной? И почему он с такой пренебрежительной ухмылкой говорил о ее работе?
- Госпожа Алушкова - практически второй человек в компании, - заметил Иван, и она взглянула на него с благодарностью.
- Так всегда у нас, бедных женщин, - лицемерно хихикнула Анна, - мы на почетных, но вторых местах... мы царствуем, но не правим...
- Не прибедняйся, Анна, - вступил Татаринов, - разве ты не играешь в нашем фильме главную роль?
- Да, но эта роль по определению женская, - отпарировала она, пытаясь казаться остроумной. В ее узких черных глазах Тане чудился холодный, злой блеск, как у пантеры, опасающейся упустить верную добычу. - Но ты еще не всех назвал, Верлен.
- Всего два года назад я мог бы представить нашего добрейшего Алексея как скромного сотрудника рекламного отдела фирмы "Верлен и Рембо", - сказал Поль. - Вот как поворачиваются людские судьбы.
- Почему вы ушли с этой работы, господин Татаринов? - спросила Таня.
Татаринов, видимо, никогда не расставался со своей миниатюрной стопочкой. Вопрос заключался только в том, когда он успевал ее наполнять. Он посмотрел на собеседницу с вызовом. Подобно всем снобам, сценарист отличался болезненным самолюбием.
- Осмеливаюсь считать, - сказал он, - что изящная словесность удается мне несколько лучше, чем реклама. Вы не читали моего романа, госпожа Алушкова?
- Только отрывки в "Литературной газете", - солгала Таня. Ей, не умевшей кривить душой, не хотелось отравлять обстановку на этом ужине, первом в Монреале.
- Жаль, - Татаринов зевнул. - Изящная вещица. Кроме того, на монреальские экраны вскоре выйдет фильм, снятый по этой книге. Вряд ли, впрочем, он пойдет слишком широко, - торопливо добавил он, - в Канаде, как и в Америке, да, впрочем, и во всем мире, не в чести настоящее искусство. Даже получающее премии на фестивалях.
- Вы довольно самоуверены, - не удержалась Таня. Сердце ее кипело негодованием от обиды за Ивана, которым хотел манипулировать этот небритый и неопрятный эмигрант.
- Жизнь заставила, - Татаринов пожал своими узкими плечами.
- Лучше бы она заставила вас писать так, чтобы читатель не думал о том, настоящее ли это искусство, а просто наслаждался им, узнавал о жизни новое, учился светлому и справедливому. И главное, чтобы ваши романы были ближе к жизни, а не к вашим болезненным фантазиям. Даже по тем фрагментам чувствуется, как оторвались вы от реальных трудностей России.
Она заметила, что Иван непроизвольно кивнул, словно она выдавала его заветные мысли.
Татаринов оскалил свои прокуренные зубы. Видимо, слова Тани задели его за живое.
- Девушка, - сказал он язвительно, - если вам нравится массовая литература, воля ваша. Оставьте настоящие книги тем немногим избранным, которые понимают, что искусство - не зеркало, а воссоздание жизни иными средствами, имеющими отношение к Богу и красоте.
- Не ссорьтесь, друзья мои! - вмешался обеспокоенный Верлен. - Ведь вы только что познакомились. Разве не лестно вам, Таня, сидеть в компании таких знаменитостей?
- Я ценю людей не за это, - отрезала Таня. - Не богатство и не слава, но только человечность - вот что главное, вот без чего нельзя жить. Ты согласен, Иван?
- Согласен, Таня, - сказал он серьезно. - Однако напрасно ты критикуешь именитого писателя, даже не прочитав толком его нашумевшую книгу. Кто финансировал постановку фильма?
- Фирма "Верлен и Рембо", - не без гордости произнес Поль.
- Неужели это принесет вам доход?
- О нет, - расхохотался Верлен. - Я ожидаю примерно полумиллионного убытка.
- Зачем же вы на это пошли?
- Во-первых, мне хотелось, чтобы в Монреале снимали русско-канадский фильм с Анной в главной роли, - ответил Верлен просто. - Во-вторых, мне льстит, что человек, которого я выручил в трудную минуту, стал известен, и при случае отплатит мне добром за добро, - он сделал плавный жест в сторону пьяненького Татаринова, державшего свою стопочку на поднятом вверх остром колене. - В третьих, я получаю рекламу. И в-четвертых, канадские законы поощряют вложение в кинопромышленность. Так что, по сути, я не потерял ни гроша, а может быть, кое-что и приобрету хотя бы за счет уменьшения положенных налогов, - он загадочно улыбнулся, - не считая платы за прокат в России, пускай и в рублях. Но погодите, вот идут наши юные друзья. Усаживайтесь, Федор, и вы, Светлана. Это не самый лучший ресторан в городе, но вы устали после дороги, и мне не хотелось вас никуда тащить. У нас впереди еще неделя. Вам какой-нибудь аперитив, Светлана? А вам, Федор? О Господи, - он выглядел искренне расстроенным, - как же я забыл предложить выпить вам, мой дорогой Иван, и вам, моя дорогая Таня.
- Диетическую "Кока-Колу", пожалуйста, - мягко улыбнулась Света. - И сестре то же самое. А Ивану - "Джек Дэниэлс".
- "Смирновской" на льду, пожалуйста, - Федор удивленно покосился на Татаринова. Он ожидал, что после десяти лет на западе писатель утратил русскую привычку пить неразбавленную водку. Но Татаринов чувствовал себя вполне комфортабельно - Таня заметила, что хрустальный графинчик, поданный ему по особому заказу, уже почти пуст. Ей вдруг стало жалко этого стареющего человека, у которого за душой не было ничего, кроме умения сочинять душещипательные, хотя и не слишком правдоподобные истории.
- Расскажите о вашем кинофильме, - сказала она примирительно.
- О каком? О том, что уже получил приз Монреальского кинофестиваля, или о том, который мы собираемся снимать осенью? Вы можете не любить литературы, Таня, но кино, вероятно, вам доступнее. Давайте посмотрим его - хотя бы завтра. У меня есть видеопленка.
Верлен, не слушая разговора, листал меню, вполголоса отдавая распоряжения услужливому, подтянутому официанту в черном фраке.
- Господа, - в голосе его прозвучало легкое недовольство, - мы собрались поужинать в приятной атмосфере, а не морочить друг другу головы разговорами об изящных искусствах. Единственное позволенное за этим столом чтение - это чтение меню. И прежде всего это касается вас, Алексей. Я знаю, что вы отдадите любой ужин за хороший разговор о ваших собственных произведениях.
Все засмеялись. Видимо, Верлен не упускал случая подтрунить над чудаком-сценаристом.
Меню было не слишком длинное, но изысканное. Таня, не в силах удержаться от любопытства, заказала на закуску паштет из лосося - Верлен уже успел рассказать ей, что первоклассный лосось подается в Канаде повсюду. Света взяла салат с омаром, Иван с Федором - по коктейлю с креветками. Поль настоял, чтобы все заказали на второе стейк или ростбиф с печеной картошкой. "Вы успеете попробовать все остальное потом, - смеялся он, - но в первый вечер в Канаде я обязан угостить вас самым типичным блюдом в нашей стране - не считая, конечно, гамбургера, который оставим на потом, когда истощатся мои капиталы." Свой стейк он попросил изготовить с кровью. Таня, слегка испугавшись, заказала хорошо прожаренный.
Татаринов от второго блюда отказался. Ему принесли ассорти из французских сыров, украшенное гроздью винограда и несколькими черными, словно лаковыми маслинами. Но и пикантный бри, и рокфор, украшенный черными прожилками, подобно старому ониксу, и бледно-желтые ломтики знаменитой квебекской "Оки" сценарист, как и следовало ожидать, хватал с блюда прямо пальцами, вытирая их затем о свои видавшие виды джинсы. Стол перед ним был уже обильно покрыт крошками и пятнами от разлитого соуса.
Тем временем официант принес бутылку вина, с которой обращался с особым почтением. Один глоток был налит для дегустации Верлену. Попробовав с видом знатока, он одобрительно кивнул.
- Итак, господа, - сказал Поль, когда официант наполнил все бокалы, - этому вину хотя и меньше лет, чем Тане или Анне, но все-таки больше, чем нашей юной Свете. Поднимем эти бокалы за взаимопонимание, за успешный бизнес, за ваш приезд в наш очаровательный город, и за взаимовыгодное сотрудничество между людьми, исполненными доверия и уважения друг к другу.
Возразить велеречивому негоцианту было нечего, и если б Таня не увидела, какой жадный взгляд он бросил на нее, если б не слышала их разговора в баре, она подняла бы свой бокал без всяких задних мыслей. Но старое, крепкое, дурманящее вино лишь подчеркивало, какие неутоленные страсти кипели в сердцах присутствующих, за исключением лишь, быть может, честного Тютчева и неискушенной Светы. Таня на мгновение позавидовала сестре. Ее жизнь только начиналась - и в самом начале этого пути она встретила надежного, верного человека, знающего, куда ему идти - и явно желающего пройти этот путь рука об руку с ее сестрой. Об этом говорили и восхищенные взгляды, которые он кидал на нее, и то, как близко он сидел с ней рядом, и та особенная забота, с которой он расстелил на ее коленях снежно-белую салфетку. Оба молодых человека, казалось, наслаждались каждой лишней минутой вдвоем.
- Здесь поразительно уютно, - с восторгом сказала Света.
- И элегантно, - добавил Федор, оглядывая облицованный тускло блестящими дубовыми панелями обеденный зал, блистающий безукоризненной чистотой линий. - Люблю современные интерьеры, с сочетанием металла и дерева, с современными картинами...
- А как же "Савой"? - спросила Таня.
- Там есть свое обаяние, - вступил Иван.
- Прелесть старой Европы, от которой в свое время Россия так многому научилась, - вставила Анна.
- Дело прошлое, Анна. Сейчас даже сама Европа предпочитает учиться у Северной Америки. Здесь есть то, чего так нехватает нам - совершенная организация, непритязательная, но работающая культура. А декадентские штучки, которые так милы сердцу старушки-Европы, могут и подождать. Прежде всего нам следует накормить свой народ, чтобы в трудный час он не увлекся экстремистскими идеями. И я, откровенно говоря, предпочитаю накормить его не французскими сырами и не паштетом из лосося, а чем-нибудь попроще.
- Почему? - осведомилась Шахматова, поигрывая бриллиантовым браслетом. - Неужели русский народ недостоин красивой жизни?
- Потому, Анна, что реальная цель мне ближе, чем те воздушные замки, которыми нас всю жизнь пытались обмануть коммунисты. Вот почему я с таким восторгом гляжу на Америку и Канаду. Спорт, культ здоровья, простота во всем - вот чего так нехватает сегодня нашему измученному народу. Здоровая семья и честная работа - вот что должно быть написано на знамени новой России. Даже на нашей швейной фабрике мы не будем шить французских туалетов. Джинсы, майки, может быть, простые деловые костюмы по канадским выкройкам. Мы должны думать о том, что может народ себе позволить. И, наверное, ненавязчиво подсказывать ему.
Татаринов, в очередной раз опустошив свою стопочку с водкой, насмешливо фыркнул. С каждой минутой он нравился Тане все меньше и меньше. Верлен уже дал им отпечатанную на лазерном принтере програмку их пребывания в Канаде, и Таня уже напряженно думала о том, что если на Ниагарский водопад с ними увяжутся Анна и сценарист, то поездка окажется погубленной. Иван так устает на работе. Нехватало только, чтобы в далекой Канаде его мучили сердечные терзания из-за неразборчивой в средствах красавицы. А Верлен? Он был галантен, он был ненавязчив, он был мил и предупредителен, но Таня не могла забыть о заговоре, который он плел за ее спиной.
- Кто вы такой, господин Безуглов, - развязно начал Татаринов, - чтобы распоряжаться судьбой своего народа?
- Алексей! - встревоженно воскликнула Анна.
- Уж во всяком случае, не герой вашего нового киносценария, - решительно ответил Иван. - Я не предавал любимой женщины ради бизнеса, - он с горечью посмотрел на Шахматову, потупившую очи долу, - не подделывал векселей и не распродавал за взятки природных богатств своей страны по демпинговым ценам. Я служу прежде всего своему отечеству... в отличие от тех, кто в это трудное время отсиживается в комфортабельном зарубежье... - он умолк, видимо, понимая, что заходит слишком далеко.
- Хороший ответ, - крякнул растерянный Татаринов. - Хотя за этим столом, кажется, никто не распродавал российских сокровищ... тем более, за взятки...
Наступило неловкое молчание.
На доброй половине столиков в зале ресторана лишь сиротливо сияли, дожидаясь посетителей, разложенные посеребренные приборы. Сосредоточенные клиенты, по большей части солидные господа средних лет со своими эффектными, сильно накрашенными подругами, заинтригованно прислушивались к разгоряченным речам на неизвестном языке, которые велись за столом Верлена. Кое-кто кивал ему, кое-кто подзывал на разговор после ужина. В циклопическом зеркале на потолке отражался роскошный стол и белое пятно скатерти. Вино, которое разливал перевернутый вверх ногами лысеющий официант из пыльной наощупь бутылки, текло не вниз, как ему было положено, а вверх. Утлое пламя свечи, полыхавшей на столе в шарообразном стеклянном сосуде, бросал на лица собравшихся тревожные блики. Ни Света, ни Федор не понимали, что за стычкой Ивана с Татариновым скрывались страсти, быть может, более важные для них обоих, чем даже судьба России. Это была схватка поколений - беззаботной, неряшливой богемы, уродливого порождения коммунистического режима, и знаменосца нового, здорового мира.
- Поймите меня правильно, господин Татаринов, - в голосе Безуглова уже не было прежнего ожесточения, - меня, как опытного бизнесмена, огорчил ваш сценарий. Может быть от этого я так резок...
- Алексей, неужели ты меня подвел? - встревожился Верлен. - Ведь в сентябре должны начинаться съемки!
- Господин Безуглов вряд ли разбирается в качестве литературных произведений, - ядовито сказал Татаринов, - ведь я, Поль, не лезу в ваши сделки, не даю советов по поводу кактусов, медвежьих шкур и дешевых джинсов для русских женщин. Так что в этом отношении советую вам полагаться на профессионалов... скажем, на Анну, главного вдохновителя моей работы... Я не исключаю, однако, что у него были личные причины, по которым эта вещица могла вызвать его озабоченность. Не так ли, господин Безуглов?
Сценарист в эту минуту походил на озлобленного хорька, готового укусить руку, протягивающую ему пищу. Шахматова побледнела. Ее тайна была почти раскрыта. Безуглов понял, что весь сценарий был, в сущности, не чем иным, как изощренным любовным письмом, написанным по ее заказу беспринципным Татариновым. Так в старину на восточных базарах за умеренную мзду сочиняли письма и прошения прожженные, но грамотные писцы.
- Я говорю исключительно о его литературных достоинствах, - мягко настаивал Безуглов. - Имели ли вы дело с русскими бизнесменами, господин Татаринов? Когда вы в последний раз были на родине?
- Я не знаю, где моя родина, - заносчиво произнес Татаринов. - И разве писателю обязательно быть лично знакомым со своими героями?
- Работая в рекламном отделе, Алексей несколько раз ездил в Москву и Петербург, - вступился за него Верлен. - Кроме того, он приезжал туда по приглашению Союза писателей и Союза кинематографистов. А через неделю отправится туда на презентацию фильма по своему роману. Господа! Или у вас совсем пропал аппетит? Прошу вас!
На столе, как по мановению волшебной палочки, появилось пять огромных, подогретых снаружи тарелок, на которых шипел только что снятый со сковороды стейк. Наших друзей из Москвы испугали не столько размеры стейка (с порядочную мужскую ладонь), сколько его толщина (по меньшей мере со спичечную коробку).
- Я столько не съем! - потерянно воскликнула Света. - В нашей рабочей столовой из этого куска мяса сделали бы достаточно котлет на десять работниц!.
- Не торопитесь, - сказал Верлен, - вначале попробуйте, только не забывайте отдавать должное этому великолепному вину.
Картошка, подаваемая обыкновенно к стейку, заворачивается в ту же алюминиевую фольгу, в которой ее пекут. Кроме того, в Шато Шамплейн подают только особый сорт, выращиваемый в штате Айдахо, и выведенный специально для запекания, сливочное же масло привозится из Голландии. Все это объяснял довольный Верлен своим гостям, лишь бы сбить разговор со скользкой темы. Света, надо сказать, уплетала заморские яства за обе щеки, и хотя они и далеки были от тех див европейской кухни, о которых она знала со слов сестры, но от меню российских ресторанов отличались еще больше - прежде всего безукоризненной свежестью.
- Уговорили, - подал вдруг голос незадачливый Татаринов, - я тоже хочу стейка. Верлен, распорядись, пожалуйста.
Торжествуя, как и положено доброму хозяину, Верлен подозвал официанта. Тот вновь появился с тарелкой буквально через минуту.
- Разве стейк жарится так быстро? - изумилась Света.
- О нет, - Верлен улыбнулсяя, а вслед за ним и Анна. - Наш тощий писатель всякий раз изображает анорексию, и отказывается от второго. А потом у него разыгрывается аппетит. Зная его привычки, я шепотом попросил гарсона поджарить нам не пять стейков, а шесть, только с одним подождать.
Добродушный смех раздался за столом, устланным белой скатертью. Смеялись гости, смеялся и сам Татаринов, обожавший порою исполнять роль шута, привычную еще со студенческих времен.
- Вы спрашивали меня о родине, Безуглов, - он взглянул на бизнесмена хитрыми, проницательными глазами. - Пожалуй, моя родина там, где толще стейк, - сказал он наконец, разрезая зазубренным ножом сочное багровое мясо.
Капля крови попала на клетчатую рубашку сценариста и он небрежно вытер ее застиранным носовым платком.
- Зачем вы хотите нас смутить, Алексей Борисович? Вы ведь сами не верите своим словам, - вдруг сказала Света, краснея.