Джейран вздохнула. Всякий раз этот проклятый старик исхитрялся не вовремя вспомнить о ее небесном происхождении. И возражать ему было сложно.
Надо полагать, свою молодость, зрелость и даже раннюю старость Хашим провел в бурных спорах, потому что всегда находил доводы в свою пользу, даже тогда, когда их быть вообще не могло.
- А почему бы нам не пойти к мухтасибу, о дядюшка? - спросила, подумав, Джейран. - Если мы сделаем ему богатый подарок, он укажет нам подходящих купцов, и наша сделка будет безупречна. Мы же не знаем здешних нравов. Вдруг в Хире покупают и продают по таким законам, которые заезжим купцам легко по незнанию нарушить? На мухтасиба мы хоть сможем пожаловаться вали!
Хашим покосился на девушку.
То, что она сказала, свидетельствовало о знании городской жизни, которого не получишь, взирая с небес. Джейран и сама понимала это, но давно пора было призвать к порядку заядлого спорщика Хашима.
Она все еще была в мужской одежде, на чем настоял старик, хотя в райской долине к ее ногам сложили огромную кучу найденных нарядов. А ведь под изаром она чувствовала бы себя в толпе спокойнее, и ей не пришлось бы следить за свисающим концом тюрбана, уложенным на левую щеку с тем расчетом, чтобы скрыть исчерна-синие знаки Сабита ибн Хатема.
Городского мухтасиба они нашли в ювелирном ряду, где он терпеливо разбирал склоку и расспрашивал свидетелей.
Речь шла о весах, к одной чашке которых якобы чудом прилип снизу медный даник, а потом он же исчез, словно его смело хвостом шайтана. И хозяин весов клялся, что они по точности равны знаменитым харранским весам, и постоянный покупатель, случившийся рядом, подтверждал его слова, а другие покупатели утверждали, что своими глазами видели монетку. И если бы Аллах, отвлекшись от более серьезных дел, прислушался к воплям и клятвам, то немало участников этой склоки ослепло бы, оглохло, онемело, лишилось близких и утратило имущество - ибо именно этого они себе и требовали в награду за лжесвидетельство.
Настала минута, когда почтенный мухтасиб сам едва не оглох, и Джейран, пробившаяся с Хашимом к лавке виновника суматохи, - с ним заодно. Однако Хашим чувствовал себя подобно рыбе в воде - очевидно, в годы затворничества среди озерных жителей ему не хватало именно крика, проклятий, тычков локтями под ребра и иных прелестей городского базара.
Наконец, всего после полутора дневных часов разбирательства, решено было покупку взвесить заново и деньги за нее уплатить также заново. При этом, разумеется, выяснилось расхождение с первой ценой, но не такое, которое бы оправдывалось прилепленным к днищу даником. Мухтасиб не выдержал, обругал продавца и покупателя скверными лжецами, нарушителями закона, и собрался послать невольника за городской стражей с палками. Тут произошло мгновенное и решительное замирение этих смертельных врагов, вплоть до объятия и взаимного поцелуя, причем один с восторгом прибавил от себя к двум проданным ожерельям еще и третье в подарок, а другой радостно вручил ему, не считая, все, что оставалось в кошельке. И оба вместе уговорили мухтасиба принять за беспокойство десять динаров, скаля при этом из густых бород зубы, чтобы все видели их дружественные улыбки.
- Тяжек твой труд и горек твой хлеб, о друг Аллаха, - обратился к мухтасибу Хашим, пока никто другой не увлек этого рыночного начальника разбирать новый спор. - Что ты скажешь о том, чтобы оказать небольшую услугу двум чужеземцам? Аллах возблагодарит тебя - и мы из миролюбивых людей, о мухтасиб, мы из умеющих быть благодарными людей, о мухтасиб, и в беседе с нами для тебя будет польза и прибыль, о мухтасиб! ..
Речь старика, увлекавшего за собой из толпы мухтасиба, напомнила бы Джейран журчание райского ручейка Сальсабиля - если бы она слышала эту сладостную речь до своего путешествия в рай, а не после его.
И при дальнейшей беседе оказалось, что мухтасиб сам охотно возьмет дорогие платья, потому что он выдает замуж дочь, и что серебряной посуде он тоже будет рад, хотя эти товары поступают в Хиру беспрепятственно, и дороги свободны, и разбойники давно не давали о себе знать, а что касается благородных айаров - то и их здесь не видели и не слышали.
Хашим, готовый к тому, что мухтасиб может как бы не знать чего-то важного, перешел к заранее придуманной истории, которая, будь она записана иглами в уголках глаз, послужила бы назиданием для поучающихся. Слушая, как повествует старик, возводя глаза к небу и не стесняясь после каждого слова призывать Аллаха, Джейран изумленно помалкивала. И дня не прошло, как они вместе сочинили эту историю, и она была настолько коротка, что слушатель не успел бы выплюнуть косточку от финика. А Хашим расцветил ее такими благочестивыми подробностями, что вызвал слезы на глазах много повидавшего городского мухтасиба Хиры.
- И это дитя, этот отрок четырнадцати лет, подобный обрезку месяца, понял, что таково веление Аллаха, и что хадж для него неизбежен! И он боялся сказать об этом мне, потому что я недавно снарядил караван и не имел свободных денег, чтобы снарядить другой караван, в Мекку, чтобы послать свое единственное дитя, прохладу моих глаз! ..
Концом тюрбана Хашим утер свои оставшиеся без прохлады глаза и продолжал историю о богобоязненном отроке тайком ушедшем в паломничество и по дороге пропавшем.
- И айары разграбили тот караван, и все, кто ехал, разбежались, и я узнал лишь то, что предводитель айаров скрывает лицо под золотой маской, о мухтасиб! И я взял этого своего племянника (тут Джейран, в грудь которой уткнулся острый палец с достоинством кивнула), и мы поехали по следу, и нашли место, где айары напали... что с тобой, о мухтасиб?
Рыночный начальник вскочил на ноги и, ступая прямо по скатерти, которую велел накрыть для него Хашим, бросился прочь из хана, куда его с таким трудом привели ради угощения.
В дверях он повернулся к Хашиму и Джейран.
- Не надо мне вашего шелка и вашего серебра, о враги Аллаха! Знаю я вас клянусь Аллахом, вы подстроили мне ловушку!
И он исчез в рыночной толпе.
- Он - бесноватый, или его разум поражен, о звезда? - осведомился крайне обиженный Хашим. - Разве я плохо говорил? А ведь еще не дошло до того, как мы узнали, что отрок четырнадцати лет в плену у айаров, а сами айары - в плену у Джубейра ибн Омейра, и он привез их сюда, в Хиру...
Хозяин хана, прислуживавший за трапезой, встал перед Хашимом и Джейран, уперев руки в пояс.
- Что вы все толкуете - "айары, айары", о несчастные? Вот уж кого Аллах лишил разума, так это вас обоих! - крикнул он. - Не надо мне таких постояльцев! Пожалуй, вы и мне подстроите ловушку!
- Угомонись, о друг Аллаха, мы всего лишь проезжие люди! - с огромным почтением глядя на толстые руки хозяина, запел Хашим. - И мы не знаем ваших нравов, и мы всего лишь хотим найти утраченное дитя, подобное обрезку месяца...
- Убирайтесь отсюда вместе со своим обрезком месяца! - загрохотал хозяин хана. - Не будет вам здесь ни приюта, ни уюта, о соглядатаи!
Хашим и Джейран шустро вскочили и скрылись из хана прежде, чем подобный рассвирепевшему верблюду хозяин не призвал своих невольников с крючковатыми дубинками, которые были здесь в употреблении.
- Клянусь собаками, эти горожане все - бесноватые! - убежденно заявил Хашим. - Другие радовались бы, что к ним в город привезли пленных айаров. Ведь если будет назначена казнь - она продлится по меньшей мере три дня, и толпа увидит столько, что хватит рассказывать внукам, правнукам и...
Увидев лицо Джейран, Хашим зажал себе рот ладонью.
- Что тебе в этом несчастном, утратившем свою золотую маску, о звезда? тихонько осведомился он. - Мы который уже день идем по его следу. Странно, конечно, что именно в Хире мы ничего не можем о нем узнать. Но ведь еще за шесть фарсангов от нее в ханах рассказывали о людях Джубейра ибн Умейра, которые везли в столицу пленных! И вот они пропали, как будто провалились сквозь землю.
Джейран только вздохнула.
Не могла же она рассказать Хашиму о том, как упала со звоном золотая маска на пол узкой пещеры...
Неугомонный Хашим решил подойти к этому туманному делу с другой стороны.
- Расскажи мне наконец, о звезда, как ты узнала, что в той долине лежат брошенные сокровища? - осведомился он.
- Я ведь уже говорила тебе, о дядюшка, что понятия не имела о сокровищах! - сказав это, Джейран почувствовала, что чье-то могучее плечо задело ее по щеке, сдвинув конец тюрбана, и поскорее поправила его, чтобы не поразить правоверных проклятыми знаками на своей щеке.
- А зачем же ты тогда звала нас брать эту долину с боя, о звезда?
- Я и это объяснила тебе, о дядюшка, - терпеливо ответила старику Джейран. - В этой долине жила пленница, которую я хотела освободить. А что касается шелков и посуды - это было бы детям вместо награды.
Хашим хмыкнул и проворчал себе под нос нечто невразумительное. Шайтан-звезда не желала раскрывать секретов смертному, даже такому
въедливому.
Джейран не первый уже раз обнаруживала, что старик испытывает ее повторяющимися вопросами. Благодарение Аллаху, она не лгала ему - так что и выкручиваться не было нужды. А что касается ее небесного происхождения так Хашим сам убедил себя и озерных жителей, что к ним спустилась Шайтан-звезда. Джейран промолчала ради спасения своей жизни, а потом ради спасения жизни и чести Абризы.
Когда она привела свой диковинный отряд к Черному ущелью, то, разумеется, и не подумала брать приступом рай со стороны потока. Более того - она была настолько перепугана тем, что стряслось с ней на берегу этого потока, что при одном воспоминании краска стыда покрывала ее бледные щеки. Поэтому Джейран повела отряд вдоль гор, туда, где должны были быть
выходы из пещер.
Маленький Джахайш и Чилайб, посланные в разведку, обнаружили следы каравана, двигавшегося от гор через пустыню по той старинной дороге, о которой толковали Хабрур и Джеван-курд. Караван этот собран был, видимо, в большой спешке, потому что потерял по дороге немало вещей кожаных чашек, узлов с вещами, а также платков и браслетов, из чего Джейран сделала вывод, что это мог быть караван с райскими гуриями.
Она здраво рассудила, что если в раю и жили обслуживающие его мужчины, кроме истопника Ибрахима с его хнычущим товарищем, то они ушли с караваном - ведь нельзя же отправлять женщин в дорогу совершенно одних! Что же касается конного разъезда, пытавшегося изловить Джейран, то его судьба ей уже была известна.
И точно - след каравана привел к крутому откосу, с которого, очевидно, спустились женщины. Джейран послала наверх Бакура, Джарайзи и Хаусаджа, твердо объявив, что там есть вход в пещеру. Отчаянные мальчики нашли этот вход и, прислонив к крутой стене три остроги, с их помощью забрались в отверстие пещеры.
Труднее всего оказалось затащить туда псов, без которых Джейран не решалась вторгаться в мнимый рай. А когда и это дело было сделано, то выяснилось, что оттуда ведет достаточно широкий путь по пещерам, по которому можно даже привести лошадей, и если бы мальчики взяли чуть правее, то обнаружили бы его.
Оказавшись снова в райской долине, Джейран увидела, что ее опередили. Кто-то взял рай приступом, и это мог быть лишь аль-Кассар со своими айарами. На дорожках и в беседках лежали убитые, причем молодые и здоровые мужчины были поражены стрелами и копьями между лопаток. Из чего Джейран заключила, что Фатима, покидая в спешке свой рай, распорядилась покончить с праведниками...
Когда дорогая посуда и нарядные одежды гурий, кроме тех, которыми украсило себя озерное воинство, были увязаны в узлы, вернулись самые голосистые - Вави, Ханзир и Бакур, которых Джейран послала оглашать пещеры и окрестности криком: "Где ты, о Абриза?! " Никто не отозвался им, из чего Джейран вывела, что Фатима увезла пленницу, на хвосте у ее каравана повисли айары, а самой ей надлежит двигаться следом, потому что иного пути к Абризе у нее нет.
Довольный добычей отряд поклялся собаками, что пойдет за своей звездой туда, куда она поведет, и никто не удивился, что, найдя золотую маску, Джейран изменила решение, предоставила караван Фатимы воле Аллаха и отправилась по следу захваченных в плен айаров. Да и кто такие воины озерного племени, чтобы возражать Шайтан-звезде? Такая нелепость мальчикам в головы не приходила.