В немецком полностью доме Адды Ивановны было уютно, прибрано, и пахли свечами и чем-то иноземным все эти вышитые крестиком и гладью подушки, занавески, коврики и рамочки. Здесь не говорили по-русски, и мы читали, она мне, а потом и я - ей, сказки Гофмана и братьев Гримм в дорогих, с золотом изданиях.
Так что сказали бы уж просто осел, а не эзель, герр учитель, может быть, я и явился бы к вам на следующее занятие. А пока я еще поплаваю на мелкоте, выныривая иногда и поглядывая, а не сперли ли еще мою скрипку-половинку и голубой портфель, в котором - выпуски Шерлока Холмса и родительские 30 сребреников, которые я не принесу вам сегодня и вообще, господин Гааг!
Вот и все! И не будет на свете еще одного несчастного, неправильно выбравшего профессию, бездарного скрипача! А будет долгая гулянка всех уличных огольцов по кондитер-ским на Ленинской улице. Цены: 5 копеек за пончик с повидлом, обсыпанный сахарной пудрой, и 13 копеек за пирожное сенаторское, очень популярное у детворы.
А у нас - бесконечные тридцать рублей, которые не так просто истратить (смотри цены!). И так минимум неделя до прихода к нам - вот уж было мне не догадаться, что такое возможно! - жены учителя музыки с вопросом: "Что с Мишенькой?"
С Мишенькой было плохо. Пустивший на самотек воспитание сына, вечно занятый строительством и преферансом, папаня дал волю обиженным чувствам.
Ремень гулял по моей ниже спины (вышел из положения, чтобы не ошарашить вас задницей), а я лежал и ощущал себя не менее чем декабристом. Терпел и знал, что наконец-то со скрипочкой покончено навсегда.
С тех пор скрипка в моем сознании почему-то связана с ремнем, хоть на самом деле без ремня если что и не может обойтись, так это, конечно, гитара.
ЛУЧШЕ ТАТАРИНА!
Вот вспомнилось, ни к селу ни к городу! Наверное, Макашова в Думе увидел по телику.
Лежу, перепуганный плохой кардиограммой, в поликлинике Литфонда. Велено не двигаться, и ключи от "жигуленка" отобраны как бы навсегда. Ждут машину "скорой помощи", чтобы прямехонько везти меня в реанимацию.
Вас возили
В реанимобиле?
Я в нем был
И скажу вам
Комфорт.
Мы летели,
В сирену трубили,
Как ночной
Президентский эскорт.
Вы лежали
На койке распято?
Я лежал,
И маячила смерть,
И качалась шаландой
Палата
Из-под ног
Уходящая твердь.
А тут заходит к врачу Стасик Куняев за рецептом - давно, говорит, не сплю без снотворного. Он уже к этому времени поставил на черную сотню, а до того долго мотался - от беленьких к черненьким. Он сказал что-то сочувственное, мол, оклемаемся и еще поиграем в футбол!
Было как-то дело в Малеевке: зимой приходит он ко мне в коттедж, приглашает покатать мячик. "Ботинок, - говорю, - нет подходящих!" "Я тебе свои одолжу!" - И дал совсем почти новенькие высокие финские сапоги. "Повалили!"
И били мы с ним друг другу по голу, он - мне, я - ему, до третьего пота. И он, дилетант в этом деле, зауважал меня ненадолго, как профессионала.
А я, размочивший в снегу его новые желтые ботинки, зауважал его: ишь какой добрый, ботинок не пожалел. Я уже знал его хоть и заемное, но известное стихотворение "Добро должно быть с кулаками". И мы закончили матч в пользу дружбы, и я подумал: "Видно, и впрямь он добрый человек, этот Стасик Куняев!" Больше мы не виделись до самого вот этого моего инфаркта. Он жил уже с копьем Георгия Победоносца. Зачем-то я спросил его, долго не встречал:
- Стас, ну где ты видел этих русофобов, что это такое, я лично не встречал.
- А я встречал. Выкарабкивайся! - сказал он уже в дверях.
И я помчался навстречу смерти, которая, оказывается, тогда еще не пришла.
Если быстро не ходить,
Если баню отменить,
Отказаться от мясного,
От задиристого слова,
Заменить холестерин
Весь - на нитроглицерин,
Да на палку опереться,
Да на солнышке не греться,
Ничего не поднимать,
Никого не обнимать,
В синем море не купаться,
Лишний раз не волноваться
И гостей к себе не звать
Можно жить да поживать
При-пе-ваючи!