Вдоль наружной стороны днища судна шел киль-колода. Как правило, коч располагал одной мачтой. За не имением корабельной парусины (грубого холста) паруса часто делались из оленьих шкур. Под палубой находились одна-две каюты и вместительный трюм. Каюты занимал хозяин корабля, он же обычно и глава экспедиции, а остальная команда размещалась в общем трюме, который также заполнялся припасами и товарами. Грузовая часть трюма могла отделяться от жилого помещения перегородкой.
На корме коча крепилось рулевое управление. По бортам палубы, ближе к корме ставились на крепление весельные лодки-карбасы, обычно две. Они использовались для связи с берегом, промысла на морского зверя. На палубе же можно было увидеть специальное приспособление для стаскивания судна с мели, так называемую кочку, род ворота. Поскольку мореплаватели отправлялись в путь, не располагая сведениями о фарватерах и стараясь держаться прибрежной полосы, изобиловавшей мелями, приспособление это было далеко не лишним. Злополучные мели подстерегали кочи часто. Стаскивание корабля с мели происходило следующим образом. Мореплаватели завозили на карбасе якорь с якорным канатом с шеймой, опускали его на дно, а другой конец шеймы крепили на кочке. С помощью ворота команда выбирала шейму, и это заставляло корабль подтягиваться к якорю и сходить с мели.
На палубе корабля также устанавливались водоотливные устройства, представлявшие собой гидравлические насосы, приводимые в движение ветряками. Уже это говорит о том, что тогдашние судостроители применяли довольно сложные для своего времени технические средства.
Для постройки судна употреблялись сосна или лиственница Для крепления отдельных деревянных частей использовались железные и деревянные гвозди, металлические скобы. Мачты крепились с помощью «ног», соответствующих современным вантам. «Ноги» размещались попарно — две шли от верхушки мачты к кормовой части, две — к носовой, четыре крепились к бортам и две — к палубе. Благодаря этим креплениям мачта обладала устойчивостью.
Осадка крупного коча не превышала двух метров, а высота надводного борта составляла около полутора метров. Его грузоподъемность достигала 35–40 тонн. Команда коча насчитывала от 6 до 12 человек. Во главе ее стоял кормщик или вож. Он распределял обязанности между членами судовой команды, был ее наставником, отвечал за сохранность судна. При полной загрузке коч обычно вмещал 20–30 человек, а в исключительных случаях до 50 человек.
По мере необходимости коч мог использоваться и как боевой корабль. В этом случае на нем устанавливалась пушка.
Оснащение и управление коча отличалось продуманностью и достаточно высоким для своего времени уровнем. О высокой культуре русского мореходства XVII века свидетельствовало и широкое использование мореходами навигационных приборов. В этом можно убедиться, познакомившись с коллекцией таких приборов и экспозиции ленинградского Музея Арктики и Антарктики, найденных на берегу залива Симса и на острове Фаддея у северного берега Таймыра. Здесь были обнаружены следы какой-то неизвестной экспедиции XVII века, плывшей, по-видимому, из Мангазеи или енисейского устья на восток.
На каждом коче имелось по крайней мере несколько компасов. Ручной компас заключался в костяную оправу и поэтому назывался «маткой в кости» Главную его часть составлял медный круг со шпеньком для магнитной стрелки в его центре. На поверхность круга накладывалась бумажная картушка с латинскими цифрами, обозначавшими страны света. Диаметр такого компаса составлял 4 сантиметра, а высота 1,9 сантиметра Небольшие, портативные размеры такого прибора могли говорить о большой его распространенности.
В «росписи» приказчиков купца Гусельникова, участников похода 1648 года, есть упоминание о том что отправляясь в плавание, они взяли с собой «13 маток в кости», то есть ручных компасов в костяной оправе «Наличие компасов позволяет нам утверждать, что Дежнев и дежневцы вели свои корабли, руководствуясь совершенными для своего времени навигационными приборами, — пишет М.И. Белов. — Компасы значительно способствовали успеху похода по «Великому морю-окияну» в неизвестные воды…»
Кроме ручного, применялись и корабельные, так называемые «вставные» компасы, устанавливавшиеся на коче с помощью специального крепления. Оно напоминало современный карданный подвес. С помощью компаса экипаж корабля мог ориентироваться в плавании по странам света и идти по заданному направлению. Голландский географ и картограф Н. Витсен упоминает о том, что ленские казаки при плавании на Колыму всегда употребляли компас, как и глубинный лот.
Мореходы пользовались также солнечными часами. Часы могли представлять самостоятельный небольшой прибор в деревянном футляре, а также составлять вместе с компасом единое целое. В этом случае на внешней поверхности медного круга с циферблатом был укреплен вращающийся по оси равнобедренный треугольник. Он отбрасывал тень на циферблат. Таким образом при соответствующей ориентировке по компасу можно было определить время по длине тени, отбрасываемой по треугольнику. Так применялся давно известный людям принцип определения времени.
Можно найти объяснение того, что при изготовлении компасов использовались латинские буквы, а на часовом циферблате наносились арабские цифры. Впервые в России компасами стали пользоваться мореходы-поморы, имевшие широкие контакты со Скандинавскими и другими западноевропейскими странами и сами ходившие в заморские страны. Поэтому поморам был знаком латинский алфавит, как и арабские цифры. Поморские мастера изготовляли навигационные приборы, и их изделия попадали в далекую Сибирь.
Русские мореходы XVII века знали также применение лота, простейшего прибора для измерения глубины. Он представлял собой остроконечную металлическую гирьку, крепившуюся на конце длинного шнура, наматывавшегося на валик.
Успешное плавание кочей по северным морям во многом зависело от ледовых условий. Многолетние исследования советских ученых-полярников помогли установить, что эти условия подвергались значительным колебаниям. В отдельные годы и даже целые длительные периоды ледовая обстановка оказывалась более благоприятной для плавания, а в другие годы или периоды моря становились практически непроходимыми для кочей. Иногда эти колебания происходили лишь в пределах отдельных участков прибрежной Арктики, а иногда и на всем его протяжении.
Так, летний период 1648 года оказался относительно благоприятным для плавания, чем и воспользовались Алексеев и Дежнев. Попытки мореходов повторить их плавание в другие годы заканчивались неудачей из-за сложных ледовых условий. Ухудшение этих условий оборачивалось бедствием для мореплавателей, выходивших в море. Немало поморских кочей, устремлявшихся на промыслы к Новой Земле и Шпицбергену, гибло в западной Арктике. Нередко терпели крушения и кочи восточносибирских мореходов. Поэтому перед выходом в плавание русские мореходы старались разузнать ледовые условия, приспособить свои суда к плаваниям среди льдов накапливать навыки полярного судовождения.
Остались позади строения Нижнеколымского зимовья и небольшая толпа на берегу, провожавшая корабли. Миновали гористый кряж, протянувшийся по правому берегу Колымы, и пустынные острова дельты, покрытые чахлой тундровой растительностью и оглашавшиеся криками полярных птиц.
Из устья в море выходили вереницей. Впереди шел коч Алексеева, за ним коч Дежнева, потом остальные. Справа по борту вынырнула из воды круглоголовая нерпа, одна, другая, с любопытством разглядывая проходившие мимо корабли. Море было спокойно и, казалось, не предвещало никаких бед. Лишь с севера, из центральной Арктики, куда ушли льды, доносилось холодное дыхание вечной зимы.
Семь кочей покинули колымское устье и взяли курс на восток. Впереди были встречи с неизведанными землями, неизвестными доселе или известными только понаслышке племенами и народами. Мореходы старались не удаляться от берега, ориентируясь по головному кочу, который вел опытный кормщик. Справа угрюмо чернела низменная береговая полоса, за которой далеко на горизонте маячили горы, окутанные туманом. Прошли низменный остров Айон, за которым широкий пролив вел в глубоко вдававшуюся в глубь материка Чаунскую бухту. За проливом мыс Шелагский острием выступал в море, а за ним опять шла слабоизрезанная, плавная береговая линия.
Изредка на берегу можно было увидеть дымок стоибиша, юрты. Здесь располагались чукотские и эскимосские поселения. Русские мореходы еще не различали эти два народа и объединяли их общим понятием «чухчи», «чухоцкие люди».
С какими же народами предстояло вступить в контакт русским? Какова была этническая карта северовосточного выступа Азиатского материка оканчивающегося Чукотским полуостровом? Карта эта была достаточно пестрой. Границы расселения племен и народов не совпадали с теми границами, которые сложились во второй половине XIX века. Западной границей расселения чукчей (чукоч, чукцей) служила река Чаун, впадавшая в Северный Ледовитый океан. По Чауну и ее притокам также кочевали оленеводы-чуванцы, одно из юкагирских племен. Они расселялись и по верховьям Анадыри и ее левым притокам. Чукчи появлялись на Анадыри только в ее низовьях.
Обширные тундровые пространства к востоку от Чауна и Анадыри до самого Берингова пролива заселялись чукчами, которые вели частично оседлый, частично кочевой образ жизни. Оседлые селения, жители которых занимались морским промыслом, были разбросаны по побережью Ледовитого океана и Берингова моря. По рекам Большой и Малой Чукочьей, к западу от устья Колымы обитала небольшая изолированная группа чукчей, откочевавшая от основной массы их расселения на запад. Именно с этой группой русские впервые столкнулись на Алазее в 1642 году. На побережье Берингова моря от мыса Дежнева до залива Креста чукотские селения чередовались с эскимосскими. Чукчи глубинной части материка занимались, как и их соседи юкагиры, оленеводством и вели кочевой образ жизни.
Ни сами чукчи, ни их ближайшие соседи не имели племенных союзов и племенных вождей. Их общественные отношения находились еще на низкой ступени развития, значительно более низкой, чем у якутов, и не выходили за рамки родовой организации Язык чукчей как и язык их южных соседей коряков, принадлежал к группе палеоазиатских языков и распадался на ряд диалектов.
Эскимосы Чукотки составляли западную ветвь народа, рассеянного также по огромной территории крайнего севера Американского материка и прибрежной полосе острова Гренландии. По своему быту и образу жизни они напоминали прибрежных оседлых чукчей Язык эскимосов относят к эскимосо-алеутской семье языков. В XVII веке шел интенсивный процесс ассимиляции эскимосов с чукчами. Между ними часто заключались смешанные браки. Значительная часть эскимосов Чукотки утрачивала свой язык и сливалась с чукотской массой населения. Поэтому часто было трудно определить — чукотское это или эскимосское прибрежное селение.
Известный этнограф Б.О. Долгих определяет общую численность чукчей и азиатских эскимосов в XVII веке в восемь тысяч. Южными соседями чукчей были коряки, народ более многочисленный. Его численность на конец XVII века Долгих определяет цифрой около одиннадцати тысяч. Заметим, что численность русских на Колыме в годы наибольшего наплыва промышленников оценивалась в четыреста человек. Значительная их часть представляла подвижный элемент, и лишь меньшинство составляло постоянные гарнизоны зимовий, которые периодически сменялись.
Коряки обитали по побережью Берингова моря, к югу от расселения чукчей и эскимосов, а также по рекам Гижиге и Пенжине, впадавшим в Охотское море, и в северной части полуострова Камчатки. Они, как и чукчи, делились на прибрежных оседлых жителей, занимавшихся морским промыслом, и кочевников-оленеводов, обитавших на удалении от морского побережья.
Религией всех народов северо-восточной оконечности Азии был шаманизм, одна из ранних форм религии, связанных с поклонением силам природы, вере в злых и добрых духов. Шаман рассматривался как влиятельная и уважаемая фигура в обществе. Часто он одновременно являлся и главой рода. Люди верили в шамана, как человека, наделенного сверхъестественной силой, способностью вступать в прямые контакты со злыми и добрыми духами, воздействовать на них, нейтрализовать злых, заручиться поддержкой добрых. Одновременно шаман играл роль знахаря-врачевателя, прорицателя. Он носил экзотический костюм, отличавший его от других, увешанный лентами и погремушками. Непременным его атрибутом служил шаманский бубен с колотушкой. Приплясывая под звуки бубна, шаман совершал ритуальное действо — камлание, доводя себя до состояния экстаза. Люди верили, что таким путем он вступает в общение с духами, ублажает их, даже борется с ними.
Первыми среди народов восточной оконечности Юго-Восточной Азии, с которыми русские установили мирные сношения, были юкагирские племена. Они жили в основном по рекам на путях следования русских. С ними велась оживленная торговля. Нередко русские служилые и промышленные люди брали в жены юкагирок. Юкагиры служили проводниками-«вожами» русских служилых и промышленных людей. Так анюиские юкагиры привели Михаила Стадухина с Анадыря на Пенжину, а позже сопровождали Владимира Атласова в его походе на Камчатку.
Объясаченные юкагиры стали подвергаться военным набегам со стороны воинственных чукчей, да и необъясаченных соплеменников. Нападали на них и южные соседи — коряки. Побудительными мотивами этих нападений на более слабые и малочисленные юкагирские племена было стремление поживиться легкой добычей, хотя в них можно усматривать и стремление как-то противодействовать русскому продвижению, избежать ясачного обложения.
К сожалению, в отписках С.И. Дежнева, связанных с восточным плаванием, мы находим лишь крайне скупые, отрывочные сведения о тогдашних обитателях Чукотки. В них также очень мало географических сведений. Так что о впечатлениях мореплавателей можно судить по запискам и воспоминаниям, оставленным другими, более поздними путешественниками. В этом отношении представляет большую ценность книга Г.А. Сарычева «Путешествия по северо-восточной части Сибири Ледовитому морю и Восточному океану», переиздававшаяся в 1952 году. Хотя она написана на основе путевых впечатлении самого конца XVIII века образ жизни аборигенов Северо-Восточной Азии и тем более географическая характеристика края не претерпели к тому времени изменений с середины XVII века. И это дает нам основание обратиться к труду Гавриила Сарычева
Вот описание Чукотки, оставленное этим автором «Сей материк составляют каменистые горы, простирающиеся грядами, которые разделены отчасти долинами расширяющимися к северу. Через оные протекает множество мелководных рек и речек, имеющих каменистое дно. Долины по большей части болотисты и наполнены множеством малых озер. Горы, средней величины, покрыты белым мхом, но вершины высоких и крутых гор представляют голый камень, и местами лежит на них вечно не тающий снег, а особливо по северным скатам гор и в долинах, закрытых тению от солнечных лучей. Лесу нигде не растет, кроме ивовых кустарников и то местами по берегам речек… Из животных водятся олени, горные бараны, медведи, волки, лисицы и песцы; при морских же берегах показываются иногда и белые медведи. Земноводные животные ловятся при берегах северо-восточной, восточной и отчасти южной стороны, как-то сивучи, моржи и тюлени. Моря, окружающие чукотскую землю, изобилуют рыбою разных родов и большею частию таковою же, которая ловится при берегах Охотского моря. Птицы прилетают из теплых стран весною и осенью опять улетают; зимою же видны только вороны, куропатки и снежники».
Интересны заметки Сарычева об «оленьих» чукчах-кочевниках. Они «рассеяны по всему пространству сей земли; имеют большие стада оленей и ведут кочевую жизнь переходя с места на место… Чукча, управляя санями сидит на санках впереди так, что протянутые у него ноги по обе стороны санок упираются пятками в полозья близ самых санных головяшек. Чукчанка же садится с правой стороны и, упираясь правой ногой в полоз, левую имеет протянутую вперед на санках. Вожжи держат обеими руками и вместе с ними в левой руке длинную палку, на конце которой приделана кость, загнутая с одной стороны крючком, а с другой — закрученным молотком. Первым концом выправляют потяги, когда олень заступит их или запутается ногою, а другим — погоняют оленей. В летние большие дни можно на оленях без клади проехать до 150 верст… Когда везут кладь, то по большей частью запрягают в санки по одному только оленю, и управляющий чукча идет впереди пешком и ведет оленя за повод. К заду санок привязывают поводом другого оленя, запряженного в другие санки, а за ним третьего и так далее…»
А вот описание жилища береговых, оседлых чукчей. «Они походят на алеутские юрты, углублены до половины в землю; свод над ними сделан из китовых ребер и жердей, покрыт травою, дерном и засыпан землею. Вход в землянку сверху сквозь малое отверстие; внутри ее довольно пространно; вид имеет продолговатого четвероугольника; по сторонам сделаны небольшие возвышения, на которых под пологами живут семьями чукчи. Посередине юрты ставят очаг из четырех больших камней и на оном разводят огонь для приготовления пищи. За неимением дров жгут китовые кости, поливая время от времени рыбьим жиром». По описанию Сарычева, летние жилища «сидячих» чукчей отличаются от зимних жилищ. Это шатер, покрытый шкурами морских зверей. К зиме он разбирается и их обитатели переходят жить в землянки.
Многое из того, что видел Сарычев, могли наблюдать и члены экспедиции Алексеева — Дежнева.
В навигационный период 1648 года в северо-восточных морях были сравнительно благоприятные условия для плавания, более благоприятные, чем в предыдущие и последующие годы. Прибрежная полоса была свободна ото льдов. Об этом говорят свидетельства нескольких мореплавателей о том, что на протяжении своего пути они нигде не встретили скоплений плавающих льдов. Массы льда были отнесены течением на север, в центр Арктики. Так что и караван Ф. Алексеева — С. Дежнева не встретил на своем пути серьезных ледяных преград, хотя отдельные плавающие льдины и могли попадаться на пути.
Еще в начале прошлого века историк Сибири П.А. Словцов подверг сомнению возможность такой экспедиции, считая восточный участок Северного морского пути, Берингов пролив и Берингово море недоступным для русских кораблей XVII века. Словцов утверждал, что вся дежневская «повесть просто сказка, не отличающаяся от многих легенд того века».
Легенду, созданную Словцовым, позже подхватили американский исследователь Фрэнк Голдер и некоторые другие западные авторы. Ф. Голдер скептически относился к содержанию отписок Дежнева, выискивая в них различные противоречивые или неубедительные, по его мнению, положения. Он высказывал малоубедительную версию о том, что если Дежнев и достиг устья Анадыря, то сухим путем, оставив кочи еще где-то в Ледовитом океане и высадившись на берег значительно западнее Берингова пролива. Вольно или невольно такого рода авторы принижали подвиги русских мореплавателей, умаляли их выдающуюся роль в мировой истории географических открытий.
Подобный тенденциозный, недобросовестный подход к историческим фактам, документам вызвал резкую отповедь не только в России, но и на Западе. Серьезный современный американский ученый Раймонд Фишер, опирающийся на солидную документальную базу и хорошо знакомый с русскими исследователями, выступил с интересной и во многом объективной книгой «Путешествие Семена Дежнева в 1648 г.», изданной в Лондоне в 1981 году. Она содержит подборку ценных документов из советских архивов в английском переводе. Фишер, полемизируя с Голдером, убедительно показывает всю несостоятельность его аргументов и выводов, оценивает уровень русского мореходства XVII века как высокий для своего времени и усматривает в плавании Дежнева и его товарищей большой исторический вклад в мировые географические открытия. С полным на то основанием Фишер утверждает, что приоритет плавания в Беринговом проливе принадлежит Дежневу (мы можем сказать Алексееву и Дежневу. — Прим. Л.Д.) и его товарищам, и, наоборот, не прав Голдер, отрицающий его. Научную несостоятельность подхода Голдера убедительно вскрыли в специальных работах советские исследователи М.И. Белов, Н.Н. Волховитинов, Б.П. Полевой.
Один из аргументов Голдера в пользу его утверждения, что русские мореплаватели не могли пройти восточным отрезком Северного морского пути, заключается в том, что такому неизбежно помешали бы ледяные заторы. Мы видели, что в 1648 году прибрежная часть морей Лаптевых, Чукотского была свободна ото льда. Это разбивает один из основных аргументов Голдера.
Но если льды не препятствовали плаванию, то экспедиция не раз сталкивалась со страшными бурями и штормами, вызванными сильными ветрами. Море волновалось и неистовствовало. Волны превращались в водяные валы гигантской высоты, швырявшие кочи, словно щепки. Резкие порывы ветра рвали паруса и снасти. К берегу подходить было рискованно — волны могли разбить корабли о прибрежные камни. Далеко не все кочи достигли желанной цели. Для некоторых плавание завершилось трагедией.
Документальные сведения о плавании Алексеева и Дежнева, дошедшие до нас, очень скудны и отрывочны. Они сводятся к нескольким отпискам и челобитным самого Дежнева и немногим упоминаниям о нем, которые можно найти в бумагах других лиц. Какими-то неизвестными нам документами, касающимися похода 1648 года, из якутского архива пользовался Г.Ф. Миллер во время своей поездки в Восточную Сибирь в середине XVIII века. Документы эти либо утрачены, либо пока не обнаружены в архивных залежах. На основании этих немногих материалов большинство наших исследователей представляло себе ход экспедиции Алексеева — Дежнева следующим образом.
Пользуясь попутным ветром, кочи быстро продвигались на восток. Но, очевидно, в Чукотском море караван судов попал в жестокий шторм. До Берингова пролива согласно традиционной точки зрения дошли только три корабля из семи. Какова же была судьба остальных четырех, в которых находились люди Гусельникова и часть людей Федота Алексеева? В публикациях, посвященных экспедиции, мы находим вполне определенный ответ на сей вопрос — не доходя Берингова пролива, два коча были разбиты бурей, а их команды погибли. Два других пропали без вести. По-видимому, тоже затонули, отбившись от каравана. Никаких документальных свидетельств о том, что какой-либо из этих кочей отстав от экспедиции, возвратился на Колыму, до сих пор нигде не обнаружено. Нет нигде упоминании и о том что людям с погибших кочей, хотя бы некоторым, удалось достичь берега и найти помощь у аборигенов.
В послевоенные годы на страницах некоторых научных и научно-популярных изданий высказывалась любопытная версия, что кочи, считавшиеся пропавшими без вести, возможно, прибило бурей к берегам Америки; экипажи этих кораблей, быть может, высадились на Аляске и там затерялись среди местных эскимосов.
В.А. Перевалов в книге «Русские мореплаватели» (Воениздат, М., 1953) писал: «Существует предположение, что из семи ночей экспедиции Дежнева несколько ночей (надо полагать, два) пришли к берегам Аляски. Мореходы осели на ее берегах и постепенно смешались с местными жителями». В качестве доказательств этой версия автор приводит следующие факты. В 1837 году на полуострове Кенай были обнаружены остатки какого-то поселения трехсотлетней давности, похожего на русское. Возможно, оно было построено участниками похода 1648 года. Участвовавший в академической экспедиции по изучению Сибири в начале 40-х годов XVIII века в качестве ее толмача Я.И. Линденау писал в своем сочинении «Описание Чукотской земли, где она имеется», что чукчи в лодках, перебираясь на «Большую землю» (Аляску), привозят оттуда деревянную посуду, посуда эта напоминает ту, которую выделывают русские. Один из чукчей будто бы рассказывал ему, что лет семьдесят или более тому назад какие-то русские плыли на восток. Из-за бурной погоды их кочи разлучились, и некоторые из них пришли на «Большую землю». Не об экспедиции ли Алексеева — Дежнева шла речь?
Около 1779 года казачий сотник Иван Кобелев, находясь на острове Крузенштерна в Беринговом проливе, слышал от одного старшины, выходца с Аляски, что в остроге на реке Хеврон (Юкон) живут будто бы русские бородатые люди. Кобелев намеревался было добраться до этих людей, но осуществить это намерение не смог. Он вручил старшине письмо для передачи его с оказией загадочным бородатым людям на Юконе. Было ли доставлено письмо по назначению — неизвестно. Один из первых православных миссионеров Аляски, Герман Аляскинский сообщал, что ходят слухи о появлении русских в этом крае еще в давние времена.
Несколько ранее публикации В.А. Перевалова вышла небольшая книжка Е.А. Самойлова «Семен Дежнев и его время» (изд. Главсевморпути М. 1945). Автор также пишет, что у чукчей ходили слухи, будто ко-чи русских мореплавателей были занесены к берегам Северной Америки, и приводит тот же рассказ старшины о каких-то неизвестных людях на Юконе, похожих своим обличьем, платьем, языком и обычаями на русских.
Версия о том, что часть экспедиции Алексеева — Дежнева оказалась заброшенной на аляскинский берег, кажется привлекательной, дающей основание для увлекательного романтического сюжета. Представим измотанных жестоким штормом людей, отчаявшихся выйти живыми из беды. И вдруг спасительный берег. Волны выбрасывают израненный, разбитый коч на прибрежные камни. Первые впечатления русских мореходов об аляскинской природе, чем-то напоминающей природу Северо-Восточной Азии и чем-то отличной от нее. Встреча с эскимосами, которые приходят на помощь русским. Строительство хижины…
Если же серьезно задуматься над реальными возможностями такой версии, то возникают вопросы. Допустим, русские мореходы достигли Аляски. Мирной ли могла быть встреча с прибрежными эскимосами? Допустим, мирной. Позже, в пору Русской Америки русские на Аляске смогли же установить добрые отношения с коренным населением: эскимосами, алеутами, индейцами. Если у русских, достигших Аляски, уцелел хотя бы один коч, пусть поврежденный бурей, почему русские не попытались его отремонтировать и вернуться на нем в Азию? Если даже предположить, что кочи были полностью разбиты и отремонтировать их не представлялось возможным, почему русские не попытались построить новый коч? Технически это было осуществимо. Могли бы, вероятно, русские, установив добрые отношения с эскимосами, попытаться при хорошей погоде переправиться через Берингов пролив на эскимосских байдарах. Трудно поверить, чтобы команда русских, оказавшись на Аляске, не попыталась за многие годы дать о себе знать.
Вообще во всех этих так называемых свидетельствах о пребывании русских на Аляске много неясного, противоречивого. Они обрастали легендами и непроверенными слухами, которые неопровержимыми фактами не подтверждались. Поэтому в более поздних публикациях советские исследователи к версии о возможной высадке части экспедиции Алексеева — Дежнева на аляскинском берегу стали относиться более осторожно. В публикациях последних десятилетий, как правило, речи об этом не ведется. Тщательное изучение русских и американских источников, включение и материалов археологических раскопок, производившихся на Аляске, пока не выявило убедительных доказательств версии. Но отсутствие бесспорных доказательств, не найденных на сегодняшний день, вовсе не исключает возможности такого появления русских на северо-западе Американского континента в середине XVII века. В этом отношении примечательно высказывание крупного советского историка и географа, члена-корреспондента АН СССР А.В. Ефимова: «Не исключено, что часть экспедиции Дежнева открыла Северную Америку со стороны Тихого океана, достигла Аляски и основала там поселение, но с полной уверенностью этого утверждать не можем. Ведь могла быть какая-то другая русская экспедиция, о которой пока у нас нет никаких сведений».
От устья Колымы до пролива, разделявшего два материка, около 1400 километров. По мнению исследователя Н.Н. Зубова, коч при попутном ветре и при отсутствии льда мог преодолеть этот путь за пять суток. Так как корабли экспедиции попали в жестокий шторм, то, очевидно, путь до пролива занял не пять суток, а более. Берингов пролив встретил мореплавателей неприветливо. Гулкие волны бушевали, разбиваясь о прибрежные камни, неистовствовал ветер. Кормчие с трудом справлялись с рулевым управлением, стараясь держаться подальше от опасных скал. Но несчастье и здесь подстерегло остатки каравана. Разбило коч Герасима Акудинова. Потерпевшему аварию кораблю пришел на помощь Семен Дежнев. Он оказался выше личных обид на разгульного соперника. Подошел с риском для жизни своей и своих людей к гибнувшему кочу и взял к себе на борт и Анкудинова и его отряд, исключая тех, кого поглотили бушующие волны. Если следовать традиционной точке зрения исследователей, теперь из всего отряда осталось только два корабля — коч Алексеева н коч Дежнева.