По всей линии прокатилось эхо команд и свист боцманских дудок. Корабли начали поворот, обращаясь к ветру сначала кормой, затем левым бакштагом, траверзом, скулой; реи описали циркуляцию, и вот уже вся линия, почти без сбоев, легла в бейдевинд на левом галсе. Корабли заняли свои места: впереди теперь шел «Оушн», а замыкал строй «Альфред». Превосходно исполненная эволюция, почти идеально.
— Мистер Ли, сигналы: «прибавить парусов», «поднять флаги».
Флаги были синими, поскольку адмирал Герви в Бомбее был вице-адмиралом синего флага. «Сюрприз», находясь под началом полного адмирала, поднял белый. Флаги смотрелись красиво и внушительно, но скорость линии не увеличилась.
— Сигнал: «Оушену» прибавить парусов». Повторить: «Оушену» прибавить парусов», — закричал Джек. — И два выстрела для него.
Французская эскадра — в стройной линии, под развевающимися знаменами, с флагом адмирала на бизани — находилась у них теперь впереди, слева по носу. Две линии сближались друг с другом с совокупной скоростью в четырнадцать узлов: менее чем через пять минут они окажутся на дистанции пушечного выстрела.
Джек направился на нос, и едва он достиг форкастля, как с эскадры Линуа раздался выстрел. Но выстрел был холостой, сигнальный; не успел рассеяться дым от него, как французские корабли начали забирать к ветру, направляясь на норд-норд-вест и уклоняясь от столкновения.
Вернувшись на квартердек, Джек распорядился менять галс последовательно, и линия повернулась, растягиваясь по направлению к заходящему солнцу. Снизу все еще доносились далекие, успокаивающие звуки виолончели, и вдруг он вспомнил ускользающее название — это была сюита до-минор Боккерини. Он улыбнулся широкой, радостной улыбкой, изливавшей столько счастья.
— Ну, джентльмены, — произнес Обри, — весьма недурно для «индийцев», не так ли?
— Я едва мог поверить, что получится, сэр, — заметил Стауртон. — Ни один корабль не врезался в другой. Ведь это результат того, что им дали время на наращивание дистанции, ведь верно?
— Линуа на это наплевать, — сказал Этередж. — Но я до самого последнего момента не думал, что он отвернет, ночь или не ночь.
— Офицеры Компании прошли отличную школу. Многие из них весьма дельные парни.
Джек звучно рассмеялся. Обуреваемый суевериями, он ни за что не решился бы облечь свои чувства даже в мысли, не то что в слова: «Линуа не разобрался в ситуации и совершил ошибку». Ухватившись за кофель-нагель, он сказал:
— Линуа проведет всю ночь в попытках удержаться на ветре, мы же ляжем в дрейф. Его люди слишком устанут, чтобы утром можно было вести их в бой. Наши должны получить полноценный отдых. И пищу. Мистер Стауртон, поскольку мы лишились своего казначея, вынужден просить вас организовать выдачу провизии. Устройте парням душевный ужин — в моей кладовой осталось немного ветчины. Где мой стюард? Позовите…
— Здесь я, сэр, и торчу у вант уже с полсклянки, а то и больше, — раздался обиженный стон Киллика. — Стою тут с сэндвичем и графином вина.
Бургундское пошло лучше любого вина, которое ему доводилось пробовать, укрепляя дух и взбадривая тело.
— Так значит битвы не будет? — произнес, выступая из тени, капеллан, обращаясь то ли к Этереджу, то ли к штурману. — Они, похоже, улепетывают во всю прыть. Оробели, видимо? Мне частенько приходилось слышать, что французы — изрядные трусы.
— Ну уж нет, не стоит этому верить, мистер Уайт, — отозвался Джек. — Смею вас уверить, они мне столько раз задавали перцу. Нет, Линуа просто собирается pour mieux sauter,[51] как выразился бы он сам. Не отчаивайтесь, обещаю, что поутру вы услышите оживленную канонаду. Так что, с вашего позволения, дал бы вам совет отправляться на боковую и хорошенько выспаться. Я последую вашему примеру как только повидаюсь с капитанами.
Всю ночь они лежали в дрейфе, обозначив линию кормовыми и мачтовыми огнями. Вахты по очереди располагались на боевых постах и пятьдесят ночных подзорных труб неотрывно наблюдали за огнями эскадры Линуа, старавшейся удержаться на ветре. Посреди полуночной вахты Джек проснулся на несколько минут и ощутил, что корабль сильно раскачивается. Его молитвы были услышаны, с зюйда пришли мощные волны. Теперь можно было не опасаться, что французы затеют перестрелку с большой дистанции. Дальняя дистанция, точность и спокойное море — ягоды, растущие на одном поле.
Наступил рассвет, залив спокойным ясным светом волнующееся море, открыв взорам английскую и французскую линии на расстоянии трех миль друг от друга. Естественно, Линуа провел всю ночь в лавировке, зато теперь без сомнения выиграл положение на ветре, и мог начать атаку в любой удобный момент. Сила была на его стороне, но он, похоже, не спешил к ней прибегнуть. Его эскадра то подставляла паруса ветру, то обстенивала их, покачиваясь на волнах. Через некоторое время «Семийянт» покинул место в строю, провел на рекогносцировку, не приближаясь на дистанцию выстрела, и вернулся. Французы по-прежнему держались поодаль, на траверзе английской линии, повернувшись носами на норд-вест, а дневная жара усиливалась.
Посланцы какого-то далекого южного урагана, волны катились поперек неизменному северо-восточному муссону, и каждые несколько минут короткая резкая волна обрушивала на квартердек «Сюрприза» теплый душ брызг. «Если мы атакуем его с подветренной стороны, — подумал Джек, не отрывая глаз от «Маренго», — ему будет чертовски непросто отдраивать нижние порты». Нижние порты линейного корабля располагались высоко, что характерно для большинства французских судов, но все равно, с учетом кренящего корабль свежего ветра и сильного волнения, их будет заливать. В немалой степени этому будет способствовать некоторая валкость корабля, склонность к крену, вызываемая, без сомнения, недостатком припасов в его трюмах. Если Линуа не сможет использовать свою нижнюю орудийную палубу, свои самые тяжелые орудия, то соотношение сил окажется более равным. Не в том ли причина того, что он до сих пор лавирует, хотя является хозяином положения, а под ветром у него находится конвой стоимостью в шесть миллионов? Что у него в голове? Просто не решается? Впечатлен зрелищем английской линии в ночном море — длинной вереницей огней, приглашающей померяться силами утром, а не бросившейся в рассыпную под покровом тьмы, что наверняка произошло бы, будь вчерашняя решительная атака всего лишь демонстрацией?
— Свистать всех наверх к завтраку, — распорядился Джек. — И еще, мистер Черч, будьте любезны сообщить Киллику, что если через пятнадцать секунд он не появится с моим кофе на палубе, то в полдень его казнят. Добрейшее утро, доктор. Ну разве не чудный денек? Ну вот наконец и кофе — не желаете ли чашечку? Выспались? Ха-ха, что за замечательная вещь — выспаться.
Сам он провел пять часов в застеленной шерстяной тканью койке, и теперь жизнь снова била в нем ключом. Он знал, что ему предстоит крайне опасное предприятие, но также понимал: оно принесет или совершенный успех или совершенную неудачу. Риск при любом раскладе исключительно велик, но Джек отдавал себе отчет, что не ведет себя, свой корабль и еще полторы тысячи людей в заведомо безнадежный бой; беспокойство осталось позади. Одной из причин для этого служило воодушевление, распространившееся по линии баталии: капитаны умело управляли своими кораблями и осознавали это, успех их маневра и отступление Линуа подняли боевой дух даже тех, кто поглядывал назад, на недосягаемую высоту, везде воцарилось единодушие, готовность исполнить намеченный план атаки, и Джека это радовало.
Впрочем, Обри было известно, как раздражает его друга такая болтливость рано поутру, и ограничился прогулкой взад-вперед, балансируя в ритм раскачиванию корабля чашкой кофе и грызя сухарь, размоченный в гхи.[52]
С завтраком было покончено, а французы все не спешили.
— Мы должны помочь ему решиться, — заявил Джек.
Затрепетали сигнальные флаги; британская линия легла на правый галс и направилась на вест под одними марселями и нижними парусами. Сразу же движения фрегата сделались более плавными и размеренными, и тут же далекие французские корабли повернули на противоположный галс, двинувшись на зюйд, к «индийцам».
— Ну вот, — произнес Джек. — Что-то он предпримет теперь?
Проследив достаточно долго, чтобы понять, что это не обманный маневр, а начало решительного дела, он сказал:
— Стивен, тебе самое время спуститься вниз. Мистер Стауртон, бейте тревогу.
Барабан, еще более бодрящий, чем горн, громом раскатился по кораблю. Но делать было нечего: палубы «Сюрприза» уже давно были очищены, реи закреплены цепями, защитные сети растянуты, порох расфасован, ядра всех калибров сложены под рукой, пальники тлели в маленьких ведерках, расставленных вдоль палубы. Матросы разбежались по местам и застыли, привстав или опустившись на колено, глядя поверх своих пушек на неприятеля. Французы спускались на них под малыми парусами, «Маренго» шел впереди. Намерения французов были еще не совсем ясны, но преобладающее мнение бывалых моряков сводилось к тому, что те вскоре лягут на тот же галс, что и «индийцы», пойдут параллельным курсом и атакуют центр и авангард в обычной манере, используя превосходство в скорости для захода вперед. Иная точка зрения заключалась в том, что Линуа может пересечь их кильватерный след и напасть с подветренной стороны, ибо это позволит ему задействовать орудия нижней палубы, спрятанные пока за крышками портов, о которые бились зеленые океанские волны. Так или иначе, вся команда фрегата сходилась в том, что время неторопливых маневров прошло — через четверть часа полетят пух и перья, — и на корабле воцарились молчание: молчание гробовое, тревожное; и настойчивое желание — скорее бы уж началось.
Джек был слишком занят наблюдением за своей линией и толкованием маневров Линуа чтобы разделить это волнительное ощущение, но и он с нетерпением ждал момента, когда начнется схватка и все станет ясно. Ведь ему было слишком хорошо известно, с каким опасным и непредсказуемым противником, способным на отчаянный, неожиданный тактический ход предстоит иметь дело. И все-таки следующее передвижение Линуа застало его врасплох: адмирал, рассудив, что голова британской линии оттянулась достаточно далеко, и зная о неспособности «индийцев» быстро менять галс или набирать скорость, неожиданно добавил парусов. Маневр был выполнен блестяще: все французские корабли, даже бриг, буквально накрылись облаком парусов — появились бом-брамсели, лисели развернулись словно крылья, зрительно удваивая ширину кораблей и придавая им грозную и величественную красоту по мере того, как те ринулись на «купцов». С минуту Джек не мог уловить ни смысла ни направленности этого маневра, и тут к нему пришло озарение.
— Бог мой! — вскричал Обри. — Он же собирается прорезать линию. Ли: сигнал «поворот последовательно, поставить все возможные паруса».
Пока поднимали сигнал, верность догадки Джека становилась все более очевидной. Линуа направил свой мощный корабль прямо к разрыву между «Хоупом» и «Камберлендом», двумя слабейшими судами. Он намеревался пройти сквозь линию, отрезать арьергард, и, оставив пару кораблей добивать подранков, пройти вдоль линии с подветренной стороны, круша ее всей мощью своего бортового залпа.
Джек выхватил у Стауртона рупор, вспрыгнул на гакаборт и во всю мощь своих легких окликнул следующего за ними мателота.
— «Эддингтон», обстенить марсель! Я выхожу из линии, — повернувшись, он крикнул, — Свистать всех наверх, к повороту. Хэрроуби, мы должны оказаться напротив клюза «Маренго».
Тут сказались напряженные тренировки: фрегат описал ровную циркуляцию без сучка и задоринки, и стал набирать ход по мере того, как переставлялись парус за парусом. Он зарылся в воду по русленя подветренного борта, мчась в бейдевинд к точке, где его курс должен был пересечься с курсом «Маренго» — где-то недалеко от английской линии, если идти с такой скоростью. Им необходимо задержать «Маренго» до того момента, пока корабли авангарда, разворачивающиеся следом, не подоспеют к ним на помощь. Это возможно с такой скоростью фрегата, по крайней мере, пока он не потерял ни одной важной детали рангоута. Но это означает выскочить прямо под бортовой залп «Маренго». При таком волнении у них есть шанс. Но даже если так, если они не потеряют мачты, то сколько им удастся сдерживать линейный корабль? Сколько времени потребуется авангарду, чтобы подойти? Нельзя допустить раздробления линии: спасение «купцов» зависит целиком и полностью от их единства и способности поддерживать друг друга огнем в тесном боевом порядке.
Расположившись у края квартердека, Джек еще раз оценил позицию: «Сюрприз» уже миновал три судна — «Эддингтон», «Бомбей-Касл» и «Кэмден» — они шли встречным курсом, направляясь к точке поворота, и прибавляли парусов — брешь уже закрылась. Слева по носу, примерно в миле к норд-осту, мчался «Маренго», вспенивая штевнем высокий бурун. Слева за кормой, также примерно в миле, завершали поворот «Альфред» и «Коуттс», ставя брамсели; «Вексфорд» опаздывал, и было похоже, что нетерпеливый «Лашингтон» может врезаться в него. Джек кивнул: даже если и так, выбора нет.
Он спрыгнул с трапа и поспешил вдоль орудийных расчетов, перекидываясь ними по пути парой дружеских, доверительных слов: они уже стали старыми корабельными товарищами, ему был знаком каждый человек, и большинство из них ему нравились. Их требовалось убедить не тратить попусту ни единого заряда — целить нужно повыше, во время всхода на волну — сначала ядра, потом, как станет возможно, книппели. Кораблю может достаться, но не стоит переживать: французы не посмеют открыть нижние порты, кроме того, они откроют огонь едва только поравняются с носом неприятеля. Он знает, что они будут стрелять метко… Пусть равняются на Старину Надежного — тот ни разу не промахнулся за все плавание… И поаккуратнее с запалом. Старина Надежный подмигнул единственным глазом и хмыкнул.
Первое пристрелочное ядро с «Маренго» плюхнулось в воду ярдах в ста слева по носу от фрегата, подняв высокий фонтан брызг, снесенных прочь ветром. Еще выстрел, уже ближе и по правому борту. Пауза, и борт «Маренго» исчезает за белым облаком дыма, пробегающим от бака к корме. Из бортового залпа в цель попали четыре ядра: три ударили в нос фрегата, одно — в клюз.
Джек посмотрел на часы, приказал клерку засечь время, и, держа часы в руке, прохаживался вместе со Стауртоном до тех пор, пока не снова не раздался орудийный грохот. На этот раз намного точнее: фрегат окружили всплески выстой до стеньг, от множества попавших ядер корпус фрегата загудел, продвижение его замедлилось; корабль дернулся, в фоке и гроте появились дыры, над растянутую над шкафутом сеть посыпались срезанные блоки.
— Больше двух минут, — заметил Джек. — Не больно-то шустро. — Между бортовыми залпами «Сюрприза» интервал не превышал одной минуты двадцати секунд. — Но слава Богу, что его нижние порты задраены.
Прежде чем «Маренго» даст следующий залп фрегат успеет подойти к нему еще на четверть мили. «Семийянт», следующий за «Маренго», открыл огонь из баковых орудий. Обри наблюдал, как одно из ядер пролетело мимо, пока он направлялся к гакаборту во время своей ритуальной прогулки взад-вперед; ядро было хорошо различимо, с подобием легкого гало вокруг.
— Мистер Стауртон, — воскликнул он. — Погонные орудия могут открыть огонь.
Вреда в этом нет, а польза возможна, даже на такой дистанции, да и грохот выстрела успокоит помрачневших моряков. Прошли две минуты, еще несколько секунд: грянул неторопливый, выверенный залп «Маренго», обрушившийся на «Сюрприз» словно молот. Вряд ли хоть одно ядро пролетело мимо. Тут же следом за ним выпалили шесть пушек с «Семийянта», но все в молоко.
— Блинда-рей разбит в щепы, сэр, — отрапортовал Стауртон. — Плотник докладывает о трех футах воды в трюме; он заделывает с дюжину пробоин ниже ватерлинии, не слишком глубоко.
Пока лейтенант говорил, взревело погонное орудие, и бодрящий, густой аромат порохового дыма поплыл к юту.
— Жаркое дельце, мистер Стауртон, — с улыбкой отозвался Джек. — Но хотя бы «Семийянт» не сможет больше нас обстреливать. Угол слишком острый. Когда «Маренго» перейдет на картечь, прикажите людям лечь у орудий.
Слева по носу открывалась картина выдвигающихся последних уже пушек «Маренго». Они ждут всхода на волну. Прежде чем повернуть, Джек окинул взглядом свой полупустой квартердек. Бонден и Карлоу у штурвала; Хэрроуби за ними, ведет корабль; Стауртон выкрикивает приказ привести в порядок фор-марса-булинь; у подветренного борта — сигнальный мичман; Кэллоу с забинтованной головой в качестве посыльного; молодой Невин, клерк, держит в руке грифель; Этередж через маленькую карманную подзорную трубу наблюдает за «индийцами». Все морские пехотинцы за исключением часовых у люков распределены по орудийным расчетам.
Грохот бортового залпа, выстрела погонного орудия и двадцати попавших в корпус ядер слились в один звук — невероятно мощный оглушительный удар. Джек увидел, как разлетелся штурвал, как Хэрроуби, разорванного пополам, отбросило на гакаборт; с бака донеслись крики. Он стремительно наклонился к ведущей вниз переговорной трубе, окликая людей у рулевых талей.