Тропа поднимается полого, но резкими зигзагами. Крутой склон рождает понятное стремление лезть прямо, преодолевая кручу. Кое-кто из туристов, недовольный медленными обходами по загогулинам, полез было прямиком. Экскурсовод остановил группу.
- Товарищи, смотрите, как полога извилистая тропа. Так мягко трассировать тропы умели еще черкесы. Если идти по ней размеренно, подчиняясь зигзагам, то можно дойти и до гребня без особой усталости. Если же срезать углы на подъеме, как начали делать некоторые из вас, то вы утомитесь и быстро выдохнетесь.
Из этой речи я почему-то заключил, что и признаки постройки тропы (укрепленные жердями карнизы) можно считать наследием черкесских строителей. Кому еще было нужно строить такую тропу в заповедных дебрях?
Все больше ощущения высоты и воздуха под ногами. Тропа устремляется влево по косогору, и под нами, когда оглянешься на пройденный путь, распахивается такая глубь и даль, что захватывает дыхание. Вон совсем внизу поросший соснами бугорок - это и есть Сосновая скала, так недавно поражавшая нас своим величием. Вдалеке белеют домики Поляны. Еще выше и круче встала удалившаяся Аибга. Но куда девались ее великолепные пирамиды? Поднимается грубовато очерченная гряда, всего с тремя некрутыми пиками на гребне, а перед ними путается множество трудно различимых отрогов. И вовсе не понятно, какие же из них производили снизу впечатление пирамид и главного пика, так недавно выраставшего у нас на глазах?
А за Аибгой вставала гряда невидных до этого гор. Двуглавую, похожую на Эльбрус в миниатюре, только бесснежную шапку на этом хребте экскурсовод назвал экзотическим именем - Ах-Ах. Шутим, что такое удвоенное восклицание вполне подходит для выражения нашего восторга. Впрочем, вскоре на карте я прочитаю это название точнее - Ахаг. Новые пики появились и восточнее Аибги. Самый грозный из них Агепста. Мы узнали, что это не только высочайшая из вершин в окрестностях Красной Поляны, но и пик, до сих пор никем не покоренный. Неужели он так недоступен?
То ли от радости, рожденной далекими панорамами, то ли от свойств горного воздуха, но мы зашагали бодрее.
Легкий, словно на крыльях, подъем между коряво изогнутыми кустами бука.
Тропа, ставшая сразу каменистой, вывела на обширную высокотравную поляну. Это и была давно обещанная поляна с камнем - место привала. Действительно, в центре поляны у тропы лежал большой серый каменюка, когда-то свалившийся сверху, но задержавшийся здесь на более пологом склоне. Камень образовал подобие балкона, на котором было особенно приятно сидеть. Туристы шумно делились впечатлениями.
На лицах двух юнцов заметно недовольство: заповедник и ни одного зверя. Их ворчание долетает до слуха экскурсовода. Он требует внимания и произносит сдержанным голосом, сразу же заставляя всех притихнуть:
- Товарищи, вы слишком шумите. Предыдущая группа вела себя тише и как раз с этого камня видела вон на том зеленом склоне бегущего медведя. А при таком шуме вам, конечно, не покажется ни один зверь.
После подобного предупреждения не зашумишь. Все окружающее становится еще значительнее, таинственнее. Возможность именно с этого камня увидеть живого медведя рождает совсем новое чувство чисто охотничьего ожидания. Теперь все стремятся говорить шепотом, двигаться осторожно, и подчас шум возникает от слишком ретивых одергиваний и взаимных упреков новоявленных блюстителей тишины. "Бегущий медведь"... Как это непривычно звучит. И, вероятно, поэтому особенно реально; ведь такого не выдумаешь.
Замечаем, как здесь принижен и изогнут еще недавно гордый и высокоствольный бук. А на соседнем склоне - и на одной высоте с нами и выше нас - виден по-прежнему высокий буковый лес. Что же здесь заставило буки так "пресмыкаться"?
Оказывается, тропа вывела нас к ложбине, по которой ежегодно зимой и весной с вышележащих утесов скатываются грозные снежные обвалы. И сами лавины, и сопутствующая им сокрушительная воздушная волна играючи валят и корчуют любые деревья. Ведь это лавинами свалены исполинские стволы у Сосновой скалы, на которых мы отдыхали. Вон и на Аибге по всей зоне пихтового леса вдоль каждой лощины видны светло-зеленые вертикальные полосы, где пихты не растут. Это следы лавинных прочесов. Здесь успевает вырасти только трава, ибо ростки деревьев в ближайшие же зимы сметаются очередными обвалами. Но в полосах, где лавины бывают реже или слабее, ухитряется укорениться и бук. Пригнетаемый выпавшим снегом, он начинает стлаться по земле, подчас даже вниз по склону, и, лишь окрепнув, устремляется вверх. Небольшие лавинки ему не страшны: саблевидно изогнутые стволы его пружинят и лишь помогают глыбам и комьям снега подпрыгивать при падении.
Нас окружала высокая, но частично уже полегшая трава. Устоявшие "травинки" кое-где превышали человеческий рост. Георгий Владимирович, словно прося у нас прощения, сказал, что это - субальпийское высокотравье, но, во-первых, отцветшее (сентябрь не время для того, чтобы любоваться горными лугами), а во-вторых, сильно потравленное выпасами еще до установления заповедного режима. Задача заповедника, таким образом, не только охранять природу нетронутую, но и восстанавливать то, что в ней было повреждено неумелым хозяйничаньем.
От поляны с камнем путь пошел круче и утомительнее. После монотонного подъема по криволесью каменистая тропка вывела еще на одну субальпийскую поляну, затем приняла косогором правее и снова нырнула в высокоствольный лес. Но что за странность? Здесь даже у огромных рослых буков нижняя часть ствола была изогнута и подходила к грунту почти горизонтально. Более молодые буки изгибались в основании особенно изящно и напоминали лебединые шеи. В этом виновато все то же пригнетающее влияние зимнего снега. Молодые ростки вынуждены стлаться по склону под гнетом снегов, но приходит время - дерево крепнет, мужает, и ствол - там, где ему не мешают лавины,- гордо поднимается вверх. Лишь изгиб в основании дерева напоминает о былой борьбе со снегами. Вот как получаются эти удивительные деревья-лебеди. Довольно скоро тропа оказалась снова на поляне, на этот раз низкотравной, альпийской. Было странно видеть на такой большой высоте привольные луговые плато с холмами, озерцами и болотцами в мелких впадинах.
Руководитель посоветовал здесь держаться левых троп, чтобы не уйти на Эстонские поляны.
В поблекшей осенней траве лужаек местами еще сияют яркие кубово-синие бокальчики со звездчатыми лепестками. Это генцианы - типичные цветы альпийских лугов. Реснички на их лепестках как бы прикрывают внутренность синего кубка-цветка - это придает его глубине загадочность и интимность. А в лощинах трава совсем свежа, и в ней много разных цветов - белые анемоны, золотая сон-трава, розовые астранции.
С таких зеленеющих мест лишь недавно сошел снег, и травы едва успели вырасти и зацвести. Они сейчас празднуют свое краткое лето.
А вот и весна! Луговина, еще бурая от прошлогодней травы, сквозь которую еле пробиваются первые спиральные завитки будущих папоротников да прорастают совсем весенние первоцветы - примулы. Здесь снег успел стаять, может быть, два-три дня назад.
- Увидим ли мы сохранившийся снег? Ответа на этот вопрос долго ожидать не пришлось. Из-за ближайшего уступа открылось еще одно холмистое плато, и на нем недотаявшее пятнышко снега. Забыв про усталость и про заповедные требования сохранять тишину, туристы кинулись к нему с криками, и через минуту игра в снежки объединила и взрослых и подростков.
Осмотревшись, мы увидели, что плато, на котором сохранился снег, находится почти на самом гребне хребта. Куда ни взглянешь, за его краями чувствуются огромные глуби и кручи, а из-за кустов проступают новые диковинные вершины.
Во впадине между большими холмами притаилось, как зеркальце, уютное озерцо, тоже неожиданное на такой высоте. Склоны к нему устилал вечнозеленый кустарник с грубыми кожистыми листьями - кавказский рододендрон,
Он, конечно, уже отцвел, но можно было легко представить, как великолепно отражались в этом озерце его белые и бледно-розовые цветы.
Самым неожиданным было увидеть на соседнем увале дом. Настоящий дом каменной кладки, с деревянной крышей, окнами, дверью и явными признаками жизни: из трубы шел дымок, неподалеку от дома паслась корова, а к нам, уже лая, бежала встревоженная собачонка. Вот тебе и заповедник!
Загадка разъяснялась просто: рядом с домиком была видна площадка с метеобудкой, дождемером и высокий шестом с флюгером.
НА КРУГОЗОРАХ
Туристы устремились было к домику, но Георгий Владимирович предупредил: время позднее, в любую минуту нас могут накрыть облака, поэтому скорее дальше наверх!
Было непонятно, откуда и какие нам грозят облака. Небо чистое, горизонты открытые. Лишь на нескольких вершинах зацепились незначительные белые пушки.
С камня на камень, тропкою между рододендронами поднимаемся на бугорок, ограничивающий плато, и останавливаемся. Мы на вершине - кругом обрывы и кручи. Под ногами разверзается глубокая и необъятная панорама - что перед нею наши восторги на первом карнизе в буках? И что там Аибга и Ахаг, когда из-за них высунулись еще третьей по счету шторой вычурные громады - они названы Гагринским хребтом. За Агепстой видны какие-то снежные глыбы говорят, что именно под ними покоится мое заветное озеро Кардывач. А ближе во весь горизонт встал Главный Кавказский хребет. Какие-то из этих пирамид и шатров - пики Псеашхо, видные из Красной Поляны. Но отсюда они совсем неузнаваемы.
Правее Аибги горы ниже. Вон черная гряда Ахцу, прогрызенная ущельем Мзымты. А дальше... Дальше лишь синяя дымка. Экскурсовод говорит: - А это мы видим море.
Как море? Какое же это море?! А впрочем, пожалуй, он прав. Ведь там гребни гор ниже, чем находимся мы. А что же лежит над гребнями? Не может же небо спускаться ниже воображаемой нами линии горизонта? Значит, действительно, часть этой дымки, распластанной над низкими предгорными кряжами,- не небо, а море.
Не хочется уходить с вершинки. Свежесть, упоение далями, чувство верховного торжества над всем сущим. Мир внизу виден, точно в огромном аквариуме - таким густым кажется воздух, заполняющий бездны. Но что это? Воздух мерцает, сгущается, становится все голубее и дымчатее, снизу врываются порывы странного ветра, и из ближайших лощин, рождаясь на глазах, поднимаются струи тумана.
Чувство такое, будто находимся у вытяжных труб, из которых валит кверху густой пар. Мы присутствуем при обещанном рождении облаков. Так всегда к полудню доносятся сюда из долин восходящие токи нагретого влажного воздуха. Соприкасаясь у гребня с холодным воздухом высей, вся газообразная, прозрачная, но как бы отягощающая его влага обращается в видимый пар точнее, в туман, в неисчислимое количество мелких взвешенных капелек.
Клочья тумана повалили мимо нас и прямо через нас, сначала отдельные, растрепанные, потом все кучнее; вот из них уже "свалялось" и целое облачко, проплывшее над озерцом и метеостанцией... Руководитель командует:
- Туман наступает! Скорее на второй кругозор! Сбегаем по тропкам между рододендронами, оставляем правее озерцо и метеостанцию, углубляемся в кустики и через несколько шагов как вкопанные останавливаемся у обрывов.
Можно ли было представить себе, что отсюда откроется что-то еще более захватывающее, чем с предыдущей вершины? Прямо под ногами разверзлась огромной глубины и ширины зеленая, тоже наполненная влажным воздухом долина, занятая морем диких лесов, а над нею взгромоздился скалистый Чугуш, первая вершина Кавказа, превысившая, если идти с запада, 3000 метров. Казалось, он совсем рядом, рукою подать, хотя от нашей вершины его отделял добрый десяток километров. Чугуш - это уже глубинная часть заповедника, настоящее царство туров и оленей.
Левее шла полная путаница хребтов; названия, сообщаемые экскурсоводом, тут же забывались. Лишь на северо-западе выделялись и сразу запомнились необычайностью облика два горных массива, словно два легких, полупрозрачных, лиловато-розовых облака. Это были Фишт и Оштен, первые с запада вершины Кавказа, несущие на себе ледники.
Не прошло пятнадцати минут, как и на этот кругозор из ближайших лощин начало засасывать облака. Картина повторилась. У метеостанции стоял уже плотный туман, ощущавшийся просто как моросящая сырость.
Теперь можно было заглянуть к метеорологам. Они сами, Аля Яковлевна Гейман и Василий Евгеньевич Чинарин, вышли из дверей домика и охотно отвечали на наши вопросы. Живут здесь круглый год. Зимой откапывают свой дом из-под шестиметровых заносов снега. Получают полярный паек. В Красную Поляну спускаются редко, зимой - на лыжах, только не тем путем, где мы шли (тут мешают лавины), а где-то в обход, лесом. На лыжах по пологим верхам своего хребта катаются до июня.
Встречают ли зверей? Еще бы! Совсем недавно песик облаял медведя у самой метеостанции. Часто подходят серны. А на Чугуше туров - целые табуны. Но их видно только в сильный бинокль...
С невольным уважением смотрели мы на людей, несущих свою вахту так высоко в заповедных горах, в полном уединении. Естественно, что ради облегчения их жизни небольшой участок заповедника вокруг метеостанции отведен в их пользование для порубок, покоса и выпаса. Жизнь здесь нелегкая и невеселая. О радио в тот год наблюдатели только еще мечтали.
Простившись с метеорологами, мы подошли к их озерцу. К ручьям спускаться не хочется. Попьем из озерца, хоть оно и не имеет оттока. Разве не интересно - пить из водоема, примостившегося на самом гребне хребта?
Подойдя поближе, мы заметили, что в воде плавают тритоны. Некоторым это не понравилось, но от питья все же не отказался никто.
Георгий Владимирович решительно усадил нас вокруг озера, ловко раскроил буханки ножом на нужное количество толстых, как кирпичи, ломтей, раскромсал на кубики взятое с собою сливочное масло и разложил его на куски хлеба. Затем роздал по большому соленому огурцу. Кривым садовым ножом были вскрыты рыбные консервы, и все их содержимое ложкой разложено по тем же бутербродам. И, наконец, была поделена взятая в счет вчерашнего мясного довольствия грудинка: каждый почувствовал, как она сегодня кстати. После подъема на полтора километра люди могли бы съесть и вдвое и втрое больше. Тем вкуснее было то немногое, что полагалось по ограниченным пайковым нормам 1932 года.
Экскурсовод предложил желающим прогуляться с ним немного дальше - к водопадам речки Ачипсе. Конечно, пошли и туда. Тропка нырнула в рододендроны и в криволесье. Спуск оказался коротеньким, потом шел горизонтальный карниз по косогору.
Северный склон. Белыми полотенцами лежат по лощинам снежники. Пересекая их, снова видим "лето, весну и зиму", хотя начавшаяся осень и тут уже заставила побуреть листву кривых буков и пожухнуть альпийские травы.
Через острую, как ижицу, выемку на отроге (мысленно нарекаю ее Острым перевалом) спуск по большому снежнику вдоль страшного каменного хаоса. Попадаем в совсем новый мир. Вокруг скалистые и луговые склоны, с обрывов струятся серебристые вертикальные нити водопадов. А главная речка долины Ачипсе - падает по уступам своего дна несколькими узкими, но многоводными каскадами. Под ними - выдолбленные падающей водой лазурные озеровидные ванночки... Рваный туман блуждает и здесь, придавая картине полусказочный вид.
Кто-то полез было на одну, из скользких скал, с которых свергался нижний водопад. Но Георгий Владимирович повелительно потребовал от туриста вернуться - он все время был начеку и присматривал, не наделает ли кто из нас глупостей, не полезет ли в опасное место...
Новое, неведомое кончалось. Оставалось возвращение. И обратный подъем по снежнику к Острому перевалу и, после спуска с него, второй подъем - к метеостанции - оказались совсем нетрудными. Настроение поднялось, а панибратское общение с облаками позволило ощутить даже что-то вроде гордости.