Глядя на всеобщую занятость, Лебедь тоже усердно принялся клеиться. Хотя, насколько я понимаю, ему это, как и прежде, было не слишком-то нужно. Но ведь есть еще туристская солидарность.
Крайне важным всеобщим делом на дневке также была еда. Еда занимает весьма большое, едва ли не главное место среди прочих дел на дневке. Не стала грустным исключением и эта дневка. Запланированные завтраки и обеды бодро сменялись не менее привлекательными блинами и грибами, в целом, веселье шло на славу. Блинов было, так скажем, ограниченно много. Когда их пекли, противень ставился над углями не на камни, а на дрова, дрова же оказались сухими и нервными, и поэтому они постоянно вспыхивали и горели, мешая нормальной работе. Поэтому их приходилось постоянно заливать из кружки водой, основная часть которой попадала, разумеется, на угли. Угли по мере сил сопротивлялись, орали, шипели, плевались пеплом, но не выдерживали и гасли. Из этой ситуации естественным образом возникали новые геморрои, связанные с разведением нового огня и получением новых углей. И так постоянно. Забавно, но при этом еще надо было печь блины. Чудесная работа. Редко встретишь такую. Ее с честью выполнили Ксеня и Лебедь. Ура. Страна, что ни говори, должна бы знать своих героев.
А чернику собирала Наталья. Это уж вообще был героизм. Я никогда бы не пошел в лес, чтобы набрать кан-другой черники на всех. Ну действительно, разве так можно - ползаешь по всему лесу, расталкивая комаров накомарником, и собираешь по одной несметные количества ягод, позабытый и брошенный всеми, а потом приносишь эту драгоценную чернику в лагерь, и ее съедает какой-нибудь Ченцов. Это же какой удар. Так можно и с ума сойти. Но Наталья на удивление стойко совершила подвиг собирания ягод и даже как будто не расстроилась, когда их съел Ченцов. Это удивительно, это достойно преклонения.
Грибов тоже было много. Некоторые, кому не жалко лишней пленки, фотографировали их со всех сторон. Мне кажется, это идиотизм второго рода. Из каждого похода все привозят по нескольку фотографий, на которых увековечены их творческие успехи - на клеенках накиданы бесформенные горки благородных грибов, стоят в черных закопченных канах или в лучшем случае россыпями насыпаны кучки частично подавленных ягод, грустно вповалку лежат дохлые рыбы. Разумеется, каждый такой кадр - это победа человека над жадной природой. Встречаются на таких кадрах и раздражающие воображение кучи блинов, хотя вот фотографии канов с супом я еще ни разу почему-то не видел. Такая фотография - это тем более победа, но уже победа человека над собственными продуктами. В любом случае все эти кадры несомненные победы, они смотрятся гордо. Но это же не причина, чтобы снимать их повсюду, да побольше. Их полно в любом альбоме, и никогда нельзя сказать наверняка, если только это не написано рядом, где это снято и зачем. Где это снято, обычно написано. Зачем - остается загадкой. Нередко случается, что фотографируют продукты наловленные, но потом выброшенные. Это ведь, по большому счету, уже неважно. Обычно это относится к рыбе и к грибам. По счастью, наши грибы тогда избежали этой трагической судьбы.
Но ведь трагическая судьба - это не такая простая штука, уж кого-нибудь она да обязательно постигнет, и она действительно постигла на этот раз баранки. Это вышло так. Наши, пельменьские, многочисленные баранки, жили без потерь в полиэтиленовых пакетиках, но от скуки некоторые из них изнутри запотели. Особенно хамски себя вел один недобитый пакетик. Капельки внутри него уже скооперировались и приняли вид больших капель, угрожающих сухому существованию сушек. Поэтому когда Ченцов сказал, чтобы мы достали на перекус сушки, я обрадовался и неосторожно сказал, что да, есть у нас один погибающий пакетик. Неожиданно эту мысль уловил Фионин, и оказалось, что и у него есть погибающий пакетик сушек. Пока я не опомнился, Финик побежал к своей палатке и принес этот пакетик. Всем сразу стало ясно, что сегодня сушек не предвидится. Они были не погибающие. Они были безнадежно и давно мертвые, причем не просто так погибшие, а безнадежно утонувшие. Они, как огурцы, состояли на 98 процентов из воды. Настроение у всех, однако, приподнялось. Фионин предложил их поджарить в масле. Настроение у всех поднялось еще больше. Тогда Фионин предложил их запечь с вареньем, и с сахаром, и с заварным кремом, и с этим, и с тем, да побольше. Настроение у всех совсем поднялось, так, что Фионину пришлось сдать позиции и вернуться к первому, настолько же бессмысленному, но зато безвредному для целых продуктов, варианту. Он сел жарить сушки.
Зрелище было неплохое, но скоро оно почти всем наскучило, и толпа постепенно рассосалась с места события. Прошло полчаса. Сушки дымились, но не сдавались и были такими же мокрыми, как и прежде. Но только стали подгорать. Прошло еще пятнадцать минут. Сушки сгорели. Прошло еще минут пять, некоторые из горелых сушек просохли изнутри, и Финик пригласил всех принять участие в очищении противня. Герои. Мы съели больше половины. И никто не умер. Иногда случаются просто удивительные вещи. Так что сушки не доконали нас.
К вечеру нас доконали мошки, но это уже было неоригинально. Но достаточно противно. С 7 августа не сравнить, конечно, но тоже много. Но пережили как-то. Но вот пока бегали от мошек, наткнулись вдруг на баню. Настоящая баня, хотя и плохонькая. Некоторые даже помылись. Но там даже спуска к воде не было, приходилось каны нагревать, а каны нужны на кухне, а еда гораздо важнее чистоты, так что помылись-то немногие. Зато многие поели. А вечером был замечательный закат. По дороге к бане располагался аккуратный соснячок, так солнце оранжевым светом било в эти сосны, и создавалась очень приятная картина. Ну, в общем, и весь день получился очень приятный, во всяком случае, мы полностью высушились. И это главное.
Moral level: 6 (Normal).
10 августа
А сегодня Финик уничтожил рис. Это у него здорово так получилось, успешно. Ченцов завтрак варил. А мы только собирались вылезать из палатки. Вдруг Ченцов кричит: "Финик, ты что с рисом сделал!?" Все тогда уж сразу вылезли, пошли смотреть. Ну что, ничего особенно и не сделал, испортил только. Когда на первый день Мурена протекла, и все продукты промокли, рис не избежал общей участи. Но Фионин оказался хитрей и высушил его по мере возможности. Но рис, как выяснилось, был еще хитрей, и высох не до конца. А потом, когда он, будучи влажным, попал снова в родные свои молочные пакеты, он получил возможность портиться сколько душе угодно, потому что его уже никто не контролировал. И рис использовал эту редкую возможность полностью. Из четырех пакетов два совсем заплесневели и выглядели настолько неаппетитно, что их пришлось выбросить. Но это значит, что запас продуктов, о необъятности которого постоянно говорил Лебедь, сократился еще на две порции завтраков. Завтраков стало еще на два меньше. Все радовались. Ченцов тоже не унывал. Хотя это и странно, поскольку это ведь его будут бить, если продуктов не хватит. Фионин же и будет бить. Я ведь поэтому и радовался. Наверно, Ченцов до такого поворота темы просто не додумался. А надо бы. Наказания за глупость не заставляют себя ждать.
Такое наказание настигло Ченцова в то же утро и заставило нас всех стоять на волнах и ждать, пока он, Ченцов А.А., подкачает свои борта. Вчера он, понимаете, бездельничал, причем так долго, что даже успел собрать и разобрать свою бестолковую байду, но когда дело дошло до того, чтобы сделать что-либо полезное, а именно поддуть баллоны, его разломало. Трудно было бы найти более неподходящий момент. Когда же все быстро погрузились, рассчитывая пройти озеро по как можно меньшей волне, и бодро (для быстроты) вышли на продуваемое всеми ветрами пространство, до этого тормоза неожиданно дошло, что на сдутых баллонах он может и не пройти озеро, тогда он десантировался на ближайшие камни и принялся надуваться. Волны между тем использовали дополнительное время и вышли на качественно иной уровень.
Озеро Лежево - самое большое на маршруте. Его, конечно, с Энгозером не сравнить, но это все же не лужа вокруг дома, и волна там в благоприятные для этого момента может подняться весьма приличная. Дело усугубляется еще и тем, что озеро идеально подходит для разгона ветра - оно явно не замусорено островами и имеет простейшую форму вытянуто сверху вниз. То есть с северо-запада на юго-восток. Если плыть поперек, как делает большинство групп, озеро можно пересечь за пару часов, а вдоль, видимо, можно плыть годами, если ты тормоз типа того же Ченцова. Некоторые группы, далекие от сомнительного счастья нести в своем составе таких тормозов, все же идут туда, тогда в конце пути они выходят в Среднюю Охту, по которой сваливаются, испытав дополнительные трудности, в озеро Воронье. Нам это, очевидно, не грозило, и потому нам требовалось всего-то пересечь Лежево поперек.
Как и следовало ожидать, волна, которая еще утром и не помышляла о работе, незадолго до нашего выхода спохватилась и стала резко усиливаться. С помощью Ченцова она успела разойтись к тому времени, как нас вынесло на большую воду. Так что нам осталось только ободрять себя размышлениями о том, что рассекание волн способствует увеличению чистоты байдарок и экипажей. Ладно еще погода была вполне сносная.
Путь по Лежеву делится пополам мысом Всех Уезжающих с Маслозера. (Там можно свернуть на Маслозеро, где живут некие железные полумифические фермеры, которые способны транспортировать всяких нуждающихся, куда им надо). Это одна ходка. У мыса на устрашающего вида камнях можно постоять и отдохнуть, если это кому-то может понравиться. Дальше открывается вид на лес, среди которого имеет место вытекание из озера реки на озеро Воронье. Там я лишний раз убедился, что друзья мои богатым интеллектом, увы, не страдают. Я единственный сразу увидел исток реки. Ровная полоска леса там имела очевидный минимум, но все расплылись кто куда, только не прямо по курсу. Дмитрий Александрович вообще рванул резко влево и сильно отдалился от коллектива. И только потом, когда стало уж совсем очевидно, что я прав, все дружно скорее бросились туда и даже не поблагодарили меня. Впрочем, я на это особенно и не рассчитывал, от них нельзя ожидать слишком многого. Тем более, что мне стало как-то не до того.
Дело в том, что по Лежеву мы шли по нормальной погоде, небо было по привычке засорено кучевыми облаками, но сквозь них изредка даже пробивалось солнце. А вот когда мы подплывали к плотине, - выходу из Лежева, - и уже не находились в зоне влияния волн, вдруг оказалось, что нас вот-вот накроет тучами настолько безобразного цвета, что жизнь сама собой как-то показалась откровенно печальной штукой. Это даже были не то чтобы тучи, а скорее единый антитуристический фронт густой серо-синей окраски, могучий и абсолютно непрошибаемый. Он недвусмысленно пер на нас спереди, так что не оставалось даже шансов уплыть от него.
Следующим номером программы снизу было Торосозеро, удивительно мерзкое, мелкое, без стоянок, сплошь затянутое различной тиной, изъеденными листьями кувшинок и прочей гадостью, битком набитое мертвыми стволами сосен, на ветках которых было опять же понавешано на удивление много тех же отвратных водорослей и всякой другой дряни. Короче, Торосозеро оставляет откровенно гнусное впечатление, остается только радоваться, что оно такое маленькое. Однако часок-то точно мы скоротали развлекаясь предложенными нам отвратительными видами. Погодка тем временем подошла к концу, антитуристический фронт накрыл нас и мог раздражать уже не только спереди, но и со всех сторон сразу, стало холодно, неуютно и вообще поганенько.
Торосозеро, к счастью, кончилось, и впереди нас ждал порог Пебозерский, обозначенный вместе с Немесом как один из наиболее сложных порогов похода. Перед ним по описанию живет средненькая шивера и ряжевая стенка. Сам порог, опять же по описанию, характеризуется относительно чистым сливом, правым плюгавеньким рукавом, забитым камнями, бревенчатыми стенками по бокам, быстрым течением и огромным бульником на выходе, который к тому же неясно, где и обходить. Гроза все никак не торопилась разразиться, и мы прошли пару черти-чего такого, что можно с натяжкой принять за шиверы, а также мы прошли мимо бревен, явно бывших когда-то стенкой.
Наконец мы уткнулись в порог. Там было все по описанию, правый рукав, бревенчатые стены, быстрое течение и, как выяснилось вскоре, бульник на выходе. Он был единственным препятствием, но создавал устрашающего вида метровую волну над собой, и такая же по виду бочка дислоцировалась чуть ниже по течению, но справа. В итоге почти перекрывался весь выход из порога. Эта оптимистическая картина не видна от места зачаливания, так что ее первым увидел Данилов, который отважно пошел по скользким бревнам сбоку от порога осматривать его. За ним по ошибке пошел и я; мне очень надоело сидеть в луже, и я решил пройтись. Я моментально замерз до околоминусовой температуры, а на обратном пути еще поскользнулся и провалился в воду по колено, что тоже не прибавило бодрости. Еще мне очень не понравилось то, что я увидел, хотя Данилов и прокидал камнями второе бурление и сказал, что там, наверное, чисто. Я не был уверен, что нам так уж сильно повезло, но мы пошли первыми проверять даниловские теоретические выводы. Тут как раз и пошла гроза, и еще Лебедь обрадованно сказал, что все самые гадкие пороги мы всю жизнь проходили в проливной дождь. Я не протестовал. Для вида я тоже порадовался и сделал даже какое-то ценное замечание по этому поводу, но на самом деле мне уже ничего не хотелось, разве что согреться. Добрый Данилов недовольно заметил, что он против того, чтобы я так дрожал, потому что якобы Пельмень слишком раскачивается, Ченцов запоздало побежал смотреть, как проходится порог. (Он потом по своей врожденной неуклюжести упал там в воду). Жизнь продолжалась в привычном темпе. Порог проходится. Там и вправду чисто, и мы все под проливным дождем его успешно прошли.
Дождь прекратился, и мы отправились себе дальше. Теперь мы шли в конце, было еще холоднее и мокрее, Фионин изредка бухтел, что порог Пебозерский должен выходить в Пебозеро, а следовательно, то был не он, жизнь все еще продолжалась.
Финик оказался прав. Так всегда - кто-то постоянно бухтит о грядущих неприятностях, и все время хочется дать ему по башке, а потом он вдруг оказывается неожиданно прав. Наверное, это проявление некоего тайного диалектического закона Правоты Бухтящих о Неприятностях. Порог Пебозерский действительно выходит в озеро и интересен своим сходством с той поганой ряжевой стенкой, которую мы полчаса осматривали и под дождем проходили. Первые успели отрулить и свалили влево на коряги, а нам там уже было тесновато, и нам крикнули: "Идите так (читай: проваливайте), здесь негде встать!!!" Друзья, называется. Мы и пошли. И с ходу крепко сели на риф на самом входе в порог. А они там стояли на приколе на своих корягах и радовались при виде того, как нам по их милости тяжко приходится (потом еще Лебедю пришлось их с этих коряг снимать). Я не помню, как мы снялись, но все же снялись кое-как, соответственно тут же влетели на хорошей скорости в струю, беспомощно махая веслами, потом нас еще крепко тряхнуло где-то пару раз, шкрябнуло обо что-то, залило, качнуло, снова залило, и мы наконец вывалились в озеро Пебозеро. А все остальные остались грустить за поворотом. Нам было уже лучше всех, но все равно не слишком-то радостно, - мокрые, мерзнущие и свирепые, в мокрых раздутых спасах, как в уродливых скафандрах, мы злорадно прыгали по камням вокруг порога и смотрели, где там фарватер, по которому могут пойти наши недалекие друзья. Фарватер прослеживался не везде.
Сложнее всего дело обстояло с камнем, с которого мы снимались на входе в порог. Это чудесный камень. Он так стоит в отдалении, будто бы вовсе и не имеет отношения ни к каким порогам, но однако он несомненно занимает весьма видное место в обществе наиболее коварных камней региона, поскольку стоит вроде еще и не в пороге, зато ловит почти все плавсредства, которые в порог идут. Когда-нибудь потом, разумеется, он доиграется, и лодки, байды и катамараны совместными усилиями сотрут его своими днищами в ноль, но этот чудесный камень от природы непроходимо, просто патологически глуп, (я бы назвал его Глупым камнем), понять такого грозного обстоятельства он просто не в состоянии и с дороги убираться, насколько мы заметили, не собирается. И мы там сидели, и Финик там тоже сидел, а когда на прорыв пошел Ченцов, всем было ясно, что ему мало что светит, разве что он по ошибке пойдет не туда, куда планирует, и тогда случайно пройдет порог.
Чуда не случилось, и Ченцов застрял на Глупом камне гораздо крепче, чем все, так что было ясно - родственные души нашли друг друга. Эпопея прохождения Ченцовым порога Пебозерского весьма поучительна и интересна, она заслуживает отдельного описания и рассмотрения, но вот лично я не хотел бы этим подробно заниматься. Ченцовскую Мурену безнадежно развернуло на Глупом камне, потом Ченцов еще пару минут злобно скрежетал веслами, потом он вылез по пояс, потом поскрежетал зубами, потом сразу провалился еще глубже, и Ксеня взяла весла и пошла вниз по порогу пешком, а еще потом Ченцов схватил байдарку в охапку и уволок ее на запасные пути, то есть на практически непроходимый пресловутый правый рукав, а Финик пошел ему помогать, а Лебедь с Натальей в это время прошли порог практически чисто, а Данилов Алексей Николаич все подряд фотографировал, а Ченцов потом провалился в воду еще несколько раз, в общем, когда наконец насквозь мокрый злой Ченцов выбрался с любимой байдаркой в Пебозеро на большую воду, спускался вечер, слева радостно валила новая группа ультрафиолетовых туч, и все стояли и встречали его, безнадежно замерзшие, голодные и раздраженные.
Спустя десять минут мы уже стояли на песчаном берегу, Финик с Денисом пытались развести костерок из абсолютно не предназначенных для этого полусырых, грязных и мокрых веток то ли тополей, то ли осин, которые накидал там какой-то горе-дровосек, из вконец разорванной перекусной сумки лихорадочно доставали жалкие крохи еды, которые еще сухой утром Ченцов соизволил выделить нам на поддержание сил, которое он с жестокой иронией назвал перекусом, Николаич зачем-то (видимо, от холода) бегал и разгружал нашу байду, все сосредоточенно и быстро хаотично двигались, отдаленно напоминая дурдом на прогулке.
Еще через пять минут костер худо-бедно дымил, наш многострадальный Пельмень валялся на песке распотрошенный и брошеный, как большая дохлая рыба, и все, сгрудившись бесформенной толпой вокруг дыма, озабоченно глядели в небо и обсуждали сами с собой наши перспективы на погоду в редких перерывах между бесплодными поисками ножика, якобы нужного для нарезания перекуса, хотя очевидно было, что резать там по большому счету нечего.
Еще через две минуты среди дыма мелькнул первый огонек, а среди людей произошло движение к своим накидкам, вызванное преимущественно тем, что перспективы стали всем очевидны.
Еще через восемь секунд пошел дождь, и была буря, и был ветер, и был гром, ну просто ой, ой. Потом мы еще не меньше получаса сосредоточенно сушились, грелись, ругались и грызли свои приблизительно съедобные конфеты. Выдвигались идеи вставать прямо там, но тучи вновь ушли, пришли даже кусочки синего неба, и эти идеи были с негодованием отвергнуты всеми. Даже автором, хотя я и не помню точно, кто это был. Не я. Наверное, то была мысль народная.
Когда тучи ушли, оказалось, что еще, собственно, и не вечер, и что можно еще плыть, и мы пошли снова с упорством маньяков вперед, через кляксообразные озера Пебозеро и Хизиярви (причем сложно точно сказать, где именно кончилось Пебозеро и началось, так сказать, Хизиярви), мимо многочисленных абсолютно покинутых (и одной не совсем покинутой) деревень, каждая из которых больше двух коробок домов как правило не содержала (все с замечательными названиями, к примеру, там был дом, который называется Кангашнаволок), и мимо снова под солнцем получивших цвет деревьев, кустов, травы, поганок, обломанных сучьев, мусора, коряг...
Приключения продолжались. В итоге через часок мы подплыли вплотную к озеру Вороньему, так ни разу и не сбившись с московского графика, и стали искать там стоянку. Первые попытки позорно провалились. Мы облазили порядочные участки берега, но нашли лишь указатель, который самодовольно говорил, что справа - страна Духов, а слева - страна Дураков. Наверное, ее установил какой-нибудь дух или дурак. Пограничник. Общеизвестно, что на озере Вороньем находится так называемый остров Добрых Духов, там понатыкано множество деревянных скульптур и чего-то еще, оттуда-то и мог прийти дух. Дурак мог прийти с любой стороны, это естественно и тоже общеизвестно. Они встретились и поставили указатель.
Но дураки отхватили себе неплохую территорию; именно слева мы нашли прекрасную стоянку, обезображенную надписью "Мыс Уютный", ровную, с дровами, с черникой, с благоустроенным очагом, даже с баней и коптильней, с хорошим причалом и видом на море. Пока мы искали стоянку, тут как тут приперлись новые тучи, стало опять неприятно, холодно, так что мы разгружались и разбивали лагерь быстро, не тормозя. Вот мы с Даниловым разгрузились тогда примерно за минуту, и больше никогда не разгружались быстрей, а поставились еще минут через десять. Не все, конечно, могут не тормозя сделать работу качественно, так что Ченцов расставил палатку прямо под наклонившимся стволом большой сосны, но это мелочи, ничего другого и не стоило ожидать. Стоянка была отличная, но решили, что дневка, запланированная еще в Москве, будет отменена по причине нецелесообразности.
Ужин оказался отмечен новым слоном - Ксеня достала банку абрикосового джема, а Данилов ее съел. Я порой удивляюсь, до чего он прожорлив. Почти как Фионин. Он схватил эту банку, сел с ней подальше от всех и быстро-быстро начал поедать джем ложечкой. Когда кто-нибудь подходил, Данилов со стонами отдавал немножко джема, но когда этот кто-нибудь уходил, он снова с урчанием набрасывался на еду, и таким образом благодаря своей близости к банке он один съел процентов семьдесят джема. Сердце мое плакало, и мы с ним едва не подрались. Столько продукта пропало! Вечером погода совсем испортилась, скоро стемнело, и мы легли спать. Вот такие бывают боевые дни.
Moral level: 5 (Satisfactory).
Выдержки из некролога
Дорогие товарищи! От имени и по поручению Правительства Страны Добрых Духов и всего Добро-душного Народа мы вынуждены с глубоким прискорбием огласить всем тягостную весть. Сегодня, одиннадцатого августа тысяча девятьсот девяносто пятого года, приблизительно в четыре часа утра по Вороньему времени, на озере Вороньем после тяжелой и продолжительной болезни скоропостижно скончалась Народная Утешительница всех угнетенных и вымокших Хорошая Погода. Добрые духи, непроходимые дураки, все прогрессивное человечество понесли тяжелую утрату. Хорошая Погода родилась в конце июля... отличалась наилучшими качествами... тепло и солнечный свет... всегда на самые ответственные посты... работа с туристами... болела почти с рождения... тяжелый приступ восьмого августа... почти полностью оправилась... надеялись... вновь ухудшение... надеялись... Удар. Непоправимой утратой... Безвременная кончина Хорошей Погоды потрясла... возмущенные туристы... некому заменить... тепло... моральные качества... солнечный свет... навсегда останутся в наших сердцах.
11 августа
Мы одними из первых узнали о смерти хорошей погоды. Это было немудрено. Весь день с утра и до вечера погода была смертельная, даже, скажем прямо, убийственная. Очень плохо. Ну очень плохо. Мама! Как нам плохо. А жить хочется. Безумные идеи идти в такую погоду погибли сами собой прямо утром. Весь день и холод собачий, и дождь идет не переставая, Лебедю вот к обеду залило палатку. Все ходят туда-сюда мокрые, злые, шурша накидками и проклиная судьбу. Все вещи вокруг тоже холодные и мокрые, и на них постоянно налипают грязные сосновые иголки. Костер с утра минут сорок никак не разводился, и это несмотря на то, что вокруг стоянки в достаточном количестве есть и береста, и лапник. И дров на этой стоянке сколько угодно, - просто редкостное изобилие. Но все настолько мокрое, что без оргстекла не обошлись. Солнца и света день совершенно не принес, - все было беспросветно серым, и вид на озеро только удручал своей тоскливостью.
У всех весь день все нормальные мысли находились в кристаллическом состоянии по причине мороза (красного носа). Все же остальные мысли делились условно на две четко разделяемые категории. Первая (героическая) - в течение всего дня - "Если эта погода будет продолжаться и дальше, то что? И как нам жить? И кто вообще пойдет дальше? Я пойду дальше? Нет, я в такую погоду не пойду. Ищи дурака". Вторая (прозаическая) примерно после пяти часов дня - "А ведь сегодня мы уже ничего больше есть не будем". Эти мысли вызывали тоску и отчаяние.
В пояснение к первой, героической, следует сказать, что впереди по московской раскладке оставалось еще в лучшем случае четыре ходовых дня (причем два ближайших - даупские числа), а денисов сволочной радиоприемник авторитетно заявил, что погода портится окончательно и, судя по всему, бесповоротно на всем европейском севере (будьте здоровы), и что таких могучих циклонов сюда уже давно не приходило, и что вообще по народным приметам какой сегодня день, таким и будет все оставшееся больное лето. Несложно было видеть, что день был отвратительным, а следовательно, и от будущего не стоило ждать ничего мало-мальски доброго. Общее настроение неплохо ассоциировалось с темой ободряющей песни "Дети юга".
Комментарии же ко второй, прозаической категории всеобщих мыслей, вкратце таковы. Поскольку мы, руководствуясь инстинктом самосохранения, в море не вышли, была дневка. Дневка обычно характеризуется отдыхом и едой. И здесь еда была на должном уровне - мы ели грибной суп, делали блины, все, кажется, только кроме меня (потому что у меня, видимо, лучше, чем у всех, развит инстинкт самосохранения), собирали чернику, и к блинам было сделано не меньше обычного протертой черники, мы ели также всю плановую еду с завтраком и ужином (только халву Ченцов зажал из-за своего злобного нрава), Фионин даже ловил рыбу (!!) и поймал двух селедок (потом их пришлось выбросить), короче, питались мы хоть и плохо, но не хуже, чем обычно. А вот отдыхать там было невозможно, и потому свободное время никак не тратилось. Соответственно все время уходило на еду, и еда закончилась гораздо быстрее ожидаемого. Часов в пять был съеден ужин, и делать стало нечего. Навалилась тоска по еде, захотелось повыть на луну.
Луны, к сожалению не было, ужин закончился непривычно рано, а если б и поздно, все равно на небе были только сплошь серые тучи и ничего более. Кто смог влезть в одну палатку отправились тихо петь тоскливые песни про дожди преимущественно. У меня оторвалась подошва от кроссовка, и я побрел его реанимировать. Наташа и Алексей Владимирович помогали мне морально, а также иногда заходил Ченцов, поэтому кроссовок мой приобрел вид несколько пугающий, - с него почти по всему периметру свисала разной длины бахрома от капроновых ниток. Такие кроссовки - мечта любого индейского шамана, и если я их когда-нибудь кому-то и продам, то только за большие деньги.
Был в тот день и ужасный, зловещий момент - нам довелось наблюдать, как в дождь поплыл по озеру вдаль член уже совершенно дикой и внушающей рефлекторный ужас Тайной Лиги Безумных Пловцов На Резиновых Лодках. Или это был член партии соответствующих пловцов. Я подозреваю, что он в этой партии только один, иначе в мире было бы слишком много сумасшедших маньяков, следовательно, он Председатель этой партии. Он проплыл мимо нашего мыса, мыса Уютного, если так можно выразиться, он сурово и молча глянул на нас так, что у всех душа ушла в пятки, и уплыл в серый туман на своей резиновой неопределенного цвета лодке с каким-то непонятного происхождения спутником, свирепо глядящим из-под горы барахла. Мы были потрясены, и долго еще мы не могли забыть это ужасное видение.
В общем, такой вот грустный день, бессмысленный, заполненный капающей со всех окрестных веток водой и раздражающий однообразным затянутым моросью серым пейзажем озера Вороньего. Единственное решение дня - уходить скорее с маршрута, так что двигаться завтра по любой погоде, если только не будет дождя. Остров Добрых Духов, видимо, пролетел, но уж тут не до жиру. Я хочу домой.
Moral level: 1 (Hopeless).
12 августа
Господи, опять это озеро поганое прямо с утра, как же оно уже надоело! И когда же это прекратится! Впрочем, не исключено, что сегодня, но по большому счету погода сегодня тоже безобразная. И холодно, и мокрое все кругом, и ветер, и проч. Но дождя тем не менее нет. Такое обстоятельство превращает погоду в хорошую, можно во всяком случае уходить отсюда с минимальным риском. Вообще с утра были вопросы типа "а пойдем ли мы или все плохо", но тем не менее запланированный вечером на то, чтобы быть сэкономленным (две порции на три раза), и без того скудный паек пшенной крупы - "ченцовский паек" - не был урезан, а был съеден полностью. С радостью. Радость как-то сама собой уменьшилась, когда по озеру на нас понесло тучи серой измороси, которые неплохо задели наш мыс (уютный) и накрыли ко всем чертям остров Добрых Духов.
Бедные духи! Как им несладко пришлось, тупицам. И поделом. Мне их не жаль. Я так понимаю, что если ты добрый дух, то уж будь любезен обеспечить на вверенной тебе территории хорошие условия для существования честных людей. Тем более, что там не один какой-нибудь захудалый добрый дух, а целый остров таковых. Чем же, спрашивается, эти бездельники там заняты? А еще навешали табличек дезориентирующего содержания, здесь, мол, страна Духов, а там якобы страна Дураков. Дураки дураками, а просветы-то пришли именно от них. Дело делают дураки. В то время как эти на первый взгляд добрые духи занимаются демагогией. Вот такая есть поучительная иллюстрация расхождения слов с делами.
От страны, так сказать, дураков и вправду пришел просвет. Изморось накрыла нас по древнему закону в тот момент, когда лагерь был уже частично свернут, а байдарки только-только начинали паковаться, однако к тому времени, когда мы собрались выходить, ее окончательно унесло к добрым, если так можно выразиться, духам, а далеко слева (то есть на западе, в Финляндии то есть, а судя по табличкам, это и есть в стране дураков) среди ярко-серых туч появились просветы неопределенных оттенков. Развиднелось, в общем, в стране дураков, духи получили по заслугам, а мы запаковали свои истекающие водой байды и печально тронулись в путь, уповая на поддержку все тех же дураков (финнов), которые у себя погоду уже наладили и теперь неспешно улучшали ее в Карелии, в районе озера Вороньего. Вот.
Тут еще ветер оказался на подхвате. То на него никто не обращал внимания, все больше интересовались состоянием атмосферы, а как дошло до дела, выяснилось, что ветер как был, так и есть, и он готов приятно холодить неготовых к этому туристов, и волны опять же просты как правда. Они заняты своим обычным делом. Они заливают. Причем они определенно достигли в этом деле профессионализма. Так что они заливают профессионально. Черт бы побрал эту юбку!!! Ненавижу всех. Достали меня все.
Тут вдруг выяснилось, что дураки победили, и ближе к выходу из озера мы даже получили несколько секунд солнца. Это было прекрасно. Вода вокруг сверкала, Данилов сзади сиял, настроение просто лучилось радостью, и с умилением думалось, что самая прекрасная в мире реакция - термоядерная. Через эти несколько секунд солнце свалило за облака и больше не появлялось до вечера. Вместо него появилась в поле нашего зрения последняя из плотин - выход из озера Вороньего.
Плотина была хороша. Ее явно построили злобные Добрые Духи. Слив был очень широкий, но почти весь загаженный направляющими бревнами, за счет чего очень мелкий и с сильным течением, соответственно и плохопроходимый, притом его почти невозможно нормально просмотреть благодаря его ширине. Единственное точно проходимое место выглядело весьма и весьма непривлекательно. Бревна лежали там глубже, но такая малина там недостаточно широка. Соответственно там надо идти очень осторожно, чтобы не нарваться ненароком на границы, опять-таки бревенчатые, этого прохода, а вероятность этого достаточная, потому что чуть только не так вошел в струю, начинает упорно сносить к краям. Но это полбеды, а вообще-то еще там есть такой забавный момент, как ступенька по окончании бревен. Там сразу, как водится, организована бочка. Данилов все ходил и боялся, как бы нам не сломало байдарку в тот ответственный момент, когда ее первая половина уже пройдет ступеньку и зависнет в воздухе, но еще не упадет в воду. Ведь наш доблестный Пельмень был в этом смысле наиболее уязвим. И вот Данилов долго ходил вокруг плотины, смотрел на нее и кидался в нее камнями, - очевидно, чтобы поднять таким образом уровень воды после ступеньки и тем самым уменьшить время зависания. Еще там ходил Ченцов А.А., и Фионин Д.А., и прочие официальные лица, и еще лица неофициальные, представленные группой катамаранщиков, только собирающихся выходить, и еще там ходил один сумасшедший рыбак из той же группы, он ничем не занимался, не обсуждал плотину, не переживал со всеми, не собирался в путь, а угрюмо бродил туда-сюда с удочкой и то и дело мрачно совал ее в воду. Он был исключительно тосклив и навел на некоторых упаднические настроения. Но мы прошли плотину нормально, без всяких проблем. Если не считать, конечно, таких мелочей, как долгое и бессмысленное, я бы сказал, просто покрытое маразмом натягивание юбки перед плотиной и соответствующее слетание этой же юбки во время прохождения, точно во время входа в бочку. Счастливым результатом такой мелочи явилось, естественно, мое абсолютное вымокание. Поход, прямо скажем, не то, чтобы только начался, так что, надо полагать, именно поэтому сие обстоятельство меня почти не тронуло. И мы поплыли дальше. Вперед. Вперед. Подальше от всяких ультрапессимистических рыбаков. И мы уплыли.