Конечно, собаки лаяли на крупного хищника; их поведение говорило об этом, но кто это был: тигр или медведь, выяснять ночью мы не собирались.
Весь следующий день делали ловушки. Карабанов еще с утра уехал на охоту; Заяц тоже исчез, и мы стучали молотками втроем. Сузев на первой же ловушке прибил себе палец, но продолжал трудиться упорно и прилежно. К концу дня были изготовлены два десятка живоловов, и можно было сделать еще больше, но кончился материал.
После захода солнца я пошел испытать новый для меня способ ловли ленков на «мышь». Кусок пробки, обвернутый шерстью, служил мышью, сразу же за ним шел тройник. Принцип ловли основан на том, что ленки стараются схватить пробку, принимая ее за переплывающую речку мышь. Битый час я махал спиннингом. Но то ли ленки здесь не питались мышами, то ли были уже сыты, а может, и самих ленков тут не водилось, только ушел я с пустыми руками.
За это время Димка вытряс вентеря, пополнил уловом наш бассейн и принес на уху несколько костлявых рыб. Только мы собрались бросить рыбу в котел, как собаки известили нас о том, что кто-то подъехал. Сгибаясь под тяжестью ноши, к бараку подошли Карабанов и Заяц. Они встретились на реке, и им удалось подкараулить вечером изюбра.
Уха была отменена, и мы устроили настоящий пир из изюбрятины. Не зная коварного свойства изюбриного мяса, мы запили свой ужин холодной водой, а потом всю ночь в нашем бараке скрипела дверь. Нам-то, новичкам, это было простительно, но Карабанов и Заяц! Они-то должны были знать, какие «подливки» можно употреблять с изюбрятиной.
Утро следующего дня выдалось пасмурным... Моросило. Не хотелось лезть в мокрую тайгу, но пришлось. Нагрузившись ловушками, мы втроем отправились по своим угодьям. В бассейне я наловил мелкой рыбешки и навьюченный, как лошадь, стал пробираться к Медвежьему ключу.
Первую ловушку установил возле корневища подмытого водой дерева. Боясь наследить на мокром песке, я лазил возле нее прямо в ключе. Замаскировав ловушку, побрел дальше. Часа за полтора установил все ловушки и, возвращаясь обратно, решил заглянуть в первую. Каково же было мое изумление, когда я еще издали заметил, что ловушка сработала. С бьющимся сердцем подбежал к ней и увидел свежие следы норки и перекошенный незахлопнувшийся ящик. В своем старании получше замаскировать ловушку я переусердствовал, и одна из веток, перекосив крышку, дала возможность норке уйти. Да и сам ящик показался мне легковатым. Наученный первой неудачей, я снова насторожил ловушку, положив сверху увесистый камень. Поразмыслив, вернулся ко всем ловушкам и проделал с каждой то же самое.
К этому времени морось кончилась, выглянуло солнце и по зеленой листве рассыпались веселые пятна света. Возвращаться в барак не хотелось, и я пошел вверх по распадку небольшого ключика, впадавшего в Медвежий. Его топкие берега поросли хвощом и были сплошь изрыты дикими кабанами. На склонах распадка росли дубы, увешанные созревавшими желудями.
Чем выше я поднимался, тем глуше становилась местность. Порой заросли бересклета, дикого винограда и лимонника становились передо мной непроходимой стеной. Присев отдохнуть, я вдруг услышал шум, доносившийся с верховьев. Он приближался ко мне, и я снял затвор карабина с предохранителя. Все ближе невидимый зверь и все сильнее и сильнее стучит сердце... Не доходя до меня метров тридцать, зверь остановился, и вдруг тревожное «фф-у-у, фф-у» разнеслось по лесу. Кабан бросился наутек. Я удивился столь острому чутью зверя, пока мой взгляд не упал на брошенный окурок, предательски дымивший во мху. Возвращаясь в барак другой дорогой, залез в такие заросли, что, когда после получасовой борьбы в злости упал на них, они держали меня в воздухе, как в гамаке.
Возле барака хлопотали Заяц и Карабанов. Они приспособили бывшую баню под коптильню и принялись за производство окороков.
Шуму и разговоров в юг вечер было много. Сузев, по случаю открытия промысла, налил всем по стопке, и вскоре в нашем доме стоял хвастливый галдеж. Наш командир суетился больше обычного; захмелевший Димка убеждал Зайца, что скоро на Перевальной будет норковая ферма, а слушавший их разговор Карабанов только отмахивался:
— Ерунда... мясо надо... мясо.
Два десятка ловушек нас, конечно, не устраивали, и утром мы, отправившись в свой первый промысловый вояж, оставили Зайца и Карабанова разыскивать материал для самоловов.
С нетерпением шел я к первой ловушке, но приманка оказалась целой. Норка больше не пришла, и это было вполне естественно. Мне бы тоже на ее месте не захотелось лезть второй раз в подозрительный ящик. Только шестая ловушка оказалась закрытой. Радостно нагнувшись к ней, я постучал пальцем по крышке. Внутри было тихо. Я припал глазом к щелке, но сколько ни присматривался, ничего не увидел. Тогда я взял ловушку и потряс ее. Внутри болталась протухшая приманка! Ловушка сработала вхолостую!
Сузеву, как и мне, не повезло. Зато Димка появился нагруженный половиной своих самоловок. Одна была в рюкзаке, две другие он держал под мышками. Мы окружили его почетным эскортом и, награждая всяческими похвалами, поспешили с ним в барак к пересадочной клетке. Клетка представляла собой большой ящик, затянутый с одной стороны металлической сеткой. С большой осторожностью открыли первую ловушку, и в клетку серым комом шлепнулся... еж. Самый обыкновенный колючий еж. Все слегка растерялись, и Димка больше всех. Вслед за первым ежом в клетку последовал второй.
— Ну, бог троицу любит!— сказал Моргунов, раскрывая третью ловушку. Но в третьей сидел не еж. Огненно-желтой лентой метнулся из нее колонок и зарыскал по клетке в поисках выхода. Мы постояли над ящиком, помолчали, потом Димка взял его, вынес за дверь и вытряхнул всю троицу на свободу. Звероловный дебют Моргунова был окончен.
Заяц и Карабанов наскребли досок еще на десятка полтора ловушек. Подумав, все решили, что пол в бараке не обязателен, и Сузев отодрал от него еще три длинных доски, которых хватило на восемь ловушек. К вечеру у нас вместе с действующими было их сорок пять штук.
Зарядив свою коптильню очередной порцией гнилушек, Карабанов и Заяц снова уехали на ночную охоту. На дне плесов Перевальной растет какая-то трава, которую с удовольствием едят изюбры. С наступлением темноты они выходят к реке и, забравшись в нее, погружают свои морды в воду в поисках корма. Там и поджидали их Карабанов и Заяц.
Сузев занялся ремонтом своей одежды, мы же с Димкой поспешили к реке. Еще днем Моргунов заметил, что в Перевальной есть раки. Захватив мясные отходы и изготовленные на скорую руку садки, мы поехали ставить на ночь свои снасти. Выбрав подходящее место, мы опустили сетки на дно.
Ночью вернулись Карабанов с Зайцем. Они снова убили изюбра. Теперь запасов мяса нам должно было хватить надолго. Однако, судя по их разговору, они не собирались оставлять свой промысел. Я чувствовал, что наши проводники приехали сюда совсем не ради норок, а в надежде использовать наши лицензии на отстрел зверей.
Утром они уехали за оставленным на реке изюбром, мы же опять, нагрузившись ловушками, отправились по своим ключам. Я, расставив новые ловушки, проверил старые. В двух живоловках сидели ежи, в одной — бурундук. Что привлекло туда полосатого грызуна, я не понимал. Не на рыбный же стол решил он сменить свое растительное меню?! Когда я взял его в руки, у бедняги едва не выскочило сердце. Он даже не пытался сопротивляться. Я отпустил его, свистнул, и бурундук, задрав хвост, моментально забрался на дерево.
Так как мои угодья находились ближе к бараку, я вернулся первым и до прихода остальных успел проверить садки на раков. К моему удовольствию, попалось их много. Потом осмотрел вентеря и вытащил здоровенную щуку.
Причалил я к нашему берегу одновременно с Зайцем и Карабановым. В их лодке лежал трехлетний изюбр. Наблюдая, как они разделывают зверя, я учился этому мастерству. Через полчаса от изюбра остались в буквальном смысле «рожки да ножки».
Сузев появился между нами как-то незаметно и, смотря, как мы работаем, спросил у меня об успехах.
— А я поймал,— сказал он таким тоном, как будто поймал пескаря.
Мы бросили изюбра и побежали смотреть норку. Она действительно прыгала в пересадочной клетке. Великолепный самец, сердито блестя глазами, урчал и скалил на нас острые зубы.
Теперь уже Сузев не скромничал, С явным удовольствием он рассказал, как удалось ему заполучить свой трофей. Оказалось, что норку загнал в дупло Бобик— самый вредный пес в стае. Видимо, он был неплохим охотником. В благодарность за труд я хотел погладить подвернувшегося пса, но тут же отдернул руку. Бобик угрожающе зарычал и зло сморщил нос. Чертова собака — она никому не позволяла притронуться к себе.
Сузев рассказал, как он по всем правилам охотничьего промысла достал норку, умолчав, однако, о том, что против всех правил позволил ей тяпнуть его за палец. А укусил самец сильно, но чего стоил покусанный палец в сравнении с добычей!
Норку перенесли на чердак и выпустили в устроенный там вольер. Не успели мы спуститься на землю, как на противоположном берегу Перевальной появился Димка и сразу же завопил, чтобы его перевезли.
— Вот она, родная, вот...—тряс он в воздухе брезентовым рукавом. Чтобы не таскать ловушки, мы сшили вчера эти пересадочные рукава. В нем действительно что-то шевелилось.
— Кто она — ежиха, что ли?— спросил я его, причаливая к берегу. Димка смерил меня уничтожающим взглядом, но ничего не сказал. Видимо, он боялся снова оконфузиться. Опасения его оказались напрасными — на этот раз он поймал то, что хотел. В клетку из рукава вывалилась норка. Две в один день! Стоило радоваться удаче, но в глубине души я чувствовал себя уязвленным. Все-таки я считался охотником со стажем, а Димка... так себе... начинающий.
На следующий день чуть свет я побежал к своим ловушкам. Первые две перевернул и разбросал медведь, сожрав в них приманку. Косолапый был, видимо, голоден, раз польстился даже на мизерных пескарей, вкуса которых он наверняка не разобрал. В третьей ловушке сидел еж, в четвертой, пятой и шестой — бурундуки. Ну, еж — это было понятно, он все-таки рыбой не брезгует, а вот зачем лезли бурундуки?! Не хватило им, что ли, других дырок в тайге?! У меня в кармане завалялась красная ленточка. Я разорвал ее на части и всем троим навязал на шеи галстуки. Бурундуки отправились к своим женам настоящими франтами. Дальше шло несколько пустых ловушек. Из остальных я вытряхнул здоровенного колонка, двух ежей и даже мышь. Все лезло в мои самоловы, кроме норок. Грешным делом, я подумал, не виновата ли в этом та первая, что удрала из перекосившейся ловушки? Заметив на берегу реки следы норки, я начал внимательно рассматривать их и в одном месте нашел остатки норкиной трапезы. Мне и раньше попадались краснеющие на солнце корочки рачьих панцирей, но я не обращал на них внимания. На этот раз передо мной были совершенно свежие остатки рака. Раздробленные лапки имели еще свой природный цвет. Так вот в чем дело! Оказывается, в норкино меню входят и раки. Этого мы не знали, считая лучшей приманкой свежую рыбу.
Что есть духу помчался я к рачьим садкам. Как на зло, на этот раз все раки были крупные, и мне не хотелось скармливать их норкам. Отобрав тех, что поменьше, я устроил в первых ловушках настоящее ассорти из рыбы и раков. К концу этой работы начал накрапывать дождь — тайга сразу стала неуютной, и пришлось поспешить в барак. Там сидел Карабанов, укладывающий свою готовую продукцию; копченое и сушеное мясо изюбра. Сушеное мясо мне понравилось.
— Шабашьте, малые, со своей затеей,—растягивая слова, сказал мне Карабанов.— Все одно на норках не заработаете... Ну, десять штук поймаете, а че это... тьфу! Вона уже сколько дней извели, как уехали из дому, а че заимели? Бейте зверя... Сузеву что— у него оклад ничего — ему можно прохлаждаться.
— На чем же нам тут еще зарабатывать?— спросил я его.
— Эх-хе,-— усмехнулся Карабанов.— Одно слово — не в свои сани вы влезли. Мне бы так на работе числиться, как вы... Попользовали бы тайгу-матушку...
Хозяйственным "мужиком был Карабанов—все он предусмотрел, все продумал: и чистые мешочки, и холстинки, По доброй традиции охотничьих законов добытое мясо принадлежало нам всем, но у него на этот счет имелась своя точка зрения. Я не стал больше слушать его и сегодня же решил поговорить с Сузевым.
И Димка, и Сузев вернулись пустыми, но это нас не огорчило. Мы залезли на чердак и расширили вольер. Наши дикарки не хотели показываться из своих закутков, и мы не стали тревожить их.
К вечеру дождь затих и все отправились собирать маньчжурские орехи, которые росли сразу же за стеной барака. Они уже созрели и в изобилии устилали землю. За пятнадцать минут мы набрали без малого мешок. Раскалив печку, насыпали на нее очищенные от зеленой скорлупы орехи и вооружились ножами. Маньчжурский орех крепок, толстокож, его трудно расколоть и добраться до ядра. На печке же он с легким хлопком раскрывает свой носик, и тогда уже съесть его дело желания. Приятное занятие, вот только руки после этого невозможно отмыть. Они приобретают ядовитый желто-коричневый цвет. Сузев выпачкал даже физиономию и стал похож на невылинявшего колонка.
Не ожидая ужина, Карабанов и Заяц опять ушли на охоту. Тут-то и произошел задуманный мною разговор, в который с горячностью вмешался Димка.
— Ты нам скажи, как ты их нанимал,— спрашивал он у Сузева.— Должны они ловить норок или нет? Или они приехали только изюбров бить? Эта шерсть неорганизованная всю тайгу перестреляет,— говорил он, имея в виду Карабанова..
Димка почему-то сразу невзлюбил нашего проводника и всегда косился в его сторону.
— Ну, чего мычишь?— наседал он на Сузева. Сузев со свойственной ему манерой пытался уклониться от разговора.
— Ну, вот: мы... вы...— горячился Димка.— Не хотят работать — гнать их к чертовой матери, и все дело.
— Вообще-то нужно с ними поговорить,— наконец согласился Сузев.— С Зайцем о работе я не договаривался, а вот с Карабановым заключил договор.
Мы еще не заснули, когда вернулись охотники.
— Ну, как?— спросил их Сузев. В ответ Заяц показал два пальца.
— Да куда ж нам столько мяса?..— удивился Сузев.— Хватит, наверно, бить изюбров, ребята,— неуверенно сказал он.
— Сами не съедим — люди помогут,— ответил Карабанов.