На следующий день мы выехали в Золотой Треугольник: так называется место слияния трех рек — или трех рукавов реки Меконг на границе Таиланда, Бирмы и Лаоса. В месте слияния образуется большой и плоский живописный остров, во времена паводков скрывающийся под водой, и это природно красивый пейзаж. Особенно если глядеть на него с высокого берега — со стороны Таиланда. На берегу реки стоит огромная массивная арка в честь слияния трех рек, с драконами, павлинами и слонами и картой четырех стран (Китай тоже обозначен, кроме Лаоса и Бирмы, которая по-Тайски называется Мьянмар). Там можно покататься на лодке — но лучше, если компанией: нам вдвоем это показалось дорого. Вдобавок нам не понравились физиономии тайцев, зарабатывавших на этом деньги, относясь к туристам, как к дойным коровам.
Автобус шел до городка Чианг Сен: он уже тоже стоит на реке Меконг. В Чианг Сене мы посмотрели развалины храмов и высоких ступ, подобные чиангмайским. И вначале все было хорошо, но потом мы никак не могли найти транспорта, который был довез нас до Золотого Треугольника, что находится в 8-ми километрах. Тайцы с лодками и несусветными ценами нам не нравились. Последний микроавтобус ушел чуть не в 3 часа дня, пока мы ходили к реке — искупаться. Вдобавок Яся боялась купаться в быстрой воде Меконга, хотя я спустилась к реке ради нее. А идти в жару куда бы то ни было в моем нормальном темпе она тоже отказывалась. Я стала нервничать и ругать дочку, разрушая возникший накануне идеал общаться в семье столь же мягко, как это делают в Таиланде иностранцы или сами тайцы.
Тайцы, как и индусы, внутренне нежнее и мягче нас. В горах это стало более понятно. Когда я в Чианг Рае выясняла дорогу, тайцы отвечали: "говорите медленнее". Замедлив темп речи, я лишила ее силовых ударений (которых лишена Тайская речь, где вместо ударений тоны). Я как бы тоже стала ее пропевать, в каждое слово успевая вложить образный смысл того, что я на самом деле хочу передать. В таком варианте они понимали меня с первого, а не с десятого раза.
К русскому проявлению эмоций тайцы не привыкли и, вероятно, воспринимают его чем-то опасным и неприличным. Поскольку мы с Сияной стали ругаться на развилке дорог близ полицейского поста, на это среагировал полицейский: не то он воспринял это как нарушение общественного порядка, не то решил, что наши проблемы более серьезны, чем то было на самом деле, и спросил, из какой мы страны. Мне не хотелось отвечать: я прикинулась, что не понимаю, и тогда он попросил наши документы.
Мы обреченно пошли по шоссе вдоль реки, пытаясь поймать машину, поняли, что это бесполезно, и вернулись обратно. Я остановила рикшу, но его цена нас опять же не устроила. Тут я поняла, что меня раздражает всякая зависимость, и единственный выход — сесть на привычное транспортное средство: велосипед. Везде давали в аренду только мотоциклы: в Таиланде это более распространено, в силу цивилизованности и больших расстояний. Наконец, мне указали на велосипеды, сдаваемые в аренду, но хозяина рядом не было. Сколько-то мы ждали, но потом я просто сказала тайцам из соседней лавки, занимавшимся каким-то ремонтом, что я еду в Золотой треугольник и велосипеды верну завтра. Мы с Сияной сели и поехали, не встретив никакого сопротивления.
Дорога была довольно приятной: я вспоминала свои прежние велосипедные путешествия. Шоссе шло вдоль полей, спускавшихся к реке. К ней периодически вели дорожки, и можно было искупаться. Мы один раз так и сделали, но удовольствия мне это не доставило: дно было илистым. Там, где мы спустились к воде, одиноко плавала чья-то длинная узкая лодка. (Вот бы нам найти ее сразу, до мытарств в Чианг Сене!) На полях кое-где стояли навесы с крышей, на подмостках. Я подумала: если будут еще и проблемы с гостиницей, в крайнем случае можно вспомнить молодость и вернуться сюда ночевать. (Останавливало то, что в горном районе ночью прохладно, а наши теплые вещи остались в Чианг Мае.)
До наступления вечера мы доехали до Золотого Треугольника. С гостиницей опять же не везло, ощущался туристский бизнес: самую дешевую комнату нам предложили за 300 бат, а домики стоили 400 и 500. Я сказала 250, пришлось согласиться за 280 — правда, это была большая комната, с цветным телевизором и горячим душем (чаще душ в дешевых гостиницах холодный). Две кровати были царской ширины: человек шесть на них уж точно бы поместилось, если не восемь. А поменьше комнаты не было. Покрывала были теплые: ворсистые, но приятные на ощупь — пушистые, легкие и красивые, с рисунком цветов. У нас таких не производят, и я бы купила такое в Таиланде, как летнее одеяло, если бы позволил багаж.
Мы оставили велосипеды и, увидев лестницу с драконами, поднялись к монастырю на горке. Один из храмов содержал привычные золотые статуи Будд. Тайский мальчик открыл его для нас, включив свет, а потом закрыл снова. В другом, лишенном стен и представлявшем собой только навес крыши, в сумерках буддийские монахи пели мантры. А под открытым небом, под деревом, стояла совершенно разрушенная статуя Будды 13 века, без головы и рук, но почитаемая и прикрытая через плечо оранжевым покрывалом монаха. Это было самое древнее изображение Будды, которое мы видели.
Если подняться чуть выше, что мы сделали уже утром, при свете, откроется более старая часть монастыря (Ват Пратхат Пхукао). Рядом, кстати, хороший вид на реку. Сооружения монастыря датируются 8-м — 14-м веками. Там стоят развалины пяти ступ. Каменная женщина-Будда сидит у входа в маленький храм, который изображает пещеру с отшельниками. И на эту храмовую площадку ведет — с одной стороны, лестница из джунглей, теряющаяся в них, с другой — высохший водопад, который выводит к храмам ниже, что нам стало ясно, когда мы по нему спустились.
Эти развалины: заброшенные и одновременно почитаемые буддистами, как и все развалины Таиланда, вызывают ощущение победы природы над человеком и в то же время победы человека над природой — гармонии их взаимодействия. Трое Тайских детишек неподалеку жгли костер. Они были в национальной одежде: специально для того, чтобы какой-нибудь турист сфотографировался с ними и протянул им за это монетку. (Но они не приставали к нам, как в туристских местах Индии: может, потому что туристов здесь не очень много.)
Вдоль реки идет шоссе и тянутся ларьки. Там уже ощущается местный колорит и продается одежда и украшения. Чувствуя, что достигала одного из конечных пунктов поездки, я купила себе длинное черное платье с желтыми слонами, а Ясе — синий костюмчик с дракончиками и фонариками.
Золотой треугольник — центр добычи опиума, и там даже есть музей на эту тему. Но поскольку я была с дочкой, эта тема обошла нас стороной. Опиума нам никто не предлагал (хотя, говорят, это в Таиланде бывает).
Может оттого, что я каждый день видела в храмах целые семьи Будд, образ золотого треугольника — сам по себе, на внутреннем плане — не ассоциировался у меня с Троицей, как было бы раньше, но — с моей собственной семьей.
Образ трех Будд: мужчины, женщины и ребенка — был в Чианг Мае, возле самого интересного полуразрушенного храма со скульптурами слонов — высоко наверху, и с очень вертикальными лестницами к алтарю, по четырем сторонам света. Мое внимание привлек красивый золотой контур ауры вокруг тела ребенка-Будды: со множеством язычков пламени — некогда драконьих хвостов — и с "крылышками" на плечах. Буддийские скульптуры очень безличны, и все же можно было понять, что это — скульптура мальчика: юноши, а не младенца. И хотя непосредственных ассоциаций с крылатым ангелом или нашими детьми там не возникло, этот образ остался в памяти, как преддверие абстрактной идеи треугольника.
Ум не смущало, что у нас двое детей, и на самом деле нас не трое, а четверо. Треугольник был образом замыкания семьи на нее саму: наличие в ней ее собственного божественного Духа, ее собственного призвания. Сформулировать эту идею проще всего так: ребенок составляет одно целое со своими родителями. Ничего особенно нового в этом представлении не было: мне всегда казалось, что родители и на духовном плане определяют судьбу своих детей. Точнее, именно на духовном плане они ее и определяют. Но поскольку мы обычно не видим, каков духовный план родителей, то и не понимаем, что же собственно реализуется в детях.
А золотой цвет — ассоциировался с совершенством, которое дарует солнечная энергия.
Пользуясь велосипедами, я решила прокатиться чуть выше по шоссе вдоль реки, и через некоторое время нас привлек парк, где прогуливался слон, катающий туристов. Мы свернули в этот парк, и скоро приехали к гостинице, красиво отделанной деревянными скульптурами, где молодой таец на входе предложил нам оставить велосипеды и зайти вовнутрь. Это было очень кстати, потому что мы вышли к бассейну, где Яся захотела искупаться. "Вода слишком холодная," — предупредили нас иностранцы, но нам она оказалась в самый раз. Мы купались там часа два. Сияна нашла себе подружку по нырянию и говорила с ней по-английски. Я, чтобы не разрушать их гармонии, периодически грелась в джакузи с теплой водой, с другими иностранцами. "Сегодня твоя интуиция привела нас куда надо," — сказала мне дочка, и я узнала в ее словах своего супруга, который при нашем прощании обещал морально быть с нами. (Хотя себя в ней по-прежнему не узнавала. Зато я узнавала в ней свою свекровь: и не хотела, чтобы она была на нее похожа! Я хотела, чтобы она была совершенной в любви. Ведь каждый человек — это шанс: прорваться к вечной жизни, осуществить ее! Но она не была совершенной — и это выдавало несовершенство нашей собственной связи.)
Наконец я перестала опасаться, что нас отсюда выгонят, расслабилась и легла загорать на мягкий лежак, куда служащий заботливо положил большое махровое полотенце. Потом мы ополоснулись в душе и поехали вниз, попрощавшись с мальчиком на входе, у которого я заодно узнала, что номер в гостинице стоит 8000 бат в сутки (6000 руб — то есть столько, сколько истратили за всю поездку на одного человека). Мы и дальше в случае необходимости использовали бассейны дорогих гостиниц по их прямому назначению, и поскольку на нас было написано, что мы не местные жители, а иностранцы: которых надо как можно лучше обслуживать, чтобы они не перестали быть дойными коровами тайцев, — никаких эксцессов не возникало.
Потом мы спустились ниже гостиницы и проехались немножко по окруженной зеленью дорожке. Вдоль дорожки мне попались на глаза могилки нескольких птиц или собак — может, чьих-то питомцев: еще раз показывая буддийское или просто современное бережное отношение к животным.
Вернувшись, мы еще раз полюбовались на слияние трех рек. У гостиницы я встретила микроавтобус хозяина велосипедов, который по-видимому легко нас нашел, и я подтвердила, что велосипеды верну вечером. О цене мы даже не говорили: в тех местах, где не ступала нога русского человека, тайцы привыкли, что иностранцы заплатят. Мы отдохнули в гостинице с горячим душем и телевизором и без приключений вернулись в Чианг Сен. Я заплатила за велосипеды: не хозяину, а женщине, дав ей 100 бат, чем она была очень довольна (может, можно было дать и меньше).
Мы сели на автобус, но в этот день уже не успели добраться до Маэ Салонга, куда я планировала ехать дальше, и пришлось заночевать в Маэ Чэне, городке на развилке дорог. Это плохое место для ночлега: хотя в единственной гостинице за 300 бат (220 руб), которая там исполняет роль санатория, есть бассейн среди каких-то островков природы, расслабляться вечером нам пришлось в ресторане. Там было бесплатное кофе: в бачке, подобном тем, которые раньше стояли в наших пирожковых, рядом лежали пакетики сахара и сухого молока. А девушка под западную музыку пела по-Тайски, моментами лиризма разнообразя стандарт эстрадных ритмов (слушать которые мне обычно надоедает на первой же минуте).
Сочетание кофе с лирикой не дало нам быстро уснуть: я думала о минувших днях любви, Яся планировала будущую. Мы с Сияной долго выясняли наши отношения и очень устали. Мы даже не помылись шампунем в крошечных бутылочках, которые лежали на кроватях этой гостиницы вместе с полотенцем, маленькой зубной щеткой и тюбиком пасты, потому что душ был холодный.