- Я был на пиру у аль-Асвада, и там твой посланец нашел меня, но я не мог прийти раньше. Какая забота мучит тебя, о госпожа? - спросил Джабир, сразу поняв, что если такая женщина, как Абриза, отказалась от украшений, и при ее приближении не звенят браслеты, и глаза ее опущены, то она переживает немалое огорчение.
Именно этого Абриза и добивалась.
Она вздохнула и произнесла стихи:
Если б ведом приход ваш был, мы б устлали Кровью сердца ваш путь и глаз чернотою.
И постлали б ланиты мы вам настречу, Чтоб лежала дорога ваша по векам.
Аль-Мунзир усмехнулся - это были первые стихи, которые он и Ади аль-Асвад услышали от Абризы ночью, на речном берегу.
И он также произнес стихи:
Легко относись ко всему. Всех ведь дел В деснице Аллаха, ты знаешь, судьба.
И то, что запретно, к тебе не придет, А что суждено - не уйдет от тебя.
- Ради Аллаха, не надо этих утешений! - Абриза помотала головой и вздохнула так, что вздох завершился стоном. - Разве заменят они то, что было? Я сижу здесь, в этих покоях, всеми заброшенная и забытая, как столетняя старуха, и если бы я не позвала тебя - ты бы не вспомнил обо мне, а Ади аль-Асвад - с тобой вместе!
Она указала гостю на подушки, а Масруру - на дверную занавеску, и он ушел, пятясь и шевеля толстыми губами, как бы произнося непременное:
- На голове и на глазах!
- О госпожа, ты же знаешь, сколько забот сейчас и у аль-Асвада, и у меня, и у всех нас, - сказал, садясь, аль-Мунзир. - И разве ты полагаешь, что мы должны навещать тебя? К тому же, нас осведомили, что тебя нашла женщина, в которой ты признала свою мать, и мы думали, что ты занята ею. Мы помним о тебе - но аль-Асвад сам выберет время, чтобы приблизить тебя к себе, а что касается меня...
Абриза тем временем опустилась напротив, как и было задумано полулежа, облокотившись, чтобы обрисовались все ее достоинства и совершенства.
- Если он узнает, что тебя здесь видели, ты можешь сказать, что навещал свою мать, о аль-Мунзир, - отвечала она, вложив в голос всю доступную ей горечь.
- Мне незачем лгать аль-Асваду. Но одно дело - навестить, а другое навещать, о госпожа. Нам не нужны сплетни и слухи, - объяснил Джабир. Довольно с нас того, что вышло из-за Джейран. Одна из невест царя связалась с отродьем шайтана и в нее саму вселился шайтан, другая тайно принимает у себя посторонних мужчин - подумай, что скажут в Хире обо всем этом. Вспомни, как аль-Асвад взошел на трон, о госпожа, и не забудь при этом, что у царевича Мервана в городе были и сторонники. Разве нужно подставлять аль-Асвада под их удары?
- Ты, как всегда, предостерегаешь, о друг Аллаха... А что вышло с Джейран? Почему ты говоришь, что в нее вселился шайтан?
Удивление Абризы было искренним - после того, как Джейран и Джарайзи покинули зал, она удалилась от разломанного окна и из высокомерия не стала расспрашивать о дальнейших подвигах девушки осведомленного Масрура. Евнух сам сообщил, что она вывела свое войско из Хиры, получив как награду за свои деяния немалое количество золота и серебра, и Абризе вполне хватило этих сведений.
- Потому что она сражалась такой дубиной, какую даже я бы с трудом размахивал, о госпожа, и она скакала с этой дубиной так быстро и ловко, что даже уследить за ней мы могли с трудом. Казалось бы, только что она стояла здесь - и вот она уже на другом конце двора, а ведь та проклятая дубина весит чуть ли не кинтар! Жаль, что ты не видела всего этого - сыны Адама так не бьются, о госпожа, и она вызволила своих людей только с помощью шайтана.
- Ты веришь в это? - удивилась Абриза, с трудом представлявшая себе такое увесистое орудие.
- Я не верил, пока не увидел, как она носится с крючковатой дубиной, не зная утомления. И вспомни, в какую ярость она впала, когда узнала, что ее люди заперты в подвале, как она кричала и бесновалась! Ты ведь видела это сверху, клянусь Аллахом!
- Да, я видела это, я только не знала, что она натворила, когда убежала вместе с этим мальчиком... - и тут Абриза вдруг вспомнила, что и она однажды ночью бежала, не зная усталости, а потом удивлялась, как вышло, что ее никто не нагнал...
И вдруг ей пришло на ум, что ни в коем случае сейчас нельзя осуждать Джейран, чтобы аль-Мунзир не заподозрил, что свидетельство Абризы было продиктовано ревностью.
- Бедная Джейран... - произнесли Абриза. - Я не могу понять, что с ней произошло. Она по характеру немногословна и спокойна, и я так радовалась,
что мы вместе будем в хариме аль-Асвада, ибо от нее нельзя было ожидать козней и неприятностей, к тому же, я готова была любить ее за то, что она сделала ради аль-Асвада...
- Да, мне тоже при первой встрече показалось, что она из молчаливых и покорных, - согласился Джабир, - но если такие люди решаются действовать, то их поступки непредсказуемы. Я вспоминаю теперь, как она убежала от нас в Черном ущелье, - и не могу понять, откуда у нее взялись сила и ловкость, чтобы опередить мужчин и вскарабкаться на те скалы.
- Так, значит, не было ничего удивительного в том, что она размахивала дубиной?
- Нет, о госпожа, я еще раз говорю тебе - дубина была бы не по плечу и мне самому. Она осталась там, в казарме, после человека, которого отыскал где-то в Персии Юсуф аль-Хаммаль ибн Маджид, начальник молодцов правой стороны. Это был силач из силачей, и он развлекал старого царя поднятием тяжестей, пока не надорвался и не умер. Я полагаю, если Аллах увел от нас эту Джейран, то сделал это для нашего блага. А у тебя здесь будут другие подруги.
- Другие подруги? - Абриза вдруг поняла, что, избавившись от Джейран, она избавилась от наименьшего из зол. Ведь аль-Асвад, как и полагается царскому сыну, будет окружен льстецами, наперебой предлагающими ему
красивых невольниц и даже невест! И трудно даже представить, кем будет населен его харим год спустя...
Джабир понял, что говорить этого не следовало.
- Разве кто-нибудь сможет сравниться с тобой, о госпожа? - спросил он, как показалось Абризе - ласково, вкрадчиво и возбужденно. - Разве не о тебе сложены стихи?
Она была создана, как хочет, и вылита По форме красы самой, не меньше и не длинней.
Влюбилась в лицо ее затем красота сама. Она будто вылита в воде свежих жемчугов.
Произнеся эти бейты, он замер в ожидании ответа. Но ответа не было.
Абриза не могла вспомнить ничего подходящего, и еще недавно ей даже не пришлось бы вспоминать - только что рожденные строки сами сорвались бы с ее уст, блистая и покоряя.
- Не надо стихов, о аль-Мунзир... - прошептала она. - До стихов ли мне теперь?
- Не огорчайся из-за Джейран, о госпожа, - торопливо молвил Джабир, вспомнив некстати, с каким трудом он усмирял бурное страдание этой женщины, когда она, бежав из Хиры, приехала в лагерь аль-Асвада. Начертал калам, как судил Аллах, и тебе не в чем упрекнуть себя. Ты была добра к ней - но ты не могла оскорбить свою веру. И даже к лучшему, что ты отдала ей это ожерелье, - разве такие красавицы, как ты, должны носить темные камни? Мне все время казалось, что не ты владеешь им, а оно владеет тобой, и я ждал для тебя беды от этого ожерелья.
- Пресвятая Дева... - в волнении Абриза перешла на язык франков. - Что же я наделала! ..
Лишь теперь она поняла, почему мать в пылу сражения набросила ей, растерявшейся, на шею это ожерелье, и почему удалось спасти Джевана-курда, и откуда взялись пылкие стихи, и все прочее, не поддававшееся объяснению.
Все ее чувства и все ее способности умножило и сделало блистающими вернувшее свою силу черное ожерелье!
А теперь оно, единственный подарок матери, висело на шее у Джейран, которая тем самым как бы отомстила Абризе за то, что красавица встала между ней и ее возлюбленным. И давало силу Абризе - а та употребляла ее на размахивание дубиной!
Абриза осознала все это - и на глазах у нее блеснули слезы.
Аль-Мунзир не знал языка франков, но понял, что женщина, сидящая напротив, от его слов впала в необъяснимое отчаяние. Он подвинулся к ней, совершенно забыв, что находится не в палатке посреди военного лагеря, а в царском хариме, где не только стены, но даже кувшины, тарелки и столики имеют глаза и уши.
- О владычица красавиц, разве твое положение вдруг сделалось таким скверным? - пылко спросил он. - Прохлади свои глаза и умерь свои печали! Послушай, вот подходящие стихи:
Будь же кротким, когда испытан ты гневом, Терпеливым, когда постигнет несчастье.
В наше время беременны ночи жизни Тяжкой ношей, и дивное порождают.
- О Джабир, не читай мне больше стихов! - задыхаясь от рвущихся из горла рыданий, воскликнула Абриза. - Я не могу тебе ответить на них! Все в моей жизни иссякло, и ушло, как вода в песок, и не вернется, как сборщики мимозы из племени Бену Анза!
- Разве ты не находишься сейчас в царском дворце Хиры? - спросил озадаченный аль-Мунзир. - Разве ты больше не любишь аль-Асвада, а он не любит тебя?