Имущества у них оказалось немного - теплые аба, джуббы, а остатки воды из большого бурдюка они перелили в бурдючок из-под финикового вина, потому что во втором бурдючке было прокисшее верблюжье молоко. И Абриза, сравнив запахи от обоих бурдюков, решила, что один другого стоит.
Джеван-курд, к большому удивлению Абризы, смог даже на каменистой почве найти следы и отряда аль-Асвада, и всадников Джубейра ибн Умейра. Кроме того, он еще ночью определил по звездам, куда следует двигаться. И они пошли - неторопливо, сберегая силы и почти не разговаривая, причем Джеван-курд шел впереди, а Абриза - следом.
Так они продвигались под палящим солнцем, накинув на головы джуббы, пока ветер не донес до них гомон человеческих голосов.
- Погоди, о госпожа! - одернул бывалый воин Абризу. - Мы же не знаем, друзья там или враги. Но сдается мне, что не друзья. Аль-Мунзир не стал бы поднимать столько шума. Спрячемся, во имя Аллаха, и посмотрим!
- Может быть, они тоже идут к колодцу и укажут нам путь к нему?
- Я и без них знаю, что вода близко.
Очевидно, раньше возле колодца, к которому они почти подошли, был оазис, и люди возделывали вокруг него поля, но что-то согнало их с места, и от полей остались лишь межевые полосы, обозначенные кучами крупных камней, да торчали из щелей серые метелки какой-то травы, которую Абриза для себя назвала полынью.
За одной из таких продолговатых куч присели Джеван-курд и Абриза, с тем расчетом, чтобы приближающиеся люди их не увидели. Курд даже поставил сверху два камня со щелью между ними, чтобы беспрепятственно наблюдать. То же сделала и Абриза.
А, поскольку голоса были еще далеко, она прислонилась спиной к теплым камням, вытянула ноги и даже попыталась задремать.
- Клянусь Аллахом, к нам движется войско безумцев! - вдруг воскликнул Джеван-курд.
Абриза выглянула между камней - и увидела отряд всадников, которых даже крайне снисходительный человек иначе, как бесноватыми, не назвал бы.
Впереди ехали юноша на старой верблюдице, одетый скромно и безоружный, и старичок на маленьком осле, также лишенный признаков величия. Судя по всему, эти двое возглавляли пять или более десятков черномазых обезьян с голыми руками и босыми ногами, воседающих на разномастных конях, из которых одни были оседланы, а другие - нет. Замыкали причудливый отряд три вьючные лошади и два верблюда. И носились вокруг него со звонким лаем несколько черных лохматых псов.
Обезьяны, очевидно, ограбили купца, везущего женские наряды, потому что они навертели себе на головы разноцветные шелка, и прекрасное тонкое покрывало развевалось за спиной у каждой обезьяны наподобие плаща. Кое-кто из них был и в женских платьях, распахнутых спереди, чтобы не мешать посадке в седле. И у каждого всадника имелось толстое длинное копье с тремя или пятью наконечниками.
Бесноватое это воинство шумело и галдело, как подлинная стая обезьян.
- О Джеван, если эти люди захватят нас, пощады нам не будет, - сказала Абриза. - Судя по их виду и повадке, они нас, скорее всего, съедят!
- Как только родственники выпустили их из их жилищ... - пробормотал Джеван-курд. - До славных же времен мы дожили! Безумцам позволяют соединяться в отряды и дают им лошадей! Посмотри на эти копья, о госпожа! Ни один предводитель не потерпел бы у своих воинов такого безобразия! Клянусь Аллахом, это же стволы бамбука, к которым привязаны какие-то ржавые ножи!
- Но те люди, которые едут впереди, не похожи на безумцев, о Джеван, отвечала на это Абриза. - Они тихо беседуют и одеты вполне благопристойно. Может быть, мы все же выйдем к ним?
- Посмотрим сперва, что они будут делать, о госпожа... Едут они неторопливо, пойдем за ними следом, и если мы убедимся, что они не совершают ничего недозволенного, то, может быть, и попытаемся познакомиться с ними, - подумав, решил Джеван-курд. - Когда они минуют нас, мы посмотрим на их вьючных лошадей и верблюдов и поймем, далеко ли собрались эти бесноватые, давно ли они вышли из своих домов, каковы их цели.
- Как ты по верблюдам поймешь, каковы их цели? - удивилась Абриза.
- Сейчас увидишь, о госпожа.
Они пропустили мимо себя бесноватое воинство, и тут Джеван-курд показал Абризе рукой на старого красного верблюда, замыкавшего караван.
- Смотри, о госпожа, его горб немного кренится набок. Этот верблюд в пути дня четыре, а то и более. Вот если бы его горб стоял прямо, я бы сказал, что он недавно вышел в дорогу. Погонщики следят за тем, чтобы верблюд перед долгим путем выпил как можно больше воды, и эта скотина вмещает в себя целую бочку. Когда верблюд выступает в путь, вода колышется на ходу у него в брюхе, как в неплотно залитом бурдюке.
- Что ты еще можешь сказать об этих людях? - спросила заинтересованная Абриза.
- То же, что сказал с самого начала, о госпожа - Аллах покарал их безумием! Когда войско в пути всего четыре дня, или немногим более, на вьючных верблюдах еще должны оставаться вязанки хвороста. Сперва люди съедают ту пищу, которую готовят на огне, потом - ту, которую готовят без огня. А на этих верблюдах нет никакого хвороста. Хуже того - я не вижу бурдюков.
- В таком случае, о Джеван, нам стоит пойти за ними следом, чтобы ночью увести у них лошадей, ведь безумцы не станут выставлять караулов, предложила Абриза.
- Чем ездить на таких лошадях, лучше уж ходить пешком, - проворчал сердитый курд. - Это же не лошади, а бедствие из бедствий, и их спины оскорбление для моей задницы, о госпожа! Но осел, на котором сидит старик, нам бы пригодился.
- Я не сяду на осла! - возмутилась Абриза. - И на верблюда не сяду! Хотя...
- Не надо бояться верблюдов, о госпожа, - неправильно поняв ее, сказал Джеван-курд. - Они не кусаются, а плюются, но только если их очень рассердить. И худшее, на что они способны, - бесшумно подойдя сзади, коснуться твоего уха холодными и мокрыми губами. Вот это воистину тяжкое испытание, клянусь Аллахом!
Он негромко рассмеялся.
- Я не боюсь их, друг мой Джеван, - посмеявшись с ним вместе, сказала Абриза. - Я лишь вспомнила, что, когда вместе со своими девушками впервые увидела лежащего верблюда, то они назвали его чудовищем, а я возразила он похож на плывущего лебедя...
- Так оно и есть, о госпожа, верблюды красивы, особенно белые беговые, которых раньше города содержали за свой счет, и если рано утром выедут два всадника, один на таком верблюде, а другой - на лучшем из потомков кобылиц пророка, и пустят их во весь дух, то к закату окажется, что верблюд опередил коня. Он долго берет разбег, но, утвердившись в скорости бега, становится неутомим.
Рассуждая таким образом, они пошли вдоль каменных следом за бесноватым войском, не упуская его из вида.
А войско вдруг остановилось, сбилось в кучу и, как это ни удивительно, притихло. Тем, кто шел сзади, было совершенно невозможно понять, что случилось у безумцев.
- Они что-то нашли, о госпожа! Я схожу и посмотрю, в чем там дело, а ты, ради Аллаха, жди меня здесь и не выглядывай из-за камней! - не столько попросил, сколько приказал Джеван-курд.
- Пойдем вместе, о Джеван, я боюсь оставаться одна, - отвечала Абриза, и курд не мог понять, шутит она или события последнего времени воистину настолько испугали ее.
- Хорошо, о госпожа, но только тихо. Ветер сейчас дует от нас к ним, и даже безумцы отличат шумы пустыни от человеческих голосов.
Когда Джеван-курд и Абриза, сделав крюк и зайдя сбоку, увидели предводителей бесноватого войска, те внимательно разглядывали что-то округлое и сверкающее на солнце. Вещь эту, очевидно, нашел один из обезьянообразных всадников, потому что она покачивалась перед предводителями на одном из острий его ужасающего копья. И юноша что-то пылко толковал старичку, а старичок махал на него руками, как будто юноша плел невесть какую ахинею. И оба то и дело целовали свою левую ладонь.
- Что бы это могло быть, о Джеван? - удивилась Абриза. - С виду похоже на золото...
Курд поднес к глазам руку и посмотрел в узкую щель между пальцами.
- Во имя Аллаха! - вдруг воскликнул он, начисто позабыв, что ветер может донести его голос до безумцев. - Да это же золотая маска аль-Кассара! О Аллах, что же случилось с аль-Асвадом, раз его маска валяется, словно ненужный камень, посреди пустыни?
- Что за маска и что за аль-Кассар? - осведомилась Абриза.
- Был такой мятежник сто лет назад, а может, и раньше, и носил золотую маску! Она - из сокровищ царей Хиры... Горе мне, о госпожа, аль-Асвад убит! По своей воле он не снял бы этой маски! О аль-Асвад, о Ади, ты был могучим витязем, и доблесть блистала меж твоих глаз, свидетельствуя за тебя, а не против тебя! ..
- Ади убит?.. - в растерянности повторила Абриза. - О Аллах, этого не может быть! Нет, о Джеван, нет! Ты ошибся!
И сама она не заметила, как на языке у нее оказалось имя Аллаха.
- Он поклялся, что ни один смертный не увидит его лица, пока не отомстит за тебя, о госпожа, и не восстановит твою честь и свою честь! А раз на нем нет больше маски - значит, и его нет среди живых! Никто не должен был видеть его опозоренного лица, о госпожа!
- Да, да, о Джеван! - воскликнула Абриза, невольно перенимая ту бурную
скорбь, которая отразилась на лице курда. - Он был именно таков, и он готов был отдать жизнь ради моей чести, и если бы я знала, чем все кончится, я позволила бы ему жениться на мне, лишь бы он не затеял все это ради меня, лишь бы он остался жив! И пусть бы он никогда не прикоснулся ко мне - лишь бы только не умирал!
- Ты права, о женщина! Лучше бы тебе вовсе не рождаться, лишь бы он остался жив! - заголосил Джеван-курд, меньше всего беспокоясь о направлении разносящего их голоса по пустыне ветра. - Лишь из-за тебя он не сумел соскоблить ржавщину позора с зеркала чести! Это был лев пустыни, и Аллах взял его от нас, и мы осиротели, и наши рудейнийские копья сломаны, и наши индийские мечи валяются в пыли! ..
- И все это случилось лишь потому, что он не мог жить, зная, что слово не сдержано! - продолжала Абриза. - О Джеван, если бы я знала тогда, что он погибнет ради меня! Я бы осталась с ним в лагере!