Маймун ибн Дамдам помолчал, опустив то ли полы одеяния, а то ли мерцающие бледным золотом крылья.
- Близится утро, и ангелы Аллаха получают власть над нами, - произнес он. - Это ожерелье один раз уже сделало тебя иной. Я ничего не стану объяснять. Гураб Ятрибский знает, что делает! Кому-то он рассказывает притчи, а тебе вернул ожерелье. Да хранит тебя Аллах на путях твоих, о Джейран!
Джинн взмыл в воздух и, подняв сильный гул под сводами купола, прилип на мгновение к нему. Золотое сияние как будто окружило его - и он стал, как черная тень крылатого джинна, приклеенная к куполу изнутри. Вдруг Джейран увидела, что это вовсе не тень, а прореха в каменной кладке, сквозь которую видны звезды. А еще мгновение спустя сияние вокруг прорехи померкло, и вместо звезд опять были причудливые узоры, выведенные искусными каменщиками.
- Да будут вечно открыты тебе Врата огня! - вспомнив вдруг слышанное у колодца приветствие джиннов, крикнула ему вслед Джейран. И сразу же услышала топот и крики.
Она подумала, что этот переполох вызвало появление и исчезновение Маймуна ибн Дамдама, но вбежавшие в зал люди смотрели не на купол, сквозь который скрылся джинн.
Они сбежались в середине зала, возле занавеса, которому надлежало закрывать во время церемоний царский трон, и осветили пространство факелами, и крикнули друг другу, что пропажа не обнаружена.
Джинн не был такой пропажей, которую следовало искать ночью по всему дворцу с факелами. Несколько успокоившись, Джейран стала приглядываться из темноты - и узнала одного из этих взволнованных искателей.
- Ко мне, о Масрур! - негромко позвала она евнуха, того самого, который был приставлен к ней и к Абризе, когда Ади аль-Асвад, захватив Хиру, поместил их обеих во дворце.
Толстый евнух повернулся, ахнул и, вперевалку подбежав к девушке, осветил ее лицо факелом.
- Клянусь Аллахом, это предводительница воинства шайтана! - воскликнул он. - Как ты попала сюда, о женщина?
- Я больше не предводительница, я невеста твоего господина аль-Асвада! отвечала Джейран. - Он дал слово ввести меня в свой харим - и пусть исполняет слово! Извести его обо мне!
- Вот он сам! - евнух, повернувшись, указал факелом на торопливо шагающего по залу Ади. Очевидно, он не успел привязать свою золотую маску, и потому держал ее у лица левой рукой.
- Вы нашли ее? - крикнул он Масруру. - Где она была?
- Это совсем другая женщина, о господин! Это та женщина, Джейран, которая...
- Горе тебе, перестанешь ли ты нести чушь? - с такими словами Джейран оттолкнула евнуха и встала перед аль-Асвадом.
- Ради Аллаха - я сплю, или это воистину ты? - спросил молодой царь.
- Разве ты не видишь синих знаков на моей щеке, о аль-Асвад? вопросом же отвечала Джейран. - Прикажи позвать Абризу и женщин из харима вот ребенок, которого ты поклялся возвести на престол Хиры, и он нуждается в их заботе! Теперь ты можешь снять эту проклятую маску! А вот и я - ты обещал взять меня в жены, и я пришла, чтобы ты сдержал и эту клятву! Чего тебе еще нужно от меня, о аль-Асвад?
Она протянула перед собой завернутого в аба малыша.
Но ей пришлось подождать, пока Ади торопливо завязал на затылке шнурки золотой маски. Потом он взял малыша под мышки и поднял его так, что голова ребенка оказалась выше его собственной.
- Приветствуйте царя! - крикнул он. - Где хаджиб? Немедленно приведите его!
- О господин, а разве мы сами не можем отдернуть занавес, отделяющий твой престол от зала? - спросил кто-то из свиты.
- Нет, пусть все будет по правилам и установлениям, - возразил аль-Асвад.
И он ждал с мальчиком на руках, пока не привели сонного хаджиба, а тот не развязал шнуры и не открыл для всех, собравшихся за это время в зале, царский трон Хиры.
Ади аль-Асвад поднес ребенка и осторожно опустил на сиденье.
- Будьте вы все моими свидетелями перед Аллахом - я сдержал клятву! воскликнул он, подцепил пальцами неплотно затянутые шнурки и сорвал маску. Она пролетела, сверкая, и упала на узорный пол, к ногам Джейран.
- У тебя нет приданого, - строго сказал аль-Асвад. - Добычи твоих людей мне не надо! Подбери эту маску - вот твое приданое! А все эти люди, если они любят меня, наполнят маску золотом и драгоценными камнями!
Джейран встала посреди зала, держа маску, словно чашу, и два факелоносца встали справа и слева от нее, а приближенные Ади аль-Асвада поочередно подходили к ней, и клали в маску то перстень, то ожерелье, то запястье, и свет факелов отражался от граней крупных камней.
Тем временем догадливый евнух Масрур сбегал в помещения харима и вернулся с большим шелковым покрывалом, отороченным широкой золотой каймой. Он подкрался к Джейран сзади и ловко укутал ее, так что последние подносители даров могли видеть лишь ее руки.
- Тебе нельзя больше ходить с открытым лицом, о госпожа, - прошептал он. - Попроси аль-Асвада немного отложить вашу свадьбу - а я поищу женщин и врачей, сведущих в мазях и притираниях, чтобы вывести с твоей щеки эти отвратительные знаки...
И Джейран, чье зрение и без того было затуманено полупрозрачным покрывалом, вдруг и вовсе перестала видеть перед собой зал, склоненные спины и прекрасное выразительное лицо аль-Асвада, стоящего возле престола как бы на страже спящего ребенка.
Она увидела костер, Маймуна ибн Дамдама, Грохочущего Грома и Гураба Ятрибского. Каждый из этих троих мог избавить ее от проклятых синих знаков! Но они не сделали этого. Она получила ожерелье, но о знаках все словно забыли, хотя она сидела у костра с открытым лицом, и это уродство было им прекрасно видно!
Они не были ее врагами, наоборот - они желали ей добра! И все же поступили таким непонятным образом, все трое, не сговариваясь...
Старый фалясиф Гураб Ятрибский никогда не говорил прямо - вспомнила она. Он, подобно суфиям, к которым привязался всей душой, изъяснялся притчами. И в том, что Джейран оставили эти синие знаки, был смысл, который она мучительно пыталась постичь.
Он толковал о людях, пытающихся догнать уходящее солнце, в то время, когда им просто нужно было развернуть караван и двинуться в прямо противоположном направлении! Что же общего между тем караваном, знаками на щеке, ожерельем на шее и статным мужчиной, стоящим у трона с видом ангела Ридвана, охраняющего вход в рай?
Джейран вспомнила вдруг, что на ожерелье лежит проклятие Бертранды, и первая мысль, пришедшая ей в голову, была, надо признаться, постыдной поскорее отыскать Абризу, вернуть ей ее подарок и таким образом избавиться от соперницы.
И сразу же Джейран устыдилась.
Тут случилось наконец то, чего она все время опасалась - ребенок, лежащий на царском троне проснулся и заревел.
Аль-Асвад отшатнулся от него - ибо никогда не имел дела с ревущими младенцами и не знал, чего от них ожидать.
Собравшиеся в зале мужчины тоже не решались взять на руки малыша - ибо для этого нужно было снять его с царского престола.
Вдруг вбежал черный раб, не знавший, очевидно, о последних событиях, и кинулся к аль-Асваду.
- О господин, она выехала через Ворота победы! - крикнул он. - Стража клянется Аллахом, что узнала ее, несмотря на тюрбан и кольчугу! И она была одна!
- В погоню! - приказал, перекрикивая младенца, Ади аль-Асвад. Заклинаю Аллахом - найдите ее, верните ее, иначе она погибла!
- О Масрур, что здесь происходит? - шепотом осведомилась Джейран у евнуха.
- Пойдем в харим, о госпожа и там я расскажу тебе... - на круглом лице Масрура вдруг расплылась счастливая улыбка от предвкушения занимательной истории, - О, я расскажу тебе, как эта скверная Абриза пыталась соблазнить аль-Мунзира, и как он удрал от нее, не желая предавать аль-Асвада, и как эта воспитанница безумных франков обманула нас всех и кинулась за ним в погоню! ..
Джейран ударила себя ладонями по бокам и расхохоталась.
Ее громоносный хохот перекрыл и рев ребенка, и звонкие приказы аль-Асвада, и гомон в зале.
Молодой царь, услышав эти вовсе неожиданные звуки, прервал на полуслове приказания и шагнул к Джейран в полном смятении. Уже второй раз царский дворец Хиры оглашался подобным хохотом - и это было не к добру.
А Джейран ни на кого не обращала внимания. Покрывало слетело с ее запрокинувшейся головы - и она смеялась, захлебываясь, хлопая в ладоши, а потом разразилась гортанным пронзительным криком восторга, которым бедуинские женщины выражают безграничное счастье.
- Клянусь Аллахом, эта соперница больше не страшна тебе, о госпожа! прямо ей в ухо завопил Масрур, решив, что понял причину хохота.