-Да.
А отказаться они могли?
Да, могли. Их вины не было в том, что
нарушился график.
И шанса на восхождение у них не оставалось?
Шанс-то был...
Здесь мне бы хотелось вернуться к началу эпизода, к вопросу: "А чья?" (вина, разумеется)^ пересказать то, что написал на полях этой рукописи Анатолий Георгиевич Овчинников. Вообще, надеясь на доброжелательность читателей, я буду иногда (с разрешения редактора) цитировать заметки, сделанные на полях рукописи во время ее.подготовки к печати Е. Таммом, А. Овчинниковым, В. Ивановым, В. Балыбердиным. Они помогут нам точнее нарисовать картину, а вам яснее представить сколь сложны бывали ситуации, какую разную, порой противоречивую оценку получали у разных людей одни и те же факты и как непохоже воспринимались события... Эти комментарии выделены курсивом.
Значит, после вопроса: "А чья?"--Овчинников написал на полях: "Думаю, что здесь наложили отпечаток погодные обстоятельства и тренерский просчет. В тактическом плане было предусмотрено, что каждый участник будет переносить груз на маршруте (выше 6500 во время обработки) в 15-- 18 кг. Однако это был период акклиматизации, и вес переносимого груза составлял 13--15 кг. Погода не позволяла в течение 5--6 дней на выходах выполнять запланированную задачу.
Надо было руководствоваться тактическим планом, рассчитанным на самые неблагоприятные условия.
Высотные носильщики не сумели сделать то, на что мы рассчитывали.
Если уж быть откровенным, болезнь Онищенко предусматривалась (лично мной) и смещений очереди не было.
Что касается Шопина и Черного, то они отказаться не могли и по этическим соображениям и просто как альпинисты".
В своем рассказе я все время отвлекаюсь от той жизни, которой жил в Гималаях очень короткое время, и пересказываю, что слышал от других. Думаю, тут никто не в обиде. Если бы мне посчастливилось пожить в базовом лагере (выше-- просто нереально мечтать), все повествование носи
26
ло бы иной характер и, главное, была бы надежда на такое роскошество, как увиденные детали. Все-таки лучшая форма для любой книги об экспедиции или путешествии--это дневник. Тогда читатель проходит постепенно весь путь и смотрит на событие глазами одного человека. Даже если дневник содержит субъективные оценки. Впрочем, субъективный взгляд--это преимущество, которое доступно лишь участнику действия, а читателю тоже хочется посмотреть на все изнутри.
Как ни мила Лукла, пора ее покинуть. Потому что компания, которая обслуживает нашу туристско-журналистскую группу, торопит. Мы должны сегодня пройти еще часа два-три по тропе и где-то у реки стать лагерем. Оказалось, что спальные мешки можно было не брать из Москвы--компания снабжает. Кроме того, каждому дают по огромному пустому баулу--можешь туда положить хоть все свое имущество и идти налегке. Баулы грузят на яков, и они с погонщиками уходят вперед. Яки идут медленно, и мы их потом обгоним. Караван наш неожиданно оказывается очень большим--масса баулов, пакетов и ящиков, назначение которых мне^ пока непонятно.
Мистер Бикрим--наш шеф, представляющий фирму, жизнерадостный и энергичный молодой человек,--торопит, но мы ждем, пока кинооператор снимет шерпских женщин у переносного стенда о развитии спорта и отдыха в нашей стране, доставленного активистами нашей группы из Москвы. Женщины не понимают, чего от них хотят, и, смущаясь, сбиваются в кучу. Оператор объясняет,' что они должны интересоваться развитием спорта отдыха и читать написанные на стенде слова.! Процесс чтения (тем более на русском языке) незнаком женщинам. Тогда мистер Бикрим показы-3 вает, что внешне чтение выглядит так: сначала; смотришь налево, потом медленно поворачивает! голову направо, потом опять налево несколько hi и вновь направо, и так подольше. "Читательницы", старательно мотают головами, потом начинают сме-| яться, понимая, что дело это, видимо, веселое, и) скоро забыв про наставления, собираются у фотог" рафии, где изображены дети, купающиеся в море. Такое количество стоячей воды, теплой видимому, и голые детишки в ней заворажи! женщин. Они никогда не видели моря, и многие знали, что оно есть. Но их поведение более ственно, чем наше, когда мы заставляем их як интересоваться нашим спортом и отдыхом, с чтобы потом обмануть зрителя в том, что ил очень интересуются нашим спортом и отдыхом.
Оператор, как и все, чувствует неловкость отпускает артистов. Они бегут к своим тюю взваливают на себя, и караван трогается.
Тропа выводит из Луклы. Мы идем по мест! удивительной красоты, по склону горы, постеш снижаясь. Слева временами видна река, крохот! зеленые поля, огороженные камнями, камен! хижины с молитвенными знаменами. Высокие сты, воткнутые в крыши, потемнели от солнца дождя, а легкие разноцветные полотнища с тайными на них словами молитв выцвели, но
читает молитвы и несет их к вершинам Гималаев, где обитают боги.
Узкий деревянный мост раскачивается под ногами. Мне казалось, он едва выдержит хорошо груженного путника, и я с опаской ступил на доски. Посередине моста вдруг услышал за спиной тяже-' лые шаги. Яки, которые стояли у моста, поджидая заговорившегося погонщика, решили последовать за мной. Я побежал вперед (опасаясь за мост, разумеется,--ведь мосты наводить здесь очень сложно). Ступив на твердую землю, я достал аппарат, чтобы запечатлеть разрушение моста и гибель нашего имущества, но мостик, раскачиваясь, стоял себе как стоял. В дальнейшем я уже не испытывал недоверия к мостам в Гималаях, как бы хлипко эти сооружения ни выглядели.
По тропе навстречу нам шли груженые люди, приехавшие издалека и местные. Большинство, встречаясь с нами, здоровалось, чаще на английском языке. Иногда, правда, пройдя метров двадцать, спохватываешься, что какой-нибудь светлоголовый и бородатый скандинав сказал тебе: "Нама-стэ!"--на непали. Встречные шерпы, быстро сообразив национальную принадлежность нашего каравана, опережая тебя, говорили: "Здравствуйте!" -значит, кто-то впереди с ними здоровался по-русски. Необычайно способные к языку, многие непальцы свободно изъясняются на тибетском, хинди, английском, немецком и итальянском. Многие шерпы, работавшие с нашими альпинистами, очень скоро стали понимать по-русски и даже немного говорить.
Впереди на тропе в тени сосны--неожиданная пресс-конференция. Корреспондент ТАСС Юрий Родионов делится впечатлениями (как мы понимаем, без подробностей) о восхождении. Свежие новости--это то, что базовый лагерь снят и альпинисты, по всей видимости, через день-другой будут в Намче-Базаре. Если это так, то моя попытка дойти до базового лагеря лишается смысла. Остаток пути до ночлега я думаю, как бы совершить побег от товарищей по перу, но пока не вижу, как это можно сделать, не обидев их.
Потом вспоминаю, что ни один из тщательно продуманных мною планов никогда не осуществлялся, потому что даже трудности в этих планах предусматриваешь преодолимые, а на деле выплывает какая-то мелочь и все переворачивает вверх дном. Поэтому, соблюдая единство места и времени, лучше не заглядывать дальше одного дневного перехода. Где ночевать--знаешь? Остальное все после ночлега будет. Значит, надо думать о ночлеге.
Передовые носильщики нашего каравана остановились на ровной площадке в ущелье у реки. По-видимому, здесь постоянное место ночлега. Из тюков и коробок появляется огромная палатка на дюралевом каркасе, внутри ее устанавливаются ,, складные столы и стулья. Появляются металлические тарелки, вилки и ножи. Салфетки--тоже (извините, что бумажные). Пока готовится ужин, расставляем палатки для жилья.
Мы с Димой Мещаниновым со стороны напоминаем участников групповых упражнений в физкультурном параде, тех, которых поставили в последний
момент, не показав им, что делать. Смотрите, мол, и повторяйте. Мы и делаем как все, но несколько запаздывая и кривовато.
Палатки на двоих удобные--по-видимому, тоже наследие какой-то экспедиции. Поборов палатку, мы замечаем, что все окапываются -- мотыгами вырывают канавы вокруг жилищ.
Светит солнце, на небе ни облачка, но это ничего не значит--через час тучи накрывают ущелье, и... ливень. Все, кто взял зонтики, чувствуют себя лучше, чем те, кто не взял. Эластичным бинтом я прибинтовываю зонт к виску: руки свободны-- можно снимать.
Дождь не прерывает движения по тропе. Люди накидывают на голову у кого что есть--полиэтилен, мешок или раскрывают над головой зонтики. Но это--если человек зажиточный. Зонтик в Гималаях-- признак респектабельности.
Герберт Тихи, первовосходитель на Чо-Ойю, описывая свадьбу своего друга Пасанга Дава Ламы-- шерпы, с чьей помощью он поднялся на вершину, пишет, что жених ехал по Лукле на ослике с раскрытым зонтиком в руках. И хотя светило солнце, ни у одного из наблюдавших процессию не возникло сомнения в том, что эта деталь свадебного туалета совершенно соответствует важности как самого знаменитого восходителя -- Пасанга, так и события, участником которого он являлся.
Столы были накрыты. Еда очень похожа на европейскую: суп, котлеты с картошкой и чай с ананасовым джемом из кружек, которые были главной особенностью обеда. Мы ведь знаем, что из металлической кружки не очень приятно пить горячий чай: и губы обжигаешь, и пальцы, а тут и пьешь, и держишь, и никаких неудобств. Кружки оказались с двойными стенками--кружка-термос. Внутренний корпус горячий, а внешний холодный... Фирма выставила бутылку рома--в чай наливать. Налили и в чай. Зажгли костер. Запели песни.
Шерпы пели монотонно и танцевали в такт песне, переступая ногами.
Утром нас с Димой разбудили слова:
--г Чай, кофе пить?
В Гималаях в палатку прямо в постель нам приносили чай или кофе в знакомых кружках на сверкающем подносе.
-- Пора придумывать трудности,--сказал Дима, выбираясь из пухового спального мешка.--А то не поверят, что был в Гималаях.
Переход к Намче-Базару начался с дороги по сказочно красивому лесу. Теперь река была справа от нас. Она сверкала на фоне сверкающих вершин, сквозь зелень хвои. Мы шли мимо водопадов и гигантских камней с магическими надписями буддийских молитв: "Ом мани падме хум". (Тибетские каменотесы-художники без трафаретов и линеек выбивают на придорожных камнях поразительной каллиграфии буквы. Плату за работу они получают у жителей деревень или монахов.) У одного из орнаментированных молитвенным текстом камней величиной в добрую избу я встретил мальчишку лет двенадцати в бордовом монашеском облачении. Он шел из монастыря Тхъянгбоче домой. Жизнь этого
27
пацана 5ыла определена на многие годы вперед, но, судя по его жизнерадос-ноглу чумазому лицу, это его нисколько не обременяло. Взамен утраченной свободы он обретал знания и возможность общаться с богами. Впрочем, не исключено, что и потеря свободы весьма относительна--буддийские монахи еовсе не так аскетичны и не так оторваны от окружающей их мирской жизни, как их христианские собратья. Знакомый нам Пасанг, будучи буддийским ламой, не только дважды поднимался на восмитысячники, но и имел двух жен, поскольку дом у него большой и места для двух женщин вполне хватало.
Я затеял с маленьким монахом беседу. По-видимому, мы разговаривали на одном языке, потому что и он и я произнесли слово "инглиш". Он не спешил, и я нз торопился, поэтому мы долго размахивали руками, сидя на поваленном дереве. Я пытался спросить, не видел ли он наших альпинистов, он пытался, в свою очередь, выяснить, что меня интересует. Скоро к нашей беседе присоединилась обаятельнейшая мексиканка, которая назвалась Софией Диас и тоже произнесла слово "инглиш". Каждый из нас весело и азартно разговаривал на своем английском языке, не понимая ни одного слова, сказанного собеседником, но нимало этим не огорчаясь, до тех пор, пока не подоспел приятель Софии---американец Дэвид Морисен, который с большим трудом, переведя с "инглиша" на английский, объяснил, что мальчик видел русских альпинистов в Намче-Базаре, но немногих, и рассказал нам с монахом, что они с Софией студенты Калифорнийского университета, заработали деньги и приехали s Непал. Денег на носильщиков у них нет, поэтому они обходятся своими силами.
Мы с монахом пожелали им счастливого пути и отпустили их, а сами остались у камня, чтобы побеседовать о подробностях встречи мальчишки в бордовом облачении с нашими альпинистами в Намче-Базаре.
У кордона на границе национального парка Са-гарматха наша группа собралась целиком. Кто ушел вперед, ждали отставших. Тут надо было выполнить некие формальности--поставить штамп в сертификат, дающий право каждому из нас в одиночку или группой путешествовать по тропе. Это как бы непальский паспорт, вложенный в наш. советский. Потом, возвращаясь, мы его отдадим, и чиновник вычеркнет нас из списка гуляющих по парку. Этот учет--толковая вещь. Если не вернешься в срок, тебя будут искать не столько как нарушителя паспортного режима, сколько для оказания тебе помощи (мало ли что). На терраске деревянного домика--карта заповедных мест с царицей гор -Сагарматхой (Джомолунгмой, Эверестом) на севере, Рядом с картой правила поведения в национальном парке: не рубить деревья, не жечь костры, не'1 охотиться на зверей и птиц. А дальше плакат, который никак не расшифровать без объяснения. На нем изображены в разных графах известные каждому непальцу предметы: ножи кхукри, весы, мотыга... Предвыборный плакат Каждый кандидат имеет символ, понятный и неграмотному человеку. Потом, придя голосовать, он возьмет бюллетень известного
ему кандидата с изображением, скажем, весов и опустит е урну. Потом "ножи", "весы" и "мотыги" посчитают и напечатают, какой из символов победил. Мы попали в Непал в период выборов в местные органы власти, и жители проявляли большую активность в избирательном деле.
Теперь мы шли плотно, потому что впереди был подъем к Намче-Базару. Все экспедиции вспоминают этот необыкновенно .(рутой и бесконечный путь, когда несколько часов подряд лезешь и лезешь вверх и за каждым поворотом чудится конец горы, а повернешь--и снова ни конца ни краю. Спасти может только размеренная ходьба.
К середине дня все, кто шел в шортах, обожгли на солнце ноги, кто в майках--шеи, я шел без шапки. Я подарил ее моему юному другу монаху, нахлобучив на его черную стриженую голову панамку с символами Московской олимпиады. Он улыбнулся признательно и достойно, но как только я пошел по тропе, снял и положил ее в свой рюкзачок.
Мы шли по тропе, крутой как стремянка, и уже не видели вокруг никаких красот, когда наш непальский поводырь сказал, что метров через пятьдесят по высоте будет место, откуда впервые путешественники увидели Сагарматху.
Здесь мы остановились, чтобы отдохнуть перед продолжением пути в Намче-Базар. Посмотрели на грозную вершину Сагарматхи, которая едва видна между другими горами, умылись из источника и опять вверх. Солнце палит нещадно, и ноги уже не особенно слушаются, а ведь высота здесь всего чуть больше трех тысяч метров. Сумка с фотоаппаратами, которая в аэропорту весила двенадцать килограммов, сейчас "весит" тридцать. Рюкзак давно висит на боку у какого-то яка. Тропа--или, лучше сказать, каменная лестница--ползет вверх. Меня обгоняет шерпа. За спиной у него, я бы сказал. холодильник, если бы здесь было электричество. Проходя мимо, он кладет мне руку на голову, совсем как мой друг Отар Иоселиани, и так же качае-головой. Я вопросительно смотрю на доброго человека. Чем он обеспокоен? Солнце --показывает он. Через пятьдесят шагов я и сам чувствую, что несколько поторопился с подарком маленькому монаху. Меня обгоняет Дима Мещанинов в панаме и идет в трех шагах впереди. Видно, ему тоже не сладко, но потом он разгоняется и идет уже нормальным медленным шагом. Саша Путинцев, замыкающий, говорит:
-- Нельзя так. Ты то бежишь впереди всех, то отстаешь. Надо ступать легко и, как бы ни было медленно,--главное, чтобы равномерно.