Я всегда ответственно подходил к домашним заданиям в школе... Нет, вру. Бывали моменты, когда дела обстояли столь плохо, что за меня брался папа. Он начинал проверять, как я выполнил задания и гонять меня, если ему казалось, что я был недостаточно добросовестен. Но это было потом, в более старших классах. А сейчас я учусь всего лишь во втором. И что же? Мне нужно стать более сосредоточенным? Это и есть мой шанс? Какие глупости! Если человеку все время твердить "Стань хорошим, стань хорошим!", разве он станет лучше?
Я медленно бреду в школу. Хорошо, что иду один, мой приятель Вовка сегодня ушел раньше - он дежурный по классу. Мне бы не хотелось разговаривать сейчас с кем-то. Нужно привыкнуть к моему новому положению.
Сумасшедшая смесь! Я поймал себя на том, что с восхищением смотрю на прошедшую мимо девушку. Ей лет двадцать! Она, конечно же, меня не заметила, точнее, не обратила внимания на мелюзгу, которая едва достает ей до пояса. Вот так всегда. Пока ты мал, девушки тебя не замечают потому, что им не хочется смотреть вниз, когда ты вырос, они не замечают тебя потому, что у тебя на лице прыщи, или потому, что у тебя нос картошкой, или еще по какой-то причине, а когда ты начинаешь стариться, они не замечают тебя тем более.
Дело идет к лету, на деревьях появляется первая зелень. Сегодня жарко, я в белой рубашке, брюках и сандалиях. На левой стороне груди у меня приколота октябрятская звездочка с Вовой-херувимчиком, в руке портфель с книжками.
Мимо пробегает стайка девчонок из второго "б". Они хихикают, глядя на меня, будто знают обо мне что-то такое, чего не знаю я сам. Я иду нарочито медленно, стараясь привыкнуть к себе новому. Я опять опоздаю, и Галина Гавриловна будет недовольна.
Никогда раньше я не хотел вернуться в детство. Для меня детство - не такая уж светлая пора. Наверное, потому, что юность затмила детство в воспоминаниях. Вот в юность я вернулся бы с удовольствием. А тут - восемь лет.
Звонок звенит, когда я только подхожу к школьному двору. Ватага мальчишек, игравших в салочки на школьном стадионе, срывается с места и несется в школу. Я же не тороплюсь. Мне, собственно, наплевать, ЧТО обо мне подумает Галина Гавриловна. Я не люблю ее, она не любит меня, так, терпим друг друга, потому что вынуждены. В прошлом году, в той, взрослой жизни, мы встретились с ней случайно, пытались поговорить, но дальше дежурных фраз о том, где кто из одноклассников коротает свою жизнь, дело не пошло. Мы расстались, недовольные друг другом, а я еще и недовольный собой. Пусть жалуется родителям. Родители, конечно же, будут читать мне долгие нотации, но я привык к ним, привык как к неизбежности вроде ежедневного захода солнца. Или это я сейчас так думаю?
Я захожу в класс с опущенной головой.
- Головлев, - обессиленно говорит Галина Гавриловна, глядя на меня поверх очков. - Ну что с тобой делать, Головлев?
- Расстрелять! - скромно советую я. Класс хохочет, Галина Гавриловна с неудовольствием стучит линейкой по столу.
- Умный какой стал, - она поджимает губы.
Я разглядываю ее исподтишка. Она некрасива и, как я сейчас понимаю, не очень умна. И не совсем на своем месте.
- Садись, - разрешает она, наконец, но обязательно добавляет в спину: - Я буду разговаривать с твоими родителями.
"Разговаривать с родителями, - думаю я, - это все, что вы умеете. Вашего мизерного педагогического таланта не хватает на то, чтобы справиться с таким, в общем-то, послушным мальчиком, как я. Что уж говорить о таком хулигане, как Брынзик? На него вы давно махнули рукой".
Я прохожу на свое место, и мое сердце замирает. Как я мог забыть! Я ведь сижу с девочкой, в которую безнадежно влюблен! Среди мальчишек считается, что если ты сидишь за одной партой с девчонкой, значит, ты наказан так, что хуже быть уже не может. Маленькие глупенькие мальчишки! Я и тогда не считал так, потому что был без памяти влюблен, а сейчас и подавно! Я сажусь на парту и с интересом разглядываю девочку. Ее зовут Валя. Сейчас, с высоты моего возраста она кажется мне обыкновенной девчонкой, не очень-то и привлекательной. Бывают девочки хорошенькие с раннего детства, этакие куколки, а Валя не такая. Я смотрю на ее руки, обнаженные по локоть. Тогда, в детстве, я с ума сходил от цвета ее загорелой кожи. Особенно мне нравились светлые волоски, покрывающие руки. Сейчас же я посмотрел на них совершенно равнодушно. Меня, взрослого мужчину в теле ребенка, не интересуют малолетние девочки.
Валя заметила мой взгляд, повернулась, показала язык и сказала:
- Ну, что уставился?
Я и не подумал отводить глаз. Напротив, я смотрел и смотрел на нее. Она начала чувствовать себя неуютно, принялась ерзать, озираться, покраснела, побледнела.
- Ну что ты? - спросила, наконец, беспомощно, и в глазах ее мелькнуло что-то знакомое, только я никак не мог понять, что именно.
Я отвел взгляд. Десятки раз я отвечал на чей-то настойчивый взгляд пристальным взглядом, и всегда побеждал. Люди смущаются, не знают, куда деться, отворачиваются. И вот я применил такой прием к маленькой девочке... Нехорошо, Юра, нехорошо...
Я вдруг ощутил острую скуку. Мне скучно среди детей, среди их желаний и стремлений, среди их возни, шуточек, в их учебе и развлечениях.
- Топоркова, - послышался голос Галины Гавриловны. - Что там у тебя?
- Ничего, - тихо ответила девочка, и мне вдруг стало жалко ее до слез. Какой же я бесчувственный болван! Победил девчонку взглядом. Придурок!
Топоркова. Мне безумно нравилось когда-то в ней все, особенно эта звучная фамилия. Я хотел, чтобы и у меня была такая, потому что мне не нравилась собственная. Еще бы, из-за нее меня в детстве звали Голым! Помнится, даже мечтал жениться на Вальке и взять ее фамилию...
Мне вдруг сделалось нехорошо. Жениться на Вальке Топорковой. Бред! А вдруг это и есть мой шанс? Ну-ка, кем она стала сейчас, во взрослой жизни? Я мало о ней знаю, после четвертого класса она переехала в другой район, стала ходить в другую школу, и с тех пор я ее не видел. До меня даже не доходили слухи о ней, поскольку я потерял всякую связь с одноклассниками начальной школы.
Постой, что значит - жениться? Как я могу жениться в восемь лет? Ну, не жениться, так хотя бы не терять связь. Поженитесь, когда подрастете. Неужели это и есть мой шанс? Почему бы нет? Это круто изменит мою жизнь, я стану совсем другим человеком. Но будет ли мне от этого радость и счастье - большой вопрос. Какой вопрос? Какой вопрос! Если это и есть мой шанс, никаких вопросов возникать не должно!
- Головлев! - ворвался в мои размышления раздраженный голос. Галина Гавриловна стояла надо мной и смотрела с неудовольствием. Я встал, по привычке опустил голову, потом подумал, и гордо поднял ее. - О чем мечтаем, Головлев?
- Вам, Галина Гавриловна как сказать - правду, или соврать?
Класс притих. ТАК учительнице еще не отвечали. Она растерялась на мгновение, заглянув в мои глаза, которые я и не думал прятать. Потом оправилась, поморщилась.
- Садись, Головлев. Мечтать будешь дома. - И пошла к доске.
- Юрка, а Юрка! - послышалось сзади. Это Вовка Панов, мой приятель, и, как я думал тогда, мой лучший друг. - А о чем ты мечтаешь, а?
Я отвернулся, сзади приглушенно засмеялись. Валька бросила на меня заинтересованный взгляд. Вот. Теперь весь класс будет мучиться над вопросом, о чем же именно мечтает Юрка Головлев. Так я им и сказал! Задразнят женихом и невестой.
Я не слышал, что говорит Галина Гавриловна. Более того, я не понимал, на каком уроке нахожусь. Все мои мысли сосредоточились на Вальке Топорковой. Распорядитель сказал, что я сам все пойму, а если не пойму, пенять придется на себя. А если я ошибусь? Это же не просто так - изменить свою жизнь. А вдруг она изменится так, что я потом взвою?
- Юра, а Юра, - услышал я голос Вали. - Почему ты на меня так смотришь?
Я вернулся в действительность, и сердце у меня стукнуло изнутри. Я увидел взгляд Анны! Эти глаза ни с какими другими спутать нельзя! Анна... Валя... О, Боже!
Я не помню, как пролетели уроки. Домой мы возвращались вместе. Я нес ее портфель и говорил, говорил. Сейчас уже я не могу вспомнить, какой вздор я нес, но она слушала меня, широко распахнув свои чудесные глаза. Я заглядывал в них и чувствовал себя необычайно счастливым. Я знаю, как изменить свою жизнь. И, мне кажется, я это сделаю.
Именно с такой мыслью я вышел из комнаты, почти не взглянул на Женю, которая тут же подняла на меня глаза. Я чувствовал необычайный подъем. Меня ждет она. Она... И не важно как ее зовут, Валя, Аня, или совсем по другому. Она отличается от всех своим взглядом, который она дарит мне и только мне. Пока в ее глазах горит этот огонь, я буду любить ее, боготворить ее, и никогда, никогда не потеряю.
Я вышел из конторы, выключил сигнализацию своего "Бентли", сел в удобное кресло, подставил лицо струям холодного воздуха из кондиционера и улыбнулся. И пусть Мормон катится ко всем чертям. Что я, не проживу без его десяти миллионов долларов? Я нутром чувствую сомнительность сделки, а чутье меня еще ни разу не подводило. Моя финансовая империя не развалится от того, что я потеряю десяток миллионов. Я завел мотор, вырулил на дорогу и поехал домой.
Передо мной распахнулись ворота и я въехал во двор с фонтаном, в котором плавали золотые рыбки. Бросил машину возле крыльца, легко взбежал наверх, тренированное тело с радостью преодолевало ступени. Скорее, на второй этаж! Вот и спальня. Я открыл дверь. Она сидела на нашей огромной кровати и расчесывала волосы.
- Валя... - неуверенно сказал я.
- А, это ты милый, - послышался равнодушный голос. - Милый, мне нужно пять тысяч на операцию.
- Ты... заболела?
- Заболела? - она повернулась ко мне, и я увидел лицо стареющей женщины с потухшими глазами, озабоченное чем угодно, кроме моего прихода. - Скорее это ты заболел, милый. Перегрелся на работе? Операция по омоложению. Посмотри на меня - я совсем старуха. Мне скоро стукнет сорок! Я с ума сойду. Сорок лет! Это что же, я разменяю пятый десяток? - она капризно поджала губки, а я пытался узнать в ней ту Валю, которой так восхищался в детстве. Узнать ее было почти невозможно.
- Я тебя и так люблю, - тихо сказал я, пытаясь поймать тот взгляд, ради которого я жил все это время.
- Ах, оставь ты свою романтику! Бизнесмену даже как-то и не к лицу. Так ты дашь мне пять тысяч?
- Конечно, какой разговор, - тихо сказал я, доставая чековую книжку.
Я подписал чек, получил холодный поцелуй в щеку, и вышел из спальни. Я был уничтожен, раздавлен, мне хотелось скулить как побитой собаке. Выходит, не бывает так, чтоб и здоров, и силен, и богат, и счастлив в одном лице? Я закрыл глаза, сжал кулаки и изо всей силы ударил по стене. Перед глазами оказался длинный коридор, отделанный черным деревом, в конце него открылась дверь и ко мне стал приближаться мужчина в черном. Распорядитель?
- Вы? - только и смог вымолвить я, загораясь надеждой.
- Да. Что, Юрий Леонидович, вы использовали свой шанс?