Наутро рейсовый автобус довез нас от гостиницы до поворота, ведущего вверх — в горное селение, где над высокими зелеными горами возвышается белая ступа храма Дой Маэ Салонг с золотым остроконечным куполом. Маэ Салонг — название поселка. Он известен именно своим храмом, и мне захотелось там побывать, просто когда я увидела вид сверху на горы с этим храмом на открытке.
На повороте мы нашли микроавтобус, который должен был ехать в Маэ Салонг. Но водитель сказал, что будет дожидаться еще 4-х пассажиров или мы должны заплатить за всех. Ожидание затягивалось надолго, я стала ловить попутку и поймала легковую машину с открытым кузовом, которая добросила нас до горного поселка бесплатно. Мы ехали с час по извилистому серпантину гор, и я наслаждалась горными видами свежим воздухом и хорошим обзором. Но Сияна изнемогала, лежа в кузове на моих коленях в полусонном состоянии: все эти бесконечные повороты укачивали ее, и ей было не до видов.
В горах есть что-то привлекательное для человека. Как при неопределенности пути человек на природе всегда будет двигаться в направлении солнца, так и при выборе маршрута через горы и долины его будет притягивать гора. Как что-то недостигнутое, чего обязательно нужно достичь. (Кто не верит, понаблюдайте за поведением детей: если есть горка, они обязательно на нее залезут.) Как что-то неиспытанное, что непременно нужно испытать, иначе зачем и жить? Правда, в русском лексиконе испытывание, испытание понимается как страдание (вынужденное), а не как эксперимент (свободный). И горы — созвучно слову "горе", и под всеми достижениями, вершинами разума и пиками чувствования, мы склонны видеть и даже нарочно искать драму. Но в буддизме это не так.
Да и по моему опыту, все экстремальные переживания содержат великий потенциал к тому, чтобы через секунду — которая стоит того, чтобы ее выждать — или пусть даже через час, через год — обернуться вершиной счастья. Так и должно быть — этот мир создан для счастья. Долгое несчастье — эгоизм или лицемерие (откуда берет начало неумение с ним справляться.)
Горы были великолепны. Кружево дороги открывало неожиданные виды сверху, и я даже не доставала фотоаппарат: тут он был совершенно бесполезен, не передала бы перспективу даже кинокамера.
Тайские горы не похожи на наши. Они не похожи и на индийские предгорья Гималаев, постепенно поднимающиеся к высотам и даже на высоте 3000 метров распаханные доверху. В Таиланде горки очень вертикальные, изрезанные и потому мало доступные. Это что-то среднее между Индией (или нашей Средней Азией) и китайскими сопками. Поэтому зеленые горы высотой не более 1400–2000 м, где мы были, уже производят впечатление больших высот из-за вертикальных перепадов. К сожалению, поймать это впечатление на мою мыльницу, которая делает всю панораму совершенно плоской, было нереально.
Селение Маэ Салонг расположено на множестве горок, и перебраться с одной на другую представляет проблему — с этим мы столкнулись, когда решили там погулять. Объединяет его только узкое шоссе, еще более извилистое внутри селения, чем на протяжении всей ведущей в него дороги. К счастью для этого оживленного поселка, оно не кончается тупиком, а ведет в две стороны: и в сторону Чианг Рая, откуда мы приехали, и в сторону Чианг Мая, где мы оставили вещи и куда нам надо было вернуться. А третье ответвление асфальтовой дороги ведет вверх: к храму, который возвышается над горами.
Когда мы приехали в поселок, я не сразу поняла, каким образом этот храм досягаем, и в какую сторону идти, чтобы туда попасть. Водитель остановился на единственной ровной прямоугольной площади, где стоял какой-то транспорт, у местной школы. Здание школы состояло из отдельных домиков, ступенями поднимавшихся вверх: как и все в этом поселке, лишенном естественных горизонтальных плоскостей. Узнав, что мы нацелены добраться до ступы, водитель сказал, что минут через двадцать освободится и подбросит нас наверх. Час мы прождали его, хотя я понимала, что такое обещание тайца, как и любого юго-восточного человека, к пунктуальности его не обязывает. А потом пошли в гору сами.
Мы пошли по шоссе, на которое нам указали, и это было ошибкой. Хотя сумку я оставила в каком-то магазине: точнее, сказать, отделении рынка, вытянувшегося под крышами вдоль шоссе, где сувениры плавно переходили в еду, — идти вверх было тяжело. Как шла туда Сияна, лучше не вспоминать. Три километра серпантина, что вели к храмовому комплексу, оказались чем-то совершенно непреодолимым. С низу казалось — до него рукой подать, но каждый новый изгиб дороги создавал ощущение, что мы удаляемся от храма, а не приближаемся к нему. Я долго не решалась ловить машины, понимая, что в условиях такой гористости им просто физически не остановиться. Наконец, Сияна поставила ультиматум, и мне пришлось голосовать. Конечно, машина поймалась далеко не с первого раза. К нашей просьбе снизошли Тайские супруги с двумя детьми: изнутри войдя в мое положение.
Мы остановились на специальной площадке для машин (без которой им было там не остановиться). Храмовый комплекс тоже представлял собой рукотворную площадку, на которой перед ступой располагался красивый садик с деревцами типа кипарисов и пальм на зеленой травке. С одной стороны его был небольшой двухэтажный храм с двухступенчатыми крышами: одной наверху и четырьмя — над нижними пределами здания, которое представляло крест со входами-выходами во все четыре стороны света. С другой — стояла многоступенчатая ступа вдвое выше храма: белая и в основании четырехугольная, со множеством золотых пирамидок, круглых и очень вертикальных — как и центральный остроконечный купол, с пирамидкой шести зонтиков наверху.
Тайцы, что подвезли нас и тоже пошли смотреть храм, сфотографировали нас с Сияной на фоне гор. Но храм оказался закрыт, как и пирамида ступы, к трем дверям которой вела лесенка с белыми дракончиками. Как нам сказали, там находится тело Будды: ушедшего в нирвану буддийского монаха. Площадка храма была обнесена перилами — с нее открывался прекрасный вид на горы.
По дороге в Дой Маэ Салонг я с удовольствием вспоминала, как ездила с группой по горам Индии — когда жила в ашраме "Ауровеллей", названного в честь Шри Ауробиндо. Движение машины усиливало полет мысли: как вообще ускоряет мысль всякое перемещение в пространстве, и я вспоминала идеи Ауробиндо и Матери Миры о преображении тела. Похожие идеи были у Циолковского: который считал, что тело человека может быть самозамкнутым организмом, подобно живому организму Земли. Оно может питаться солнечной энергией. Циолковский создавал ракету, чтобы большая часть жителей перенаселенной Земли могла жить в Космосе: в искусственно созданных мягких условиях, лишенных климатических перепадов, с достаточным количеством энергии — он даже предлагал переселить на космические станции наиболее больных людей, которым трудно жить в климате Земли. Он верил, что в таких условиях быстрее реализуется идея бессмертия человеческого тела.
И видно, я неслучайно вспомнила идеи Ауробиндо и Циолковского по дороге в горный поселок Маэ Салонг. Я не знала, что находится внутри многоступенчатого буддийского храма-ступы. Я поехала туда, потому что мне понравился сияющий белизной остроконечный храм с мощным основанием и окружающий зеленый пейзаж: вполне доверяя эстетическому мировосприятию. В поездке по незнакомым местам, где всегда есть дефицит информации, это вполне оправдано. И я с радостью восполнила этот дефицит, узнав, что буддизм супер-современного Таиланда, несмотря на всю технократическую оснащенность XXI века, реализует идею сохранения тела — подобно тому, как средневековое христианство сохраняло тела своих святых.
Соседство ступы и храма могло напомнить египетскую традицию: в Египте тоже строили отдельно — пирамиду для тела и храм для души. И Дой Маэ Салонг — это было не единственное место, где в буддийском храме сохранялись тела. Позже, в двух других храмах я видела тела ушедших монахов-Будд, сидящих в позе лотоса: сильно высохшие, но естественного телесного цвета. Тела этих монахов никак не были похожи на египетские мумии (и вообще на мумии). Рот чуть полуоткрыт, как у только что умершего. На глаза надеты очки: возможно, они запали внутрь. Конечно, это мертвые тела, а не живые. Они вряд ли могут воскреснуть. Но они не разлагаются.
Это впечатляет, как маяк на пути человечества. Для христианской культуры телесная целостность есть ориентир и подтверждение духовного совершенства. Хотя это лишь грань образа вечной жизни и мечты о бессмертии — в том смысле, что царство Божие внутри нас, и смерть тела не есть гибель души. Индийский учитель Йогананда писал, что йоги по желанию могут сохранить свое тело или оставить его разлагаться. И даже восстановить его. Он описывает, как его уважаемый гуру Шри Юктешвар явился к ним после смерти во вполне материальной оболочке. "Это то тело, которое я захоронил, или другое?" — поразился Шри Йогананда, обняв его. "Другое, — ответил Шри Юктешвар. — Я восстановил его из материала той реальности, в которой сейчас пребываю."
В принципе те буддийские монахи и те святые, чьи тела не разлагаются, тоже восстанавливают свое тело из другой реальности сознания, умирая для этого мира — как понимает этот процесс христианство. Дух Святой как меч — дробит тело на части, Бог как огонь — сжигает его тем кислородом, количество которого постоянно увеличивается в нашей атмосфере. А в том смысле, что Бог есть любовь, он рушит и восстанавливает, оживляет (мифологическая функция архетипа Венеры). И в этом процессе изменяется сознание клеток тела, как о том писали Шри Ауробиндо и Мать Мира. Оно восстанавливается той солнечной энергией, из которой соткана жизнь. Для первых христиан, да и потом образ Христа был неотделим от солнца — может, не потому что они были язычники, а потому что лучше чувствовали процессы: включения и выключения света, если вспомнить хотя бы современную литургию.
Солнце дает материальную энергию, а материально у нас тело. Душа у человечества общая, и сознание тоже едино — только тело у нас полностью свое (хотя, конечно, связано с генетикой рода). Душой мы соединены со всеми, а телом отделены. Мы за него несем наиболее явную собственную ответственность — потому совершенство тела, соединенного с духом, является столь трогающим моментом религии. (Так же трогает совершенство тела в жизни и по телевизору. Но, как правило, это лишь совершенство имиджа: ведь тело эстрадной звезды не способно на то, на что способно тело аскета.)
С горы храма с телом Будды вниз ведет длинная современная лестница, даже без драконов: слишком она длинная и вертикальная. Мы спускались по ней, наверное, минут сорок, отдыхая в предусмотрительно расположенных на лестнице беседках, и вышли в другую часть поселка. Все же это было легче, чем подыматься по шоссе: зря нам сразу не указали этот более простой путь. У основания горы расположен буддийский монастырь. Там пагода, поддерживаемая двумя бордовыми колоннами, с двухступенчатой бордовой крышей с золотым орнаментом, и образ стоящей Будды-женщины на фоне украшенной таким же орнаментом стены, в кольце двух бордовых кругов. Может, это какая-то конкретная отшельница, я не спросила — мне понравился сам образ.
Астрологически цветовое сочетание бордового с золотым соответствует Солнцу. И круг — древний символ солнца, а в свете вышеупомянутых идей его можно соотнести и с самозамкнутостью человеческого тела: в котором идет процесс совершенствования (можно соотнести и с алхимическим образом "плотно закрытого сосуда"). Символ Матери Миры — тоже круглая мандала (с двенадцатью лепестками). Я не хочу профанировать буддизм, но формы символов на разных концах земного шара сегодня столь же похожи, как и в древней мифологии.
В другом храме, более обычном, с тремя золотыми статуями Будд и отдельно стоящими многоступенчатыми зонтиками, я обратила внимание на пятиконечные объемные бумажные звезды-фонарики. Они висели на золотых нитях, во множестве натянутых в храме под потолком. — И здесь можно вспомнить древний Тайский миф, согласно которому небо соткано из золотых нитей. Соткал его паук — а творец Пхатувчунг опустил с Неба на Землю тысячи сверкающих нитей, чтобы связать их воедино. По этим нитям спустились в наш мир души живых существ.
В третьем, со свисающими лентами-флагами с изображением животных, — группа Будд. В середине ступенями — пять мужских образов: два больших (к последнему повернуты лицом два отшельника) и три маленьких, соответствующих дням недели (Будда на змее — Суббота, спящий Будда — Вторник и Будда в позе лотоса — Четверг). Рядом — женские образы Будды: самый большой, с поднятой рукой, соотносится с Луной, средний, с руками на груди, — с Венерой, и еще четыре маленькие стоящие статуэтки: две повторяют эти образы, две соответствуют Солнцу-воскресенью (руки внизу). Слева от статуй Будды — образ еще одного отшельника, за ним женский образ Будды-среды. — Такие количественно и образно объемные "семьи" Будд, разные в разных храмах и вбирающие в себя символику времени, наводят на мысль, что задачу совершенствования тела и духа исполняет все человечество и во все времена.
В Таиланде — буддизм махаяны: "широкой колесницы", которую называют еще "колесницей боддхисаттв". Согласно ее учению, возможность достигать состояния Будды дается всем существам, так как все они имеют сущность Будды. Боддхисаттва заботится не только о своем спасении, но об освобождении всех. Наши времена считаются очень счастливыми, так как в мире в течение нашей кальпы должна появится тысяча Будд. Вообще число Будд в Махаяне мыслится бесконечным, — отсюда такое многообразие их храмовых образов. Сущность их одна и проявляется она в трех телах Будды: абсолютном (дхармакая: образ ади-Будды), идеальном (самбхогакая: образ дхьяни-Будд, воплощающих принцип познания) и конкретном (нирманакая: образ бодхисатв).
Махаяна стремится к созданию мифологических образов и сюжетов, и каждая из тысяч ее сутр предлагает свою, отличную от других мифологию — отсюда разница изображений Будд и храмовых фресок. В махаяне есть также описание городов и стран со своим идеальным порядком и драгоценностями: буддийские утопии (буддакшестры: "поля Будд") — целые миры, созданные умственным усилием некоторых святых и позволяющие достичь нирваны без особого труда (с помощью Будды, создавшего такое поле).
От храмов мы спустились вниз к извивающемуся шоссе, и еще с полчаса шли по нему до магазина, где оставили вещи. Я вовсе не была уверена, что так запросто его найду — хорошо, хоть было понятно, в каком направлении идти. Но горизонтальный квадрат площади Яся узнала сразу, прилавков вдоль шоссе оказалось не так уж много (возможно, часть продавцов уже ушла домой — дело было к вечеру), и мы быстро сориентировались. Мы тут же привлекли внимание торговок изделиями из грубого серебра и другими побрякушками: в национальной одежде, бусах и шапочках с колокольчиками и другими серебряными украшениями. Поскольку тут все было сравнительно дешево, я польстилась на серебряные серьги и амулет в виде сердца, где серебро перемежалось с бирюзой и обыкновенными камнями, а Сияна захотела браслет с восемью крестиками (там были еще аналогичные с ключиками или рыбками, но она, как Стрелец, отдала предпочтение традиционной символике). Потом я еще купила себе кольцо, а Ясе — сережки. Так что почти все сувениры на память о Таиланде мы приобрели в этом горном селении, и не жалели об этом — в других местах аналогичные украшения стоили в несколько раз дороже.
Комнату в гостинице мы сняли тоже за смешную цену — 50 бат (36 руб), правда, в ней не было электрической розетки, а душ был во дворике, и я занялась стиркой тоже на дворе, купив по дороге маленький пакет стирального порошка. Сияна в это время перекусывала быстроразваривающимися макаронами, взяв горячую воду из термоса в столовой у хозяина, но не наелась. И уже в сумерках, когда мы сделали попытку прогуляться по поселку, я остановилась под навесом семьи тайцев, которые нам понравились и с террасы которых был хороший вид вниз, и взяла ей рис с помидорами. От всех подливок она отказалась, но съела несколько кусочков мяса, по вкусу похожего на яйцо.
Мне очень понравился Маэ Салонг: не только храмами, а как спокойное селение с человеческими ценами, где не жарко, хорошо дышать горным воздухом и наслаждаться видом. Физически я там чувствовала себя прекрасно — лучше, чем в Чианг Рае и даже в Золотом Треугольнике. Там можно отдыхать и дольше одного дня, только что тяжело добираться. И потом, там рядом нет реки или другого водного пространства, а это минус для моего водного знака Рак. И мы на следующий день поехали дальше. Мы посетили этот горный поселок 23 декабря, практически в зимнее солнцестояние — может, потому я такой акцент делаю на солнце.