- Что с тобой, о Джеван? - Абриза, вскочив, бросилась к нему, но он отстранил ее.
- У меня помутилось в глазах и голова моя унеслась, но это уже прошло, заявил он, не решаясь впрочем, сделать еще хоть один шаг и лишь отталкивая рукой молодую женщину. - Неужели я пил вино? Да хранит меня Аллах милостивый!
- Ты потерял столько крови, что под тобой была не лужа, а целое озеро! выкрикнула Абриза с неожиданным злорадством. - И она вытекла из ран, таких глубоких, что мой палец не достал бы до их дна! Я еще раз спрашиваю тебя ты можешь объяснить, откуда взялись твои новые шрамы, или ты поверишь мне?
- Я знаю только то, что этих шрамов у меня не было, о госпожа, клянусь Аллахом, я свои повреждения знаю наперечет, - покачивая головой, сказал бывалый вояка. - И все они - на груди и на бедрах, а на спине у меня нет ни одного шрама! Но или ты обманываешь меня, или Аллах лишил тебя разума, или из нас обоих бесноватый - я! Я видел столько ран и столько их перевязал, о женщина, что знаю, как они заживают! Если свои раны я получил, как ты утверждаешь, четыре или даже пять дней назад, то рубцы должны принять такой вид только через месяц!
- Я тоже так думаю, о Джеван, но я своими глазами видела твои раны! Клянусь... Чем бы мне поклясться, чтобы ты мне поверил?
- Крестом и зуннаром! - решительно отвечал курд. - Ибо все христиане носят кресты, а если христианин хочет предаться Аллаху, он рвет свой зуннар... вот так!
И он выразительно показал, каким движением дюжий христианин может разорвать напополам крепкий волосяной пояс.
- У меня больше нет креста, я отдала свой золотой крест одной женщине, чтобы он послужил знаком для аль-Асвада, - хмуро сказала Абриза. - Я сидела под замком, меня вынуждали ко всяким мерзостям... А аль-Асвад видел этот крест, и расспрашивал меня о нем, и он бы непременно узнал его...
- Он вот такой величины и плоский? - взволнованно перебил курд.
- Да, именно такой, а разве вы встретили ту женщину? - изумилась Абриза.
- Клянусь Аллахом, да! Но никто не поверил ей! Мы думали, что она подослана!
- Почему вы так решили, о Джеван?
- Потому что ее звали Джейран, и она - та банщица, что принесла тебе из хаммама твои браслеты, о госпожа, и одурманила всех вас банджем, и открыла ворота твоим похитителям!
- Я помню банщицу Джейран, и это высокая статная женщина с благородным лицом, от которой лишнего слова не добьешься, - перебила его Абриза, не задумываясь, откуда собеседник все это знает, - но браслеты принесла вовсе не она!
- Джейран - женщина с благородным лицом? - Джеван-курд всплеснул руками. - Что ты говоришь, о госпожа? Да лишь ради такого лица нужно было придумать изары и покрывала! Ничего более скверного я за всю жизнь свою не видел, клянусь Аллахом!
- В Афранджи женщины с такими лицами высоко ценятся, и это - признак благородного происхождения, - как можно понятнее объяснила курду Абриза. Я еще раз говорю тебе - та, что принесла браслеты, была вовсе не Джейран, хотя и назвалась этим именем! Но я и мои женщины подумали, что в том хаммаме две банщицы носят имя Джейран. Разве дело благородных расспрашивать об именах банщиц? Тогда уж потребуй от меня, чтобы я знала в лицо всех метельщиков с городского базара!
Джеван-курд выслушал эти высокомерные слова с явственным удовольствием, улыбаясь и кивая, посколько они были вполне достойны дочери эмира.
- Я не призываю тебя знакомиться с метельщиками и знать их всех поименно, - широко улыбнувшись от мысленного созерцания такого смешного непотребства, отвечал он. - Я только спрашиваю тебя, о госпожа, как могло случиться, что твой золотой крест попал к этой распутнице? Ведь из-за этого креста мы и сидим сейчас вдвоем посреди пустыни.
- Я не знаю, как она оказалась возле дверей моей тюрьмы, и в этом деле мы сейчас не разберемся, мы слишком мало знаем, о Джеван. Я дала ей крест, умоляя, чтобы она отыскала Джабира аль-Мунзира, который жил с нами под именем Рейхана. Он бы уж сообразил, как меня вызволить оттуда!
- Вот теперь кое-что, благодарение Аллаху, прояснилось и обнажилась основа нашей беды, - проворчал Джеван-курд. - Ведь эта несчастная встретилась с нами, когда мы уходили от всадников Джубейра ибн Умейра, и мы спасли ее от погони. А потом она переночевала с нами в пещере, и мы поехали дальше, спасаясь от людей Джубейра ибн Умейра и рассчитывая сделать круг и выйти к войску Джудара ибн Маджида. И мы дошли до Черного ущелья, а из него вырывается поток, и вдруг Алид услышал человеческие голоса. Мы отправились в разведку и увидели, что при самом входе в ущелье из воды торчат высокие и острые камни, а на этих камнях борются два человека, и один из них - Джабир аль-Мунзир! И я поразил стрелой его противника, и клянусь Аллахом - я сделал это вовремя, а Джабиру мы кинули конские путы и вытащили его на берег.
- Он был ранен? - быстро спросила Абриза.
- На нем были царапины, о которых мужам и говорить неприлично. И подъехал Ади, и они в немногих словах объяснили друг другу свои обстоятельства, и вдруг оказалось - ты похищена, о госпожа, и Джабир напал на твой след, и для твоего спасения нужно подняться вверх по тому потоку, и войти в пещеры, через которые, очевидно, можно попасть в закрытую со всех сторон долину, ибо не станут же люди постоянно в них жить, и взять приступом твою тюрьму. А потом он заподозрил Джейран в предательстве, и мы нашли на ней крест, и стали спорить о ее жизни и смерти, а она тем временем убежала.
- Бедная девушка... - вздохнула Абриза.
- Аль-Асвад был за то, чтобы брать твою тюрьму приступом, сперва переправившись к ней на кожаной лодке, но аль-Мунзир утверждал, что там нас ждет ловушка, а Джейран при помощи креста и лжи хочет заманить нас, как птицу в силок.
- И что же вы решили? - пылко спросила Абриза.
- Хабрур ибн Оман с большим трудом утихомирил их обоих, о госпожа, сказал курд. - Я был на стороне аль-Асвада, а треть нашего отряда - на стороне аль-Мунзира. И Хабрур, да благословит его Аллах и да приветствует, сказал так: пусть одни идут с аль-Асвадом, перебираются на лодке туда, где пещерами можно пройти в долину, а другие остаются у входа в ущелье на страже. Может выйти так, что аль-Асвад, освободив дочь франкского эмира, должен будет спасаться с ней бегством, и уходить от погони, а тогда те, что на страже, встретят его и прикроют своими стрелами. И это было настолько разумно, что мы согласились.
- А дальше, что же дальше? - твердила нетерпеливая Абриза.
- Я пошел с аль-Асвадом, и мы послали самых ловких с веревками, и они добрались до места, где была пристань, и спустились вниз по течению на лодке, и погрузили в нее всадников, и шесть раз лодка ходила туда и обратно, пока все, кто пошел с аль-Асвадом, не оказались у входа в пещеры. И я не знаю, что было потом с аль-Мунзиром и его людьми. А мы прошли через пещеры, и вышли в долину, и если бы я не знал, что жив, то уж наверно решил бы, что помер и что Ридван, невзирая на все мои грехи, пропустил меня в рай! ..
- Я не видела ее, о Джеван, меня ведь привезли ночью и сразу заперли в комнате, где было лишь окно под самым потолком, и я не могла до него добраться! - сердито воскликнула Абриза. - И был еще люк в полу, откуда тянуло холодом. Через щель в том люке я и отдала свой крест. Пойми, о Джеван, у меня не было другого выхода! Я же была там совсем одна, и я боялась за ребенка, и та мерзкая женщина преследовала меня своими гнусными притязаниями! Не могла же я ждать, пока появится человек, которого я знаю, чтобы послать весть о себе Джабиру ибн Мунзиру!
- Умерь свои речи, о женщина, я уже давно все понял... - проворчал курд. - Если бы я был твоим отцом, то стал бы посмешищем в землях правоверных. Я десять раз бы подыскивал тебе мужа и отдавал тебя замуж, и десять раз мужья давали бы тебе развод и отсылали ко мне в дом за твой строптивый нрав и чрезмерную разговорчивость!
Абриза так и осталась сидеть с открытым ртом.
- Мы ворвались в ту долину, избивая вооруженных невольников и выкрикивая твое имя, - продолжал Джеван-курд.
Абриза хотела было сказать, что никаких выкриков не слышала, но он так выразительно глянул на нее, выкатив яростные черные глаза, что она не осмелилась.
- Нам никто не отозвался, но из дома, куда убежали те, кто остался в живых, полетели огненные трубки.
- Что полетело?! . - не выдержала Абриза.
- Трубки из бамбука, набитые этой зловредной китайской пылью, объяснил воин. - А что, нет ли похожих трубок в твоих землях? Может быть, мужчины твоего рода знают, что это такое?
- Я ничего похожего не видела, и у нас стреляют лишь из луков, даже арбалет мы впервые увидели в землях правоверных, - коротко сказала Абриза. - Правда, у нас в замке жил одну зиму какой-то вонючий старик, моя тетка Бертранда приютила его. Так вот, он смешивал уголь, селитру и что-то еще. Наверно, это и была китайская пыль, потому что в одну замечательную ночь сарай, где он возился со своими снадобьями, взлетел на воздух со страшным треском. И отец долго еще ссорился с теткой Бертрандой из-за этого старика.
Пока она говорила, Джеван-курд с достоинством кивал, и Абриза сообразила, в чем дело. Как только речь шла о делах мужчин, он сам становился многословен и уважал многословие в собеседнике. А когда речь заходила о делах женщин, он приходил в негодование.
- Мы долго не могли подойти к дому из-за этих трубок, а потом оказалось, что он уже пуст и обитатели его ушли потайным ходом. Мы долго искали дверь, разгромили все вокруг, проткнули все ковры, и наконец попали в коридор, ведущий сквозь толщу гор. И мы шли из пещеры в пещеру, находя следы беглецов, и вели за собой коней, и если они не могли пройти, мы расчищали им путь.
- Как же вы решились идти через пещеры вместе с лошадьми? - перебила его Абриза.
- А на чем бы мы стали преследовать твоих похитителей, о дочь греха? Может быть, нам следовало поискать там кувшин, запечатанный крышкой с печатью Сулеймана ибн Дауда, чтобы сидящий там джинн перенес нас к ним? как можно более ядовито осведомился курд. - И, клянусь Аллахом, мы сильно отстали от тех людей. Когда мы вышли на поверхность земли, оказалось, что их по ту сторону горного хребта ждали невольники с верблюдами и лошадьми. И мы по помету верблюдов определили, насколько они нас опережают. Аль-Асвад приказал нам преследовать их, и мы поскакали по следу. Но, когда мы их нагнали, была уже ночь. И мы издали увидели, что у них какое-то беспокойство, и носятся люди с факелами, и верблюды, на которых сидят женщины, стоят в отдалении. Мы пришпорили своих коней, и помчались, и напали на них, а они пустились наутек, и мы гнали их, пока они не закричали: "О Джубейр ибн Умейр! К нам, во имя Аллаха! " И вдруг мы видим к нам несутся всадники, и к их копьям привязаны треугольные знамена Хиры! Мы поскакали прочь, и у нас не было времени понять, как вышло, что твои похитители призвали на помощь Джубейра ибн Умейра. И на нас напали, и мы с Алидом потеряли своих лошадей, и встали спиной друг к другу, и бились, пока я не упал и душа моя не улетела. А где аль-Асвад, и Хабрур ибн Оман, и Мансур ибн Джубейр, я не знаю. А потом ты нашла меня, и, если я правильно все понял, ты во время того беспокойства убежала от своих похитителей. Только не терзай мой слух описанием того, как ты это сделала, о женщина! Довольно того, что ты от них спаслась.
- Да, довольно и того, что я спаслась, - согласилась Абриза, и без того не рассказавшая бы курду о загадочной женщине, которая назвала ее дочерью и вызволила из плена. - И я спаслись, и ты спасся...
- Благодарение Аллаху, - перебил ее курд, возведя к небу истовый взор черных глаз. - А теперь нам нужно выбираться отсюда, иначе, клянусь Аллахом, мы сожрем последнее, что у нас осталось, и умрем тут от жажды!
- У нас есть еще немного воды и вино из фиников, - стала припоминать Абриза, - и куски лепешек, и фисташки...
- Вина больше нет, - объявил Джеван-курд. - Вино из фиников - не виноградное, оно не запретно. Вот виноградного я бы пить не стал даже ради спасения от смерти.
Вид у него при этом был несколько виноватый.
- Что ты оправдываешься передо мной, будто я имам! - воскликнула Абриза, обрадовавшись, что нет больше ни вина, ни его испорченного запаха. - По мне, пей хоть пальмовое, хоть финиковое, хоть виноградное! Если бы ты знал, сколько его выпивают наши мужчины, ты даже вспоминать бы не стал про этот бурдючок.
- И ты считаешь, что мужчины вправе пить вино? - осведомился курд.
- Из всех недостатков, какие присущи мужчинам, этот - наименьший, отвечала Абриза.