— Будет исполнено, сир, — ответил Кольбер, сгорая от нетерпения ознакомиться с содержанием письма.
Выйдя из кабинета короля, Кольбер остановился в коридоре возле подсвечника, пробежал глазами бумагу, предписывавшую меру наказания для Олимпии, и спешно направился в другое крыло дворца, где помещались покои главной управительницы свиты королевы-матери. За резной деревянной дверью он услышал, как девица плачет навзрыд. «Видимо, герцог Орлеанский уже сообщил ей, что ее ждет», — решил Кольбер, проходя в гостиную. Увидев его, Олимпия воскликнула:
— Я все скажу! Не думайте, что вам это сойдет с рук! Я не собираюсь расплачиваться одна! Вы отлично понимали, что затевали! — злобно вскричала она, наступая на Кольбера.
— Тише, сударыня, — холодно и властно бросил интендант. — Ваша оплошность едва не стоила вам жизни, и нам она могла обойтись очень дорого. Неужели вы были настолько глупы, чтобы так рисковать своей головой? Яд слишком тонкое орудие… слишком тонкое, по крайней мере для вас!
— Но ведь…
— Тут не может быть никаких «но», — продолжал Кольбер. — Никто не вынуждал вас быть столь неловкой. Вы сохранили себе жизнь — считайте, вам очень повезло. Ссылка еще не смерть! Однако предупреждаю, смерть может настигнуть вас в любой ссылке, если вам вдруг ненароком взбредет в голову раскрыть рот! Словом, немедленно и тихо уезжайте и не дожидайтесь, когда король изменит свое решение и отправит вас на костер!
Шмыгая носом и утирая слезы, Олимпия Манчини поняла, что проиграла. Ей одной предстояло отвечать за содеянное.
— Ну и пусть, ссылка еще не смерть! Я готова понять вас, сударь. Только вы не знаете, как тоскливо в наших провинциях зимой, — смягчившимся голосом проговорила девушка. — Может, чтобы поддержать мое молчание, будет разумно привнести в мое вынужденное существование в тиши и уединении хоть капельку удобств?
«Вот уж действительно, — подумал Кольбер, — этих девиц Манчини ничто не изменит».
— Мы непременно все устроим, сударыня, непременно!
— Пятьдесят три чугунные пушки, в том числе четыре шведские с нарезными каналами стволов и одна кулеврина; сто пятьдесят стальных пушек, в том числе тридцать три, установленные на бастионах и на площади; две чугунные мортиры и шестьдесят корабельных орудийных установок, состоящих на вооружении. Просто восхитительно! — довольно сказал Кольбер, посмотрев на Шарля Перро, который стоял возле его рабочего стола. — Но как, черт возьми, вам удалось заполучить эту опись?
— Чтобы попасть на остров, я взял на себя смелость и снарядил к берегам Бретани судно с десятью бочками вина в сопровождении виноторговца из Ла-Рошели. Так можно было беспрепятственно миновать заградительные сооружения вокруг владений суперинтенданта. Ну а затем вино развязало язык многим тамошним жителям, — с нарочито сдержанным видом рассказал начальник полиции.
Кольбер с наслаждением вернулся к чтению отчета, составленного Перро.
— Семьсот шестьдесят мушкетов из Седана; восемьсот десять — из Льежа; мушкетоны; тысяча сто семьдесят гранат; десять тысяч шестьсот семьдесят три пушечных ядра всякого калибра… Дорогой Перро, ваша скрупулезность меня поражает… и настораживает! — воскликнул бывший счетовод. — Откуда такая уверенность, что числа верны?
— Мой лазутчик в Бель-Иле проявил чудеса храбрости и ловкости. Под предлогом торговли чугуном бравый негоциант подкупил в крепости их счетовода. Так вот, эта опись — точная копия той, что была представлена месяц назад господину суперинтенданту финансов!
— Замечательно! — воскликнул Кольбер, возвращаясь к чтению отчета. — И все это предназначено якобы для оснащения кораблей и защиты факторий в колониях? Я так и думал! Значит, под предлогом морской торговли Фуке сколачивает целую армию, в то время как королевство живет со всеми в мире, — сказал он, кладя бумаги на стол. — Столь дорогие его сердцу земли на Бель-Иле укрепляются вовсе не в пику Амстердаму, как он утверждает. Оказывается, это настоящая военная база, где ему, случись что, можно будет укрыться!
— По моим подсчетам, на укреплениях острова трудится полторы тысячи работников, — вставил Перро, заметив, что бывший секретарь кардинала закончил читать отчет. — Как говорит лазутчик, недостатка в деньгах там, похоже, никогда не было. Однако имя Фуке они даже не упоминают. Островитяне зовут его просто владельцем Бель-Иля! А что до вооруженных людей, составляющих, очевидно, тамошнее войско, то, по подсчетам нашего лазутчика, их примерно сотни две.
Кольбер усмехнулся.
— Дело ясное, тем более что ваш отчет, Перро, все подтверждает. Человек, выдающий себя за скромного арматора, пекущегося не только о личном обогащении, но и — главное! — о процветании Франции на торговом поприще, на самом деле замышляет совсем другое.
— Вы хотите сказать?..
— Я хочу сказать, что теперь мне нужны другие доказательства его должностных преступлений, чтобы заложить прочную основу для громкого судебного процесса, настолько громкого, что вы себе не представляете, — доверительно проговорил Кольбер. — Я полагаюсь на вас, дорогой Перро. Ваша преданность и безупречная верность королю мне известны. Я могу вполне на вас рассчитывать и поручаю вам еще одно довольно щекотливое дело!
Шарль Перро, польщенный лестным отзывом, почтительно поклонился.
— Время сейчас тяжелое. Однако, на мой взгляд, королевству угрожают куда более тяжелые времена, если мы будем сидеть сложа руки. С другой стороны, именно теперь настал благоприятный час: у суперинтенданта финансов, как мне доложили, опять начался приступ малярии. На днях он вернулся со всеми домочадцами в свой замок Во-ле-Виконт. Отправляйтесь тайно в Сен-Манде и постарайтесь добыть еще что-нибудь в подтверждение вашего отчета! Поезжайте один и глядите в оба, — заключил Кольбер, загадочно улыбнувшись.
Сбитый с толку новым поручением, и, с другой стороны, польщенный оказанным ему доверием, Шарль Перро молча удалился, поклонившись до земли.
Улыбаясь, Кольбер проводил взглядом начальника полиции. Подойдя к распахнутому окну, он полной грудью вдохнул теплый воздух, нагретый весенним солнцем.
«Вот белка и попалась! Если Перро раздобудет мне еще какие-нибудь улики, отступать королю будет не с руки. Да, теперь у проклятого Фуке точно нет выхода. А у меня есть все, чтобы возбудить судебный процесс, после которого господину суперинтенданту никогда не оправиться! — думал Кольбер, постукивая пальцами по отчету с описанием вооружения Бель-Иля, проведенного Никола Фуке. — Тем более что скоро я выкуплю через подставных лиц его прокурорскую должность. Без нее он не сможет влиять на судей! А перед тем как взять его под стражу, мне останется только отвести от себя возможные обвинения со стороны королевы-матери. Конечно, с нею придется нелегко, — рассуждал Кольбер, — но, в конце концов, тревога, охватившая ее после наших последних разговоров, будет мне на руку. Анна Австрийская с большой неохотой, но все-таки пожертвует белкой, однако даст руку на отсечение, лишь бы не навредить своему отпрыску. Да, денек сегодня и впрямь замечательный!» — подумал Кольбер, наслаждаясь теплом солнечных лучей.
— Ну же, дайте сюда, — нетерпеливо и задорно приказал король, выставив вперед руку в толстой кожаной перчатке.
— Ваше величество уверены, что перчатка сидит достаточно плотно?
— Господин капитан мушкетеров, я не сахарный, чтобы так меня опекать! — с надменным укором бросил король. — Давайте его сюда, сударь.
Кольбер, которого только что провели в кабинет короля, невольно отпрянул при виде человека, приближавшегося к государю.
На сжатой в кулак руке королевского сокольничего, обтянутой точно такой же толстой кожаной гардой, сидел кречет и беспрестанно бил крыльями размахом не меньше метра. Сокольничий встал рядом с королем и, поднеся кулак к его руке, попытался пересадить птицу, вцепившуюся когтями в его перчатку, на затянутый в кожу кулак Людовика XIV. Молодой король, точно зачарованный, смотрел, как сокольничий что-то насвистывал хищной птице, судорожно мотавшей головой, покрытой черным кожаным колпачком. Кольберу казалось, что эта сцена никогда не закончится. Отступив к столу, куда он выложил содержимое своего объемистого рыжеватого портфеля, человечек в черном напряженно следил за происходившим. Было в этом что-то воинственно-зверское, осквернявшее место, предназначенное для обдумывания мудрых, прозорливых стратегических решений.
Король принялся расхаживать по комнате, не сводя глаз с кречета, впившегося когтями в его поднятый кулак. Лицо государя светилось мальчишеской гордостью.
— Передайте посланнику — я в восторге от его подарка! — заявил он.
Каждый, к кому король подходил, изумлялся и шепотом выражал свое восхищение, отчего государь, казалось, исполнялся еще большей гордости.
— Надо бы написать такую картину, — пожелал Людовик XIV.
Заметив наконец Кольбера, стоявшего со смиренным видом, он широко улыбнулся и сказал:
— Вот, господин Кольбер, видите, что подарил мне турок! Восхитительный подарок, правда?
Кольбер постарался не зажмуриться, когда кречет расправил крылья и пронзительно закричал перед самым его лицом.
— Правда, сир, — согласился он и почтительно поклонился.
— Неужели эта замечательная птица вызвала тревогу, омрачившую ваше лицо? — участливо спросил король.
Кольбер решительно ответил:
— Ничуть, сир, просто мне приходится нести довольно тяжкое бремя забот, очень меня огорчающих, тем более что они касаются королевства и вашего величества.
Людовик XIV, вынужденный вернуться к действительности, нахмурился.
— Вы правы, сударь, дела зовут, и я не вправе попрекать вас за это, даже если мгновения радости выпадают так редко… Серьезные дела, вы говорите? — продолжал он, подставляя кулак сокольничему.
— Очень серьезные, сир, — подтвердил Кольбер. — Как, вероятно, известно вашему величеству, я не посмел бы нарушить ход дипломатической церемонии, не будь на то веской, чрезвычайно важной причины.
Король улыбнулся.
— Хорошо, Кольбер. Не случайно кардинал говорил о вас: «Неутомимый трудяга и при этом печальный, будто за весь день не съел даже крошки хлеба».
Кольбер проглотил язвительную шутку, не поморщившись.
— Что ж, за дело! Господа… — Король показал жестом, что публика может быть свободна, и подоспевший лакей стянул с его руки плотную кожаную перчатку.