Главный Резчик вышел из мастерской. По другую сторону высокой стены, в открытых банях, раздавалось бульканье воды и крики пельменщиков, нараспев зазывающих покупателей и расхваливающих свой товар. На секунду ему пришла в голову мысль выйти за забор и позвать одного из уличных торговцев едой, чтобы тот прямо здесь приготовил для него пельмени и суп. Однако Резчик передумал и направился мимо домика-склада к бамбуковой роще. Пробравшись сквозь густые заросли бамбука, он оказался на открытой, поросшей травой лужайке. С одной стороны высилась вертикальная каменная стена, увитая ползучим растением. Раздвинув лозы, он вошел в открывшееся отверстие и стал спускаться по крутой, вырезанной в камне лестнице.
Оказавшись в самом низу, Главный Резчик, ощупывая стену руками, двинулся по тоннелю, вырубленному в толще скалы. Он дважды ударился головой о нависавшие сверху каменные выступы, но не осмелился зажечь свечу. Тоннель резко свернул вправо, после чего последовал длинный и плавный поворот влево. Наконец он оказался в просторной пещере с высокими сводами.
Опершись на трость, Резчик выпрямился в полный рост, поскольку до этого шел, пригнувшись, и зажег прикрепленный к стене факел. Посередине пещеры на каменном постаменте стоял большой ящик из красного дерева с изумительной резьбой. Казалось, он притягивал к себе свет.
Главный Резчик втянул ноздрями насыщенный минералами воздух и подумал: «Сначала корабли фань куэй приплывают к нашим берегам, а потом набираются наглости войти в великую реку. Может быть, время пришло?»
Когда почти четыре поколения назад круглоглазые варвары начали прибывать на холмы к югу от Кантона, некоторые потомки Избранных решили, что, возможно, настало время Белых Птиц на Воде. Но тогдашний Главный Резчик отверг это предположение. Появление британцев и их смехотворное желание продавать местным жителям всякие безделушки были внове для Срединного царства, находящегося под властью маньчжуров. Но нужное время еще не пришло.
После этого длинноносые[14] в течение многих лет пытались наладить торговлю со Срединным царством, но неизменно получали отпор. Что могли предложить Китаю эти до невероятности уродливые люди? Их товары во всем уступали тем, которые и так можно было приобрести в Срединном царстве. Их манеры были отталкивающими, немногие могли связать хотя бы два слова на Общем языке, а уж читать на китайском не умел ни один из них.
Резчик расстегнул застежки на ящике из красного дерева, стоявшем на каменном пьедестале. В замкнутом помещении они щелкнули, как две хлопушки. Чуть помедлив, он поднял крышку. Внутри, на лиловой шелковой подушке, лежал теперь уже пожелтевший от времени Бивень Нарвала. Возможно, его талантливый сын станет тем, кто создаст точную копию Бивня. Только бы он справился с этой задачей!
Резчик склонился и посмотрел на три окошка в Бивне: сотни китайцев хань с бритыми лбами и косичками плясали, не выпуская изо рта длинных курительных трубок.
— То, что казалось странным тогда, стало обычным сегодня, — проговорил он вслух, обращаясь в пустоту.
Появление опия, привезенного белыми чужестранцами, не стало началом Эпохи Белых Птиц на Воде, хотя, бесспорно, явилось предвестником перемен. Главный Резчик тех времен уже приготовился. Но хотя перемены действительно происходили в некоторых районах Срединного царства, здесь ничего особенно не менялось. Здесь, у излучины реки, где черный след в небе указал путь первому Резчику. Говорят, что временами то тут, то там замечали очень молодого и жестокого генерала из Пекина, у которого слезился левый глаз. Но только не здесь, в тихой деревенской глуши, где, как было сказано — нет, обещано! — произойдет возрождение.
Каждый человек в Срединном царстве испытывал гнет Тьмы, пришедшей три или четыре поколения назад.
Но завет Циня Шихуанди состоял в том, чтобы впустить Тьму, поощрить ее. Как жестокие зимние холода очищают землю для весенних всходов, Тьма должна привести к Свету.
А Тьма определенно сгущалась. У Конфуцианца, который являлся номинальным губернатором этого района, наркотики отняли одного из сыновей, а его жена, всегда такая правильная, настолько пристрастилась к ним, что однажды продала себя торговцу хлопком, чтобы заработать на ежедневную трубку с опием. Конфуцианец был уверен, что предсказанная Тьма уже пришла.
Но Эпоха Белых Птиц на Воде еще не наступила.
«Здесь не наступила, — подумал Главный Резчик, — но время приближается».
Главный Резчик погладил пальцами гладкую и твердую поверхность Бивня, задержав их на секунду на центральном углублении. Такая резьба возможна только по кости, только ее податливая плотность, ее редкостная твердость делали возможной подобную работу. А рог нарвала представлял собой чистейший в мире, идеальный вид кости, и добыть его было сложнее сложного. Почти тридцать лет назад Резчик спрятал бивень и бережно хранил его на тот случай, если когда-нибудь понадобится сделать копию. Теперь он и сам не знал, настанет ли такое время.
В последний раз Трое Избранных наблюдали видения Циня Шихуанди, воплощенные в Бивне Нарвала, более семидесяти лет назад, когда в городке появился первый «круглоглазый». Черные одежды и несвязные речи пришельца сделали его предметом насмешки со стороны большинства городских жителей, но только не потомков тех, кто был связан Договором Бивня.
Пока иезуит на потеху местной ребятне пытался говорить на ломаном Общем языке, Трое Избранных пришли к Резчику и все вместе стали рассматривать «жизнь внутри» — маленькие фигурки под филигранной надписью: Эпоха Белых Птиц на Воде.
Но это было так давно, что существование Бивня — Резчик надеялся на это — сначала подверглось сомнению, а затем и вовсе стало предметом ироничных насмешек. Тайна сохраняется лучше всего тогда, когда ее считают выдумкой.
«Я чувствую, время уже близко и скоро опустится на нас, — думал Резчик. — Придут Тьма и боль. Мы должны выдержать все это. Трое потомков Избранных должны навлечь Тьму на народ, если мы хотим, чтобы когда-нибудь наступило возрождение».
Глубоко вздохнув, Резчик закрыл крышку ящика и застегнул замки. Ему хотелось снова вынуть из нее Бивень и взглянуть на будущее, но он устоял перед искушением и отправился по подземному коридору в обратный путь. Там, в глубокой расщелине скалы, стояла статуя. Резчик положил факел на землю, опустился перед ней на колени и стал молиться. Молиться человеку, который первым приказал его предку вырезать видения Циня Шихуанди на Бивне, а затем оберегал других его предков от гнева мятежного генерала со слезящимся глазом. Этим человеком был Чэсу Хой, главный евнух Циня Шихуанди.
В 1841 году Шанхай был всего лишь небольшим торговым Городом-у-Излучины-Реки. Скоро он изменится. К худшему.
Огромные белые полотнища, освещенные лучами восходящего солнца, драпировали бока британского военного судна «Корнуоллис», морщась под порывами легкого ветерка. Они служили своеобразной маскировкой и для огромного боевого корабля, и для тех, которые шли в его кильватере. Едва избежав военного столкновения возле Вусуна, в устье Янцзы, британцы стали принимать меры предосторожности. Они, наконец, осознали важность проникновения в главную водную артерию, которая приведет их прямиком в самое сердце Китая.
Ветер усилился, и корабельные фалы[15] натянулись. Первыми поймали ветер и надулись паруса на бизань-мачте. Вслед за ними — фок, топсель,[16] брамсель,[17] и большой корабль сильно накренился на левый борт. Мили пеньковых тросов, составлявшие корабельные снасти, натянулись, как струны, бомкливер неистово хлопал.
Глаза всех моряков были устремлены на водное пространство перед кораблем. Всех, кроме одного — Ричарда Хордуна, переводчика экспедиционного корпуса. Его взгляд был прикован к письму знаменитого английского любителя опия Томаса Де Куинси. Ричард несколько раз кряду прочитал слова, написанные каллиграфическим почерком великого человека, после чего аккуратно сложил письмо и положил в блокнот. Затем он подошел к ограждению квартердека, посмотрел вперед, на приближающуюся излучину реки, и улыбнулся. Широкий изгиб великой Янцзы в том месте, где в нее впадала река Хуанпу, представлял собой лучшую природную гавань, которую когда-либо видел Ричард.
К борту корабля пришвартовалась двухместная китайская джонка. Перехватывая руками веревку, свешивающуюся с квартердека, на борт поднялся Макси с лицом, перепачканным сажей.
— Задание выполнено! — крикнул он, увидев брата, и широко раскинул руки. — Еще один паровой двигатель заработал. Пердит не хуже старого багдадца.
Ричард покачал головой и знаком велел брату следовать за ним на корму.
Фиглярство Макси привлекло внимание нескольких матросов и офицеров. Два старших мичмана выступили вперед, но Макси повернулся и обратился к ним на идиш:
— Хотите что-то сказать, джентльмены?
Мичманы пробормотали что-то насчет приличного поведения, но рыжий еврей проигнорировал их. Хотя англичане не любили Макси, они в нем нуждались. И не только потому, что он был гением в области паровых двигателей, которые в условиях китайской тропической жары вели себя крайне капризно, но и еще по одной причине. Макси, помимо всего прочего, возглавлял добровольцев, выступавших на стороне британского экспедиционного корпуса. Это было нерегулярное подразделение тех, кого сто лет спустя будут называть партизанами. Британская армия многому научилась за время, прошедшее после ее позорного поражения со стороны американских поселенцев в 1776 году и патовой ситуации, в которой она оказалась в 1812-м. Английские военачальники поняли, что, хотя ведение войны классическими боевыми порядками и по классической схеме «стой — стреляй — на одно колено — перезаряжай» и остается эффективным, эта тактика должна поддерживаться боеспособными летучими подразделениями, состоящими из местных жителей. Поскольку китайцам, не говоря уж о маньчжурах, англичане не доверяли, для них настоящим подарком стал этот шумный месопотамский еврей и его банда торговцев наркотиками.
На поле боя люди Макси всегда шли впереди английских войск. Иногда они играли роль разведчиков, чаще — проверяли оборону и укрепления противника на прочность, а потом докладывали о результатах адмиралу Гофу. А иногда и вовсе не утруждали себя являться с докладом. Они несли потери, но немногочисленные. Макси знал всех своих людей, а в некоторых случаях даже их детей. Все они работали на торговый дом Хордунов в Кантоне. Они, конечно, не могли равняться с такими лидерами в области торговли наркотиками, как Денты, Джардин Мэтисоны, Олифанты и проклятые Врассуны. Своим существованием эти люди были обязаны братьям Хордунам и знали это. Они понимали Макси и считали его за своего — парией, отщепенцем. Он никогда не рисковал без нужды их жизнями, но в то же время не уклонялся от драки. Он умел быть лидером, и люди без колебаний следовали за ним.
Макси догнал брата у задней части квартердека, возле гички — быстроходной капитанской шлюпки. Через плечо Ричарда он увидел адмирала Гофа, стоявшего на капитанском мостике, расположенном на высоте семи этажей от нижней палубы, где размещались люди Макси.
Ричард прислонился спиной к палубной лебедке и уперся ногой в медный кабестан.[18] Его взгляд был устремлен в сторону береговой линии.
— Что ты видишь, братец?
— Глаза, Макси. Глаза, наблюдающие за нами.
— Китайцы всегда наблюдали за нами, Ричард, так что же изменилось теперь?
«Эти глаза поджидают нас», — хотел сказать Ричард, но вместо этого отошел на несколько шагов от брата. Некоторые мысли опасно высказывать даже в разговоре с родственниками. Он с удовольствием подумал о сыновьях-близняшках, находящихся в Малайе. В три года они уже были сильными и выносливыми. А вот своей маме они принесли беду. Они родились крепышами, лишив мать последних сил. Ричард помнил ее последние минуты в родильном отделении, как она хватала ртом воздух, словно пытаясь вдохнуть жизнь. Воспоминания эти часто посещали его.
— Мальчики, Сара. Двое мальчиков, — сказал он.
Но в глазах жены метались страх и боль. Она схватила его за руку и притянула к себе, а потом выпалила:
— Почему? Что ты наделал, Ричард! Что ты наделал!
Ричард освободил руку, и ее ногти оставили четыре царапины на тыльной стороне его ладони.
— Сара, прошу тебя… — пытался он успокоить жену.
Но она снова взвизгнула:
— Скажи, что ты наделал?
Она умерла в кровати, но ее искаженное болью лицо и полный ужаса вопрос «Что ты наделал?» жили в памяти Ричарда.
«Как и множество других вопросов», — подумалось ему.
— Как считаешь, будут китайцы драться или снова на потеху нам устроят дурацкое представление, маршируя туда-сюда?
— Что?.. — рассеянно переспросил Ричард.