— Что-то дружка твоего долго нет,— сказал мне Трофимов, когда мы сели отдохнуть.
— Димка будет гонять тигрицу, пока не уцепится ей за хвост,— засмеялся Селедков.
Трофимов насмешливо-весело смотрел на нас, но ответить не успел. Сзади раздался треск, глухой удар — я повернулся и увидел голову тигра. Трофимов, Селедков и я как ужаленные прыгнули в сторону, и только Сузев остался на месте, прижатый за руку лапой зверя.
Подвешенный на деревьях тигр урчал и ворочался в своем мешке; мы перестали обращать на него внимание, и ему удалось освободить переднюю лапу и сдернуть намордник. Разорвав плащ-палатку, он свалился сверху на нас. Сузев закрылся от него рукой и моментально был пойман когтями.
Пока я выбрался из сугроба, Трофимов прыгнул на спину тигра, схватил его за уши и с такой силой заломил ему голову, что в горле тигра заклокотало. Мы поспешили на помощь и освободили руку Сузева. Пачкая кровью одежду и рюкзак, Сузев достал вязки, и мы связали отчаянно сопротивлявшегося тигра.
— Вот напасть!— растерянно проговорил Трофимов, рассматривая рваную плащ-палатку и тигра.— Впервой такая штука!
На левой руке Сузева кровоточили две глубокие раны, он морщился от боли, пока я перевязывал, но терпел.
Отсутствие Моргунова беспокоило Трофимова.
— Он что, взаправду решил на тигрицу охотиться? Как бы она его не сохотничала,— сказал он.
Я не знал, что и думать,— от Димки можно было ожидать что угодно. Он появился уже в сумерках. Заметив связанного тигра, сорвал с головы шапку и, завопив, подбросил ее в воздухе. Только осмотрев и ощупав зверя, он ответил на наши вопросы.
— Где был? Шорох на его мамку наводил,—показал он на тигренка.— Жаль, патроны кончились, а то бы я ее к морю загнал. Не рассчитал — только до Лысой сопки хватило.
Трофимов недоверчиво посмотрел на него: до этого места было не меньше двадцати километров; но я верил Димке — теперь он свободно мог пробежать эти километры туда и обратно. Поверил в это и Трофимов, когда мы, закончив делать клетку, сели ужинать. Ни слова не говоря, Моргунов налил себе полкотелка непризнанной когда-то «тюри» и первым вылизал ложку.
Утром зашумела, заволновалась тайга. Холодная и неуютная, она бросала в лицо снег, сорванный ветром с деревьев. У Сузева распухла рука, он остался в лагере — мы пошли в тайгу. Теперь все зависело от того, смогла ли тигрица за ночь найти своих разбежавшихся тигрят. Если бы это ей удалось — тигров мы бы уже не догнали. Конечно, Трофимов это понимал, и уже при отлове первого тигренка он проявил расчет. Мы взяли того, чей след был расположен ближе к следам тигрицы. Остальные два звереныша оказались как бы в клещах между нашими вчерашними следами и лагерем. Шагая за вторым беглецом, мы не надеялись скоро встретить его, но все получилось иначе.
Километров через восемь собаки вдруг кинулись в сторону и зарычали. Под развесистыми ветками молодой пихты отпечаталась лежка полосатого хищника. Неизвестно, где и сколько ходил тигренок, напуганный случившимся; неприветливой и враждебной показалась ему тайга и, преодолевая страх, он направился в поиски матери по своему вчерашнему следу. Устав, он прилег отдохнуть и в это время учуял нас. Панические прыжки зверя выдавали ужас и смятение, охватившие его.
— Намордники, намордники!— торопливо сказал Трофимов.
Вчерашняя схватка заставила нас сделать для собак эти штуки. Пестрыми клубками замелькали собаки на снегу, в сладостном азарте дрогнуло сердце — вторая охота началась. Загодя мы вырубили себе рогульки и, подгоняемые нетерпением, быстро зашагали по следу. На этот раз мы не бежали, а шли плотной кучкой, прислушиваясь. Дружный лай, вырвавшийся из-за сопки, сбросил наше сдерживаемое волнение. Мы встрепенулись и побежали.
Тигра мы увидели на небольшой площадке из-под валуна. Она, как ступенька, врезалась в склон сопки и как нельзя лучше подходила для защиты. Бедная Волга, впервые рискнувшая приблизиться к тигру, уже расставалась с жизнью, скатившись сверху под его лапы. Одним ударом он перебил ей хребет и отшвырнул далеко вниз. Склон был крут, и если в нападении сверху был риск не удержаться, то снизу тигр легко отбивал все атаки. Спина зверя прикрывалась выворотнем, и только один подход со стороны пасти и лап оставался возможным.
— Бросай!— тихо сказал Трофимов, и мы бросили винтовки и рюкзаки.
Свою котомку Трофимов насадил на рогульку. Выставив вперед рогатки, мы пошли на тигра. Он заметил нас, но не побежал, а лишь сильнее припал к земле. Сморщенный в страхе и ярости нос, оскаленная пасть и прерывистое утробное рыканье встретили нас. Мы подошли уже совсем близко, когда тигр, не выдержав, рявкнул и бросился к нам. Котомка Трофимова полетела ему навстречу. Схватив ее, тигр рванул неподатливый брезент, и в это время Трофимов кинулся к зверю. Поскользнувшись, он попытался удержаться, но тигр ударил лапой по рогульке, и Трофимов упал возле самой его морды. Выручая Трофимова, вперед бросился Димка. На какое-то мгновение они столкнулись в упор, и не успел тигр что-нибудь предпринять, как Димка, подобно боксеру, двинул его кулаком в челюсть. Голова стокилограммового зверя мотнулась, как у тряпочной куклы, и в эту секунду мы с Селедковым прижали его к земле; схватив тигра за уши, Трофимов заломил ему голову. Селедков, багровый от напряжения, продолжал удерживать зверя рогулькой, а я и Моргунов захватили его лапы. Тигр оказался прижатым брюхом к земле, и все было бы хорошо, не будь таким крутым склон. Присыпанные снегом листья скользили под нами, и мы неудержимо катились вниз. Рванувшись, тигр разбросал нас — и все перемешалось: крики, рычание, отчаянная борьба. Каким-то образом все очутились в куче бурелома, голова тигра попала под нависшую валежину, кто-то прыгнул на нее и придавил шею зверя. Тигр распластался на снегу, мы мертвой хваткой вцепились в него и опутали вязками.
Валежина не причинила тигру никакого вреда — зато и мы и собаки истекали кровью. У нас были исцарапаны руки, лица, но никто не чувствовал боли.
— Вот так повоевали!— сказал Димка, вытирая кулаком разбитый нос.
— А ведь это ты драку затеял. А?— улыбаясь, отозвался Трофимов.— И что за народ: вчера один палкой ухайдакал зверя, сегодня другой зубы ловчил кулаком переломать. У вас что там, на Чуркине, все такие?
Мы облегченно засмеялись, а Трофимов, обойдя тигра, сказал;
— А знаете, мужики, пожалуй, это самая большая амба, которую мне довелось Добывать. То-то мы с ней так и барахтались!
Волгу мы похоронили на площадке, где она кинулась на тигра. Нам было грустно расставаться с собакой, ставшей нам близкой за пять месяцев жизни. Димка бросил возле ее тела горсть сухарей.
— Пусть всегда у тебя будет там пища,— серьезно и печально сказал он.
В лагерь пришли ночью. Сузев укрепил за день клетку, похожую на обледенелый сруб, и мы пустили туда тигра. Зверь рыкнул, попробовал лапой бревна, и, жалуясь на судьбу, братья начали облизывать друг друга.
К счастью, все наши раны оказались незначительными. Правда, их было много, и мы, израсходовав на прижигание флакон зеленки, перестали узнавать себя. Особенно свирепый вид был у Моргунова, с распухшим носом и зеленой полоской от него к уху.
— Шей намордник,— посоветовал ему Селедков,— а то ведь последняя тигра пропадет с перепугу.
Добрый дар Прометея светил нам в следующую ночь на далекой неведомой людям Приманке. Теплом огня и духом товарищества согревались мы, кутаясь в свою обтрепанную одежду. Холодные звезды смотрели на нас сверху, и загадочный мрак тайги окружал нашу последнюю стоянку. Искры костра летели в небо и гасли, умерщвленные холодом и пространством. Пробуждаясь от дремоты, я видел спящие морды собак и согнутые фигуры своих друзей. Собаки, тихонько взвизгивая, вздрагивали во сне.
Последний тигр завел нас далеко. Судя по следу, это был самый маленький из семьи тигров. Он бродил по отрогам и падям в поисках матери и пищи, в надежде на спасительный случай, но уже обреченный на плен. Целый день мы петляли по притокам реки и, не догнав зверя, остановились на ночевку. На рассвете, когда мы, затоптав костер, шли к его последней вольной лежке, на его и на наш след напала тигрица, и сердце матери, презрев все опасности и страхи, повело ее на защиту своего детеныша.
Тигрица опоздала. Тигренка, оказавшегося самочкой, мы взяли быстро, без суеты и приключений. Трофимов, как дирижер, руководил нашим «оркестром». Спустя час тигрица смотрела на истоптанную лесную поляну, где оборвались следы ее любимицы. Ненавистный дух человека еще носился в воздухе, - и из груди зверя вырвалось приглушенное хриплое рычание. Опустив голову к земле, тигрица легкой тенью заскользила по следам похитителей.
В полдень мы остановились на отдых возле небольшого ключа. Метрах в сорока от нас начиналось ущелье. На вершине левобережной скалы я заметил сухую березу, которую можно было сбросить вниз и подтащить к костру. Взяв топор, я забрался на обрыв и посмотрел вниз. «Пока скатится — готовые дрова будут»,— подумал я, и тут отчаянный крик раздался с нашей стоянки. Глянув туда, я увидел в руках Трофимова и Моргунова винтовки. Направленные на меня, они изрыгали огонь и гром. В страхе я отшатнулся, но тут что-то тяжелое ударило меня в спину, ноги шагнули в пустоту, и последнее, что я запомнил, было ощущение бездны...
Резкая, разрывающая голову боль вернула меня к действительности. Открыв глаза, я увидел пустое и бесцветное небо. Временами на нем появлялись темные пятна. Жизнь входила в меня вместе с физическими ощущениями. По покачиванию и толчкам я догадался, что меня несут. Я ощущал свое тело, но почему-то только его положение в пространстве и никак не мог почувствовать его тяжести. Я совершенно определенно знал, что у меня есть руки и ноги и даже то, что одна рука лежит на груди, но пошевелить ими, не мог. Опустив глаза, я увидел фигуру человека, идущего впереди. По ватнику и широким плечам узнал Селедкова. И тут к мучившей меня боли добавилась новая. Я вспомнил дула винтовок, стрелявших в меня, и горькая волна недоумения и растерянности заполнила мое существо. Не было ни четких мыслей, ни суждений — только мучительное желание что-то узнать терзало меня. Темные расходящиеся круги поплыли у меня перед глазами.
Второй раз я пришел в себя от ощущения тепла. Рядом горел костер. Возле него сидел Селедков. Я без труда пошевелил сначала руками, потом и ногами. Селедков, посмотрев на меня, улыбнулся какой-то жалкой и извиняющейся улыбкой. К костру подошел Трофимов.
— Ну, вот и ожил, охотник! Наш брат живучий,— сказал он, подсаживаясь ко мне.
Я с удовольствием, смешанным с любопытством, продолжал шевелить пальцами рук и ног,
— Целы,— заметив это, задушевно сказал Трофимов.— Все, брат, цело — вот мозги у тебя, наверно, малехо стряслись— с высока все же ты кувыркнулся.
Я посмотрел на Трофимова, и он пояснил:
— Тигрица на тебя, брат, бросилась. Заметили, что сзади тебя несется, а стрелять боязно — ты закрываешь. Ну, ничего, все обошлось: прямо в пасть ей угодили — мертвая тебя и столкнула. Дружок твой ушел в Мельничное — взял харчишки, которые у нас оставались, и прямо оттуда и пошел. Говорит, хоть под винтовкой, а врача притащу... Вторые сутки пошли... Тигры все в куче—Сузев присматривает за ними, а мы вот со Степаном решили идти навстречу. На речке не разминемся. Димке мы наказывали, чтоб лошадь взял...
Я слушал Трофимова и смотрел на небо. Теперь оно не было пустым и бесцветным. Я увидел легкое облачко на фоне прозрачной голубизны. В это голубое пространство тонкой струйкой поднимался дым затухающего костра. Слух мой уловил и звук, идущий с неба. Звук появился на горизонте и, приближаясь, превратился в знакомый гул самолета. Вскоре показался маленький белый самолетик, летевший над рекой, как кобчик, выискивающий добычу. Заметив нас, он скользнул вниз.
Трофимов и Селедков вскочили на ноги и побежали на лед. Самолет развернулся и сбросил вымпел. Краешком глаза я видел, как Трофимов и Селедков сошлись, потом разбежались в разные стороны. Самолет гудел и гудел над нами, затем гул его прижался к земле, и он, коснувшись лыжами снега, заскользил по реке. Не выключая мотора, он остановился на середине реки. Из самолета выскочили люди. Их было двое, и один из них—Димка. Обросший, с ввалившимися и воспаленными глазами, он смотрел на меня и улыбался.