БУХАРЕСТ. Кажется, не в тот.
ИЕРУСАЛИМ ................... (неразборчиво)
БУХАРЕСТ. Все в точности... торжественно лишили их израильских паспортов...
ИЕРУСАЛИМ ................... (неразборчиво)
БУХАРЕСТ. Есть фотографии... взяли подписку о невыезде из Куйбышева.
ИЕРУСАЛИМ ................... (неразборчиво)
БУХАРЕСТ. Только если доберутся: мы посадили их не в тот поезд...
ИЕРУСАЛИМ ................... (неразборчиво)
БУХАРЕСТ. Да, да, может быть, вы и правы... это им наука...
ИЕРУСАЛИМ ................... (неразборчиво)
БУХАРЕСТ. Настроение было неплохим... беспокоятся, что в поезде им дадут мясное с молочным...
ИЕРУСАЛИМ ................... (неразборчиво)
БУХАРЕСТ. Я им приблизительно так и сказал... все, мы возвращаемся, будем звонить из аэропорта... готовьте следующую партию...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая
ЕЕ НЕТ
День, ночь, снова день, я знаю имя Бога, стало ли мне от этого легче, да, стало легче!
Боря ночью влез в окно. "Ты один?" -- спросил он осторожно. Я включил ночник и посмотрел на часы. "Видел тебя с бабой, -- добавил он. -- Ты бабу завел?"
-- Да, что-то такое, -- неопределенно ответил я.
-- Про ловушки в гастрономах слышал? -- выдохнул Борис Федорович.
-- Слышал, -- ответил я. -- Очень от тебя, Боря, анисом несет, нет сил!
-- Ну и что ж теперь делать?
-- Что делать, Боря?! Учить язык! Когда тебя отправляют?
-- Никогда. Я решил тут проживать. Но как теперь ходить в гастроном? Сказать я им еще пару слов смогу, а думать на еврейском, хоть, б..., убей, не выходит!
-- Выучи считалочку! Когда тебе нужно думать на каком-нибудь языке -вот ты идешь в магазин, в аэропорт или там в банк, ты ее тверди. В аэропорт, тем более, тебе больше не нужно. "Элик-белик бом, митахат ле альбом". Или хочешь "штей цфардеим, диги дан, диги дан", но это сложная! Давай я тебе первую напишу. Да никак она не переводится! Какое тебе дело, как она переводится, -- ты так себя только запутаешь! Идешь мимо контроля и говори -- "элик-белик бом, митахат ле альбом!" Лучше даже -- как выходишь из дому, сразу начинай твердить, а заговорят с тобой -- изображай глухонемого. У тебя два месяца для тренировки. Зубри.
-- Сам-то ты уезжаешь? -- глухо спросил Усвяцов.
-- После конкурса, Боря, поеду. Но куда -- сказать еще не могу, вернее, сам еще не знаю. Шиллера нашел?
--Нет.
-- Царство ему небесное. Хорошо бы и нас с тобой поскорее прибрали. Ты наведывайся.
Боря исчез, как и появился, а я попытался заснуть, но сон не шел. Мысли мои были тревожными. Еще бы! Три поездки за месяц с невольничьим грузом! И настроение от этого было прегнуснейшим. Наличных денег тоже пока никто не платил.
За месяц в редакции ничего существенного не произошло. Шла подготовка к конкурсу. До запрета на русский оставалось два месяца -- после этого газета выйдет в свет, и Менделевичем будут торговать, как горячими пирожками. Даже Маргарита Семеновна из издательства "Алия" сказала, что Менделевнч идет в поэтической рубрике сразу после Мандельштама и между ними уже никого не протиснуть. Бессмертие Менделевича перестало зависеть от людей. Чего обо мне сказать было нельзя.
В восемь часов я уже был в редакции. Вахтер Шалва проверил на входе мои карманы. "Слушай, мне никто не звонил? -- спросил я.--Да нет у меня, мудак, никакого оружия!" Парочка младших редакторов слонялась без дела по коридорам, и сонный Арьев сидел в своем кабинете, делая вид, что работает. "Не спрашивайте меня ни о чем! Никто вам не звонил и никто не приезжал, -раздраженно сказал он вместо приветствия. -- Вообще я не понимаю, что у вас тут происходит. Я уже не рад, что ввязался!"
-- У меня происходит?
-- Ну, не у вас, не придирайтесь! Говорят, что среди редакторов есть один маккавей. Кто это может быть?! И сегодня еще из-за Тараскина был жуткий скандал.
Профессора Тараскина, действительно, в Иерусалиме еще не было. Я даже начал подумывать, что раз прошел такой большой срок, значит, наш Тараскин не подкачал! Профессор кончил гимназию в буржуазной Латвии, знал латынь, и старец, которому плохо давались языки, не мог не принять этого во внимание.
"Как бы не так! -- воскликнул Григорий Сильвестрович. -- Вечно ты напустишь розовых слюней! Живу себе, не ведая греха, вдруг "бамс" -телеграмма. Старец недоволен. Гроза!"
-- Мною недоволен? -- спросил я со страхом.
-- Тобою, магистром, Арьевым, Тараскиным -- всеми недоволен. Эта сволочь Тараскин не хочет возвращаться в Россию. Боится. Теперь новое отчудил: издал скандальную статью про проституток, называется "Кожаные женщины". Какой он к черту экуменист с этими кожаными женщинами! Старец, конечно, в бешенстве. Но где я возьму других исполнителей его идей?!
-- Каких именно идей? -- наивно ляпнул я. -- И где Тараскин?
-- Ну, этого-то сюда приволокут. Просится на Аляску! Говорит, что успел почувствовать себя новым американцем! Еще один Довлатов! На кой черт они нужны нам на Аляске, там своих алкоголиков хватает! А идеи касаются кино. Требует сценарий ко дню рождения патриарха "Иерусалим неземной", просто документальный фильм -- ему нужно для точки отсчета. Но я уже все сроки пропустил! Пожалуй, мне лучше на пару дней исчезнуть. А то старик разволновался, звонит каждые три часа. Если наткнется на тебя, скажи, что все в разъезде. Сиди у себя, в конце дня собирай младших редакторов -- пусть отчитываются. Если Ависага объявится -- скажи ей, что ее все ищут.
Обещанная гроза состоялась на следующий день во время планерки. Я поднял трубку. "Ножницын!"--услышал я дребезжащий старческий голос. Слышно было так отчетливо, как будто звонок был не из Америки, а скорее с соседней улицы. В моем кабинете сидело несколько младших редакторов, которые с удивлением наблюдали, как я поднимаюсь из кресла и автоматически приглаживаю волосы. Я понял, что это был сам старец.
-- Где Гришка?! -- картавя, кричал он. -- Как исчез?! Всех сгною! Как фамилия?! Еврей?! -- я даже не успел назваться, но он вовсе и не собирался меня слушать. -- Подлецы! Даю вам трое суток на сценарий! Отправить ко мне с нарочным! -- бросил он в трубку, и нас разъединили.
Так единственный раз в жизни я непосредственно общался с живым гением.
Глава вторая
ТИШЕ, Я -- ЛЕША!
Всю ночь мне снился отвратительный толстый людоед, который перекусывал позвоночник клыками. Кряк. Кого не съедал сам, того посылал на погибель старцу. Я проснулся в холодном поту, решил в редакцию не ходить и сразу засесть за сценарий. И весь день, как очумелый, писал, пока у меня не начало сводить пальцы. Беда была в том, что я всю жизнь ненавидел кино. Это раз. И хорошие фильмы снимают только шизофреники, которым никакие сценарии не нужны. Все равно они их не читают. Вечером, когда раздался телефонный звонок, я уже почти все закончил.
Звонил Сенька-фотограф. "Ну, как?" -- спросил он.
-- Отлично! Считай, что готово.
-- Ты не мог бы тогда ко мне забежать? -- спросил он вполголоса. -Кажется, я отловил тут одного маккавея, но не сто процентов!