"Ты такой чистый, честный человек. Ты очень страдал в жизни за других.
Так трудно тебе. Я очень хотела, чтобы ты был счастлив. Мне казалось, что я смогу, что я все-таки способна сделать человека, самого мне дорогого, счастливым, спокойным. Чтобы ты забыл обо всем, что было, обо всем том горе, какое ты пережил..."
"Какая я сволочь! - покраснел я. - А все - этот дикий бизнес. Сделки, сделки... Сделки с совестью..."
"Я занимаюсь всем и не имею ничего. Я теряю с каждым днем тебя и твою любовь. Я ничего тебе не даю. Такая моя любовь тебе не нужна, ведь тебе плохо, и я не знаю и не могу сделать хорошо, - читал я дальше. Почерк потерял устойчивость.- Но я тебя очень люблю. Я так ждала в жизни тебя.
Нет, я не ждала, я думала, что ничего такого у меня в жизни не будет. Может быть, выйду замуж, чтобы не быть одной или убить себя на общественной работе.
Только ты обо мне не думай плохо. Я жила только одним тобой, у меня никого никогда не было и уже не будет. Ты очень хороший. Прости меня за эту последнюю ьолью Я в бога не верю, значит, и никому не нужна. Я не могу без тебя и не могу все бросить ради тебя. Я недостойна твоей любви, - раз я даже не понимаю тебя. Но без тебя я не могу жить, поэтому я решила умереть..."
Я прекратил чтение, сел рядом с Мариной. Стал внимательно рассматривать черты до боли знакомого лица...
Бригада "скорой помощи" потребовала ее госпитализации. Я упросил, чтобы Марина осталась дома, чтобы случившееся осталось тайной. Сделал все возможное, и, убедившись, что жизнь Марины вне опасности, бригада уехала.
- Ты здесь, Илюша? - спросила Марина, очнувшись ночью. - А что со мной?..
* * *
Поужинав и проходя мимо стула, на котором сидела Тоня, я обнаружил забытый сверток. Взял его, отделался от сотрапезников шуткой и пошел в парк...
Дежурный сказал, что журналисты здесь не отдыхают, просто заскочили поужинать.
Я и сейчас не понимаю, почему я взял этот сверток.
"Что ж! Случай, точно, не надежен, но щедр!" - думал я, читая повести И. Постного, которые оказались в этом свертке.
"Главное - отделить человека от семьи и заставить его потерять семейные привычки", - резанули меня в рукописи слова основателя тайной ложи карбонариев.
"Человек рожден непокорным. Разжигайте в нем это чувство непокорности до пожара. Сейте в семьях отчуждение, раздражительность, склочность, мелочность...."
- вещал мордастый Пикколо-Тигр.
Вот они, эти повести.
И.П.
ПОВЕСТЬ ПЕРВАЯ
Памяти Юрия Романькова
1. ДРУЗЬЯ
Однако, - нужды нет лукавить,- Душа, минуя давность лет, Той горькой памяти оставить Еще не может, и - нет-нет - В тот самый заступает след.
А.Твардовский, "За далью даль."
Словно легкая лента, брошено Калужское шоссе по холмам и лесным массивам.
В окружении тополей и ракит стада коров безмятежно лежали вдоль него. Журавлиным клином уплывало шоссе в туманную даль. Места эти славились своими березовыми и ореховыми лесами, прозрачными и звонкими. Грибов, орехов в этих местах было так много, что их возили возами, машинами. Места эти славились и вишневыми садами. Весной едва не вся Москва стекалась смотреть бушующее белое море цветущих вишневых деревьев. Славились эти места и боевыми событиями, бывшими и во времена нашествия Наполеона, и в более поздние времена. В честь победы над Наполеоном была поставлена стела у села Коньково. А доты были сооружены защитниками Москвы в период Великой Отечественной войны...
* * *
Совхоз "Воронцово", разместившийся по преданию на территории бывшей усадьбы графа Воронцова, когда-то процветал, уходил своими огромными пространствами далеко за горизонт.
Совхоз снабжал ОГПУ свининой, свежими ягодами и фруктами...
Отец и мать мои, крестьянские дети, оказались в совхозе "Воронцово"
по вербовке. Отец работал в совхозе на лошади, мать - в поле.
- Вместе с председателем раскулачивать дедушку твоего пришли трое, вспоминал отец.
Обычно малоразговорчивый и кроткий, отец, видно, не мог забыть эту кровоточащую рану.
- Дедушка твой был хорошим хозяином, как и все в округе. Продавать не продавали, но себя кормили, и гостей было чем накормить, напоить. А нас было семеро: три сына и четыре дочери. Отнимать-то было нечего - корова да хромая лошадь... Ан нет же! Чтоб знали впредь! Не задавались чтоб лишний раз. Знали, чья возьмет и всегда брать будет! - вздыхал отец. - Это относилось больше к дяде твоему, Ивану. Иван председателю был как бельмо на глазу.
Очень уж они соперничали, любили одну и ту же...
Отец мой любил своего старшего брата. Деревенские дети всегда тянутся к старшим - словно им не хватает родительского тепла и ласки.
- Я и тебя-то назвал Иваном в честь брата, - вспомнил отец. - Иван в молодости был красивый. Это теперь сморщился, только и остались орлиные острые глаза над острым носом с горбинкой. А был высокий, стройный, отчаянно смелый!..
"Ты што пришел-то?" - спросил твой дедушка председателя.
"Давай-ка составим опись имущества. Того требуют революсьонные правила", - ответил председатель.
Отец задумчиво помолчал, потом решительно продолжил:
- По лицу видно было, что врет, оттого становится еще наглее...
"Ну, что надулась-то? Не обижали пока, а ты уж надулась!" - сказал председатель, глядя на бабушкин живот.
Председатель всегда все начинал со склоки, с обидного. Установка была такая, что ли? Охоч был до склоки!
"Ты пока што бабу не трогай!", - сказал дедушка.
"Не дам я вам никакого имущества", - запричитала в голос бабушка.
Обида вышибла слезы. Иван загородил мать, увел в сени...
"Как это не дашь? Будем мы тут с вами вожжаться!" - закричал раздраженно председатель.
- Не счел даже нужным больше разговаривать с твоим дедом. Конечно же, пришел взять все, и никакая тут не опись!..
Отец сплюнул с досады.