- Она живет в царском дворце Хиры, в роскоши и довольстве, о Саид, а мы трое ищем ее ребенка! И мы утратили его след, и перестали понимать, в какую сторону нам ехать дальше! Вот каковы наши обстоятельства, - кратко изложил положение дел аль-Мунзир. - Что это с тобой, о Саид?
- О друзья Аллаха! Нет ничего прекраснее этой нашей встречи! подбирая с подола оброненный ком пилава, возгласил Салах-эд-Дин. - Ибо у вас нужда во мне, а у меня - нужда в вас! Ведь и я странствую из-за сквернейшей из женщин, и я преследую ее в одиночку, и она скрылась от меня, наняв для своей охраны шайку айаров!
- Что общего между твоей скверной женщиной и нашей скверной женщиной? осведомился Хабрур ибн Оман.
- Ваша скверная женщина - дочь моей скверной женщины, так что это у них передается по наследству, клянусь Аллахом! - и Салах-эд-Дин громко расхохотался. - Слушайте меня, о люди, я скажу вам то, чего вы еще не знаете! Я не утратил следа моей скверной женщины - а знаете ли вы, чего она ищет? Она ищет ребенка своей дочери, и каким-то образом она выяснила, в каком направлении его увезли! Так что сам Аллах свел нас вместе в этом грязном хаммаме, чтобы мы объединили усилия! И мы тайно двинемся следом за этой зловредной Захр-аль-Бустан... нет, Ясмин, ты же помнишь Ясмин, о Рейхан?... Впрочем, ты такой же Рейхан, как она - Ясмин! Теперь ее зовут Шакунта, и на языке индийцев это означает "ястреб", а если женщине дают такое имя - клянусь Аллахом, мужчинам лучше держаться от нее подальше!
- О аль-Мунзир, достаточно ли протрезвел твой друг? - строго осведомился Хабрур ибн Оман. - Или его слова имеют ту же цену, что безумные речи в хаммаме?
- Какие из моих речей ты считаешь безумными? - повернулся к нему Салах-эд-Дин.
- Хотя бы твои слова о том, что ты должен отрастить волосы, как у воина, ибо ты - царский сын, - отвечал Хабрур ибн Оман. - Разве дети царей слоняются пьяными по скверным хаммамам и затевают там драки со швыряньем мочалками?
Салах-эд-Дин вздохнул.
- Пойми меня, о почтенный, - печально начал он. - Я уже столько дней преследую Шакунту! И я боюсь приблизиться к ней, потому что она исхитрилась нанять для охраны три десятка айаров! А с ней вместе едет мой смертельный враг, который лишил меня трона, так что из-за него я стал сперва учеником лекаря, потом врачом, потом содержателем хаммама и уличным рассказчиком историй! И она сперва похитила его, а потом вдруг оказалось, что они неплохо ладят между собой - ведь она еще не заколола его джамбией!
- Ты был врачом? - переспросил Хабрур ибн Оман. - Ты так же похож на врача, как финик - на арбуз!
- Да, о друг Аллаха, и более того - я был придворным врачом, и я могу доказать это! - воскликнул Салах-эд-Дин. - Если вы все трое - из Хиры, то вы должны помнить, как исчезли одновременно из царского дворца любимица старого царя, госпожа Кадыб-аль-Бан, мать Ади аль-Асвада, и придворный врач! Это было одиннадцать лет назад. И тот врач - я!
- Погодите, о любимые! - еще не зная, что собираются сказать Хабрур и Джеван-курд, удержал их аль-Мунзир. - Знаешь ли ты, о Саид, что врач обвинялся в покушении на жизнь царицы Хайят-ан-Нуфус?
- Все было наоборот, - сказал Салах-эд-Дин. - Это Хайят-ан-Нуфус отравила Кадыб-аль-Бан и похитила ее тело, чтобы опорочить ее перед царем, будто она сбежала, и заставить царя провозгласить своим наследником младшего сына. Я же спасся чудом по милости Аллаха. И я знаю, какой яд пустила в ход Хайят-ан-Нуфус, ибо спешил к отравленной с противоядием, но опоздал.
- Можем ли мы верить этому человеку? - спросил тогда Хабрур ибн Оман Джевана-курда и Джабира аль-Мунзира. - О аль-Мунзир, он спас тебя от смерти - и потому ты не можешь свидетельствовать против него, ибо детям арабов чужда неблагодарность. Я помню только то, что врач был молод и самонадеян, ведь я тогда неотлучно находился при аль-Асваде и редко бывал в Хире. Так что сейчас не ты предостерегаешь, а я. Так пусть же решает Джеван-курд!
Польщенный доверием, Джеван приосанился.
- Прежде всего, мы должны разобраться, что в речах этого человека правда, а что продиктовано вином, - с немалым достоинством произнес он. Сидя перед скатертью с пилавом, мы этого не сделаем. Мое решение - мы возьмем с собой этого человека, и поедем туда, куда он укажет, но будем строго следить, чтобы он не прикасался к вину - и финиковому, и изюмному, и пальмовому, не говоря уж о виноградном.
- А мы сами, о друг Аллаха? - осведомился Хабрур ибн Оман. - Ведь пальмовое вино нам дозволено.
- Не случится большой беды, если мы обойдемся в дороге без пальмового вина, - заметил Джабир аль-Мунзир.
Салах-эд-Дин всем своим видом изобразил покорность злой судьбе. Вдруг он усмехнулся и произнес вовсе неожиданные в его устах стихи:
Вино я оставил и пьющих его, и стал для хулящих его образцом.
Вино нас сбивает с прямого пути И злу отворяет ворота оно.
- Давно ли ты так поумнел? - удивился Джеван-курд.
- Слава тому, кто все изменяет, но сам не изменяется! - отвечал Салах-эд-Дин. - Просто я понял, что только вместе с вами я достигну своей цели, догоню Шакунту, отомщу Барзаху и помогу вам завладеть ребенком, чтобы он не достался этой мерзкой, этой скверной, этой распутнице, этой развратнице... О Аллах, какие бы слова я ни употребил - все будут слишком хороши для нее! А теперь пусть кто-то из ваших людей сходит со мной в хан, где я остановился. У меня там хорошая лошадь, и вьюки с имуществом, и оружие. Я переберусь к вам, мы обсудим наш дальнейший путь, отдохнем и двинемся в дорогу на рассвете. Лишь бы только не упустить ее след!
- А какое у тебя оружие? - заинтересовался курд. - Мочалка из пальмовых листьев или банный веник?
- У меня ханджар, выкованный из молнии, и кожаный щит, и лук, и стрелы, бесперые и пернатые, по тридцать тех и других, и нанизанная кольчуга, и шлем, и кольчатое забрало для лица, и еще я взял с собой аль-вахак.
- А что это такое? - спросил курд.
- Если Аллах будет к нам благосклонен, то ты его увидишь, Салах-эд-Дин сжал кулаки. - Это сеть для охоты на людей - и я отдал бы руку, чтобы увидеть, как в этой сети бьются Шакунта и Барзах!
* * *
Хайсагур был прав, полагая, что Джейран увидела и узнала его во дворе караван-сарая. Но он не знал, каковы были чувства девушки по отношению к нему в ту ночь.
Поскольку гуль не имел намерения ее пугать, то и не напустил на лицо зверской ярости, внушая, будто у него на голове рога, подобные буйволиным, а из глаз и ноздрей идет дым. Джейран увидела лицо необычное и приметное, но вполне человеческое,
Она узнала это лицо еще и потому, что по природе своей не была неблагодарной, а Хайсагур оказался одним из немногих, к кому она испытала чувство благодарности.
Ей не было нужды до того, зачем гуль забрался в пустые помещения караван-сарая. Он не сказал ей ни слова - следовательно, не хотел, чтобы о его присутствии кто-то знал. Она и промолчала - тем более, что ей было в тот миг не до гулей-оборотней.
Потом, когда она прекратила бурные рыдания и поднялась с суфы, ей показалось странным, что Хашим не последовал за ней и не попытался ее успокоить. Джейран посмотрела туда, где мог бы находиться старик, но увидела, что у арки, у самой стены, стоит Хайсагур, как бы на страже.
Не подумав - а думать она, как видно, была не в состоянии, - что, увидь Хашим Хайсагура, шуму было бы на весь караван-сарай, она прониклась мгновенной и острой благодарностью к гулю. Но как выразить это чувство она не знала. И лишь задержалась на мгновение возле того, кто, как она полагала, охранял ее в постыдном для нее состоянии.
Потом, на следующий день, когда путь был продолжен, она сообразила, что ни о какой охране тут не могло быть и речи - просто Хайсагур опасался выходить во двор. Но, подобно наконечнику стрелы, засело в ее памяти это воспоминание, подобное картине - светлый камень стены, и свод арки, и широкая темная спина горного гуля...
Удивительно, однако и у Хайсагура возникло ощущение, будто он стоит на страже. И он также на следующий день осознал, что всего лишь ожидал, пока Джейран соберется с силами, успокоится, выйдет и уведет Хашима с аль-Яхмумом.
Джейран поняла природу превращений Хайсагура - это была область, доступная ее разуму. Она сразу сообразила, что во время этих превращений собственное тело гуля лежит где-то без движения. Но одно дело - лежать в башне Сабита ибн Хатема, а совсем другое - в Пестром замке. И она взволновалась необычайно, ибо мысль о том, что тело Хайсагура могут найти, опознать в нем горного гуля и, не задумываясь о причинах и следствиях, сбросить с башни оказалась для нее подобна ожогу от кипящего масла!
- Мы непременно должны проникнуть в Пестрый замок, - сказала она, и Барзах с Шакунтой переглянулись. Сейчас эти слова прозвучали крайне глупо. Раз они пришли за ребенком, а ребенок сам идет к ним в руки, то кому после этого нужда в Пестром замке?
По лицу Хашима Джейран поняла, что он обеспокоен ее состоянием.
- О Хашим, как ты полагаешь - может ли ребенок сам додуматься до такого бегства? - спросила она. - Я знаю, что произошло в замке. Оборотень вселился в тело этого малыша, да хранит его Аллах, и выводит его на свободу! Но для этого оборотень должен был проникнуть в замок и посмотреть в глаза ребенку! Значит, сам он сейчас где-то внутри, одинокий и беззащитный!
- Разве мы нанимали айаров для того, чтобы спасать оборотней? изумилась Шакунта. - Я запрещаю тебе, о предводитель айаров, посылать людей в Пестрый замок! Наше благо будет в том, что мы возьмем этого ребенка и как можно скорее и тише покинем окрестности замка! А если мы примемся спасать оборотней - то поднимем шум, и привлечем внимание к побегу мальчика, и навлечем бедствия на свою голову!
- В таком случае я возвращаю вам ваши динары, и вы можете отправляться отсюда с ребенком каким угодно путем, но без нашей охраны, а сама остаюсь выручать оборотня! - выпалила взволнованная Джейран. - И если у вас есть понятие о щедрости, то деньги за спасение мальчика вы должны будете отдать именно ему!
- Вот решение, достойное звезды! - воскликнул Хашим. - И вот подвиг, достойный наших бойцов!
Барзах и Шакунта переглянулись.
- Откуда мы знаем, для чего оборотню потребовался ребенок? - спросил Барзах. - Может, он решил полакомиться? Или он задумал выгодно продать этого ребенка?
- Хайсагур не из тех, кто торгует детьми! - возмутилась Джейран и собиралась сказать еще что-то в защиту гуля, но тут ей в голову пришла мысль.
- О звезда, - встав на цыпочки, зашептал ей в ухо Хашим, - а откуда ты знаешь, что этого оборотня зовут Хайсагур? Разве звезды снисходят до таких созданий?
Джейран молчала. В ее голове выстраивалась последовательность событий.
- О Джарайзи! - обратилась она к мальчику. - И ты, о Чилайб! Отправляйтесь немедленно в лагерь и приведите всех наших людей! Кто из вас захватил с собой длинную веревку?