Слушай и ты, о Саид! Слушай и знай, как ущербные разумом держат слово!
Я не знала примет Анис-аль-Джалис и не могла узнать ее в лицо. Прежде всего я осведомилась у певиц-вольноотпущенниц, не появилась ли среди них новая, и они устраивали мне встречи со своими подругами, и я расспрашивала их, но, по моим соображениям, Анис-аль-Джалис среди них не было. Тогда я подумала, а ради чего бы этой женщине ехать в именно в Хиру, когда настоящие ценители женской красоты, музыки и пения живут в Багдаде, Басре и Мисре? И мне пришло на ум, что превратности времен постигли ее, и она оказалась в руках торговцев рабами, и они продали ее в
Хиру.
А поскольку мне рассказывали о красоте Анис-аль-Джалис, я предположила, что такую женщину могли продать только в царский харим. Я принялась расспрашивать всех, кто был знаком с обитательницами харима, и оказалось, что царь Хиры недавно взял в жены царевну по имени Хайят-ан-Нуфус, и она похитила его душу, и он целыми днями сидит у нее в покоях, так что посредники и сотрапезники даже не предлагают ему иных женщин.
Потом я дошла до того, что, подобно аз-Завахи, стала обходить хаммамы. Но никаким образом не могла я напасть на ее след.
Что же касается царевича, то его я знала в лицо. И я боялась для него вреда от Анис-аль-Джалис, ведь она могла затаить на него злобу, и узнать от раба кувшина, где оказался царевич, и последовать за ним, чтобы отомстить ему за пренебрежение. И я сказала себе: есть две причины тому, что я не могу найти эту скверную. И первая причина - та, что она скрывается, а вторая - та, что гадальщик ошибся.
Тогда я поняла, что лучше мне начать с поисков царевича. Ведь он - еще дитя, и не придет ему на ум скрываться, и и он не замышляет ничего плохого.
И я решила, что мне нужно бывать там, где собираются юноши его возраста, а для этого у меня были две возможности: сделаться певицей или переодеться юношей.
Певицей быть я не пожелала, потому что мне не понравилось, как в Хире обходятся с ними. А что касается переодевания - то я чувствовала, что если совершу его, то не будет для меня пути назад, домой, к мужу и сыновьям.
И знала я также, что решение принадлежит лишь мне, но если я откажусь от поисков - в Судный день Аллах покажет мне этот договор, и спросит меня, что я сделала, чтобы соблюсти его. И окажется, что я не сделала почти ничего.
И я остригла волосы, и нарядилась в мужской кафтан, и туго перепоясалась, и пошла на рынок торговцев драгоценностями, и вижу - возле своей лавки стоит один из ювелиров, человек почтенный и достойный. И мне понравилось его лицо, и я подошла, и села возле лавки, и достала платок, и стала им обмахиваться. А ювелир подошел ко мне и спросил, кто я, потому что и ему понравилось мое лицо. Но я хотела убедиться, что он не любитель красивых мальчиков, потому что мне хватало и других бедствий помимо этого. И я отвечала ему так, что он понял - меня не удастся склонить к греху.
- О дитя! - сказал он тогда. - Если ты пойдешь ко мне, и будешь сидеть у меня в лавке, и привечать покупателей, я обучу тебя ремеслу ювелира. Я покажу тебе, как отличать драгоценные каменья из рудников и морские жемчуга; научу распознавать, какой из бадахшанских лалов лучше, который из красных яхонтов дороже, ты узнаешь, откуда появляется зеленый изумруд, сколько стоит мискаль желтого хризолита, почему у змеи лопнет глаз, если она посмотрит на изумруд, почему бирюза, сколько бы ни прошло времени, не теряет цвета; от какого холода и какой теплоты хрусталь становится белым, а агат - черным; для какой цели годен йеменский сердолик; почему янтарь похищает соломинку; почему магнит так любит железо, что притягивает его, как друга; из чего сотворили эмаль еще во времена Джамшида; когда в бахрейнских водах в раковинах рождается жемчуг; почему одни жемчужины круглые, а другие - овальные!
И, клянусь Аллахом, мне захотелось узнать все это, и я согласилась сидеть у него в лавке, а в свое свободное время посещала собрания юношей, но никак не могла напасть на след Салах-эд-Дина. И с каждым днем все яснее становилось мне, что труды мои напрасны, и я понимала, что никогда не смогу вернуться к прежней моей жизни. Я знала, что сын моего дяди принял бы меня и с острижеными волосами, если бы я придумала этому толковое объяснение. Но прежняя жизнь все больше казалась мне пучками сновидений, и зрело в моей груди нечто необъяснимое, и теперь я вижу, что была тогда похожа на птенца, которому пора вылупиться из яйца, и он задыхается в своей скорлупе, но еще не может ее разбить своим слабым клювом.
Юноши Хиры часто встречались на ристалищах, и метали копья, и играли в кольцо, и они любили конные игры, где нужно гонять по полю мяч длинным джоуганом. А я ничего этого не умела, и всякий раз отговаривалась болезнью, и из-за этих отговорок на меня стали смотреть косо. И это тоже удручало меня.
Вот в каком состоянии я пребывала у ювелира, но не прошло и месяца, как судьба моя переменилась.
И вот в лавку, где я сидела, вошел как-то купец из купцов Индии, и я показывала ему товар, и рассказывала о свойствах камней, и вдруг он говорит мне:
- О дитя, у меня в доме есть оружие, рукоятки которого украшены многими камнями, и я хотел бы заменить камни, а старые продать. Не согласится ли хозяин лавки пойти со мной, и оценить камни, и вынуть старые, и вставить новые?
Я позвала невольника, и велела ему сходить за ювелиром, потому что видела богатство этого купца и не хотела упускать выгодного дела. И ювелир пришел, и поговорил с купцом, и вдруг оказалось - они давно знакомы, но превратности лет состарили им обоим лица, так что они не сразу узнали друг друга. И ювелир велел мне пойти с купцом и осмотреть камни, а потом прислать с невольником записку, какие новые камни потребуются, чтобы он нашел их в наших запасах, или же при необходимости купил и сам явился с ними к тому купцу, а звали его Кумар, у нас же он получил прозвище аль-Сувайд, по причине своего темного лица и малого роста, ибо, если бы он был черен и высок, его можно было бы называть аль-Асвад.
И я подумала, что если пойду с тем купцом, он мне много расскажет об оружии, и покажет, как держать его в руках, так что я в собрании юношей буду равноправным собеседником. А я еще не оставила надежды отыскать в Хире царевича Салах-эд-Дина.
И я пошла с аль-Сувайдом, и вошла в дом, который он снял на время пребывания в Хире, и купец открыл свою оружейную, и я растерялась - так много было там дорогих ханджаров, мечей, щитов, а также вещей, назначение которых было мне непонятно. И я обходила их, и смотрела на них, и записывала позолоченным каламом на рисовой бумаге все, что касалось камней, но в руки это оружие не брала.
А купец наблюдал за мной, и он догадался, что я не тот, за кого себя выдаю, и ласково обратился ко мне:
- О доченька, что заставило тебя остричь волосы и сменить одежду? Если в человеческих силах помочь тебе, то я выручу тебя из беды.
И я доверилась аль-Сувайду, и рассказала ему, что пала жертвой колдовства старухи аз-Завахи и мудреца Барзаха, и лишилась дочери, и не могу выполнить свой договор с царевичем, потому что он пропал неведомо куда, а также рассказала со слов аз-Завахи о споре между Барзахом и Сабитом ибн Хатемом.
И купец выслушал меня, и подумал, и сказал мне вот что:
- О доченька, ты должна принести жалобу повелителю мудрецов и звездочетов, и показать ему договор между тобой и царевичем Салах-эд-Дином, ибо для правоверного слово должно быть свято, а тебя его ученики вынуждают его нарушить. Но повелитель мудрецов и звездочетов - сам великий мудрец и маг, одолевший смерть, и он обитает в подземных дворцах, и нет нам к нему пути. Чтобы принести жалобу, ты должна отыскать прославленного мага из его учеников, и заручиться его поддержкой. А их, насколько мне известно, очень мало, и они скрываются от людей, и заняты только своими заботами. Я знаю человека в Индии, который оказал одному из наших магов большие услуги, и я закончу кое-какие дела в Хире, вернусь в Индию и выясню, как свести тебя с ним. А весь свой дом и все оружие я до возвращения оставлю на тебя, о Захр-аль-Бустан, но с двумя условиями. И первое - ты заменишь камни в рукоятках, проследив за тем, чтобы я немного потерял от этого в деньгах, а второе - ты каждый день будешь приходить сюда, и встречаться с моим черным рабом по имени ад-Дамиг, а он будет тебя учить обращению с нашим оружием.
- Ради Аллаха, к чему мне брать в руки оружие? Разве этим сильны женщины, о дядюшка? - спросила я.
- Да будет тебе известно, о доченька, что владыки Индии окружают себя стражей из женщин, и когда они едут в храм, то справа и слева идут или едут на лошадях телохранительницы с обнаженными мечами. И для этого часто нанимают свободных гречанок или покупают их на рынках рабов, чтобы обучить воинскому ремеслу. И этими женщинами владыки гордятся друг перед другом, и похваляются их красотой и искусством во владении ситхаком, баной, витой или куттаром, - отвечал мне аль-Сувайд.
Последнее слово чем-то изумило меня. Мне показалось, что я уже когда-то слышала его и знала, что оно означает.
- О дядюшка, а что такое куттар? - спросила я. - Мы не знаем такого оружия, а ведь я была на ристалищах, где учатся сражаться здешние юноши, и видела все, что способно колоть, рубить и причинять раны.
- Вот он, попробуй, каков он в руке, ради Аллаха, - сказал аль-Сувайд.
Я увидела оружие, и протянула к нему руку, и рукоять легла мне в ладонь, словно созданная для моей руки.
Это был короткий прямой меч, и рукоять его оказалась такова, что меч служил как бы продолжением вытянутой руки, он словно вырастал из косточек моего сжатого кулака. От этой диковинной рукояти отходили две железные палки, каждая в два моих пальца толщиной, и они простирались с двух сторон от косточек кулака до самого сгиба локтя, защищая руку от удара противника.
- Возьми куттар и в левую руку, о доченька, - подсказал аль-Сувайд. Разве ты не видишь, что перед тобой лежат парные куттары? И правый из них длиннее, а левый - короче, но он более крепок и надежен в качестве щита. Если ты подставишь его под занесенный ханджар, рассчитав при этом угол, то ханджар соскользнет, не причинив тебе вреда, а твоя рука, вильнув подобно змее, вонзит острие противнику в гордо!
Я сомкнула пальцы на рукояти другого куттара, и выставила оба перед собой, и взмахнула руками крест-накрест, так что одно лезвие со скрежетом прошло по другому лезвию, и вес куттаров был таков, что я могла бы поражать ими без устали!
- Ты говоришь, что видела все, способное колоть, рубить и причинять раны, - сказал аль-Сувайд, - однако, что же это было, кроме сабель, ханджаров, луков со стрелами, дротиков-митрадов и бедуинских копий о двух и о трех остриях? Да и то ваше оружие, о дети арабов, сковано из индийской стали! О доченька, когда ты сказала "куттар", я уже знал, что ты, не видя его, полюбила его! В каком еще оружии сочетаются свойства меча и щита?
- О дядюшка, разве женщинам дано любить оружие? - спросила я, не выпуская из рук обоих куттаров. - Разве это - не занятие мужей, львов пустыни? Я замужняя женщина, и у меня уже двое сыновей, и я родила дочь, которую у меня похитили! Мое дело - служить мужу и своему семейству, вести дом и соблюдать закон Аллаха, а ведь в нем ничего не сказано о том, что женщины должны браться за оружие!
Но я всем сердцем желала, чтобы аль-Сувайд нашел доводы, которым я покорилась бы, и душа моя прилепилась к этим двум куттарам, и никакая сила, казалось мне, не смогла бы разжать теперь моих рук, сомкнувшихся на рукоятях.
- Там ничего не сказано также и о том, посещал ли пророк Мухаммад хаммам, о дитя, - вполне серьезно возразил аль-Сувайд. - Однако правоверные ходят туда и получают наслаждение. А что касается оружия, то сказал пророк, что трем играм соприсутствуют ангелы: забавам мужчины с женщиной, конским бегам и состязаниям в стрельбе. Так что он в наивысшей мере одобрял луки, стрелы и тех, кто занимается стрельбой.
Когда аль-Сувайд заговорил о хаммаме, мне с трудом удалось удержать смех, ибо я сама не раз пререкалась о том же с моими братьями.
- Если бы ты была обычной женщиной и считала себя способной лишь на угождение мужу, ты не оказалась бы здесь, в моем доме, с куттарами в руках, которые словно приросли к твоим ладоням, - продолжал он. - Ты оплакала бы утраченного ребенка, и поспешила бы к мужу, чтобы он поскорее познал тебя и ты могла родить другого ребенка, а не отправилась на поиски одному Аллаху ведомо куда! Кстати, погляди, о доченька, что лежит перед тобой. Эти длинные куттары называются пата, но они тебе еще не по руке.
- Я связана договором с царевичем Салах-эд-Дином, о дядюшка, отвечала я.
- Если бы ты была обычной женщиной, ты бы давно уже поняла, что не можешь выполнить договор по причинам, от тебя не зависящим, и пошла бы к имамам и к факихам, и получила отпущение от обета, и раздала милостыню, и забыла обо всем этом деле, - сказал аль-Сувайд. - Когда женщина оказывается в положении наподобие твоего, и не сгибается под ударами судьбы, и борется до конца, то у нее в груди рождается также и любовь к оружию, о доченька. Не надо этого бояться. И нет для тебя иного пути к сближению с твоим ребенком, кроме пути, проложенного этими куттарами. Впрочем, решение принадлежит тебе.
- Когда мне прийти, чтобы твой чернокожий раб начал обучать меня, о дядюшка? - спросила я.
Продолжать ли мне, о почтенный Мамед? Если я продолжу свой рассказ, то стыдно будет твоему другу! Вот он опустил голову, так что тюрбан чудом на ней держится, и разглядывает узоры на этом убогом коврике, и борода его свесилась ниже колен! Кстати о бороде, о почтенный Мамед. Мы уже далеко от того города, где тебя могли поймать на улице и связанным доставить ко двору повелителя правоверных. Почему бы тебе не отцепить наконец это бедствие из бедствий, ставшее подобным венику, которым подметают хаммам? Клянусь Аллахом, тебе давно надоело цеплять за уши эти скверные веревочки!
Да, я стала телохранительницей в свите индийского владыки, и прославилась мастерством, и блистала красотой, благо женщины в Индии ходят с открытыми лицами! И через три года меня прозвали именем Шакунта, что означает "ястреб", ибо я была неутомима и яростна в нападении. Ястреб о двух клювах - вот как прозвали меня!
А еще через несколько лет я одолела в поединке гречанку, которая выходила одна против троих мужчин, в шлемах и кольчугах! И владыка, который бился об заклад, победил, и спросил меня, какой я желаю награды, и я отказалась от полного шлема отборного жемчуга, который сперва поднесли к самому моему носу, а потом рассыпали у моих ног! И я с помощью того владыки нашла путь к сближению с неким магом!
Хочешь ли ты знать, что этот маг узнал для меня?
Он подтвердил, что договор состоялся, и записан золотыми чернилами, и хранится в подземном дворце, но до истечения его срока никто не вправе вмешиваться, пусть даже подмененным детям грозит гибель! И я узнала также о судьбе царевича Салах-эд-Дина, который не нашел ничего лучше, как запутаться в кознях женщин из дворца повелителя Хиры, так что ему пришлось бежать, и скрываться у бедуинов, и он вылечил от тяжкой болезни вождя некого племени, а потом он решил, что хватит с него превратностей судьбы, и забыл о договоре, и поселился в тихом городе, и открыл там хаммам! И затем уже выяснилось, что, прожив в этом городе год или два, он продал хаммам и поехал в другой город, и построил там новый хаммам, и в другом городе тоже прожил не более двух лет. И все это время он наслаждался жизнью, и поклонялся виноградной лозе, и менял молодых банщиц, зная, что его невеста похищена! И он не сделал ничего, чтобы вернуть ее!
- Но при чем тут почтенный Саид, о Захр-аль-Бустан? Где хозяева хаммамов и где уличный рассказчик историй?