С треском и грохотом что-то, похожее на невидимую ударную волну, сметает пару столов, разлетаются приборы, мониторы и их осколки — но все это прошло надо мною. Я подкатом сбиваю тощего с ног, наваливаюсь на него и наношу смертоносный удар отверткой в горло. Сталь рвет плоть с легким треском и почавкиванием, но тут я ощущаю на своей груди его руку, и…
Чувство было такое, словно меня сбил грузовик. Комната завертелась вокруг меня, а затем я врезался в стену плашмя и рухнул на пол, на обломки пары столов.
Способность вдохнуть вернулась не сразу, и только для того, чтобы я смог закричать от боли. Корчась среди обломков, я понял, что мой последний бой закончился: я получил неизвестно насколько серьезные травмы и, что намного критичней, потерял боеспособность на некоторое время. Что-то похожее я испытал лишь один раз, в детстве, когда рухнул на землю спиной плашмя с почти трехметровой высоты. Боль и неспособность некоторое время дышать — о, это было ни с чем не сравнимо… До этого момента. Теперь та, прошлая боль кажется мне сущим пустяком. Я не могу нормально дышать и перестать корчиться, мои пистолеты потеряны, а охрана… охрана сейчас должна уже появиться. Все, мне конец.
И тут включилась противопожарная система.
Струи воды слегка привели меня в чувство, я сумел отдышаться и, борясь с болью, привстал на колени, а затем и на ноги. Пошатываясь, добрался до тощего, булькающего кровью. Он увидел меня и попытался указать на меня пальцем, но я вырвал из его горла отвертку и всадил ему в глаз. Все, уже не двигается, готов. Я осмотрел обе его руки — руки как руки, пальцы как пальцы. Только на правом указательном — следы, похожие на старые ожоги.
Сидя на полу и тяжело дыша, я еще немного пришел в себя. Боевой запал уже угас под напором сильной боли, да и драться больше не с кем: вокруг одни трупы, неплохо так я пострелял навскидку. Но после многократного угадывания кодов я уже не удивляюсь своей меткости.
Перевожу взгляд на тело рядом — лаборантка. Лежит там, где упала, когда ее сразило странное «ружье», и в нескольких местах ее одежда еще едва-едва дымится. Пухленькая, круглолицая и миловидная, даже в смерти. Нацистские мрази, что же вы наделали, а? Как вы умудрились превратить это милое создание, совсем недавно переставшее быть ребенком, в чудовище, ставящее бесчеловечные опыты на живых людях?
Охраны еще нет, это даже забавно. Так, где мои пистолеты? Хрена с два я их найду в этом разгроме. Ладно, у меня все еще есть отвертка, только вынуть ее из черепа тощего да вытереть от крови, чтобы в руке не скользила: поищу еще какое-нибудь нацистское отродье, вдруг повезет. Куртка охранника вся измазана кровью, так что я ее стащил и остался только в пижаме.
Уже у двери я увидел того, стрелка. Он все еще сжимал в руке пистолет, и вынуть оружие из мертвых пальцев оказалось не очень просто. Вообще хорошо: я все еще на ногах, и все еще с оружием. Даже не верится, что мне это удалось.
Выхожу в коридор. Так, мне до развилки и налево — направо лаборатория, откуда я сбежал, а выход, получается, где-то слева, потому что и вариантов-то других нет.
Стоило мне выйти из-за угла, как я резко отшатнулся и мимо моего носа что-то со свистом пролетело. Затем я еще раз дергаюсь в сторону, теперь уже направо, хлопок — и что-то свистит мимо уха.
Прямо на меня несется черная тень, на меня направлено оружие в ее руке. Щелчок — а выстрела-то нету. Осечка.
Я вскидываю свой пистолет — и тут тень выбрасывает руку в жесте, как тот тощий. Невидимый удар приходится по моей руке. Он и близко не валялся от того удара невидимым грузовиком, но мой пистолет улетает и звенит по полу в нескольких метрах позади, а в руке тени я уже вижу что-то зловеще-продолговатое, удерживаемое на манер кинжала.
Она налетает на меня, и я понимаю, что это действительно женщина, затянутая в облегающий черный костюм и с прибором ночного видения, скрывающего почти все лицо, кроме рта и подбородка. Притом высокая, сильная и быстрая.
Удара продолговатым предметом мне удалось избежать, но она, промахнувшись, моментально залепила мне в челюсть кулаком, я едва успел закрыться предплечьем. Пока я пытался достать ее ответным ударом, она ушла в низкую стойку и очень элегантно провела подсечку, от которой я грохнулся на пол, взвыв от вновь проснувшейся боли. Она моментально навалилась на меня, но мне и в этот раз удалось ухватить ее за руку с продолговатым предметом, а затем я оттолкнул ее прочь и попытался подняться на ноги. Она поднялась раньше меня и, пользуясь преимуществом в высоте, провела молниеносный удар ногой в голову, от которого у меня зазвенело в ушах. Но во время второго удара я все же поймал ее за лодыжку и рванул на себя.
На короткий миг я почувствовал, как мне в грудь уперлись два упругих мячика, скрытых под черным костюмом. Затем я, используя преимущество в весе и грубой силе, повалил ее на пол и почувствовал, как отвертка в моей руке, направленная ей в живот, под действием моего веса пропарывает костюм и вонзается в гибкое тело.
Она пронзительно закричала от боли, и ее крик внезапно резанул меня по нервам. Нацистские ублюдки довели меня до ужасного состояния, сделали монстром — но только пока я боролся за свою жизнь. Теперь борьба уже окончена, я крепко избит, меня терзает боль во всем теле, страшным бременем навалилась усталость. Охраны как не было, так и нет, и теперь, когда я вышел победителем и из вот этой последней схватки, все, что я ощущаю, кроме усталости и боли — пустота в душе и сожаление. Я — не нацист, а человек, и мне безумно неприятно и мерзко вспоминать все, что я сделал за последние семь-восемь минут. И женщину в кабинете, заколотую отверткой в сердце, ее широко открытые глаза и извивающееся тело, и лаборантку, убитую на месте странным ружьем — мне жаль их. Да, они чудовища, но мне все равно их жаль, потому что я — не чудовище. Теперь и вот эта ниндзя, извивающаяся на полу… И ладно бы все три были жуткими ведьмами с типичными для тюремных надзирательниц мерзкими, бездушными лицами — так ведь нет. Женщина в кабинете была симпатичной, лаборанта — юная девчонка или очень молодо выглядящая женщина, и я даже не хочу знать, какое лицо у этой «ниндзи», потому что если оно будет под стать телу — мне станет ее жаль еще сильнее…
Ладно. Я просто не буду ее добивать. Покажу гребаным нацистам, как должен вести себя нормальный человек, не утративший права называться человеком. И если ниндзя все равно умрет — я этого хотя бы не узнаю. Мне совсем не хочется этого знать.
Я подобрал с пола пистолет и повернулся, намереваясь уйти, но будь я проклят! Эта ниндзя уже на ногах, и у нее в руке все тот же продолговатый предмет!
Ну ладно, упоротая сучка, видит небо, я не хотел, но ты не оставила мне выбора.
Я резко, насколько еще мог, ушел в сторону, она, двигаясь тоже очень неуклюже, промахнулась, развернулась — и тут я сделал три быстрых выстрела.
Две пули в живот, одна чуть пониже правой груди. Она разжимает пальцы, роняя то, чем так упорно пыталась меня пырнуть, падает на колени и начинает кашлять и судорожно глотать воздух. Удивительно, что она после такого все еще жива, и теперь мне уже точно следует ее добить, просто во имя милосердия.
Тяжело вздыхаю. Потратить патрон? Можно, конечно, найти отвертку и в затылок, но… мне будет очень неприятно делать это.
Вынимаю магазин — еще штук восемь патронов, стрелок не успел много настрелять. Вставляю обратно в пистолет, еще раз вздыхаю.
И когда я начинаю поднимать пистолет, чтобы сделать контрольный, «ниндзя» умудряется выдавить из себя несколько слов.
— Подожди… Не надо, пожалуйста…
Я опустил пистолет, немного постоял, затем подошел на шаг и аккуратно приподнял прибор ночного видения. Не хотел знать, какое у нее лицо, но теперь просто не смог не заглянуть ей в глаза. Как я и думал, она оказалась хороша собой, даже несмотря на страдания, исказившие ее черты.
— Когда ты стреляла — все было хорошо, а как в тебя — так «пожалуйста, не надо»?
Она мучительно закашлялась, но взгляд не отвела.
— Мой пистолет… дротиковый. Парализующий. Я тут… из-за тебя. Пришла… спасти тебя…
Нет, я ожидал чего угодно, но это просто нечто.
— Ты сильно опоздала с этими словами. На три пули и одну отвертку.
— Подожди, я… объясню…
— Не трудись. Я собирался добить тебя из милосердия, но если ты предпочитаешь еще немного пожить в муках — дело твое.
— Подожди… прошу. Дай… отдышаться. Минутку… Охраны… нет.
— Ты знаешь, кто я и почему тут оказался?
— Да…
— Ладно, подожду.
И правда, куда мне спешить, даже если охрана там есть?
Подсознательно я ожидал, что она вот-вот свалится и начнет сучить ногами в агонии, но агония все не начиналась, и минутой позже эта странная «ниндзя» не только не умерла, но даже не выглядела, как смертельно раненный человек.
— Шприц… Я достану… Не стреляй…
— Валяй.
Она вынула из бедренного кармашка шприц и вколола себе в бедро. По лицу безошибочно читалась та неописуемая боль, которая ее терзала, но затем стало видно, что ей полегчало, и когда она заговорила минуту спустя, ее речь стала менее рваной, слова — четче.
— Слушай… Над тобой провели эксперимент… Запрещенный. Дом Райнеров. Я пришла, чтобы вытащить тебя отсюда. Это я выключила подачу электричества. Охрана на входе обезврежена. Если хочешь жить — давай отсюда выбираться.
— Кто я такой?
— Жертва эксперимента. Это все, что я о тебе знаю… пока.
— И ты пришла спасать неизвестного человека… Как благородно. Вот только не верится что-то.
— Ну и правильно. Дело не в благородстве, у нас счеты с Домом Райнеров.
— Гораздо более правдоподобно, но ты не объяснила, для чего сразу начала стрелять.