- Тогда я вас не понимаю.
- Ну, так слушайте. То, что я вам расскажу, будет не длинно, но важно, я вам обещаю.
- Слушаю вас.
- Мы составляем, как вы, очевидно, знаете, арьергард армии освободителей.
- Да, я знаю, это и помогло мне найти вас по вашим следам.
- Поэтому не проходит дня, чтобы мы не обменялись несколькими пулями или несколькими сабельными ударами с мексиканцами.
- Продолжайте.
- Вчера - как видите, это было совсем недавно, прошло всего несколько часов - нас внезапно атаковали сорок мексиканских кавалеристов. Было около трех часов. Генерал Хьюстон с главными силами переправлялся через реку, у нас же был приказ сопротивляться до последней возможности, чтобы защитить переправу. Приказ этот был излишним; при виде мексиканцев мы бросились на них очертя голову, разгорелся бой. После минутной схватки мексиканцы были разбиты, отступили и обратились в бегство, оставив два-три трупа на поле битвы. У нас было слишком мало сил, чтобы преследовать врагов, а потому я дал приказ солдатам вернуться на свои места и сам приготовился сделать то же, но вдруг два беглеца - два мексиканских кавалериста - вместо того, чтобы продолжать бегство, остановились и, прикрепив свои платки к концам сабель, подали знак, что желают переговорить со мной. Я приблизился к этим солдатам, больше походившим на бандитов, и спросил, чего они хотят. Один из них, человек высокого роста, с суровым лицом, ответил мне:
"Оказать вам услугу, если вы - Ягуар".
"Да, я - Ягуар, - ответил я, - а кто вы? Как ваше имя?"
"Это вас не касается, раз у меня хорошие намерения".
"Надо еще узнать, каковы эти намерения".
"Гм! - сказал он. - Вы слишком недоверчивы, compadre".
"Ну, Сандоваль, - перебил его другой кавалерист, с голосом нежным, как у женщины, вмешиваясь в разговор, - не виляй, кончай скорее".
"Мне ничего другого и не надо, - ответил тот угрюмо, - этот сеньор заставляет меня лукавить, а я хотел бы говорить прямо".
Другой кавалерист, пожав плечами, обратился ко мне:
"Словом, кабальеро, вот бумага, которую поручила вам передать особа, очень интересующая вас".
Я схватил бумагу и уже хотел ее развернуть: у меня появилось тайное предчувствие несчастья.
"Нет, - сказал мексиканец, быстро останавливая мою руку, - прочтете, когда будете среди своих".
"Согласен, - сказал я, - но, наверное, вы не собирались даром оказать мне услугу, в чем бы она ни заключалась".
"Почему же?"
"Вы меня не знаете и не можете испытывать сочувствие ко мне".
"Может быть, - ответил кавалерист, - но не давайте никаких обещаний, пока не узнаете содержания письма".
Затем он сделал знак своему товарищу, и слегка поклонившись, оба умчались галопом, оставив меня в растерянности от странного завершения нашей беседы. Я машинально принялся складывать бумагу, доставшуюся мне таким необыкновенным образом, и все не решался раскрыть ее.
- В самом деле, - пробормотал американец, - что же вы сделали после того, как ваши собеседники покинули вас?
- Я долго провожал их взглядом, а затем несколько внезапных выстрелов, раздавшихся возле меня, так что пули просвистали мимо ушей, вернули меня к действительности. Я пригнулся к шее лошади и, вонзая шпоры в ее бока, помчался во всю прыть в лагерь. Едва приехав, сгорая от нетерпения и любопытства, я вскрыл письмо.
- И оно было?..
- От Кармелы.
- By God! - сказал американец, стукнув кулаком по столу. - Я был в этом уверен.
ГЛАВА XXI. Сандоваль
- Да, - сказал Ягуар через минуту, - это письмо было целиком написано рукой Кармелы. И знаете, что оно содержало? Хотите это узнать? Американец огляделся.
- Э! - воскликнул Ягуар с жаром. - Это не важно. Эти храбрые парни наши друзья, и притом друзья верные и преданные. Зачем же скрывать от них то, что завтра я вынужден буду им сказать.
Джон Дэвис поклонился.
- Вы неправильно поняли мою мысль, - сказал он. - Я боюсь не тех, которые слушают здесь, а тех, которые могут подслушать снаружи.
Молодой человек покачал головой.
- Нет, нет, - сказал он, - не бойтесь никого, Дэвис, старый дружище. Никто нас не подслушает.
- Тогда читайте скорее письмо, я хочу узнать его содержание.
Несмотря на то, что предрассветные сумерки перекрасили горизонт всеми цветами радуги, свет был не настолько силен, чтобы можно было читать без дополнительного освещения. Ланси схватил светильник, у которого фитиль обуглился и не давал большого света, снял с него пальцами нагар и поднял на высоту лица Ягуара.
Последний после минутного колебания вынул из бокового кармана своей замшевой куртки грязную смятую бумагу, развернул ее и прочел:
Командиру техасских вольных стрелков, прозванному Ягуаром.
Если вы и в самом деле питаете ко мне то сочувствие, которое так часто хотели доказать, спасите меня, спасите дочь вашего друга! Выйдя из Гальвестона на поиски моего отца, я попала в руки своего самого жестокого врага. Единственная моя надежда заключается в двух людях: в вас и полковнике Мелендесе. Мой отец слишком далеко, чтобы я могла надеяться на незамедлительную помощь с его стороны. Да к тому же его жизнь для меня слишком дорога, чтобы я согласилась рисковать ей, несмотря на все, что может произойти. Я надеюсь на вас, как на Бога! Неужели вы обманете мои надежды?
Несчастная Кармела.
- Гм! - прошептал американец. - Это все?
- Нет, - ответил молодой человек, - есть еще другое письмо, приложенное к первому.
- От Кармелы?
- Нет.
- А от кого же?
- Не знаю, оно не подписано.
- И вы никого не подозреваете?