Камениста и безводна пустыня вокруг Гардаи. Здесь ценится каждый глоток воды.
Постоянная борьба одиночек и целых коллективов за воду и жизнь.
В течение тысячелетий создавалась эта своеобразная общественная организация. В окрестностях Гардаи находится одна из древнейших и удивительнейших республик мира — республика Мзаб.
Молодая француженка Соланж М. покинула на три месяца Париж. Девушка изучает здесь историю ислама. Если ей нечего делать и если она уже переварила дневную порцию книжной премудрости, она вместе с нами отражает налеты комаров на небольшой террасе отеля в Гардае.
— Еще один! — кричит в спортивном азарте девица, уже известная в Париже.
Счет 23:11. Сегодня для комаров черный день. Подождите, вы, крылатые разбойники, долго вы будете помнить Соланж — истребительницу!.. А что касается мзабитов, живущих вокруг Гардаи, то это любопытная история. Когда сахарские берберы были разгромлены в 681 году в оазисах Зибана, они волей-неволей были вынуждены принять ислам. Вскоре после этого в Северную Африку из Арабии начал проникать ваххабизм, учение строгой и в то же время демократической секты. Ваххабиты не признавали ширкху — многоженства, не курили, были воздержанны в словах. Смех у них считался запретным поступком, так же как публичное купание и обнажение тела. «Лишь отрешением ото всех светских радостей и удовольствий, — провозглашали ваххабиты, — можно достигнуть полного тождества с богом, ахадижата». И именно такое учение восприняли обращенные в ислам берберы христиане. Произошло это примерно в 900 году. С того времени ничего не изменилось: мзабиты не только сохранили прежние строгие нравы, но и обогатили их рядом новых запретов.
— А что было после 900 года?
— Мусульманские царства в Северной Африке возникали и распадались, но мзабиты продолжали жить своей жизнью. Даже турецкие завоеватели избегали совать свой нос в кхебку, каменистую пустыню в самом центре алжирского юга. Франция только в 1882 году захватила Гардаю, но она сохранила религиозное и политическое самоуправление Мзаба. История здесь просто остановилась, как незаведенные часы. Здорово, не правда ли?
— Действительно здорово, особенно если учесть вечную резню и потоки крови, пролитой во имя истинной веры, агадижата и т. д. А в чем, собственно, состоит нынешнее самоуправление Мзаба?
— Мзаб как изолированный район составляет религиозное целое. Имеет своего собственного правителя. Это Шейх эль Баба. Он занимает такое же положение, как папа в римской церкви, но избирается на всеобщем собрании всех верующих или всех граждан Мзаба, что одно и то же. В Мзабе есть свой крохотный Рим, носящий название Меликка и расположенный в нескольких километрах отсюда. Эль Баба устанавливает, что можно, а главное — что нельзя. Правоверный мзабит не курит и не пьет спиртных напитков. Не пьет он даже кофе. Кофейни здесь отсутствуют. Мзабит не играет в кости, танцы запрещены. Ох, не могла бы я быть мзабиткой! Ну и, само собой разумеется, мзабит берет себе только одну (заметьте, одну!) жену.
— Но зато та, наверное, держит его под каблуком.
— Невежда! — оскорбляется Соланж. — Мзабитская женщина играет почетную роль в общественной жизни. Мзабит никогда не возьмет себе в жены чужеземку. Мужчины часто ездят по торговым делам в дальние края. Поэтому, еще до того как стать взрослым, мзабит должен жениться. Часто можно видеть, как мзабиты везут невесть откуда труп своего земляка. Это потому, что каждый умерший должен быть погребен в земле Мзаб. Умершим их потомки приносят жертвоприношения: разные вещи, которых они были лишены при жизни.
— То есть культ мертвых?
— Да, если хотите. Все это мало похоже на ислам. По правде говоря, ислам у кочевников берберов — лишь внешний глянец. А из-под него то там, то тут проступают остатки древнего берберийского христианства, а то и еще более древнего язычества. Если бы вы знали местные обычаи и людей поближе, вы могли бы даже встретиться с остатками культа Ваала и Танит.
— А что с остатками христианства?
— От христианства остался глубоко укоренившийся культ Исы бен Мариам, Иисуса, которого позднейший ислам объявил одним из пророков Магомета. Кроме того, мзабит не верит, что небо — это огромный гарем и что на нем семь кругов, как утверждают мусульманские муллы. Мзабит, как и христиане, со страхом относится к загробной жизни.
— Вы сказали, что пока мзабит не женится, он не смеет покинуть Мзаб.
— Да, таков закон. Это просто предосторожность против смешанных браков. Мзабиты берегут чистоту своей крови, как зеницу ока. Они не хотят, чтобы их юноши женились на чужбине, и живут в раковине, словно улитки.
— Мудрая предосторожность. Особенно с точки зрения здешних женщин, — засмеялся Божек. — Благодаря тому что каждый мзабит должен взять в жены только мзабитку, мужчин хватит на всех. Здесь не может быть, так сказать, излишка старых дев. Девушки не киснут на уксус, и поэтому не надо искать выхода в многоженстве.
— Вот именно, каждая мзабитка, если она пожелает, может найти мужа. За измену вере, которую допустит мзабит на чужбине, его жестоко наказывают. Европа и Париж в этом отношении далеко отстали, — помрачнела вдруг Соланж, — и им следовало бы поучиться у мудрых правителей Мзаба.
— Позвольте вопрос, — обратился к ней Божек. — Вы еще не замужем, не так ли?
— Oui, naturellement,[9] — отвечает Соланж. — Нынешние мужчины, кроме мзабитов, конечно, вообще не стоят, чтобы из-за них терять свободу. И вообще, я думаю, что подобные дебаты ни к чему, давайте лучше уничтожать комаров. Еще один! Счет 24:11!
— Говорят, ты факих, адвокат. Дай мне ашрин феранк, — двадцать франков, господин, и я провожу тебя на судебное разбирательство, — шепчет мне старый Гафнаи.
Уже третий раз он испытывает мое любопытство. Человек Востока, достойный своего имени, он обладает способностью использовать любопытство чужеземца и сделать его предметом коммерции.
— О чем будут судить, отец? — спрашиваю я старика и сую ему в протянутую руку алжирский двадцатифранковик, наших сорок галеров.
— О самой важной вещи Мзаба. О воде.
Свободное пространство перед судьями расцвечено пестрым ковром тюрбанов.
Здание Суда? Да, если можно назвать так бесформенную постройку с потрескавшимися глинобитными стенами, подпертыми сухими пальмовыми жердями.
— Джемаа-судьи идут, — шепчет старый Гафнаи. — Судья — это толба, мулла. Но он один ничего не может решить. Как закончится спор, зависит от старейшин — присяжных и даже от народа.
— Кто назначает судью?
— Никто, господин. Судьи и старейшины выбираются всеми.
Вот это правильно! Родовая, первобытная демократия сохранилась в алжирском Мзабе в течение многих тысячелетий. Коллективные решения и выборы должностных лиц в сердце безводной, каменистой пустыни! Здесь есть чему поучиться юристам, социологам, копающимся в пыли прошлого историкам!
Рассматривается спор гражданина А с гражданином Б, имена не играют никакой роли. Ответчик обвиняется в том, что в один прекрасный день отвел воду из канала соседа на свое поле.
Выступает свидетельница — древняя, иссушенная солнцем старуха. По законам алжирских правоверных мусульман, свидетельство двух женщин имеет такую же ценность, как свидетельство одного мужчины. Но здесь, в гардайском суде, женщина, несмотря на свое покрывало, — полноправный свидетель. Даже при решении такого важного вопроса, как вопрос о воде!
Еще один пережиток родовой организации, когда женщина была полноправным членом рода. Древняя демократическая община, словно необычайный цветок, распустившийся вдруг в оранжерее двадцатого столетия.
В это трудно поверить. Тем более, что мусульманское религиозное миросозерцание отрицает у женщины существование души и рассматривает ее лишь как говорящий неодушевленный предмет. Иногда, правда, немного больше…
Суд под председательством мзабитского муллы возвратился с совещания. Приговор строг, но справедлив. Ответчик должен возместить истцу убыток в сумме 30 000 алжирских франков плюс некоторую долю урожая фиников. Раздавшийся после вынесения приговора одобрительный гул означает, что присутствующие согласны с решением суда.
Да, свести воду с земли соседа — это большое преступление. В безводной пустыне имеет цену каждая капля. Иногда может спасти жизнь даже глоток горячей воды из автомобильного радиатора.
Усталые, мы возвращаемся из суда и снова становимся свидетелями самого страшного, что есть в жизни — жажды.
Продавец воды хранит свой товар в козьем меху, как святыню. Если вы пожелаете, он продаст вам чашку воды за десять франков.
Но есть такие покупатели, которые не хотят пить из общей чашки — это негигиенично даже по местным представлениям. Поэтому более чистоплотные сосут воду через тонкую соломинку.
Журавли старых колодцев ужасно скрипят. Деревянные оси, поворачиваясь в деревянных подшипниках, издают пренеприятные звуки.
Мы очутились в ином мире. В мире, погруженном в сумрак прошедших веков.
Да, мы в Гардае.
Мы карабкаемся по узкой, темной лестнице наверх, к вершине холма. Здесь несколько уличек сходится в одной точке, у подножия минарета. Такого минарета я еще нигде не видел. Он похож на квадратную дымовую трубу, торчащую в лазурном раскаленном небе Мзаба.
Нет, не прикасайтесь, пожалуйста, к трухлявым стенам. Кто знает, какое заклятие скрыто в каменных сводах, выступах, нишах, крытых галереях и истлевших деревянных балках? Запах прели наполняет сумрачные улицы с глухими стенами, без окон. Неужели это пещерный поселок, становище давно вымерших существ, населявших когда-то эти пещеры?
— Вовсе нет. Здесь живут люди!
Жители самых верхних уличек осуждены на вечную жажду. Здесь нет воды. Сюда ее доставляют верблюды и и ослы в гхирбе, мехе из овечьей шкуры.
Это единственный существующий здесь водопровод.
Вы можете идти, идти без конца, и ни одна живая душа не обратит на вас внимания. Погруженные в себя, люди не бросят на вас любопытного взгляда. Божек лезет в карман за губной гармошкой и ее писком пробует привлечь к себе внимание. Тщетно. Напрасный труд. Звуки глухо отражаются от полуразрушенных стен этих живых могил. Попытка не удалась.
Неприступен Мзаб. Замкнуты его обитатели. Хотите пари, что вы не услышите здесь ни взрывов хохота, ни язвительного смеха? Строгость во всем.
Помни о дне последнего суда, сын пыли!
Где сутолока арабской Касбы? Где музыка берберийских танцоров? Где шум кофеен?
Даже в лавках Гардаи вы не услышите так свойственного Востоку шума.
— Люди здесь, наверное, отвыкли громко ругаться, — констатируем мы.
Строгая изоляция женщин от мужчин. Идете за покупками в лавку: один вход для мужчин. Кроме этого, специальное окошко для покупательниц-женщин. Вы думаете, что нежное создание под покрывалом (вместе с одеждой оно весит пудов шесть) заглядывает в окошко исповедника? Нет, она просто покупает у мясника полкилограмма нежирной грудинки с костью.
Еще одна деталь. Закутанное существо бесшумно выходит из темной лавки в полумрак улички. Проходит почти рядом с вами. Почему она отворачивает от вас взор? Почему замирает на месте, ожидая, пока вы пройдете? Слишком мрачно среди разрушающихся стен Мзаба.
Жаждущие тела и жаждущие души.
Во рту у вас неприятный осадок от всей этой затхлости.
Вы хотите прополоскать рот глотком свежей воды. Но в походной фляге, которую вы тащите с собой в заднем кармане, воды едва на донышке. Ах, если бы с безоблачного, добела раскаленного неба полил дождь!
Вода — это жизнь.
«Аллах акбар! Бисми ллахи рахмани р-рахими! Ху а ллаху элладжи ла илаха илла…» — разносятся во все четыре стороны света протяжные выкрики с верхушки минарета.
Да, в эту пору со всех минаретов мира раздаются одни и те же призывы. Десятки тысяч муэдзинов, но одни и те же слова, одна и та же мысль! От западной оконечности Африки через Ливию, Египет, Персидский залив и до Индийского океана, до Китая!
Уаргла, городок на юге Алжира, вместе со всеми тоже протирает глаза.
Вы стоите на рыночной площади, окаймленной старинной галереей. А крик муэдзина, который вы слышите, доносится с верхушки мечети Лейлат Аза.
Призыв не пропадает впустую. Будто всех на рыночной площади коснулась волшебная палочка. Как ни малоподвижны люди, закутанные в длинные белые одежды, они, вопреки всем ожиданиям, быстро опускаются на колени, поднимаются, снова опускаются, низко кланяются. И все в одном направлении — туда, где, по их мнению, находится Мекка и священный камень Кааба! Достаточно нескольких слов муэдзина, и вся пестрая толпа — как один человек, в хаос внесена организованность.
То, что эту организующую силу религии можно использовать в целях политического завоевания, еще в седьмом столетии понял Магомет, творец всемирной империи ислама.
После молитвы жизнь течет своим чередом.
Несколько ударов молотком, и вот появился прилавок. Или же на земле просто расстилают кусок не очень чистого полотна. Чего вы тут только не найдете! Циновки из галвы — африканской травы. Коврики из Бени Искуэна с варварским чередованием цветов: белый — оранжевый — черный. Латунь ручной чеканки. Верблюжьи седла — простые дорожные и для торжественных случаев, лежат рядом с овечьими мехами. Краситель генна и имбирь. Женские ожерелья из твердых черных шариков, более дешевых, чем стеклянные. Шахам для волос, жирная мазь, скатанная в шарики, напоминающие биллиардные. Свежие гроздья фиников рядом с грудами мяты и поленницами дров.
Гранаты и апельсины наполняют воздух ароматом. Еще несколько шагов — и в нос ударяют запахи корицы, дубильного экстракта, бараньего жира.
А солнце уже высоко поднялось над горизонтом. Вместо воздуха — расплавленный свинец. В жарком мареве дрожит ослепительно белый язык минарета Лейлат Аза. Мозг как будто окутан полупрозрачным покрывалом.
— Интересно, как сейчас у нас на дороге из Страницы в тенистый Буковец?
Даже верблюжьи горбы в такую жару поникли. Длинные характерные тени, отбрасываемые головами этих животных, тянутся к белой стене с зубцами наверху. Резкий контраст света и тени. Все или черное, или добела раскаленное. И улички под сводами из плетеного тростника.
Тень этой необычайной решетчатой крыши ползет по утоптанной земле, по мешкам с древесным углем, корицей и мятой.
И в такой-то жарище люди кричат и до изнеможения торгуются. Житель Уарглы спорит даже тогда, когда покупает почтовую марку. А те, что пришли сюда из окрестностей, рядятся с особенным талантом и страстью. Они пришли в город купить соли, масла, фитилей, мази для волос и еще какой-нибудь мелочи, без которой нельзя представить жизнь обитателя Сахары.
Над открытыми лавками закорючки арабских письмен. Европейские вывески «жестянщик», «кожевник» или «красильщик» обозначаются здесь причудливыми непонятными нам завитушками арабской вязи.
Сможете вы прочесть это? Нет? Неважно. Пришедшие сюда из окрестных селений кочевники тоже не смогут. Тут грамотные составляют самую незначительную часть населения: примерно четыре процента. Другими словами, процентов 96 обходится без чтения и письма. Да и зачем они? Разве для этого не существуют писцы?
Большие зеленые мухи на уарглийскую жару не жалуются. Они целыми роями вьются над выставленными для продажи сахарном рахате и других сладостях, и даже пальмовый веер продавца не может их разогнать.
Вы в Уаргле, старинной столице Сахары. «Древнейший город Сахары. Никто не знает, когда он был заложен», — сообщает о нем греческий историк Геродот.
Да. Уаргла существовала еще во времена расцвета Карнака, Луксора или месопотамских Ура и Ниппура.
От времен Карнака и Луксора сохранилось несколько храмовых колонн.
От Ура и Ниппура не осталось ни пылинки. А Уаргла существует. Кругом разваливающиеся стены. Но она живет!
В двенадцатом столетии Уаргла была опустошена эпидемией чумы. Жизнь в ней на какой-то срок замерла и в 1553 году, когда восточный завоеватель раис Саллах разграбил ее своими жадными руками и хотел задушить совсем. Неудивительно, что французы, проникшие сюда только в 1870 году, не нашли здесь ничего, кроме полуразрушенных, потрескавшихся от страшной жары стен. Мостовая в городе одна из древнейших в мире. И по ней бредут черные, закутанные, как коконы, женщины с глиняными кувшинами на голове.
Такие мостовые существовали в древнейших центрах цивилизации на Тигре и Евфрате.
Цивилизация просто не имела времени коснуться Уарглы.
И все-таки!
На площади, опоясанной галереей, стоит повозка с машинкой для производства мороженого. На лице белозубого продавца детская радость. Он одет в длинный белый балахон, но на нем накрахмаленный воротничок и шляпа.
Шик!
А вот еще кое-какие следы европейской цивилизации.
Кочевники, которые пришли сюда из пустыни, чтобы продать корзину галвы или молодую верблюдицу, слышат из репродуктора специальное сообщение. Оно передается из Алжира на волне 210,6 метра и рассказывает о том, что мсье Фор «поставил перед парижским парламентом вопрос о доверии в связи с обсуждением вопроса о бюджете», и о том, что «выступление канцлера Аденауэра, посвященное Саару, вызвало волнение на парижской бирже». После этих новостей, столь «интересных» для кочевников, в репродукторе что-то хрипит, а в Уаргле все снова идет по-старому.
Сегодня как и тысячи лет назад.
Перед глиняным домиком с отверстием вместо двери сидит странный человек, вооруженный длинной деревянной флейтой. У него негроидные черты лица и черная кожа, как у многих жителей этой дыры. Для пущего эффекта брови у него вымазаны известью.
Несколько зрителей следят за его резкими движениями. Вот он вытащил что-то из корзины, прикрытой куском полотна.
Перед нами извивается хвост песчаной змеи.
— А, змея, — обрадовался Божек. — Я хотел бы дернуть ее за хвост.
— Если она позволит это сделать. Мне кажется, змея вовсе не расположена к этому.
Раздвоенный язык высунулся из широко раскрытой пасти. Сссс-сссс! Предостерегающее шипение должно означать одно: оставьте меня в покое, сегодня я не в настроении. Но змеиное шипение совсем не действует на раскрашенного человека с флейтой.
Несколько тактов протяжной мелодии — и змея смотрит в глаза своему хозяину. Флейтист обнаженной рукой поглаживает свою милую сотрудницу.
Та спокойно дает засунуть себя обратно в мешок.
Представление окончено.
— Вы видели только живую рекламу. Это просто ярлык фирмы, не более, — дает оценку наш спутник. — Накрашенный человек вовсе не укротитель животных. Это хаким, лекарь. Своими упражнениями со змеей он лишь демонстрирует зрителям свое могущество. А как же! Если он может изгнать духа зла из змеи, значит, он в силах изгнать и злых духов, нагоняющих на людей всякие болезни.
Да, это логично.
Лечение и даже операции производятся прямо на улице. Это хорошая реклама для хакима. А пациент имеет полную возможность доказать зрителям, что у него сильные нервы и хорошее самообладание.
В «клинику» приходит пожилой мужчина с завязанным горлом. Вероятно, фолликулярная ангина. «Доктор», очевидно, считает мытье рук научным предрассудком. Он сует грязные пальцы в рот пациенту.
Заклинания. Голос хакима скрипуч, как сахарский песок. Затем длинный, докрасна раскаленный железный прут всовывается в горло и прижигает заднюю стенку гортани.
Пациент отшатывается.
Зрители обмениваются мнениями. Сейчас они более спокойны, чем в то время, когда смотрели на представление со змеей.
— Это правильно. Раскаленное железо изгонит злых духов из горла.
Снова длинное заклинание. Хаким завязывает на шее бледного, трясущегося пациента магический узел. Ну, теперь злой дух уж не посмеет возвратиться обратно.
Существенный вопрос: долго ли проживет после такой операции пациент?
— Воля аллаха, — пожимает плечами хаким.
Врачебные методы господина хакима разнообразны. Но всегда кончается тем, что пациент либо умирает, либо выздоравливает.
У вас болит голова? Приложите к глазам паутину и прочитайте суру от этой болезни. Правда, за то, что вы не внесете в глаза инфекцию, хаким не ручается.
Затруднения с пищеварением? Выпейте отвар из шалфея, сорванного в лунную ночь. На живот положите горячий уголек. Будете здоровы, как рыба.
Вас мучает рана? Промойте ее мочой молодой верблюдицы — и все в порядке. Надо делать это до тех пор, пока рана не заживет.
Хаким не только дает рецепты против болезней, но услужливо поможет вам и в любом другом затруднительном положении. Вы собираетесь в путешествие по безводной пустыне? Хотите встретить в пути родник с холодной водой? Отправляясь в путь, повесьте себе на шею кусочек шкуры гиены. В нее надо зашить порошок из сушеных глаз нетопыря. Тогда, путешествуя в пустыне, вы увидите воду, если даже она течет под землей.
Хаким поможет вам и в том, чтобы понравившаяся вам девушка вас полюбила. Не знаете как? Очень просто! Нужно взять немного мяты и соли и замесить их слюной ящерицы (ведь женщины, как известно, в родстве с ящерицами). Все это надо высушить на огне после захода солнца. Потом всыпать высушенную смесь своей милой в кофе, и успех обеспечен.
Она будет тосковать по вашим объятиям. (Ну, а если этого и не случится, вы можете найти другую, красивых девушек ведь всегда достаточно.)
Кошачьи и нетопырьи глаза, если смешать их с солью и проглотить незадолго до рассвета, дадут вам возможность повидать духов и посоветоваться с ними. Если дать хакиму пятьсот франков, он сообщит вам таинственные слова, которыми можно вызвать в клубах дыма демонов, джинов. Джин, дух пустыни, услышит ваше заклинание, и вы обязательно его увидите.
О, хаким может излечить все болезни и тела, и души. Он видит невидимое и слышит неслышимое. Как ловко он рисует углем таинственные знаки, несущие либо счастье, либо гибель! Даже его разрисованное лицо свидетельствует о том, что это ученый муж.
Поэтому клиентов у него всегда хватает и без объявлений в крупных европейских журналах. Не верите, убедитесь сами. И если вам повезет (проглотите на рассвете мяту с солью или порошок из сушеных глаз нетопыря), вы увидите необычайные зрелища.
Например, заклинание змеи или как хаким рвет зубы.
В закрытой галерее на одной из уличек Уарглы я увидел необычайную картину.
Около двадцати мальчуганов, по большей части негроидного типа, сидят со скрещенными ногами на циновках из галвы и размеренно кланяются. Наклон… выпрямление… наклон… выпрямление… Может быть, это тренировка гребцов на восьмерках? Нет. В такт этим монотонным телодвижениям они хором скандируют какие-то сначала малопонятные слова. Ученики произносят их механически, без души.
Но вот в коллективной декламации отдельные слова выступают более отчетливо. Каждое слово означает какое-нибудь качество аллаха. Монотонно звучит:
Ар-рахман! Милосердный!
Ар-рахмм! Имеющий сострадание!
Аль-бесир! Зрячий!
Аль-кауф! Сильный!
Аль-кахар! Мстящий!
Аль-ариф! Всезнающий!
Аль-мухаймин! Защищающий!
Аль-азиз! Могучий!
Аль-гамаль! Совершенный!
Аль-джалил! Великий!
Аль-муджиб! Надежный!
Аль-мубди! Творящий!
Аль-мухжи! Оживляющий!
Неожиданно раздается стук. Удар посохом, все встают.
Что означает сия картина посреди темной улички?
Вы видите, как обучаются в муктубе, туземной школе. Это школа без аудиторий, без персонала, без учебников, без доски и без школьного звонка, но все-таки это школа.
Впереди на циновке сидит хмурый мужчина с вертикальной морщиной мыслителя на лбу. На голове красная шашия, в руках хворостина. Перед ним пюпитр с раскрытой книгой. Хворостиной он призывает учеников к порядку. Это учитель.
Увидев нас, учитель прерывает урок. Разумеется, он рад поговорить с чужеземцами, у которых есть фотоаппарат и франки, чтобы заплатить за несколько фотоснимков.
Дешевый портсигар из пластмассы быстро завоевывает сердце педагога.
— Будьте гостями, чужеземцы, и осмотрите все, что пожелаете. В качестве мударриса, профессора этой школы, могу сообщить, что вы видите перед собой лучшую из лучших школ в Эльджезайре, сад учености и рассадник богоугодных мыслей. Вы хотите присутствовать на уроке или только фотографировать? Один снимок — пять франков. Деньги вперед, они ведь послужат возвеличению школы.
Мы живо представляем себе, какое возвеличение школы имеет в виду «господин профессор». Тем не менее выкраиваем из нашего бюджета 20 франков и немедленно усаживаемся на пахнущие мятой мешки.
— Это третий класс, — поясняет мударрис. — В первом классе ученики изучают буквы, во втором — их сочетания. Здесь, в третьем, они читают суры из корана и заучивают их на память. Так же они знакомятся и с основами письма. Начинают с буквы алеф. Это первая буква в алфавите — такая вертикальная закорючка.
Судя по всему, обучение организовано по всем правилам педагогики.
При виде нас школьники расшумелись, как пчелы в улье. Маленькие Омары, Селимы, Саиды, Ахмеды затеяли между собой свободную дискуссию. Кажется, что за спиной учителя вот-вот разгорится настоящее сражение. Яблоком раздора служит жевательная резинка в грязной ручонке одного из мальчуганов. Вдруг в руке профессора появляется хворостина. Удар по пюпитру — словно грянул гром — и мгновенно класс замирает в торжественной тишине.
Урок продолжается. Идет диктант.
Тот из вас, кто думает, что во время письма все ученики обращены к учителю, сильно ошибается. Они рассажены на своих циновках так, что лица их через одного обращены вперед и назад. Получается так, что один ряд сидящих друг за другом школьников обращен лицом к учителю, другой ряд — лицом к нам.
— Очень удобно, — отвечает мударрис на наш вопрошающий взгляд, — никто из лих не сможет списать у другого ни буквы.
Действительно, просто и практично. Вперед смотреть вовсе не обязательно, потому что здесь нет такой вовсе ненужной вещи, как доска. Окрики учителя и удары хворостиной предупреждают малейшее нарушение дисциплины.
Краткий диктант закончен. Вы спросите, какой следующий предмет будут изучать ученики?
Чтение наизусть отрывков из корана. Школьники снова раскачиваются в ритме скандируемых ими слов. Каждую минуту — гневный удар хворостиной о пюпитр.
— Лодыри! Пес да будет лизать бороды ваших отцов! Я, ваш мударрис, знаю на память все сорок четыре книги, какие есть на свете, а вы не можете выучить и одну суру из корана. Начнем снова!
Механически класс еще раз повторяет всю суру безразличными, монотонными голосами. Тень скуки лежит на этом «рассаднике учености».
— Тот, кто учит невежественных, как вы, бандиты, мил взору аллаха, — гремит уарглийский педагог. — Нас, знатоков письма, ждут наслаждения семи кругов неба. Но мало кто из вас, несчастных, перейдет тонкий, как бритва, мост Эс-сират, который ведет к вратам рая.
Но вот наступает с нетерпением ожидаемый всеми конец урока.
Не попрощавшись, мальчики разлетелись в разные стороны, как стая птиц от выстрела. Каждый ученик схватил принесенную из дома циновку, и — ищи ветра в поле! А господин профессор взваливает на спину деревянный пюпитр и прячет коран в широких складках своей одежды.
— Тяжелая работа, — жалуется он, — жалованье все уменьшают и уменьшают, а ведь мало кто из родителей вспомнит об учителе своих детей и сделает ему подарок. Да и у этих сорванцов в голове что угодно, только не уважение к своему доброму профессору. Без учености, вдалбливаемой мною в их головы, они были бы глиной, из которой сотворил их аллах, жалким сбродом.
Мы уходим с твердой верой в педагогические способности «профессора».
На прощание рассматриваем хворостину, чьих ударов отведало столько ленивых учеников этого муктуба. В такие минуты из «школы» доносятся жалобные крики не сумевших оценить доброту своего учителя. Таким образом, можно легко убедиться в действенности педагогических методов этой школы, а также в том, что такой способ общаться с душой подростка мусульманина поистине эффективен.
С другой стороны, посещение школы окупается даже в том случае, если через две недели после окончания «школьного курса» в головах учеников станет снова совсем пусто, а их руки не смогут удержать письменных принадлежностей. Ведь написано же в святых книгах:
«И самого большого грешника спросит Джибраил в судный день, сидел ли он почтительно у ног учителей своих и стремился ли он к познанию. И если грешник ответит «да», войдет его душа в рай. Ибо поистине аллах велик и всемилостив».
Кто такой Ламин?
Один из многих, кто глотает пыль в небольшом городке Уаргле. А чтобы не глотать этой пыли слишком много, рот у него закрыт покрывалом, как и у многих его соплеменников. Впрочем, может быть, какое-нибудь религиозное предписание повелевает здесь мужчинам тоже закутываться тканями?
Во всяком случае, покрывало в нижней части лица ясно говорит: «Этот человек тарги, и с ним лучше не связываться».
Тарги — большое племя, обитающее в Сахаре. Плоскогорье Ахаггар является родиной этого странного народа. Его представители держатся воинственно, да они и на самом деле воинственны. Это почувствовали на себе французские колониальные войска в 1857, 1876, 1903, 1922, 1955 годах… Череп тарга тверд, как камень Сахары. На него не действуют даже такие современные методы, как сбрасываемые с самолетов напалмовые бомбы.
По уличкам Уарглы неслышно ступают трое таргов. Выражение их лиц довольно подозрительно… И действительно! В складках одежды они прячут острые ножи.
Мы не выпускаем из виду этих трех людей. Уж не собрались ли они применить через несколько мгновений свое опасное оружие против жертв их кровной мести? По улице ремесленников они выходят на площадь, где уже собралась толпа берберов, арабов, таргов.
Лишь теперь мы понимаем, почему тарги вооружены тонкими, острыми клинками. Большая, сплетенная из пальмовых волокон квадратная мишень привлекает к себе взгляды любопытных — и старых, и малых.
А через минуту начинается состязание. Один за другим с расстояния примерно в десять шагов кидают они свои ножи в мишень. Такой вид спорта мы не встречали на стадионах старой Европы. Чтобы увидеть его, необходимо приехать в еще более старую Африку.
Зрителей охватывает спортивный азарт. Трое таргов, еще недавно вызывавшие у нас подозрение, сбрасывают верхнюю одежду. И вот один из них становится в круг, обозначенный белой известью.
Гремит барабан. Спортсмен поворачивается, переносит вес тела с одной ноги на другую, отводит руку назад, снова вращательное движение всем туловищем, и в воздухе свистит нож. Прямо в центр мишени.
Один за другим становятся бойцы в белый круг. Каждый бросает нож по-своему. Иногда это бросок с поворотом всего корпуса, иногда — снизу вверх, иногда — неожиданный, молниеносный взмах. Но в каждом способе — высокое мастерство.
Вызывает удивление еще одна деталь: скромность спортсменов. Мастерам длинных ножей не приходит в голову держать себя с холодным высокомерием. Они не ждут лавров и званий мастеров спорта. Не просят написать о них статью в газету.
Вероятно потому, что так называемые «нецивилизованные народы» не имеют своих спортивных примадонн, какие есть у нас, народов цивилизованных.
Небольшая передышка, заполненная взволнованным говором зрителей. Купите семечек подсолнуха! Можете их лузгать, пока свое умение показывают мальчишки — молодая поросль какого-то спортивного клуба Уарглы. Один мальчуган приставил к мишени руку с расставленными пальцами. Другой паренек бросает ножи, и они вонзаются точно между пальцами, в нескольких миллиметрах от живой ткани.
Из ребят получатся хорошие мастера этого вида спорта и без дорогостоящего аппарата с чиновниками от физкультуры, пользующимися служебными автомашинами. Ведь здесь в отличие от Европы некому платить.
— Хази Ламин бен Ламин. Поставьте на Ламина! — скачет кадык у подростка, сидящего на ящике из-под фиников.
Марки в его руке служат доказательством того, что и сюда проникла горячка тотализатора. Разве важно, что «бюро тотализатора» помещается на поломанном ящике?
Движение вокруг букмекера. Взволнованные голоса, выразительные театральные жесты даже тогда, когда речь идет о мелочах. Ведь это просто забава, средство разогнать скуку, являющуюся пожизненным спутником наивных детей Сахары.
Поставим и мы на Ламина!
Ага, выиграл. Похлопывание по плечам, широкие белозубые улыбки на лицах цвета какао. Выигрыш незначителен, но Ламин местный фаворит, номер один, и это обстоятельство повышает настроение, ибо «пророк» утверждает: «если верующие веселятся перед вечерней молитвой, злые духи не станут совращать их души ночью». Поэтому: если будете в Уаргле, поставьте на Ламина. Выиграете немного, но зато наверняка.
Да, конечно.