— Я хотел сообщить тебе, что пригласил к обеду герцога де Шато-Мальи.
— А я только что было хотела просить вас об этом. Герцог несколько удивился.
— Я люблю вас больше всего на этом свете, папа, — продолжала Концепчьона, — и всегда буду покорна вашей воле.
Молодая девушка произнесла эти слова с таким волнением, что невольно тронула герцога.
— Боже мой, — прошептал он, — что значат эти слова?
— Батюшка! — продолжала Концепчьона. — Вы истинный дворянин, и мысль ваша передать свое имя человеку, который бы был достоин носить его, — слишком благородна, чтобы я могла делать замечания. Но если Шато-Мальи не докажет вам своего происхождения…
— Он непременно докажет! — перебил герцог. — Прочти вот это письмо, — добавил он и подал дочери письмо русского полковника де Шато-Мальи.
Концепчьона прочитала его и холодно возвратила отцу.
— Это так ясно, — заметил герцог.
— Батюшка!.. Если же Шато-Мальи действительно потомок Салландреров, если бумаги, которые он предъявит, достоверны…
— Ты, кажется, сомневаешься? — Да, папа.
— Ты сходишь с ума.
— Может быть.
— Или и герцог сумасшедший!
— Батюшка, — прошептала Концепчьона горячо, — герцог де Шато-Мальи нагло лжет!
Дон Паец отшатнулся, как бы пораженный этими словами.
— Я не знаю, помешалась ли я. но я знаю только, что графиня Артова — эта потерянная женщина — придумала просто историю бумаг.
— Подобная низость!..
— Я, может быть, докажу ее.
— Ты, Концепчьона?!
— Я, батюшка. Не знаю, предъявит ли Шато-Мальи эти бумаги, но я положительно убеждена, что они фальшивые. Батюшка! На коленях умоляю вас, будьте справедливы!
И Концепчьона опустилась на колени, но герцог мгновенно поднял ее.
— Говори, дитя мое, — сказал он в порыве глубокой нежности, — разве я не твой отец и разве я не люблю тебя?
— Ну, так слушайте же меня, батюшка! У меня есть одна тайна, которую я не могу открыть вам потому, что она не принадлежит мне, но я умоляю вас верить моим словам: герцог де Шато-Мальи бессовестно лжет из одного только честолюбия.
— Следовательно, — продолжал дон Паец, — ты ненавидишь того человека, которого я избрал тебе в мужья?
— Да, если подозрение мое справедливо, нет, если меня обманули. И в таком случае я буду его женою, если вы этого только желаете, папа.
Слова дочери совершенно изменили образ мыслей герцога де Салландрера.
Он на минуту поколебался в своих убеждениях рассказом баронессы Сен-Максенс и странным стечением обстоятельств, когда не получил письма графини Артовой, и в то же время узнал от Шато-Мальи, что рукопись его родственника сгорела. Но теперь перед ним лежало письмо русского полковника, на конверте был штемпель Одессы — и он снова глубоко верил словам герцога де Шато-Мальи.
— Будь осторожна, Концепчьона! — сказал он. — Герцог де Шато-Мальи везде пользуется репутацией честного человека.
— Репутации не всегда бывают справедливы, папа. Голос Концепчьоны звучал так твердо и убедительно, что герцог вскричал:
— Но докажи мне справедливость своих слов!
— Я надеюсь доказать.
— Каким образом?
— Вам известно, что в моей мастерской есть стеклянная дверь в уборную и что из этой уборной есть выход в коридор, на лестницу?
— Знаю, но что же из этого следует?
— Батюшка! Мужчина может лгать самым нахальным образом перед мужчиной, но теряет самообладание в присутствии любимой женщины.
— А герцог любит тебя, мое дитя!
— Положим, что любит.
— И ты должна верить, что его собственное богатство отстраняет всякую мысль об…
— Батюшка, — перебила его Концепчьона, — позвольте вашей дочери предложить вам средство доказать на деле истину ее слов.
— Изволь, дитя мое.
— Пригласите герцога к обеду.
— Я уже пригласил его.
— Сегодня?
— Да.
— Отлично. После обеда я приглашу герцога в мастерскую посмотреть мои картины. Тогда…— Концепчьона несколько приостановилась.
— Что же тогда?
— Вы, папа, войдете через коридор в уборную и спрячетесь там.
— Но подобные увертки недостойны дворянина, мое дитя.