Вот-вот, — с ухмылкой произнес Борис, — в самом деле, какого хрена? Не брал никто — ты прямо так и скажи.
Прежде чем Валечка успела вцепиться Борису в рожу ногтями и огласить воздух боевым воплем, до нее донесся тихий, как шелест, голос Летовой. Тихий-то тихий, но он сразу остановил ее перебранку с Борисом — столько в нем было скрытой страсти.
Матерь Божья, да здесь же целая штука! — выдохнула Марина.
Капустинская и Боря Дремов прекратили военные действия и уставились на пачку «гринов», выпавшую из конверта на стол.
Марина побледнела, поскольку до сих пор видела такую кучу деньжищ только в кино и сейчас никак не могла поверить, что эта сумма может принадлежать лично ей.
Валечка снова взялась за Марину, забыв о своем первоначальном намерении физическими методами сокрушить Бориса.
— А я что говорю? Сходила с мужиком в ресторан — и штука твоя. Всего-то и делов. А она нос воротит — не хочу, мол. Целку из себя строит!
Маринка воздела голубые глаза к потолку.
— Да я и есть целка, — сказала она, — вернее, почти — потому что один раз не считается.
Все замолчали, пытаясь оценить то, что произнесла сейчас Летова.
Признаться, даже Капустинская загрустила — вспомнила о давней поре своего девичества. Один только Боря сохранил необходимый оптимизм:
— Целка не целка, а работать надо. Ты, Летова, в ресторан идешь, — а не на Голгофу. Тем более не в бордель. Ну а если в ресторане Кортнев и потискает тебя малость — тоже ничего страшного. Мы, детка, живем в стране, где честь больше не в цене. Теперь вместо чести у нас вот эти самые «грины». Так что изволь соответствовать моменту и свой гонорар отрабатывать. Что, не нравится тебе такая постановка вопроса? По глазам вижу, что не нравится. И мне, кстати, тоже. Не знаю вот только, как Капустинской… — Тут Боря позволил себе недобро осклабиться и одарить начальницу нелюбезным взглядом. — Впрочем, не в этом суть. А суть в том, что для того, чтобы выжить, мы должны держаться единой командой. И действовать, как единый организм. Уяснила?
Теперь все взгляды были устремлены уже на Летову.
Хочешь с нами работать — тогда изволь поступать, как того требуют обстоятельства. Иначе — крышка — и не только тебе, но и всему делу. Понятно?
Понятно, — Марина Летова тяжело вздохнула и уселась на табуретку. — Делать-то что надо?
Вот ведь вобла сушеная, — полыхнула темпераментом Валечка. — Тебе что Борька сказал, а? Хоть он и хрен, конечно, порядочный, но голова у него на месте. Так вот, думать нам нужно тоже всем вместе — уяснила?
Серебряков вылез из «четверки» и прошел к обшарпанно-помпезному входу в здание МАХУ, украшенному в духе лучших советских традиций скульптурными памятниками могучих женщин-жниц и мужчин-сеятелей.
Деканат у тебя — где? — спросил у сбегавшей по ступеням девушки Серебряков, который, как известно, обладал способностью заводить разговор с любым человеком. — Да и вообще — работает сегодня?
Какой вы интересный, — защебетала художница, устремляя на Серебрякова пристальный взгляд. — Вы, наверное, наш новый натурщик — скажите только, когда станете позировать;— и я сразу примчусь. А деканат у нас на первом этаже, работает, так что можете пройти.
Серебряков вошел в гулкий коридор. Он понял, что с художниками надо держать ухо востро — уж больно они наблюдательные, — и решил долго здесь не задерживаться. Заметив массивную дверь с надписью «Деканат», Тимофей коротко стукнул и прошел внутрь.
Там за массивным столом сидела женщина, которую он — за бесцветность — окрестил про себя «серой мышью», и к которой обратился, как привык обращаться к такого типа женщинам, оценивая их финансовые возможности:
— Это вы здесь заведуете учебным процессом? — поинтересовался он громким голосом, вынимая из кармана туго набитое портмоне — до сих пор работница деканата даже не сделала попытки поднять на него глаза. — Может, вы заодно отвечаете и за связи с выпускниками?
Ну, положим, я. А вы по какому делу?
Мне вот этого парня надо. — Серебряков шлепнул на стол несколько фотографий Игоря Кортнева. — Учился у вас лет десять назад. Специальность — графика. Сразу предупреждаю, что ваши услуги будут оплачены.
В подтверждение своих слов Серебряков выложил на стол — прямо перед носом у женщины — сторублевую купюру.
Как он и предполагал, женщина мгновенно оживилась. Сняв очки, она прищурилась и с интересом посмотрела на стоявшего перед ней Тимофея.
Помню я Игоря Кортнева. Отлично помню. — Женщина некоторое время поиграла дужками очков и вдруг ослепительно улыбнулась, что даже придало её в общем-то заурядной внешности канцелярской крысы известный шарм.
Такой красавец был — все девчонки от него с ума сходили! Уж не случилось ли с ним чего? — вдруг заволновалась она, не забыв, правда, выдвинуть ящик стола и смахнуть в него — будто бы невзначай — предназначавшийся ей материальный стимул.
Нет, что вы. Игорь Кортнев процветает нынче, как никто. Он — вице-президент компании «Троя», — если вы о такой слышали. — Серебряков попытался изобразить на губах доброжелательную улыбку.
Женщина, снова напялив на кончик носа очки и чинно сложив перед собой руки, спросила:
Я все-таки не могу взять в толк, чем я вам в состоянии помочь? Может быть, вам нужно взглянуть на фотографии дипломных работ Игоря? С другой стороны, насколько я уяснила из нашего разговора, область его интересов ныне пролегает совсем в иной сфере — весьма отдаленно связанной с графикой.
Все это, конечно, так, — сообщил ей Серебряков, грудью наваливаясь на стол и приближая лицо к уху женщины, — но помочь вы мне все-таки можете. Правда, сразу хочу вас предупредить, что мне нужна конфиденциальная информация. К примеру, с кем он был дружен, когда здесь учился. У вас же есть личные дела всех студентов его курса? Мне бы хотелось их посмотреть и, но возможности, сделать кое-какие выписки — если у вас нет ксерокса, чтобы ускорить все дело и снять копии.
Перед носом у женщины в очках появилась еще одна сторублевка, которую та уже привычным жестом смахнула в недра своего стола.
Видите ли, в чем дело. Теперь, когда Кортнев стал вице-президентом компании, наша служба решила проверить, не грозит ли ему опасность со стороны его бывших соучеников. Вы, надеюсь, телевизор смотрите? Так вот, вы, конечно, отлично понимаете, что жизнь любого крупного финансиста находится под угрозой. Наша служба получила сведения, что на жизнь Игоря Кортнева готовится покушение. Вот мы и проверяем все возможности — во избежание хотя бы малейшего риска.
Прямо как в кино, — сказала женщина, поднимаясь с места и направляясь к полкам, где хранились материалы о бывших выпускниках училища. — Но вы, боюсь, зря потеряете время — у Кортнева врагов не было. Его все любили — и не только девочки.
Ну-с, — вздохнула она, — начнем с выпуска 1989 года. Отделение графики. Отличный был выпуск, — тарахтела женщина, вываливая на стол перед Серебряковым папки с делами. — Тогда казалось, все были на этом курсе талантливыми. Не знаю только, что сталось с ними теперь.
Серебряков положил руку ей на предплечье.
У вас фотографии выпусков сохранились? Это бы во многом упростило дело.
Кое-что есть, — ответила женщина, поворачиваясь к Серебрякову. — Но ведь вы знаете, каковы студенты? Кто-то не успел сдать на фотографию деньги, кто-то просто про это забыл, а снимок получить хочется всем… Так что случаи воровства, — тут дама из деканата ухмыльнулась, — как вы понимаете, исключить нельзя.
Но ведь в личном деле должно же быть фото? — резонно поинтересовался Серебряков, приступая к перелистыванию папок — признаться, он ожидал, что их будет куда меньше.
А вы знаете, сколько времени эти папки здесь пролежали? — Женщина в очках коснулась рукой одной их тех, что громоздились на столе. — Те, что нужны вам, простояли на этих полках больше десяти лет. Представляете себе, до какой степени выцвели и запылились эти крохотные фотографии?
Серебряков сделал вид, что представил.
Это не говоря уже о том, что всех этих девчонок и парней время могло изменить почти до неузнаваемости, — продолжала щебетать замдекана. — Вы хоть догадываетесь, что снимки были сделаны, когда им всем было не больше семнадцати — восемнадцати. Дети, самые настоящие дети…
Серебряков наклонил голову в знак того, что догадывается.
Мне нужен снимок выпуска 1989 года, — коротко поставил он женщину в известность. — За этот снимок вы получите пять тысяч рублей. Прямо сейчас. И никакой расписки не надо.
Толстое портмоне Серебрякова снова появилось на свет и стало совершать пассы перед носом у очкастой дамы. Надо сказать, что с приходом Серебрякова внешность женщины в очках потеряла былую бесцветность и блеклость работника канцелярий — этого своего рода обитателя подземелья — и теперь ее щеки и шея рдели малиновыми и ярко-красными пятнами.
Пока дама рылась, где только возможно, в поисках драгоценной фотографии, наклеенной на паспарту, Тимофею удалось-таки обнаружить личное дело студента Кортнева.
Дама не соврала. Фотография того времени красавца мужа Шиловой настолько искажала оригинал, что Серебряков — при всей его наблюдательности — в жизни бы не подумал, что это вице-президент компании «Троя». Даже в нежном возрасте.
Маленькое личико, челочка, оттопыренные ушки, тощая шейка, торчавшая, как ножка бледной поганки, из широкого воротника рубашки. Более всего, однако, Серебрякова, часто видевшего Игоря Кортнева лично, поразили на фотографии его глаза — робкие и, пожалуй, даже испуганные. В них застыло трагическое выражение, неуместное, казалось бы, в столь юном возрасте.