В небольшом стеклянном магазине на крутом берегу Ниагарского водопада Анна с Татариновым продолжали суетиться у прилавков и стеллажей с сувенирами. Эти так называемые люди искусства, слегка поглазев на едва ли не самое величественное зрелище в мире, быстро начали зевать и жаловаться на холод, после чего удалились с берега в магазин. Видимо, для них главным было не полюбоваться небывалой достопримечательностью, а похвастаться своей поездкой перед приятелями. До Тани, тоже на минуту забежавшей в магазин, донеслись самодовольные комментарии сценариста, который советовал Анне купить чудовищную футболку с крупными буквами "Я был на Ниагарском водопаде". На всякий сувенир у него, словно у профессионального экскурсовода, находилась целая тирада, выдержанная в духе сомнительного остроумия. Между тем Иван, обычно равнодушный к красотам природы, казалось, был полностью захвачен величием водопада, который гремел на этом месте, точно так же, как сегодня, и сто, и десять тысяч лет назад.
- Ты знаешь, - сказала Таня, вернувшись к бетонному парапету над водной бездной, и щурясь от невыносимого блеска водяной пены на ярком весеннем солнце, - я, кажется, начинаю понимать, почему сюда приезжают новобрачные.
Иван поднял на нее вопросительный взгляд.
- Потому, - она с трудом подбирала слова, - что любовь сразу после свадьбы кажется им вечной, словно этот водяной поток, низвергающийся со стометровой высоты, чтобы рассыпаться яркими брызгами. Мне вообще кажется, что любовь приближает нас к вечности. Столько лет прошло после смерти Лауры, а стихи Петрарки все так же продолжают возвеличивать ее.
От бурного потока, рассыпавшегося мириадами брызг, дул прохладный, влажный ветер. Казалось, туристы со всего мира собрались на этом обрывистом берегу, чтобы увидеть одно из величайших чудес света. Правда, Верлен обращал мало внимания на водопад. Видимо, Таня и ее московские друзья были не первыми, кого он привозил сюда на своем спортивном самолете, и величественное зрелище несколько приелось канадскому миллионеру. По дороге к водопаду он даже беззлобно бурчал о том, что для первых поселенцев, видевших водопад ежедневно, он, был источником не столько наслаждения, сколько раздражения, поскольку являлся препятствием к простым торговым операциям - перевозу товаров на другой берег прежде всего.
- Теперь, слава Богу, это не актуально, - смеялся Верлен, - есть самолеты, есть мосты и многие другие средства транспорта, но попробуйте представить себе первопроходца, который рвался туда, на юг, в благословенную Америку, и вдруг натыкался на эту бестолковую массу падающей воды, через которую было ни пройти, ни проехать... Впрочем, - посерьезнел он, - хорошо все, что приносит вклад в экономику, а Ниагарский водопад, слава Богу, - не последняя статья в доходе этих мест.
Таня посмотрела на него с изумлением. В первый раз за эти четыре дня Верлен говорил о бизнесе и доходах не со своей обычной шутливой интонацией, выдававшей, между нами говоря, предельную уверенность в себе, но серьезно и даже несколько устало. Эти четыре дня в Монреале стали для маленькой делегации из России настоящим откровением. Они бродили под высокими потолками швейной фабрики, где под ровными лучами искусственного света сосредоточенно, размеривая каждое движение, трудились молодые работницы. Приехали на склад готовой одежды, поражавший своими размерами - казалось, в эти джинсы и рубашки можно было одеть всю Москву, не говоря уж о Монреале. Несколько часов провели на электронном заводе, среди работниц в белых халатах, с марлевыми повязками на лицах - изготовление современных транзисторов требовало стерильной, без малейшего загрязнения, атмосферы.
Всюду их сопровождал предупредительный, разговорчивый хозяин всей этой империи. Впрочем, как-то раз, когда Иван загляделся на автоматическую линию сборки видеокамер, Поль с испытующим взглядом обмолвился Тане, что далеко не каждому деловому партнеру уделяет столько времени, и что за его гостеприимством - отнюдь не только одни деловые мотивы. В эти дни они встречались с Шахматовой и Татариновым только по вечерам, и, надо сказать, Таню радовало это. Не говоря уж о неодолимой ревности, которую испытывала она к актрисе, Иван сумел дать ей понять, что Анна ждет его решительного ответа. И потому всякий раз, когда красавица, шелестя платьем, грациозно вплывала в ресторан или в зал Монреальской консерватории, Таня вновь и вновь ощущала укол сердечной боли.
Как было бы хорошо, мечтала она, если б не оборвался роман между Полем и московской кинозвездой. Как они подходят друг другу - оба красивые, оба известные, оба занимающие высокое положение в обществе, причем не в том обществе, где хотела бы царствовать она сама, Таня. Ее собственные друзья все, как на подбор, были неисправимыми идеалистами. Они верили в семью, в честный труд, в жизнь, направленную не на то, чтобы пускать пыль в глаза окружающим, а на то, чтобы приносить пользу другим людям. Не за это ли полюбила Таня своего Ивана?
Но была, по чести сказать, и еще одна причина.
Всего однажды она оказалась за эти дни наедине с Верленом, когда накануне отлета на Ниагарский водопад Иван отправился в банк выяснять о порядке получения своих двух миллионов, а Света и Тютчев - знакомиться с работой крупного универмага, также составлявшего часть империи Поля. Верлен сам настоял, чтобы она осталась в розовом небоскребе, изучить систему базы данных, разработанную все той же неутомимой компаний Майкрософт. Зазвав Таню в свой огромный кабинет, Поль раскрыл ящик стола.
- На мое имя пришел из монастыря денежный перевод для вас, - сказал он, протягивая Тане пачку стодолларовых банкнот. - Я взял на себя смелость разменять его, чтобы отдать вам наличными.
Таня недоверчиво посмотрела на его величественное, с крупными чертами лицо.
- О нет, - засмеялся он, - это не замаскированный подарок от меня. По факсу пришло также письмо от вашей бабушки. Я не стал его читать. Вот оно.
С невыразимым волнением Таня взяла листок телефаксового сообщения. Как всегда на факсах фирмы Тошиба, изображение, переданное за несколько сот километров, не слишком отличалось от оригинала. Твердые буквы почерка, совсем не похожего на старческий, с первого взгляда поразили ее - так этот почерк был похож на ее собственный, с той разницей, что бабушка писала по старой орфографии.
- Ну-с, что пишет наша щедрая старушка? - осведомился миллионер.
- Просит меня истратить эти деньги по своему усмотрению, и пишет, что скоро пришлет еще, что заминка только за банковскими и юридическими формальностями. Откуда такая щедрость, Поль?
- Она одинока, она живет в монастыре, - Верлен пожал плечами.
- Но это наверняка ее последние деньги! - воскликнула Таня. - А вдруг ей потребуется редкая операция? Нет, я не могу, не имею права их брать, Поль!
- Не будьте так щепетильны, - усмехнулся миллионер. - Деньги еще никому и никогда не мешали. Кроме того, на десять тысяч долларов вы сможете безбедно просуществовать в Москве добрых три года. Правда?
- Правда, - прошептала Таня, на лице которой отражалась борьба с соблазном. - Нет, Поль, я не буду проживать эти деньги.
- Что же вы на них сделаете?
- Куплю бриллиантовое кольцо и буду носить его постоянно, чтобы не забывать, из какого я рода. А своей будущей дочери завещаю его, как фамильную драгоценность. И обязательно надо рассказать об этом бабушке. Мне кажется, она одобрит мой выбор. Можно мне позвонить ей, Поль?
Поль указал ей на изящный, строгих современных линий телефонный аппарат, стоявший на его обширном столе.
- Междугородная связь в Канаде вообще безотказна, - заметил он, - а если пользоваться аппаратом фирмы Белл, то она превращается в сплошное удовольствие. Кстати, мне дают большую скидку на разговоры - ведь фирма ведет их на многие тысячи долларов в год. Звоните.
Таня, трепеща, набрала номер монастыря, и попросила перевести разговор на аппарат в бабушкиной келье. Поль вышел из кабинета, а когда через несколько минут вернулся, увидал, как по разрумянившемуся лицу Тани текут радостные слезы.
- Она была так счастлива моему решению!
- Во всяком случае, оно показывает, что честь рода Петровско-Разумовских для вас превыше всего.
Таня спокойно кивнула.
- Ах, моя прекрасная москвичка, почему с каждым вашим поступком я увлекаюсь вами все сильнее? - Он приблизился к Тане и обнял ее за плечи. - Как пленяет меня в вас, при довольно скромной внешности, это небывалое сочетание простоты, ума и врожденного аристократизма - того самого, чего мы почти лишены здесь, в Северной Америке! Мне кажется, - он наклонил свои полные, чувственные губы к самому ее уху, - что с каждым днем я влюбляюсь в вас все больше и больше.
Таня в испуге отпрянула от Верлена. О, как трудно было ей, скромной москвичке, противостоять напору этого опытного донжуана в самом сердце его обширных владений!
Она помнила об Иване, и помнила о жене Поля (которую он не пригласил ни на один из их деловых ужинов). и все же не могла заставить себя отстраниться, когда изящная, почти женская рука Верлена прикоснулась к ее щеке и этим мимолетным прикосновением вдруг в единую секунду заставила Таню вздрогнуть от внезапно пробудившегося темного, сладостного, почти животного восторга. Нет, это был опытный, знающий свое дело противник! И самое ужасное, что он понимал свою власть над нею - и потому, довольный той сладкой судорогой, которая готова была пробежать по ее телу от одного его прикосновения, тут же отстранился.
- Я не так пошл, чтобы отбивать вас у Ивана прямо здесь, в Канаде, - он помрачнел. - Более того, я вижу по этим десяти тысячам, что деньги для вас - не главное в жизни. И однако, Таня, подумайте хорошенько. За деньги в Канаде можно купить все...
- Кроме любви, - не удержалась Таня.
- Даже любовь, - возразил Поль, - у меня с этим никогда не было серьезных затруднений. У вас здесь было бы много денег... очень много... и к ним добавилась бы моя вечная преданность и мой вес в обществе...
- И ваша законная жена, - Таня дрожала от негодования.
- Неужели вы не можете подняться над условностями? Поймите, мне жаль ее. Она воспитала моих детей, она любит моих внуков. Мне не хочется омрачать ее старость.
Легкий звонок селекторной связи не дал Верлену закончить: секретарша объявила о прибытии русской делегации.
- Мы закончим этот разговор в Москве, Таня, - торопливо прошептал он, - обещаю, что здесь я не вернусь к нему больше.
И он выполнил свое обещание. Всю дорогу до Ниагарского водопада, весело объясняя спутникам устройство своего маленького личного самолета, обращая их внимание на особенно красивые виды за иллюминаторами серебристой, изящной, стремительной машины, первую посадку сделавшей на одном из самых удивительных аэродромов планеты - расположенном на острове Торонтского озера, в считанных шагах от каменного леса офисов и небоскребов. Быстро прокатившись по городу в лимузине, оглушенные его грохотом и темпами жизни, несравнимыми с монреальскими, они перекусили в таиландском ресторане и продолжили свой путь к водопаду. Еще через каких-то два часа океан падающей воды уже громоздился перед ними сплошной стеной, заглушая слова, заставлляя поежиться перед величием природы, которую, вероятно, никогда не удастся покорить человеку.
Шахматова, держась в нарочитом отдалении от Ивана, изредка кидала на него многозначительные взгляды, как бы напоминавшие ему о том ультиматуме, который она поставила перед ним в баре на улице Кресент. А он, казалось, упорно не замечал этих пронзительных выстрелов ее прекрасных черных глаз. Вежливый и сосредоточенный со всеми, он предпочитал беседовать с Верленом, отдавая должное таланту и опыту своего канадского хозяина. Надо ли говорить, что Татаринов, по обыкновению, вел себя, как истинный шут, то и дело прикладываясь к плоской фляжке с чем-то коричневым, торчавшей у него из кармана потертых джинсов. В какой-то момент Таня даже засомневалась в его умении вообще владеть пером - его претенциозные сочинения выдавали человека хоть и ограниченного, но все -таки думающего, а от живого Тататринова мало что исходило, кроме желания поразить публику то пошлой шуткой, то высокоумным рассуждением, исполненным ложной многозначительности. И только Федор со Светой источали подлинное, ничем не замутненное счастье. Немудрено! Ведь они впервые оказались вдвоем с друг другом на несколько дней подряд, впервые получили возможность разговаривать часами, и пускай это были разговоры о деле - разве не дело в первую очередть интересовало их, разве не на общем деле собирались они, как начала подозревать Таня одновременно с Иваном, строить свою общую судьбу?.
- Таня, - Иван взял ее за руку, - Посмотри вниз.
На крошечной каменной площадке под обрывом, у самой грохочущей воды, среди фигур в ярко-желтых непромокаемых плащах, она различила обнимающихся Федора со Светой, а рядом с ними - долговязую, сгорбленную фигуру Татаринова. Видимо, кинозвезда тоже находилась в толпе любопытствующих, хотя, когда Верлен рассказывал об этой достопримечательности водопада - нарочно прорубленном тоннеле в древней скале, который вел прямо к воде, - она повизгивала и клялась никогда туда не спускаться. .
- Мы спустимся туда попозже, когда наши друзья вернутся. А пока я хочу кое-что рассказать тебе.
- Только не называй их всех нашими друзьями, прошу тебя, Иван. Вчера за ужином, стоило тебе отлучиться в бар, Татаринов, напившись, кричал, что ты идеальный герой комикса. Даже Анна была шокирована. Или этому не стоит удивляться? - вдруг добавила она с вызовом.
- Разве такой тип, как он, может меня уязвить? - Иван сдержанно улыбнулся. - Да и что плохого в героях комиксов? Это мужественные, простые, красивые люди, только проблем у них поменьше, чем у нас. А что до Анны... помнишь, как я говорил тебе о предательстве и о невозможности любить?
- Конечно, - вздрогнула Таня. Она не ожидала, что здесь, над рокочущим водным потоком, Иван заведет этот разговор.
- Мне было семнадцать лет, - задумчиво начал Иван, - я учился в школе на Чистых прудах. Круглые отличники редко бывают вожаками у товарищей, но я был исключением. Первый по всем предметам, из влиятельной семьи, незаурядный спортсмен... что еще нужно, чтобы завоевать уважение друзей?
- Многое, Иван, - не удержалась Таня.
- Значит, и это многое у меня было, - сказал Безуглов с неожиданной горечью. - Не стану скрывать, Таня, что я был влюблен, как и положено в моем возрасте. Это была любовь нежная и чистая, но все одноклассники были уверены - Иван Безуглов и первая красавица нашей школы дали друг другу слово пожениться, как только им исполнится по девятнадцать лет. Какое это было золотое время, Таня! Никогда не забуду зимних вечеров на катке, когда Анна, в пушистой беличьей шубке и вязаной шапочке, резала лед Чистых прудов своими фигурными коньками. А вечера в нашей квартире, когда мы вместе готовили уроки- А любительские спектакли, на которых уже тогда блистала Анна! Никто не сомневался, что этой паре суждено большое будущее. Анна уже тогда успела сняться в кино на двух-трех эпизодических ролях, и место в актерском институте было ей обеспечено. Меня ждал университет и карьера экономиста, скорее всего - международника. Анна очень нравилась отцу, да и мать была от нее в восторге, хотя и предупреждала меня об опасностях, подстерегающих любого простодушного мужчина, связавшего жизнь с этой ослепительной и, что греха таить, самовлюбленной красавицей. Но я был ослеплен, я верил, что на всю жизнь буду счастлив и беззаботен, я верил всем клятвам, которые мне давало это чистое существо...
Грохот водопада заглушал слова Ивана, и Таня пододвинулась к нему совсем близко. Она видела, что в этот миг решительного прощания с прошлым он, как никогда, нуждался в ее помощи. Внизу по пенистой поверхности воды сновал утлый кораблик с туристами, задиравшими любопытные головы к сплошной стене ревущей влаги. Она пристально посмотрела в глаза Ивану, не в силах разобрать, слеза ли катится по его мужественной щеке, или капля воды, брошенная резким порывом ветра.
- В тот зимний вечер Анна вновь была у нас в гостях. До десяти часов мы готовились к контрольной по физике - бедная красавица совсем не разбиралась в естественных науках, и мне пришлось часа два объяснять ей простейшие законы электричества. Мать напоила нас чаем с малиновым вареньем. Даже отец, обычно допоздна работавший в своем кабинете, вышел на это чаепитие и долго расспрашивал нас о будущем. Анна была так влюблена в меня, что не делала секрета из наших планов ни перед своими родителями, ни перед моими. Помню, как отец довольно кивал седеющей головой, глядя на ее гордое лицо, покрытое стыдливым румянцем. Я вышел проводить ее. Мы шли по переулкам, под падающими хлопьями мягкого снега, я держал ее за руку в трогательной вязаной варежке, а потом мы неумело целовались у нее в подъезде, и вздрагивали при звуках шагов на темной лестнице, и шептали друг другу слова нежности - только нежности, ведь мы не знали тогда, что такое страсть...
Таня молчала, понимая, что Иван рассказывает ей самое заветное - из тех воспоминаний, что есть у любого, но куда обычно нет доступа даже самым близким. И все же она отважилась положить свою руку ему на плечо и невесомым движением прикоснуться к его щеке.
- Когда я вернулся домой, - крепкий голос Ивана задрожал, - все было уже перевернуто вверх дном, и трое офицеров КГБ вытряхивали книги и распарывали подушки. Они пытались найти деньги и драгоценности, ничтожества! Как будто отец, даже и нарушая их бесчеловечные законы, преследовал личную выгоду! Мать, бледная, как смерть, сидела в углу, не в силах вымолвить ни слова. А отец, не скрывая брезгливости к этим подонкам, улыбнулся мне, будто ничего не происходило. Дом был разорен. Они даже отобрали у матери обручальное кольцо, ее единственную драгоценность, а в протокол обыска внесли случайно оказавшиеся у отца номера эмигрантских газет, которые он привозил из зарубежных командировок ради экономических статей. Стук двери, когда она захлопнулась за этими подонками, уводившими отца, показался мне ударом молотка о крышку гроба.
- Я читала, каково в те годы было сыновьям арестованных, - сказала Таня с невыразимым сочувствием.
- В одну ночь я лишился всего, - кивнул Иван. - Любимого отца бросили в застенок, у нас отобрали квартиру и поселили нас с матерью в комнату в коммуналке. И хотя сталинские времена давно кончились, подлые большевики так люто ненавидели любого, кто посягал на их экономическую власть, что решили погубить отца. Я говорил тебе, что он умер от разрыва сердца в сырой тюремной камере, окруженный уголовным сбродом. Не помогла даже петиция, подписанная двумя тысячами рабочих его завода. Между прочим, в прошлом году у ворот завода отцу поставили гранитный памятник на том самом постаменте, где раньше красовался Ленин... А его сын, первый ученик и любимец класса, внезапно получил двойку по социологии, не захотев повторять фальшивые рассуждения нашего учителя-коммуниста, и лишился золотой медали, а затем все шло по тому же сценарию - меня даже хотели забрать в армию, если б я не поступил вместо университета в захудалый институт, дававший куда меньше возможностей для карьеры...
- Но что же случилось с твоей первой любовью, Иван? - Таня смотрела с тревогой и нежностью, готовясь услыхать то, о чем давно догадывалась.
- Моя любовь, - голос Ивана срывался, - едва услыхав о моей беде, ушла к моему сопернику, а когда я попытался вызвать ее на разговор, гордо сказала, что бросила меня не из-за отца, а всего лишь по зову своего девичьего сердца... непостоянного, как сердце любой женщины. А мой соперник, напомаженный хлыщ из комсомольских работников, был внуком министра культуры... и следующей зимой блестящая первокурсница киноинститута Анна Шахматова уже снималась в одной из своих лучших ролей...
- Так вот какой ценой она достигла высот карьеры, - задумчиво сказала Таня. В голосе ее не было презрения - только глубокое сочувствие к кинозвезде, пошедшей на предательство своей любви.
- Не совсем, - возразил Иван. - Анна чрезвычайно талантлива. И недаром она теперь просит меня вернуться - видимо, тот грех до сих пор тяготеет над ее совестью... Ведь я тогда был близок к самоубийству, и смог успокоиться, лишь решив, что женской любви не существует... что любят не мужчину, а лишь его деньги и его положение в обществе... Вот две причины, Таня, по которым я был холоден с тобой, по которым я так упорно бежал твоей любви и не отвечал на нее.
- А теперь?
Вместо ответа Иван заключил Таню в объятия и крепко поцеловал в полураскрытые губы, орошенные водяной пылью. Оба они от небывалого счастья закрыли глаза и позабыли об окружающем мире. Вот почему они так и не заметили Анну, смерившую целующуюся парочку озлобленным взглядом, и тут же отошедшую в сторону.