Из Пхимая ночным поездом мы вернулись в Бангкок. А затем, чтобы плыть на небольшой остров Ко Тао, который находится довольно глубоко в море, мы добрались до Чумпона: утренний поезд с двумя вагонами ехал из Бангкока часов пять. Если ехать на более известный и большой остров Самуи, нужно добраться до Суратхани, это часов семь-восемь из Бангкока. На Самуи летает и местный самолет, и именно туда рвануло большинство отдыхающих с Пхукета, затронутого стихийным бедствием.
Пхукет — более дорогое место отдыха, почему там было мало русских, и они почти не пострадали. Я встречала потом наших людей с Пхукета — и впечатления о катастрофе у них не было никакого: вероятнее всего, они проспали ее в своих не слишком дорогих гостиницах, расположенных не на самом берегу моря. Я не собиралась ехать на Пхукет: это слишком туристское место, а реклама с рядами гостиниц на пляже меня никогда не трогала. Это бывший португальский порт, потому и жизнь там издавна налажена по-западному. Для Европы Таиланд открыли португальцы — в XVII веке.
Достопримечательности Пхукета — полузасыпанная статуя Будды, сад бабочек, аквариум. К югу от него или насквозь полуострова от Суратхани расположен залив Пхангнга: пещеры нависают над водой и видны лишь в отлив — очень красиво!
Таиланд со стороны Индийского океана красивей, чем со стороны Тихого — но это более относится не к Пхукету, а к островам, потрясающие открытки которых я даже привезла с собой. От некоторых из них после цунами и не осталось и следа. На западном побережье наиболее известны острова Хатъяй или Сурин, где расположены развалины храма (Прасат Срикхораптхуя), но, возможно, они не самые красивые. На открытке мне понравился живописный остров Краби, пострадавший от катаклизма. На таких островах обычно отдыхают лишь те, кто хорошо знаком с Таиландом — иностранцы. Потому во время стихийного бедствия погибло тысячи скандинавов: для которых справлять Новый год без морозов или слякоти, присущей нашему северо-западному климату, вероятно, уже стало традицией.
По дороге к Чумпону можно остановиться в самом старом Тайском городе-курорте на побережье Сиамского залива — Хуахин в 198 км на юг от Бангкока: до него поезд идет 4,5 часа. На южной грани пляжа там расположен буддийский монастырь, и можно совершить экскурсию в национальный парк Кэнг Крагон, поднявшись на 1000-метровую гору. Но это для тех, кому лень ездить по горам и кто хочет сразу отдохнуть на море вблизи Бангкока. Конечно, с островами его не сравнить, но он может быть ничем не хуже ПаТаи, от которой у наших людей бывает не самое хорошее впечатление. В Патае есть изящные сады с шапками деревьев и крокодиловая ферма. Западнее островок Ко Сичанг, известный как место медитации Рамы. Но море, говорят, в Патае грязное, а ездить каждый день на острова накладно. Поэтому я советую самостоятельным туристам все же доехать до тех мест морского отдыха, о которых я расскажу далее.
В Чумпон мы приехали в хорошем настроении. Конечно, сидеть в поезде, хоть и комфортабельном, где два раза кормили на убой, как в самолете, мы устали. Но на стыке двух вагонов поезда образовывалась открытая площадка, и мы стояли на ней, любуясь периодически возникавшим видом моря с пальмами, в предвкушении отдыха. Большинство ехало в Суратхани — в Чумпоне вышли единицы. У поезда приезжих ожидали девушки с рекламой: плыть на остров Ко Тао или другие острова. В рекламке, что я взяла, предлагалось либо плыть на следующее утро, ночуя в Чумпоне, либо ночным рейсом, ночуя прямо на кораблике. Я выбрала второе — тем более, что это было более дешево, и на ребенка полагалась скидка. А сначала девушка отвезла нас в маленькую гостиницу, сказав, что мы можем до вечера подождать здесь, а пока принять душ и отдохнуть — бесплатно. Интернетом я воспользовалась в этой гостинице тоже бесплатно.
Ее хозяин был немцем, женившемся на тайке. Их дочка, немного младше Яси, как раз пришла со школы, в сине-белой школьной форме европейского вида и с галстучком, и делала упражнение по Тайскому языку, аккуратно выписывая в столбик длинные ряды букв. Мама помогала ей — как и я Ясе. Мы помылись, прогулялись по рынку и вернулись: смотреть в Чумпоне было нечего. Может, оправданней было сразу поехать к пристани, ожидая кораблик — но пришлось бы долго ждать в темноте, а от пирса до центра 10 км: не хотелось ехать туда, обратно и вновь туда, да это и не предлагалось. Но если бы мы провели день у пристани, мы бы тогда искупались и прогулялись вдоль длинной вереницы кораблей — что само по себе было неплохим зрелищем. Мы не смогли по достоинству оценить его в темноте, когда такси из гостиницы отвезло туда нас — и пару немцев, которые оживленно говорили всю дорогу. Психологически немцы более похожи на нас, чем другие иностранцы.
Когда мы прибыли на берег моря, чтобы ехать на острова, один из иностранцев в гостинице дал мне газету с описанием катастрофы, которая случилось в предыдущий день в Индийском океане, на противоположном берегу Таиланда.
"Могут быть волны. Вы не боитесь плыть?" — спросили иностранцы. "Да нам без разницы (It doesn't matter)," — ответила я, как среагировал бы всякий русский человек. После ада нашей жизни не возникает страха даже перед стихийными бедствиями. Русские люди настолько устали, что готовы отдыхать в любых условиях, что проявила катастрофа и отразил наш телевизор. Так что моя реакция была типичной.
Я не смотрела телевизор, а информация в Тайской газете в первый день была отрывочной. Там сообщалось о паре сотен погибших тайцев и двух тысячах индусов: волна перевернула кораблик на оконечности Индии: ходивший из Каньякумари к храму Вивекананды на острове, а плотность населения, жившего в хижинах на индийском берегу, была мне хорошо известна. Сообщалось о том, что волны типа цунами периодически затрагивают берега Таиланда (были приведены даты 1990, 1993 гг. и т. д.). Тайские власти успокаивали туристов. Как говорилось потом по телевизору, они знали о волне от американцев, минут за сорок, но населению решили не сообщать, чтобы не устраивать паники.
И я, бегло просмотрев статью, хотела вернуть газету пожилому иностранцу, который мне ее дал — он махнул рукой: мол, оставьте себе. Моя безмолвная и безэмоциональная реакция, возможно, свидетельствовала для него, что я просто не врубаюсь, если сказать по-русски. По расстоянию (100–200 км) мы были близко от зоны катастрофы — но на другой стороне южной части Таиланда, узкой полосой вдающейся в море посреди двух океанов. И мне даже в голову не пришло, что если бы цунами возникла на два дня позже и не в Индийском, а в Тихом океане — что гораздо типичнее, мы бы оказались в зоне бедствия, и вдобавок в море — где не спасся никто.
Путешествуя по буддийской стране, проникаешься буддийским покоем. А он дает стремление сдерживать эмоции и желания: экспансию как можно больше увидеть и посмотреть, соблазн купить и привычку есть и пить, когда не хочется: а на жаре не хочется есть и не стоит много пить — все выходит с потом (лучше обливаться — это дает куда более сильный эффект прохлады). Я похудела в Таиланде на 7 кг. Я бы даже не обратила внимание на то, что ограничиваю себя, списывая это на отсутствие лишних денег, если бы не один эпизод. Как я говорила, я хотела заехать в Мае Хон Сонг, но не поехала — а потом пожалела: все же мне не хватило впечатлений от гор и горных народов. И ответом на переживания по этому поводу послужило требование отказа от сильной внутренней струи желания — как и от эмоций вообще: для меня подобное приказу обратиться в камень. Они ощущались как некий комок в груди, холмик, быть может, лишний для меня, а также болевая точка, которую при желании можно затронуть — потому ее и следовало убрать.
В Тайской мифологии есть хорошие мифы о камнях. Кроме небес, они мыслятся прародиной людей (что для тайцев согласуется с исторической правдой), и в некоторых мифах это первичное обиталище людей становится раем, куда идут души праведников. В тибето-бирманской версии мифа о потопе на горе ищут пристанище спасшиеся люди, от которых происходит новый человеческий род. Есть тибето-бирманский миф о "всезнающей скале" Лунгилунг или миф о скале, живущей как человек и имеющей жену и детей.
Но хоть мне и нравились Тайские горы, требование обратиться в камень оказалось неожиданным для души и вызвало протест: "Я и так всю жизнь себе во всем отказываю! А тут я отдыхаю, следуя принципу максимального удовольствия — могу я расслабиться? И потом, в путешествии только желания и ведут вперед — без них невозможен поиск. Как же я могу их оставить?" В принципе я понимала: если стать более чистым отражением внешних процессов, они сами могут направить меня, куда надо, даже лучше, чем я это сделаю от ума. И что внутренний контроль, вероятно, требует чего-то вполне выполнимого: возможно, отказа от субъективных эмоций, а не вообще от чувств. Конечно, я понимала буддийское требование отказаться от привязанностей — если мы хотим обрести свободу. Я вполне понимаю философию эпикурейства, где высшее наслаждение связано с умеренностью. Но эмоции взяли верх: не буду я сдерживать свои внутренние стихии! Кому и зачем это надо?
Есть страны преодоления и страны следования естественному потоку — подобно тому, как есть страны с правосторонним и левосторонним движением. Россия — страна с правосторонним движением, Таиланд — с левосторонним (как и Индия). И эти последние значительно серьезнее относятся к эмоциональной стороне жизни, в то время как мы практически пренебрегаем контролем над ней (даже христианское понятие праведности и греха ее почти не затрагивает).
И на вопрос, зачем надо контролировать внутреннюю стихию эмоций, мне вполне ответила 10-метровая волна, которая через день после моих размышлений на тему стихий возникла в Индийском океане после землетрясения, смыла берега и унесла в море жителей Таиланда, Индии, Суматры и Шри Ланки. Надо сказать, астрологически эту катастрофу мало что предвещало. Если судить по традиционной астрологии, всего лишь полнолуние, но астрология малых планет показала в это время приход дальнего астероида Дамокл (за орбитой Сатурна, несущего сатурнианское влияние) на Нептун. То есть давно нависшая угроза (Дамокл) обрушилась через морскую стихию — что подтвердили и ученые: опасность сдвига пород и землетрясения столетиями формировалась в данном месте.
В Чианг Мае, откуда я ехала в Аюттхаю, столь страстно желая вернуться в горы Маэ Хон Сонга, как и в самом Маэ Хон Сонге, тоже были толчки, но незначительные: разрушений не было. И все же если представить, сколь разрушителен бывает всякий резонанс, понятно, что внутренние стихии человеку надо сдерживать хотя бы для того, чтобы они не попали в резонанс со внешними. Надо сказать, тряска поездов усиливает внутренние вибрации, а ведь с чем конкретно мы вступаем в резонанс в тот или иной момент времени, никто не знает. Контролировать это дано разве святым. Я не столь сумасшедшая, чтобы утверждать, что я в своих душевных процессах причастна к возникновению волны. Может, я предчувствовала ее. Но, с другой стороны, я ведь ничего не сделала, чтобы ее не было. И даже отказалась что-либо делать. Это относится к совсем другой области, чем наше христианское чувство вины: к какой-то рациональной ответственности будущего. Человек должен уметь управлять стихиями — вряд ли сегодня кто-нибудь будет с этим спорить.
Здесь можно вспомнить предсказание индийского философа Анандамурти, что переход от отдельных религий к единой духовности человечества будет сопряжен с катаклизмами и стихийными бедствиями. Предыдущие два его прогноза уже почти оправдались. Он предсказывал конец социализма во времена его расцвета — и то, что он уйдет бескровно, как формальная система. Благие помыслы ума рассеиваются как сон, если не имеют духовного подтверждения. Та система, что реализовалась у нас под флагом социализма, не дала желаемой свободы и равенства. Его идеалы перестали жить в душе людей — и он ушел.
Анандамурти предсказал далее финал капитализма: кровавый, с войнами и катастрофами, поскольку эта система основана на индивидуализме, глубоко затрагивающем эго, — и ей будут противостоять догмы религий. Правда, как сказал один мой знакомый, «финал будет зависеть от финалистов» — и очень бы хотелось надеяться, чтобы крови, которой в этом мировом противостоянии суждено пролиться, больше не было. Но как мы сегодня видим, американский капитализм, чтобы не допустить своего краха, продолжает развязывать войны — и усиливается исламский фундаментализм с его войной за веру (которая, кстати говоря, может объявляться и внутри мусульманской общины, а не только по отношению к иноверцам: внешним врагам).
Человеческое эго ведет войну, по принципу "человек человеку волк", сформулированному еще Овном Гоббсом — астрологический покровитель которого, Марс, планета войны — хотя также и нравственности. Мифологически, в борьбе всегда побеждает воин с более нравственной позицией. Как говорится в Рамаяне, "всегда побеждает правда". Если войны, свойственной нашему эго, не избежать, очевидно, надо окончательно перенести ее во внутренний мир и убрать из внешнего. Заменить отторжение гостеприимством, противостояние взаимодействием, сражение любовью — и пребывать во всех парах полярных оппозиций столько, сколько нужно для их постоянной гармонизации. Видеть одновременно две стороны полярности — к этому уже привык интеллект, мечущийся из стороны в сторону в современном мире. В этом процессе разорванность души на части даже не есть страдание: потому что страдание дополняется наслаждением, жажда поиска — глотком открытия, а движение покоем. Люди близки к тому, чтобы не бояться смотреть на мир сверху, снизу и со всех сторон, терять себя и находить, — даже если для "эго" это выглядит образом вечных мук.
Большая гибкость "я" и более творческий подход к жизни повысит общую энергетику, сделав нормой душевный альтруизм (ведь слишком много энергии — нагрузка для организма: естественно поделиться). И в один прекрасный день это обозначит финал капитализма, с его абсолютизацией финансовых вопросов — если верить принципу "что наверху, то и внизу", и даже согласно самой обычной рациональной логике. Разумный подход говорит, что запасы нефти уже на исходе, а когда машины сменятся электромобилями, современный бизнес умерит экспансию, потому что солнечной энергией не столь легко торговать, как бензином. А до того, отсрочивая свой крах, капитал будет из-за всех сил оттягивать земные ресурсы на бессмысленную войну народов и разных социальных слоев — что мы и наблюдаем, причем в нашей стране еще более отчетливо, чем в других. Глобализация продолжает тянуть соки из стран третьего мира все более откровенно, и крайний ответ на нее террор, который закончится только вместе с нею, если не будут найдены иные формы противостояния.
Но третий процесс еще страшнее. Вступая в сферы духовного мира: своего внутреннего мира, своего тела, мы трогаем физическую жизнь Земли как живого организма. И если верить астрологическому принципу "что наверху, то и внизу", то пока мы не умеем обращаться со своими эмоциями, не совладаем и с катаклизмами. Здесь важна не только внешняя, но и внутренняя экология (неслучайно ашрам "Ауровеллей", где я была в Индии, носит название "Институт интегральной йоги и внутренней экологии" — и такое название типично для Индии.)
Я говорю об эмоциях, потому что они выявляют и контролируют энергетические процессы тела (и отражают состояния погоды, когда человек настроен с миром в резонанс). Я запомнила название одной из посвященных бедствию статей: "Вода там, где должно быть небо." Если перевести это на язык символических аналогий: эмоции там, где должна быть мысль. Не погружение в чувства, но полет идеи формирует будущее. С другой стороны, чувства ценны сами по себе: может, даже более ценны, чем мысль. Просто они не должны заслонять чистоты отражения. Как сделать течение любви нормальным, без водоворотов?
Но вернусь от рассуждений к жизни.