Крижанич, несомненно, знал об открытии Алексеева — Дежнева. Вероятно, он был первым европейцем-иностранцем кто узнал об этом. Более позднее его сочинение — «История Сибири» («Historia de Sibiria») написанное около 1680 года, прямо указывает на эту осведомленность. Задаваясь вопросом, соединяется ли Ледовитое море с Восточным, то есть Тихим, океаном Крижанич убежденно отвечал: «Сомнение это в самое последнее время было разрешено воинами Ленской и Нерчинском области: они, собирая с туземцев дань прошли всю эту страну до океана и утверждают что к востоку нет никакой твердой земли и что сказанные моря ничем друг от друга не отделены». «История Сибири» Крижанича была впервые опубликована в «Сибирском вестнике» в 1822 году, став таким образом доступной широкому кругу исследователей.
В XVII веке Тобольск считался самым крупным городом Сибири. По нашим же современным меркам это было не столь уж и большое поселение с числом постоянных жителей, вряд ли превышающим несколько тысяч человек. Поэтому появление всякого нового отряда служилых и промышленных людей из Восточной Сибири становилось для тоболяков событием. Приезжих осаждали расспросами, приглашали в дома. Особенно усердствовали те, кто не собирался долго засиживаться в Тобольске и сам устремлялся на восток. Можно себе представить, что любознательный Юрий Крижанич встречался, и не раз, с Семеном Ивановичем, жадно расспрашивал его о великих открытиях на северо-востоке. Сочинения Крижанича укрепляют наше предположение, что их автор получал информацию из первых рук. Очевидно, встреча Дежнева с ученым состоялась и на обратном пути.
Отряд приближался к Москве. Остались позади Ростов с его белокаменными соборами, Переславль-Залесский, живописно раскинувшийся на берегу голубого озера. Миновали Александровскую слободу, в которую удалялся из Москвы со своими опричниками царь Иван Грозный, И вот последнее крупное селение на пути к столице — Сергиев Посад. Издали виден величественный монастырь с мощными крепостными стенами и золочеными куполами храмов. Над храмами возвышается главный Троицкий собор, массивный каменный куб, увенчанный пятью луковичными главами.
Остановились на отдых в монастыре. Помолились гробу Сергия Радонежского, основателя обители и духовного организатора победы русского оружия над Мамаем. Старые монахи рассказывали гостям о грозных событиях, которые происходили здесь более полувека тому назад, — об осаде монастыря полчищами Тушинского вора, Лже-Дмитрия II, и поляками. Отбили защитники монастыря натиск врага, нанесли ему тяжелый урон, хотя и сами недосчитались многих. Не только стрельцы и крестьяне-ополченцы, но и монахи и монастырские послушники брались за оружие, становились пушкарями. Зело жестокая была сеча.
Отряд прибыл в Москву в сентябре 1664 года, оставив позади тысячи пройденных верст. Столица показалась Дежневу и его товарищам сказочно огромным, пестрым городом, не сравнимым ни с Великим Устюгом, ни с Тобольском. В центре города Кремль с златоглавыми соборами, государевыми теремами, обнесенными зубчатой каменной стеной с высокими башнями. Город в основном бревенчатый. Избы на подклетах с подслеповатыми оконцами, затянутыми бычьим пузырем. Бревенчатым настилом выложены и многие улицы. Боярские каменные палаты под медными кровлями чаще встретишь в Китай-городе, поближе к Кремлю. А сколько храмов в Москве — не пытайся сосчитать, все равно не сосчитаешь, говорят, сорок сороков. Среди них чудесной работы каменные громады, выложенные причудливыми разноцветными изразцами, украшенные резьбой по камню, и совсем маленькие деревянные церквушки, такие, как на северных погостах. Тянутся они к небу своими луковичными, шлемовидными, шатровыми главками. А самый примечательный среди них, чудо чудное, диво дивное на Красной площади, у кремлевских стен. Многоглавый, пестрый, как расписной пряник, храм Покрова. А еще зовут его Василием Блаженным. Жил такой божий человек во времена царя Ивана. Как рассказывают москвичи, не боялся грозному царю правду в глаза сказать. А главки того храма, разноцветные, расписные луковицы, не похожи одна на другую. Глаз не оторвешь. На паперти убогие побирушки и юродивые толпятся. Вот ударил колокол, возвещая о службе. Отозвался другой, третий. Начался по всей Москве многоголосый колокольный перезвон. И всех перекрывает густой бас Ивана Великого.
По Красной площади шагает строем государево войско, стрельцы в суконных кафтанах, высоких остроконечных шапках с обшлагом, с пищалями на плече. У каждого на боку еще кривая сабля. По обочинам площади длинными рядами тянутся лавки. В них горы всякого товара, отечественного и заморского. Идет бойкое торжище. В толпе снуют лоточники, зычно предлагают пироги с требухой, калачи, квас, сбитень. Степенно прохаживаются приставы с секирами, приглядываются, прислушиваются — не ведет ли кто крамольных или богохульных речей. Встретишь здесь и иностранцев всяких, немцев, голландцев, шведов и еще каких-то неведомых бусурман. Одеты не по-нашему — в широкополых кафтанах с кружевными воротниками, коротких панталонах и чулках, башмаках с пряжками. На головах высокие шляпы с перьями. Лопочут на своем языке. Еще прежде отряда Ерастова в Москву прибыл Ларион Лама с почтой. Он привез первую челобитную Дежнева с просьбой о выплате жалованья за предыдущие годы и о «прибавочном жаловании за кровь и за раны и за многое терпенье». Челобитная эта находилась теперь в Сибирском приказе.
В обширном помещении приказа дьяки и подьячие скрипели гусиными перьями. На столах и полках громоздились кипы бумаг — переписка с сибирскими воеводами, книги в кожаных переплетах. Приказные принимали со всей тщательностью костяную и соболиную казну, проверяя каждый клык — не поколот ли, каждую шкурку — не повреждена ли, сверяя их количество с ведомостью.
Во главе Сибирского приказа стоял тогда окольничий Родион Матвеевич Стрешнев, крупный русский государственный деятель XVII века, близкий к царю Алексею Михайловичу. Очевидно, не раз он встречался с Ерастовым и Дежневым, выслушивал их рассказы, расспрашивал о соболиных и моржовых промыслах, о возможностях расширения деятельности русских промышленников в Восточной Сибири, о плаваниях по Студеному морю. Хозяйственному освоению Сибири, открытию новых земель на востоке, исправному поступлению в казну пушнины и моржовой кости правительство придавало исключительно важное значение. Интересовался всем этим и царь. Непосредственно же отвечал за всю сибирскую политику государства Родион Стрешнев, начальник Сибирского приказа, регулярно оповещавший государя о донесениях сибирских воевод.
Не один Сибирский приказ ожидал всякую новую информацию, которая поступала из Восточной Сибири. Интересовались ею и иностранцы, подвизавшиеся в ту пору в Москве, особенно представители таких морских держав, как Нидерланды, Англия, Швеция. Дошли ли русские до Тихого океана? Удалось ли им выяснить — отделена ли Азия от Америки, существует ли пролив, их разделяющий? Реальна ли версия о существовании Северного морского пути из Европы в Китай и Индию? Эти вопросы волновали дипломатических представителей и купцов европейских держав, которые нередко выполняли и тайные разведывательные поручения своих правительств, а еще европейские державы волновало стремительное расширение пределов Русского государства, отодвигавшего свою восточную границу все далее и далее за Урал, за Обь, за Енисей, за Лену.
По своей площади Московия — крупнейшее государство мира, превосходящее все европейские страны вместе взятые. Правда, московиты лишены выходов к западным морям. Побережье Балтики цепко удерживают в своих руках шведы, а берега Черного моря в руках Османской империи и ее вассала крымского хана. Без выходов к этим морям Россия еще не великая держава. Но долго ли Московское государство будет с этим мириться? Не захочет ли силой оружия прорубить окно в Европу, отвоевать свои старые земли на Балтике и Черноморском побережье. Нынешний государь Алексей Михайлович, пожалуй, слишком мягок, неповоротлив, недостаточно целеустремлен и напорист для решения таких задач. Но всегда ли так будет? Не окажется ли среди сыновей чадолюбивого царя такая фигура, которая наделает много хлопот и шведам, и туркам?
Вокруг Сибирского приказа постоянно суетились иностранцы, заводили дружбу с приказными, старались выведать у них секреты за щедрую мзду и кое в чем преуспели. Недаром же высказывал беспокойство ученый хорват Крижанич. Продажность российских приказных позволяла иностранцам покупать у них секретную информацию или просто облегчать себе сбор сведений географического характера, которые хотя и не составляли особых секретов, но были упрятаны в сундуки приказного архива.
Неоднократно бывая в Сибирском приказе за время долгого своего пребывания в Москве, Дежнев мог не раз встретить здесь чересчур любознательных иностранцев. Захаживал сюда и голландец из Амстердама Николай Витсен, прибывший в Москву в свите посланника Нидерландов. Он собирал географические сведения для будущего своего сочинения и карты, которую собирался составлять. Отдадим должное амстердамскому географу — он немало сделал для распространения в Западной Европе знаний о географии России. В его известной научным кругам книге «Север и Восток Татарии» (Татарией в Европе долго называли Сибирь), изданной "впервые в Амстердаме в 1705 году, можно найти крайне "любопытное высказывание. «Однажды семь судов с московскими военными (то есть казаками. — Л. Д.) спустились по этой реке (Колыме. — Л. Д.), чтобы обогнуть Ледяной нос, называемый также Необходимый нос или выступ, но все погибли».
Несомненно, Витсен сообщает о походе Алексеева — Дежнева, допуская при этом только одну ошибку, считая всех мореплавателей погибшими. Далее голландский географ приводит в своем сочинении выдержку из письма, полученного им из Архангельска в 1698 году от какого-то другого голландца, вероятно, знакомого купца. «Я говорил здесь с одним русским, который сообщил мне, что прошлую зиму он видел в Москве казаков, бывших на охоте за соболями в самых отдаленных местностях Сибири. Они обогнули на маленьком судне Ледяной мыс или самый восточный выступ, как это показано на вашей карте, и ехали три дня, пока добрались до конца выступа. Там шло очень сильное течение, так что им пришлось держаться вплотную к берегу; но льда они не видели, ибо это было в самом разгаре лета. Таким образом они обогнули мыс и достигли границ Китая».
Если отбросить явно фантастическое сообщение о достижении границ Китая, можно полагать, что письмо-голландца из Архангельска навеяно достоверным рассказом какого-то участника плавания; по-видимому, русский, на которого ссылается голландец, автор письма, встречался либо с Дежневым, либо с кем-то из его товарищей во время их пребывания в Москве.
И вот еще одно интересное упоминание в книге Витсена. «Один видный московский купец рассказал мне, что в Архангельске он говорил с казаками, сообщившими ему, что они за три дня добрались до Ледяного мыса. В некоторых местах он (пролив. — Л. Д.) настолько узок, что видны оба берега. Эти казаки или московские солдаты были отправлены из Якутска для сбора дани, как это обычно производилось ими группами в 10 или 20 человек… Далее они рассказывают, что у них было восемь маленьких судов, из которых четырем, как они думают, удалось обогнуть Ледяной мыс. Но под конец они встретили такой сильный водоворот или скорее прибой, так как северное течение сталкивается там с южным, что эти четыре судна были разбиты вдребезги и все люди погибли».
И здесь мы встречаем неточности и явные ошибки — неправильно указано количество кораблей (восемь, а не семь), опять утверждается, что все мореплаватели погибли, неясно — откуда могла добраться морская экспедиция до Ледяного носа (очевидно, Большого Каменного носа) за три дня. В вышеприведенном отрывке имеется и явное противоречие. Если купец передает рассказ очевидцев, участников плавания, то выходит, что погибли не все члены экспедиции, как оно и было на самом деле. Но каковы бы ни были неточности, противоречия и ошибки этого рассказа, речь в нем идет, несомненно, о походе Алексеева — Дежнева. Осведомленность московского купца, побывавшего в Архангельске, объяснить нетрудно.
Мы помним, что экспедицию 1648 года снаряжал торговый человек Федот Алексеев, доверенное лицо богатого московского купца Василия Усова, человека, близкого к царю. Недаром же его называли «царским гостем». Гибель Алексеева означала для Усова серьезные убытки, хотя и не разорение. От самого Стрешнева купец мог узнать о прибытии отряда из Якутска, в котором были сподвижники Федота по плаванию. И конечно же, царский гость захотел встретиться с Дежневым, близким соратником Алексеева, чтобы расспросить его о судьбе своего приказчика, а заодно и о перспективах торговых и промысловых операций в Восточной Сибири. Возможно, Усов не раз принимал Семена Ивановича в своем доме в качестве желанного гостя, а может быть, пригласил и остановиться у себя.
Усовы пользовались влиянием и авторитетом среди московского купечества и находились в центре торговой жизни Москвы. От них и другие купцы, проявлявшие интерес к Восточной Сибири, могли узнать трагические подробности судьбы экспедиции 1648 года. Один из таких торговых людей оказался в Архангельске и там встретился с голландцем и рассказал ему о плавании Алексеева — Дежнева, кое-что переврав, кое-что добавив от себя. А может быть, этим торговым человеком был один из служащих самого Усова, который вел торговые операции и в Поморье.
С какими русскими мог встречаться «видный московский купец», о котором речь идет в последнем отрывке из книги Витсена? Напрашивается мысль, что этими русскими были какие-то непосредственные участники плавания 1648 года. Скорее всего купец мог встретиться с ними по пути в Архангельск, в Великом Устюге, через который отряд Ерастова направлялся в Москву, а также возвращался из столицы на Лену. Витсен же мог допустить в своем сочинении ошибку, утверждая, что такая встреча московского купца с мореходами имела место в Архангельске, а не по пути в Архангельск. Если это так, то одним из этих мореходов, участников плавания вокруг так называемого Ледяного мыса, мог быть сам Дежнев.
Итак, Витсен несомненно знал о великом географическом открытии русских, открытии пролива, разделяющего Азию и Америку. Об этом говорят выдержки из его сочинения, которые можно найти в одной из статей В.Ю. Визе и которые приводились нами выше.
Встречался ли голландский географ с Дежневым, чтобы воспользоваться информацией из первых рук? О такой встрече нам ничего не известно. В своем труде Витсен, казалось бы, не ссылается на рассказы непосредственных участников экспедиции 1648 года, а приводит их в переложении третьих лиц. Но, с другой стороны, трудно предположить, чтобы настырный и дотошный голландец, узнав от самого Стрешнева или его приказных о прибытии отряда из Якутска, не пожелал лично встретиться и побеседовать с ветеранами восточных походов. Так что вероятность его встречи с Семеном Ивановичем отвергать нельзя.
В 1689 году Витсен опубликовал свою знаменитую «карту Татарии», воспользовавшись всеми доступными ему достижениями современной ему географической науки и картографии, в частности годуновским чертежом 1667 года — картой Сибири, составленной по поручению и при участии тобольского воеводы Петра Годунова, образованного для своего времени человека. Использовал голландский географ при составлении своей карты и полученную в Москве информацию о походе русских мореходов в 1648 году. На месте Чукотского полуострова у Витсена нанесен узкий выступ суши, у северного конца которого надпись — «Необходимый нос». Река Анадырь на этой карте впадает в Восточный океан. На побережье Тихого океана указаны места расселения народов: чукчей, чуванцев, ходынцев, коряков и тауйцев (эвенкийского рода, обитавшего на реке Тауй). Первые сведения об этих пародах принесли русские первопроходцы, среди которых был и Дежнев. Экземпляр карты Витсена, как большая историческая ценность, хранится в Ленинградской государственной публичной библиотеке имени М.Е. Салтыкова-Щедрина.
Сведения об экспедиции Алексеева — Дежнева и ее практических результатах проникали и Западную Европу, Как пишет А.В. Ефимов: «Упоминание о том, что русские суда обходили Чукотский полуостров и достигли Камчатки, имеется на карте, вышедшей в Лейдене в 1726 году, и в Амстердаме в 1727 году, и на карте Страленберга, опубликованной в 1730 году».
О любопытной фигуре шведа Филиппа-Иоганна Страленберга стоит сказать несколько слов. Полковник шведской службы, он участвовал в военных походах Карла XII против России, попал под Полтавой в плен к русским и сослан в Сибирь, где провел тринадцать лет — с 1709 по 1722 год. Человек пытливый, заинтересовавшийся русской жизнью, он много путешествовал по Сибири и, очевидно, собирал сведения о плаваниях русских мореходов у берегов Северо-Восточной Азии. Впоследствии, возвратившись на родину, Страленберг написал изданную на немецком языке книгу «Историческое и географическое описание полуночновосточной части Европы и Азии», напечатанную в 1797 году и в России. Он также составил подробную карту Сибири, которую преподнес Петру I после заключения Ништадского мира, положившего конец Северной войне. Петр нашел карту очень интересной. На ней против устья Индигирки составитель поместил надпись — «отсюда русские, пересекая море, загроможденное льдом, который северным ветром пригоняет к берегу, а южным отгоняет обратно, достигли с громадным трудом и опасностью для жизни области Камчатки». Эта надпись говорит о том, что Страленберг располагал известными в Сибири сведениями о плавании Алексеева — Дежнева.
А.В. Ефимов убежденно утверждает, что «карты Сибири XVII–XVIII веков, составленные иностранцами, являются по существу русскими, так как воспроизводят данные карт России. Редкое исключение представляют такие карты, как карта Виллема Баренца 1596 г., составленная на основе личных наблюдений, а также сведений, полученных от русских поморов».
Впрочем, находились и скептики, которые не считали существование пролива между Азией и Америкой доказанным, а утверждения на сей счет голландского географа Витсена оценивали как неубедительные, надуманные. К числу таких скептиков относился и известный ученый Лейбниц, который внушал Петру I мысль о необходимости выяснить — действительно ли Азия и Америка разъединены проливом или соединяются сушей. Независимо от советов Лейбница Петр I организовал экспедицию Витуса Беринга, перед которой были поставлены более широкие исследовательские задачи. Отправляясь в далекую экспедицию, Беринг был убежден в том, что пролив между материками существует. Летом 1725 года он писал из Енисейска в Петербург: «Если б определено было итти с устья Колымы до Анадыра, где пройти всемерно возможно, о чем новые Азийские карты свидетельствуют, что прежь сего сим путем хаживали, то могло б быть исполнено желаемое…»
Среди образованных русских людей конца XVII века, знакомых с географией, зарождалась мысль о близости Америки с восточной оконечностью Азии. Среди таких людей можно назвать окольничьего Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина. В 1686 году он встречался и беседовал с посетившим Москву иезуитом Филиппом Аврилем, оставившим интересные записки, которые были изданы в Париже. Иван Алексеевич рассказывал ученому иезуиту о Сибири, об охоте на моржа на северо-востоке. Авриль никогда не слышал о таком животном и ошибочно называет моржа «бегемотом». Местные жители, отправляясь на морской промысел, могли быть занесены на льдинах на северный берег Америки. По утверждению Мусина-Пушкина, американцы, обитавшие по берегам, близким к Азиатскому материку, напоминают по своему облику тех жителей Северо-Восточной Азии, которые ходят на моржовый промысел. На американском берегу водятся всякие животные, которые встречаются и в восточной Московии. К таким животным можно отнести, например, бобра.
Высказывал ли Мусин-Пушкин, которого Авриль характеризует как одного из умнейших людей, виденных им, свою гипотезу или делился достоверной информацией? Такую информацию окольничий мог получить в Сибирском приказе или же непосредственно из уст людей, которые время от времени наезжали в Москву из Восточной Сибири. Не лежали ли в ее основе те отрывочные сведения, которые сообщили дежневцам «зубатые люди», обитавшие на побережье Берингова пролива и его островах и посещавшие время от времени аляскинский берег? Или же речь шла о личных впечатлениях русских первопроходцев, не нашедших отражения в дежневскнх отписках? Не свидетельство ли это того, что экспедиция Алексеева — Дежнева посетила аляскинский берег? Пока на эти любопытные вопросы ответить с полной убежденностью трудно. Но они содержат пишу для серьезных размышлений.
Итак, сведения об экспедиции отважных сибирских мореходов привлекали не только русских образованных людей, но и иностранцев, становились известными в Европе. Они находили отражение в трудах географов, путешественников, составителей географических карт. Открытия Алексеева и Дежнева приобретают общеевропейское значение. При этом имена первооткрывателей не фиксировались, забывались.
А скромный герой, участник беспримерно героической эпопеи, Великих географических открытий века, упорно добивался справедливого решения своего дела, ждал выплаты причитавшегося ему за долгие годы тяжкой службы жалованья. 23 сентября 1664 года Дежнев подает вторую челобитную о «заслуженном жаловании». Это была, по всей вероятности, не первая его московская челобитная. Обычно служилые люди по приезде в Москву тотчас подавали челобитную с просьбой о выдаче им «выходного жалования», своего рода подъемного пособия на благоустройство в столичном городе (оплату жилья, покупку подобающего платья взамен износившегося в дороге и пр.), а также «поденного корма» или суточных на повседневное пропитание. Такая челобитная нигде не была обнаружена, но, видимо, согласно заведенному порядку, Дежнев и его товарищи получили и «выходное жалование» и «поденный корм».
В челобитной от 23 сентября Семен Иванович вновь просил выплатить ему жалованье за службу с 1643 по 1661 год, то есть за девятнадцать лет. «И будучи на твоей, великого государя, службе, поднимаючи(сь) собою и служа тебе, великому государю, многое время без твоего, великого государя, жалованья, нмаючи иноземцов в аманаты, голову свою складывал, раны великие принимал и кровь свою проливал, холод и голод великий терпел, и помирал голодною смертью, и на той службе будучи и от морского разбою обнищал и обдолжал великими покупными долги и в конец погибаю!» За девятнадцать лет службы Дежнева государство задолжало ему 126 рублей 20/2 копеек. Сумма эта была не такой уж большой, если сопоставить ее с той огромной прибылью, которую принес он государству. Вся добытая его трудами моржовая кость (лично им и его товарищами) оценивалась на сумму 17340 рублей.
Завертелась бюрократическая машина. Сперва слезную просьбу Дежнева рассматривали приказные, рылись в своих бумагах, ведомостях, воеводских отписках. Не прибавил ли Семейка годы неоплаченной службы? Лишь через четыре месяца после подачи челобитной начальник Сибирского приказа Стрешнев дал дальнейший ход делу. Его рассматривала боярская дума. Она и вынесла окончательное решение: «за ту ево, Сенькину, многую службу и за терпение пожаловал великий государь самодержец, велел ему на те прошлые годы выдать из Сибирского приказу треть деньгами, а за две доли сукнами». Согласно этому решению, Дежнев получил всего лишь 38 рублей 67/2 копеек деньгами, сумму малую, и 97 аршин сукна, частью темно-вишневого и частью светло-зеленого. Сукно оценивалось по 20 алтын за аршин. Почему казна не сочла возможным сполна расплатиться деньгами? Ведь речь шла о незначительной, ничтожно малой для тогдашнего государственного бюджета сумме, а заслуги Дежнева перед государством были бесспорны. Напрашивается элементарный ответ. В казне скопились запасы залежалого сукна, и его надлежало сбыть. И вот представился удобный для этого случай.
"Мы не знаем, как поступил Семен Иванович с тюками сукна, ставшими внезапно его собственностью. Один из авторов по этому поводу иронизировал — этого количества хватило бы, чтобы одеть весь Анадырский острог! Скорее всего поступил Дежнев с сукном так же, как с выданной ему в Якутске солью. Оставил, быть может, кусок на подарки близким, а остальное уступил с убытком для себя купцам, тому же Усову. Не тащить же такой груз через всю Сибирь на Лену. Он, Семейка, служилый и промышленный человек, а не торговый. Кому что дано.
Якутскому воеводе Ивану Большому Голенищеву-Кутузову Сибирский приказ направил грамоту, в которой сообщил о выдаче Дежневу в Москве жалованья и предписывал выдачу эту «под именем ево подписать в ленских росходных книгах». За лично добытые им моржовые клыки (31 пуд 39 фунтов) он получил пятьсот рублей. В.Ю. Визе считает, что эта сумма составляла примерно третью часть действительной стоимости.
13 февраля 1665 года Дежнев подал новую челобитную на имя царя Алексея Михайловича. В ней он рассказывает о своей продолжительной службе, упоминает о том, что он не раз служил «приказным человеком вместо атамана», и просит «за ту мою службу, и за кровь, и за раны, и за ясачную прибыль… поверстать в сотники». Звание сотника означало бы заметную надбавку к жалованью. Далее челобитная содержала просьбу Дежнева разрешить ему ежегодно покупать в Якутске «про свой обиход», то есть на свои нужды, по 300 пудов хлебных запасов. Обращаясь с такой просьбой, Семен Иванович, по-видимому, собирался выступить организатором промысловых экспедиций и нанимателем покручеников и поэтому нуждался в собственных хлебных запасах.
Рассматривая челобитную Дежнева, чиновные люди Сибирского приказа изучили «именные книги» Якутского острога и убедились в том, что по штатному расписанию на воеводство полагалось три стрелецких и казачьих сотника. Все эти вакантные должности были уже заняты. Одну из них занимал Амос Михайлов, не доехавший до Анадыря. Но оказался свободным оклад атамана, который по своему рангу считался не ниже сотника.
В конце февраля согласно царскому решению Дежнев был произведен в казачьи атаманы с годовым окладом в 9 рублей, 7 четвертей ржи, 4 четверти овса и 2 1/2 пуда соли. Якутскому воеводе Сибирским приказом была направлена царская грамота о назначении Семена Ивановича атаманом. Какова была реакция властей относительно просьбы Дежнева разрешить ему покупать хлебные запасы — не ясно. По-видимому, просьба эта осталась без ответа.
В это же время, незадолго до отъезда из Москвы, Дежнев подал еще одну челобитную, последнюю из известных нам. В ней он просил отпустить с ним в Сибирь племянника Ивана Иванова с женой Татьянкой, проживавших в Великом Устюге «ни в тягле, ни в посаде». В начале нашего повествования мы говорили о том, что это упоминание дежневского племянника-устюжанина воспринималось многими биографами землепроходца как свидетельство того, что Великий Устюг был родиной и самого Семена Ивановича Дежнева. И эта его просьба была удовлетворена. Замечание челобитчика о том, что племянник живет «ни в тягле», то есть он свободный человек, не закрепощенный, не кабальный, имело существенное значение. Свободного, не являющегося собственностью помещика, власти могли отпустить в Сибирь. Сибирский приказ выдал «проезжую грамоту» на имя Дежнева с семьей племянника.
Настало время отъезда из Москвы. Дежнев намеревался продолжать свою якутскую службу, какой бы трудной и хлопотливой она ни была. Немолодой уже атаман готов был ходить в дальние походы, зимовать в ясачном зимовье или острожке, терпеть нужду и холод, идти, если это нужно, под стрелы немирных туземцев, увещаниями и добрым словом, а не злобой и огненным боем склонять их к миру и государевой службе, промышлять соболя и моржа. Суровый образ жизни казался ему привычным. Такими же привычными и родными казались и сибирская природа, заснеженная тундра, горные тропы и перевалы, многоводные порожистые северные реки. Не может он теперь без этого, закоренелый сибиряк. По душе ему Северо-Восточная Сибирь. Пусть и Ивашка, племянник, привыкает к ней, Сибири-матушке.
Перед отъездом Семен Иванович получил в Сибирском приказе проездную грамоту, в которой, в частности, была сделана такая запись: «Да ему ж, Сеньке, по нашему великого государя указу велено взять на Устюге Великом племянника Ивашка Иванова з женою с Татьянкою Григорьевою дочерью, будет они водные, а не тяглые, и не беглые, и не кабальные, и не крепостные и никому до них дела никакова нет. И того племянника своево Ивашка з женою и з детьми вести ему, Сеньке, в Сибирь на Лену в Якутцкой острог на оказанных своих подводах. И в русских и в сибирских городах боярину нашему и стольникам и воеводам и всяким приказным людям, и таможенным и заставным головам велеть ево Сеньку, и племянника ево, Ивашка, с женою ево Татьянкою в Сноирь и в Якутцкий острог пропущать без задержанья».
Отряд Ерастова выехал из столицы в начале марта 1665 года, еще по санному пути. Сибирский приказ возложил на него серьезное поручение — доставить из Москвы в Якутск государеву денежную казну. Она предназначалась для выплаты жалованья служилым людям текущих расходов воеводской канцелярии. На ночных остановках Ерастов ставил возле ценного груза усиленный караул и сам не сводил с него глаз. Не дай бог ватага ночных татей нагрянет. Случись что — не сносить головы.
О пребывании Дежнева в Великом Устюге, как и вообще об обратном пути ерастовского отряда от Москвы до Лены, никаких документальных упоминаний не сохранилось. И этот путь был долог, труден. Начиналась весенняя распутица. Лето сменилось осенними дождями. Потом, когда отряд был уже в Сибири, наступила суровая зима. Снова сибирские реки, пороги, стремнины, волоки… И все же обратный путь не был таким долгим и изнурительным, как дорога с Лены в Москву. Не было прежних хлопот с тяжелым грузом кости и пушнины. Зимовал отряд, вероятно, в Верхотурье или Тобольске, а с открытием навигации тронулся далее водными путями.
Вот и Лена. Вниз по реке лодья легко идет под парусами. Встречаются якутские поселения. На пойменных лугах пасутся коровы. А вот и башни острога. Долгожданный Якутск.
Отряд Ерастова возвратился в Якутск, очевидно, в июле 1666 года, так как августом или сентябрем может быть датирован один документ, под которым поставил свою подпись и Семен Иванович, находясь уже на Лене.
Около четырех лет заняла поездка в Москву. За это время в Якутске произошло немало перемен. Сменялись люди в воеводском окружении. Одни уезжали нести службу в дальних зимовьях и острожках, другие приезжали из отдаленных уголков края, чтобы занять их место. Иван Большой Голенищев-Кутузов доживал последние недели на посту воеводы. Его должен был сменить находившийся где-то в пути князь Иван Петрович Борятинский. В окрестностях Якутска три года тому назад был основан Спасский монастырь. Церковь стремилась укрепить свои позиции в Якутском крае в качестве опоры светской власти. Теперь на перезвон колоколов городского Троицкого собора отзывались колокола монастырской церкви.
До сравнительно недавнего времени авторы работ, посвященных Дежневу, ничего не могли сообщить о последующем четырехлетнем периоде его жизни. Потому что не располагали документами. «Когда именно прибыл он в Якутск, где и как продолжалась его служба в качестве якутского «казачьего атамана», — сведений об этом к сожалению не имею», — писал Н. Оглоблин в конце прошлого века. «Ничего не известно также о пребывании Дежнева в Якутске с 1666 по 1670 год в должности атамана», — сетует В. Ю. Визе в одной из своих работ, опубликованной в 1948 году. И лишь неутомимому М. И. Белову удалось отыскать в архивах несколько документов, которые проливают свет на службу Дежнева за это четырехлетие.
Пока Семен Иванович нес службу на дальних реках и ездил в Москву, подрос, возмужал его сын Любим от первой жены, якутки Абакаяды Сичю. Младший Дежнев был принят на государеву службу как рядовой казак ходил в походы, неоднократно служил с известным первопроходцем Владимиром Атласовым на реках Уде Тугире и других. В документах Якутской приказной избы, относящихся к концу XVII века, имя Любима Дежнева встречается довольно часто. До конца своей службы он оставался рядовым казаком. А ведь сыновья сотников, атаманов, детей боярских обычно продвигались по служебной лестнице, получая очередные чины Здесь играли свою роль отцовские деньги, влияние связи А отец Любима никогда не был близок ни к одному из воевод, ни к воеводскому окружению, отличался независимым характером, состояния не нажил. «Став атаманом, Дежнев не стал богаче, — пишет М.И. Белов — Высшее казачье звание было скорее почетным чем давало ему какие-либо материальные преимущества Правда, он стал получать повышенное жалованье но это не меняло положения, так как он продолжал оставаться в числе выслужившихся средних или бедных казаков… Вот почему сам Дежнев, став атаманом, продолжал нести службу на третьестепенных постах, в то время как его товарищи из казачьей старшины за взятки в 300–500 рублей, которые они давали якутскому воеводе получали выгодные посты на реках Охоте, Колыме, Индигирке».
Чин атамана означал для Дежнева значительное повышение по служебной лестнице. Но это не повлияло на его характер. Он оставался таким же бескорыстным, справедливым, терпимым к товарищам. Это резко отличало его от воеводского окружения, казачьей старшины, той среды, для которой было характерно корыстолюбие, взяточничество, взаимная зависть, угодничество перед вышестоящими.
Первой жены Дежнева, Абакаяды Сичю, очевидно, не было в живых ко времени его возвращения из Москвы. Пожилой атаман тяготился одиночеством, да и хозяйка в доме была нужна. Он присмотрел вдову умершего служилого человека и кузнеца Ивана Арбутова Кантеминку, или Капку, как звали ее на русский лад. Это была женщина уже не первой молодости, имевшая от первого брака сына Осипа. Русских женщин в Якутске по-прежнему было мало. И поэтому многие служилые женились на якутках. Жены довольно часто теряли своих мужей, не возвращавшихся из тяжелых и опасных походов. Вдовы сравнительно легко находили нового спутника жизни, при этом ни возраст, ни дети от первого брака не служили препятствием.